В основе всего

В конце ноября Гарри провалился в сон о Томе, тот, почему-то снова шестнадцатилетний, гулял в темноте и язвительно бормотал что-то о «тупой девчонке Уизли», которой он вынужден вытирать сопли. Поттер перестал что-либо понимать еще на третьей фразе: Том никогда не был знаком с девочкой с такой фамилией. — Единственный плюс всей ситуации в том, что она рассказывает про современную ситуацию и своего обожаемого Гарри Поттера. Неужели этот мальчишка смог победить мою взрослую версию? Гарри еще немного послушал его, полюбовался красивыми чертами и посмеялся подростковой экспрессивности. Тома Поттер привык воспринимать взрослым, битым жизнью, уже реальнее воспринимающим собственные мечты и пути их достижения. Гарри решил понаблюдать за Джинни, чтобы понять, где та прячет дневник (в том, что девчонка общается с крестражем, он даже не сомневался). Кроме того, наличие общительного крестража в школе отлично объясняло окаменевшую от взгляда василиска миссис Норрис. Утром Поттер понял, что Джинни не прячет дневник. Ситуация оказалась еще хуже: девочка носила его с собой постоянно. Гарри понимал, что это, во-первых, плохо скажется на ее магическом потенциале, а возможно, и физическом здоровье. Кроме того, украсть у нее дневник так было еще сложнее. Случай подвернулся через три дня. Второкурсники ждали урока у кабинета Чар, когда первый курс Гриффиндора и Слизерина шел мимо на Трансфигурацию. Гарри послал ослабленное режущее заклинание в сумку Джинни. Книжки и пергаменты высыпались на пол, кто-то из гриффиндорцев обвинил слизеринцев, кто-то принялся помогать. Гарри первым делом схватил дневник, а потом начал собирать пергаменты и даже починил сумку. Слизеринцы сбежали, остальные громко возмущались, все мельтешили и, даже если Джинни заметила пропажу, найти дневник ни за что не смогла бы, как и обвинить кого-то конкретного. Поттер про себя посмеялся, что если растратит состояние отца и не найдет работу, то сможет зарабатывать на еду воровством. Гарри помнил, что дневник Том отдал Абраксасу Малфою и что Люциус, по крайней мере, в восемьдесят первом ничего об артефакте не знал. Сейчас Поттер не был уверен в уровне осведомленности Люциуса, но точно знал, что от крестражей сильно фонит темной магией. Хотел ли Малфой возродить Тома (и не знал при этом, что получит в результате несовершеннолетнего мальчишку?) или просто почему-то решил избавиться от потенциально опасной вещи — в любом случае его стоило проучить. День прошел скучно и муторно, Гарри ждал вечера, чтобы отправить письмо. Поттера радовало, что именно в этот день недели он обычно писал Френку, поэтому его отлучка в совятню не вызвала вопросов. Тщательно копируя почерк Тома, Гарри написал: «Не подбрасывай темные артефакты маленьким девочкам. Хогвартс и без того небезопасен, подумай о сыне». Он выбрал наименее приметную сову и отправил с ней записку, назвав в качестве адреса Малфой-менор. Не замедлившей обидеться Букле достались пятнадцать минут поглаживаний и почесываний и письмо для Френка. На утро фамильный Малфоевский филин (тут Гарри решил, что Люциус — полный идиот) принес письмо Северусу Снейпу. Поттер десять раз проклял умение Снейпа держать лицо: по тому было невозможно что-то прочитать. А вот Дамблдор посмотрел на подчиненного обеспокоенно, а после ответного взгляда директор и вовсе с тревогой уставился на завтракающих детей. Гарри решил ждать развития событий, но к рождеству понял, что ничего не дождется. Тогда он решил пойти ва-банк и снова пообщаться со Снейпом. На каникулах в замке почти никого не осталось, поэтому у Поттера были все шансы провернуть все незамеченным. На третий день после начала каникул, сразу после обеда Гарри спустился в подземелья. Дверь в кабинет Зельеварения оказалась закрыта, а Поттер запоздало подумал, что Снейп может находиться в своих комнатах. Постучавшись и не получив никакого ответа в течение нескольких минут, Гарри печально вздохнул и пошел обратно наверх. Дверь в личные покои декана открылась, когда он уже почти дошел до конца коридора. — Что вы хотели, Поттер? — Я думал, помочь вам с чем-нибудь, чтобы вы рассказали о маме. Снейп думал долго, но согласился. Гарри вручили целый бочонок трав и сказали отсортировать. Профессор еще минут пятнадцать разбирал бумаги, потом собирался с мыслями, но все-таки начал рассказ, все также пряча эмоции. Поттер поднял на него изучающий взгляд и наткнулся на такой же ответный. — Почему вы ничего не знаете о матери? Вы же жили с ее родственниками. — Тетя Петунья ненавидит мою маму, магию и все, что с этим связано. До прихода Хагрида мне говорили, что родители — алкоголики и наркоманы, погибшие в автокатастрофе. И единственной моей радостью было, что хотя бы в медкарте не стояло диагноза «врожденная наркомания». А с тех пор, как маги про меня вспомнили, Дурсли молчат. — Дамблдор говорил, что вы в безопасности в своей приемной семье. — Ну… — Гарри сделал вид, что задумался, — меня не били, подзатыльники не в счет, голодом больше полутора суток не морили, так что в безопасности я все-таки был. Это неважно, профессор Снейп. Многие хуже живут. Тут вопрос только в том, относиться ли к миру так же, как мир относится к тебе, или стараться быть лучше. — И вы, конечно, считаете, что вы лучше! — разозлился Снейп. — Вы… кхм, чтобы быть корректным, скажу: «Испытываете ко мне неприязнь», а я не отвечаю вам тем же, — Поттер хмыкнул. — Хотя в норме преподаватели достаточно умны и опытны, чтобы не срываться на детях.  — Вы назвали меня дураком?! — Просто удивился ситуации, — Гарри поднял открытые, испачканные желтой пыльцой ладони на уровень лица и чихнул. — Не смейте строить из себя оскорбленную невинность! Вы такой же, как ваш отец высокомерный, глупый, изб… — Снейп запнулся на середине слова. — Послушайте, сэр, я не знаю, чем вам насолил мой отец, подозреваю, что отбил маму, хотя может, что-нибудь еще, но не надо нас сравнивать. Он мальчик-мажор, а я неблагополучный ребенок, поверьте мне, если я действительно разозлюсь, я буду в разы хуже, чем он. Богатый жизненный опыт и больная фантазия много могут, но я никогда не стану вредить или даже просто говорить что-то обидное без повода или от скуки. Это не в моих правилах. — Кодекс чести? — недоверчиво фыркнул Снейп. — В большей степени — безразличие. Мне не интересно иметь врагов, друзей хватает. — Темный лорд такой позиции не оценит. Гарри только неопределенно улыбнулся. Он еще сам не знал, что будет с Томом. Со Снейпом они распрощались, тот ходил задумчивый до конца каникул, а потом постепенно стал меньше придираться на уроках. Поттер, даже не рассчитывавший на такой результат, тихо обрадовался. Этот учебный год вообще получался удачным. Один случайно полученный крестраж чего стоил. Дневник Гарри спрятал в Тайной комнате. Он вспомнил, что крестражи не подвергаются коррозии, поэтому чрезмерная влажность подземелья не навредит бумаге, а глубина скрывает фон. Тайник был хорош всем, кроме невозможности быстро забрать дневник. Кроме того, место силы было ближе к подземным катакомбам, поэтому крестраж получал достаточно магии, чтобы сны не прекращались. Том из дневника бесился, что его единственным собеседником стал двенадцатилетний мальчик, еще больше его раздражала неспособность контролировать этого ребенка, но ночь сменяла ночь, он постепенно привыкал, мирился и к началу февраля начал активно участвовать в беседах. — Боюсь представить, что будет четырнадцатого, — пожаловался Гарри. — А что четырнадцатого? — День всех влюбленных. Девчонки и в прошлом году с ума сходили, а тут я подслушал, что Локонс что-то устраивает, черт бы его побрал! — Так устрани его. Подговори старшекурсницу какую-нибудь. Пусть разыграет сцену из любовного романа, а ты какому-нибудь другому преподавателю нашепчешь, мол, Локонс девочку к себе позвал… Педофилов в Хогвартсе не держат. — Люди, обвиненные в педофилии, вообще в магическом мире долго не живут. Хотя, Веритасерумом его явно напоят, так что оправдают. Ну, или до кого-нибудь дойдет, что он мошенник. — Добрый мальчик Гарри, — протянул Том. — Ты же вроде бы гриффиндорец. Я был уверен, что ты не согласишься. — Я рос, просматривая воспоминания твоей взрослой копии. В данный момент и при данных обстоятельствах нежный, наивный и невинный мальчик — ты. Гарри, конечно, сменил план, не посвятив в это Тома, но тринадцатого февраля Локонс в сопровождении двух авроров покинул Хогвартс, к великой радости мужской половины учеников, навсегда. Девочки и девушки рыдали вплоть до разоблачительной статьи в Пророке утром шестнадцатого. Потом, правда, пылали праведным гневом, но день святого Валентина был благополучно забыт. Остаток учебного года не запомнился ничем примечательным, так что вскоре Гарри ехал в Хогвартс-Экспрессе в Лондон и старался думать только о Френке, но не о Дурслях. К ним в купе зашла Джинни, и Поттер чуть устало вздохнул: отвлекшись от потери дневника, девочка снова переключилась на него и бесила с тех пор безмерно. — Рон говорил, что прошлое лето ты провел совсем один, — смущенно пробормотала Джинни. — Ты мог бы приехать к нам на больший срок в этом году. — Я был не один, у меня появился друг в Литтл-Уингинге. По крайней мере до конца июля я должен жить с тетей под одной крышей, но я даже рад: с Френком здорово. — Может, ты нас с ним познакомишь? — Нет, — резко ответил Гарри. Поттер отвернулся, не желая ничего пояснять. Он прекрасно помнил, насколько мучительны для друга контакты с чужими людьми, и мог только радоваться и удивляться тому, как быстро сам стал для Френка своим. Джинни просила его приехать на весь август, но Гарри не знал, как объяснить ей, что лучше вредные Дурсли и здоровый сон, чем дружелюбные Уизли и хроническая бессонница. Девочка обиделась и ушла, Рон обиделся вслед за ней, но остался. День стремительно портился.