В основе всего

Гарри медленно приходил в себя. Шевелиться не хотелось. В теле почему-то разливалась невероятная слабость, а кровать казалась такой уютной и мягкой, что он только на миг приоткрыл глаза, посмотрев в темный потолок, повернулся на бок и провалился обратно в сон. В следующий раз он проснулся резко и целиком. — Доброе утро, Гарри, — раздался мягкий голос Дамблдора. Гарри вздрогнул и заозирался, щурясь. Директор подал ему очки. Гарри надел их на нос и поднял на неожиданного помощника взгляд, пытаясь уловить его настроение. Поттеру показалось, что тот очень доволен. — Здравствуйте, сэр. Из всего разговора с Дамблдором Гарри понял только, что вся школа в курсе происшествия, но не его подробностей (которые настоятельно не рекомендовалось разглашать), а директор рад, что Поттер ввязался в игру и сыграл именно так. Гарри вздохнул с облегчением, съел шоколадную лягушку, выслушал комплимент своей реакции и предложение попробоваться на следующий год ловцом в сборную факультета и лег дальше спать. Под вечер к Поттеру зашли Рон, Невилл и Гермиона. Гарри искренне обрадовался друзьям, но в какой-то момент почувствовал, что глаза закрываются, а спустя пять минут уснул прямо во время разговора. Он проснулся среди ночи, не вспомнив мрачного и пугающего сна. Тот мог принадлежать как Тому, так и ему самому. Окончательно Гарри оправился от всех событий в запретном коридоре только через пару дней. Ему оставалась только пара часов перед праздничным пиром, чтобы собрать вещи. Невилл сидел рядом, в десятый раз проверял, все ли собрал, и развлекал разговорами. Он время от времени находил где-то потерянные вещи Дина, Симуса и Рона и раскладывал по кроватям. Гарри тихо хихикал, умиляясь несамостоятельности соседей. На праздничный пир шли почти всем факультетом и громко возмущались, что «гадские слизни» выигрывают целых сорок очков. Гарри улыбался: он искренне уважал факультет Тома и считал их победу заслуженной. Конечно, он хотел победы для себя, но временами цитировал в собственной голове рассуждения Тома о бесполезности кубка факультетов. — Чушь какая! — фыркнула Гермиона. — Чтобы получить этот кубок, раз они так его хотели, надо было чуть больше учиться и чуть меньше нарушать правила. Скажите, что хоть вы не станете страдать из-за проигрыша. — Абсолютно спокоен, — Гарри поднял руки, будто сдаваясь, хоть нападали и не на него, и улыбнулся. — Я бы хотел победить, и несколько расстроен, но, по-моему, это самое неважное из всего, что с нами приключилось, — кивнул Невилл. — Да вы что?! Вы, правда, что ли? — воскликнул Рон. — Вы ничего не понимаете! Это же змеи!.. — он понял, что не находит поддержки ни у одного из друзей, насупился и ушел искать братьев. — Он же… — Пусть остынет, — Гарри твердо посмотрел на Гермиону, пресекая любые возражения. Поттер вдруг вспомнил одну из проверок на смекалку, которую Том так и не решился задать своим Пожирателям. Тот хотел спросить, какая ошибка в воспитании ребенка ведет к попаданию на соответствующие факультеты. Он понимал, что вопрос не имеет четкого ответа, но сам формулировал так: «Пуффендуй — давление авторитетом, Когтевран — навязывание авторитетов, Гриффиндор — любовь чрезмерная, Слизерин — любовь недостаточная». После года в школе Гарри склонен был согласиться. Еще и поэтому он так легко воспринял победу змеиного факультета, отчасти жалея тех ребят. Пир начался с торжественной речи директора. Гарри почти не слушал, полностью погрузившись в свои мысли, но на словах про «дополнительные баллы в связи с недавними событиями» Невилл несильно толкнул его в бок. Пока Поттер пытался вникнуть, откуда эти баллы взялись, отрыв Гриффиндора от первого места сократился до десяти очков. — И мистеру Гарри Поттеру за недюженую смекалку и храбрость в бою, пятнадцать очков, — объявил Дамблдор. — Кажется, пора сменить флаги. Гарри непонимающе посмотрел на директора, увидел, как тот подмигнул. Взгляд рассеянно скользнул по преподавательскому столу, наткнулся на перекошенное от ярости лицо Снейпа — метнулся к слизеринцам. Лица у детей были такие, словно они собирались кого-то хоронить. Радоваться, находясь пусть не рядом, но в одном помещении с кем-то настолько расстроенным, не получалось. Гарри поставил локоть на стол, уронил голову на ладонь и устало прикрыл глаза. Шестеренки в голове будто щелкнули, встали на место и закрутились: Дамблдор не просто радовался, что Гарри «пошел спасать философский камень», он планировал это с самого начала, а сейчас поощрял на дальнейшие приключения. Поттер усмехнулся: в свете весьма вероятного в ближайшие несколько лет возрождения Тома дело принимало совсем нешуточный, но радующий самого Гарри оборот. Приободрившись, Поттер весь ужин игнорировал слизеринцев и собственную жалость по отношению к ним. Он весело болтал с друзьями, расспрашивая их о планах на каникулы и отмахиваясь простым «Ничего особенного» в ответ на их вопросы. Невилл тоже больше помалкивал, явно не горя желанием поскорее увидеться с бабушкой. Гарри решил не лезть пока ему в душу. В дверях Большого Зала, столкнувшись, начали ругаться Вуд и Флинт. К ним присоединились другие старшекурсники, и только подоспевшая Макгонагал предотвратила драку. Гарри вздохнул, но счел за благо промолчать, потому что его сожаления сейчас выглядели бы насмешкой. В гриффиндорской башне старшекурсники быстро отправили «малышню» по спальням и, судя по некоторым особенно громким возгласам, принесли в гостиную запрещенный правилами алкоголь. Гарри не слишком возражал, прекрасно помня, как на одиннадцатый день рождения Пирса всю их с Дадли компанию тошнило в парке после трех бутылок пива на шестерых. Дин, Симус и Рон, вдохновленные примером третьекурсников, громко возмущались произволу, но уснули, едва добравшись до подушки. Гарри, пролежав минут пятнадцать, уже собирался последовать их примеру, но тут Невилл, помня о заглушающих чарах, просунул голову под полог его кровати. — Гарри, прости, ты не спишь? — Нет еще. Ты чего хотел? — Поговорить. У Гарри слипались глаза, и ему очень хотелось перенести разговор на утро, но он понимал, что если откажет сейчас, то Невилл не решится на разговор никогда. Поттер приглашающее махнул рукой и безмолвно восстановил разорванные другом чары, вплетая дополнение, чтобы заглушка работала в обе стороны. — Гарри, ты… У тебя все хорошо в приемной семье? Тебе не пишут, хотя родители Гермионы что-то решили с совиной почтой. И ты ничего о них не рассказываешь. — Ты тоже мало говоришь о доме. Невилл вспыхнул и принялся оправдывать бабушку, дядю и другую родню, объясняя, что они все «любят его и хотят как лучше». Гарри кивнул понимающе и рассказал, что тетя и дядя уверены, что волшебный мир это зло, а потому изо всех сил старались вырастить племянника магглом. Невилл непонимающе распахнул глаза. — Когда твоя единственная и очень любимая сестра уходит в мир волшебства, постепенно становясь чужим человеком, а потом и вовсе гибнет в двадцать один в войне за непонятно какие идеалы, тогда волей-неволей возненавидишь магию. — Нам с бабушкой и проще, и сложнее. Мы оба знаем, за что они сражались, и понимаем, что иначе нельзя. И родители были рядом с ней до самого конца. Но сейчас… — Невилл всхлипнул и стер кулаком слезы, понимая, что скрыть их все равно не получится. — Ты знаешь, что их пытали? Уже после того как, — он неопределенно махнул рукой, указывая на шрам Гарри. — Беллатрикс Лестрейндж почему-то решила, что они могут знать, куда делся Сам-Знаешь-Кто. Они говорили, что не знают, но она не верила. После той ночи они лишились рассудка, но выжили. И уже десять лет лежат в Мунго, и никто не может помочь. Гарри вздрогнул при упоминании Тома, сжал руку Невилла в своей и опустил взгляд на покрывало. Говорить не хотелось, к тому же, Поттеру казалось, что друг умолчал еще о чем-то, поэтому пару минут они просидели в тишине. — А еще, мы туда ходим. Дядя говорил, что первый год мы с бабушкой ходили к ним в палату ежедневно, потом — еще пару лет — раз в неделю. До Хогвартса — раз в месяц. И на каникулах обязательно пойдем. А я не хочу, — тут он снова всхлипнул, и на покрывало упали несколько слезинок. — Иногда мне кажется, что лучше бы они умерли. Или я никогда их не видел. Родители не говорят, не узнают меня, но и смириться я не могу. Гарри придвинулся ближе, обнял Невилла и погладил его по спине, успокаивая. В конце концов, тому стало стыдно за то, что он разревелся как какой-то малыш. Невилл быстро слез с чужой кровати и, пробормотав «спокойной ночи», ушел к себе. Гарри дождался, пока дыхание друга выровняется, чтобы убедиться, что тот спит, а не тонет в ворохе неприятных мыслей, и понял, что сам спать не хочет. Промучившись до рассвета, Поттер все-таки задремал: неглубоко и беспокойно. Утром Гарри долго соображал, что к чему, но в итоге все равно закончил сборы быстрее соседей по комнате. Спустившись в гостиную, он обнаружил Гермиону, тоже явно недовольную суматохой, сел с ней рядом и крепко зажмурился, пытаясь прогнать желание спать. Впрочем, успеха это не принесло: глаза все равно слипались. — Что ты делал всю ночь? — Думал. — О чем? — О разном. Поняв, что ответа не добьется, Гермиона открыла книгу. Гарри слабо понимал, как можно читать в такой обстановке, но спрашивать не стал. Вскоре к ним подсел Невилл, покосился на Поттера, но, поняв, что ночной разговор ничего не изменил, бодро заметил: «Рон больше не дуется, но он что-то ищет и сказал идти на завтрак без него». Гарри поднялся с кресла и подал руку Гермионе. Завтрак и дорога к поезду прошла как в тумане, Гарри только удивленно похлопал глазами на монстров, запряженных в кареты, но промолчал, увидев, что у остальных они не вызвали интереса. Где-то далеко в подсознании метались мысли то ли о тестралах, то ли о фестралах, и Поттер решил потом покопаться в памяти Тома, но сейчас довольно миролюбивые звери его интересовали мало. В поезде они заняли пустое купе и закрыли дверь. Гарри пару минут посидел, прикрыв глаза и прислонившись к спинке, потом пробормотал, что будет спать, свернулся клубочком на широком диване, поставил заглушку и благополучно проспал весь путь до Лондона. Разбудила Гермиона. Гарри обнял всех друзей по очереди и разом, пообещал писать и, подхватив чемодан леветирующими чарами, сбежал. Заставлять дядю ждать не хотелось. Поттер выскочил на маггловскую часть Кингс-Кросса, заметил вдалеке грузную фигуру Вернона Дурсля и с тревогой ощутил, что начались каникулы.