Ma chouchoute

Маринетт знала, что рассказ о курсах по биологии не прокатит во второй раз, но все равно после уроков взяла мяч и поспешила в соседний двор, не предупредив родителей. И теперь топталась у двери кухни и раскаивалась в содеянном. Томас — высокий и немного полный мужчина с густыми усами — встретил дочь мягким упреком: — Я так вижу, кто-то сегодня хочет остаться без ужина… Оправдываться не было смысла, и Маринетт сразу перешла к извинениям: — Ну прости, что я у тебя все еще учусь в школе. — Так вот где ты пропадала, — фыркнул сквозь усы папа. — Я так сразу и подумал. Маринетт вдохнула со всем возмущением, на которое была способна, и приготовилась рассказывать очередную сказку. — Можешь не сочинять, я понял, — добродушно проворчал папа, надевая перчатку и доставая из духовки противень с яблочным пирогом. — Да, я понял: ты намекаешь на то, что я должен тебя понять, простить и отпустить… — Не-а, — Маринетт потянулась к вишенке на пирожном, которое лежало на большом блюде в центре стола. — Я ведь и так знаю, что ты на меня не сердишься, а все почему?.. — Почему? — Томас шлепнул дочь по руке, давая понять, что не позволит ей взять со стола ни кусочка, пока она не вымоет руки. — Потому что ты самый лучший на свете папа! — ответила девушка и всё-таки умудрились отправить вишенку в рот до того, как отец успел ей это запретить. — Так, — он отряхнул фартук от муки и повернулся к Маринетт. — А теперь самая лучшая на свете дочь идёт мыть руки, а потом садится за стол. Маринетт послушно вышла из кухни. Забежав в свою комнату, она кинула сумку в самый угол, сбив ею подушку, которая валялась там же, и тут же выбежала обратно в коридор. — Мам, я дома! — крикнула она в зал, где мама смотрела любимый сериал, и прошмыгнула в ванную. Следом за ней в ванную шмыгнула быстрая тень. Маринетт видела краем глаза что-то маленькое красное, но как ни всматривалась в пространство между стиральной машиной и раковиной, ничего странного не рассмотрела. Однако что-то, навеянное воспоминаниями о детском страхе, преследовало ее еще некоторое время: когда Маринетт вытирала руки, когда шла на кухню и когда садилась за стол. И отпустило девушку, лишь когда папа сказал, глядя ей в лицо: — Мать увидит — убьет. Точно убьет. «За что?» — испугалась Маринетт и сама не заметила, как озвучила свой вопрос вслух. — За то, что тратишь деньги на всякие безделушки, — усмехнулся из-под усов отец, накручивая на вилку спагетти. Маринетт кинула недоверчивый взгляд в зеркало и так и застыла с открытым ртом. На ее ушах красовались круглые красные серьги. В кухню вошла мама и тоже обратила внимание на непонятно откуда взявшиеся украшения: — Это что еще такое? — ахнула она, присаживаясь рядом с ней на стул. — Я надеюсь, ты уши проколола в нормальном салоне, а не в каком-нибудь подвале? — Да это вообще клипсы, — ровным голосом ответила Маринетт, пожав плечами. Мама сразу успокоилась: — Слава богу. А то я уже хотела проверять твой живот на наличие пирсинга… Томас, тебе положить салат? «Положить салат?.. Салат?..» Маринетт хотела закричать родителям, что их дочь сошла с ума, потому что она не помнила, откуда у нее появились эти серьги! …Горшок с бегониями вдруг сам по себе съехал с подоконника, упал на пол и, конечно же, вдребезги разбился. Маринетт вытянула шею, заглядывая за угол стола. На только что вымытом полу в каком-то причудливом растительном узоре сложились грязь и сырая почва. — Что там? — заинтересовалась мама. — Бегонии, — удивленно ответила Маринетт. Посмотрела на маму, ожидая от нее досадливого: «ну вот», но ничего не произошло. — Бегонии, — немного отстраненно ответил увлеченный едой папа. Маринетт моргнула. Снова посмотрела в сторону окна и обомлела. Цветы стояли целехонькие, и пол блестел. Родители словно и не заметили замешательства дочери. — Как в школе дела? — спросила мама. В висках запульсировало, и Маринетт неосознанно подняла руку, чтобы коснуться головы. Круглый кухонный стол, спагетти, папина любимая варежка для горячего, десятки магнитов на холодильнике, горшок с бегониями и занавески на окне поплыли в сторону, а вместо этого… Маринетт опустила руку. — Потихоньку, — спокойным голосом ответила она и отправила в рот кусок мяса. Немного помолчав, Маринетт продолжала рассказывать, стремясь своей болтовней отвлечь маму с папой от недавних расспросов: — Мы сегодня с моим другом… — У тебя появился друг? — заинтересованно перебил ее папа и посмотрел на жену с таким видом, будто хотел сказать: «А я говорил тебе, дорогая, что наша дочь умеет налаживать отношения.» Маринетт сжала вилку, пытаясь унять непонятную дрожь. На секунду ей показалось, что перед ней сидят совершенно чужие люди, которых она видит первый раз в жизни. Но, быстро убедив себя в том, что она — это она, а не кто-то еще, девушка засунула в рот хлеб и с набитым ртом ответила: — Та, ефо зофут Натаниэль. Мама кинула на дочь быстрый взгляд и улыбнулась. А Маринетт все не могла проглотить свой хлеб — челюсть сводило, и у неё никак не получалось хорошенько его пережевать. «Чёрт! — мысленно выругалась она, глотая еду. — Зачем я вообще все это говорю?..» Занавески вернулись на место, бегонии тоже. За окном промелькнула юркая тень. — Я к себе пойду. Устала, — тарелка была отодвинута в сторону, и мамины глаза придирчиво вцепились в недоеденный ужин дочери. А за Маринетт по пятам шел призрак. …Окно было открыто, ветер трепал шторы, люди кричали, ее сердце билось так, будто хотело выскочить из грудной клетки, замирая на несколько мгновений, чтобы снова кинуться вскач в неровном темпе, а башмачок — детский башмачок с левой ноги — все так же неподвижно лежал на карнизе…

***

Был уже вечер, а небо затянули тучи — близилась гроза — и поэтому в комнате Маринетт было темно. Не включая свет, девушка залезла в постель и принялась разглядывать серьги. Тупо уставившись на них, Маринетт потеряла счёт минутам и очнулась только тогда, когда комната озарилась белым светом, и заряженный воздух сотрясло от разряда мощного грома. «А ведь мама была против всех этих ночных фильмов», — подумала Маринетт, убеждая себя, что все ее мысли о паранормальных явлениях вызваны передозой ужастиков. Но в голову не лезли какие-либо объяснения, которые были бы более-менее на грани разумного. А может, она действительно просто-напросто забыла о них? В конце концов, их ей мог кто-то подарить. И пусть эта версия казалась Маринетт нелепой, она все же была более правдоподобной, чем все предыдущие. Испугавшись придуманного, девушка быстро юркнула под одеяло и натянула его до самого носа. Весь этот напряженный день она держалась, как старый бывалый солдат. Но теперь каждый раскат грома отдавался неприятными ощущениями у неё в висках. Маринетт откинула голову назад и, едва её затылок коснулся подушки, она почувствовала себя так хорошо, что лучше и не надо. «Я просто полежу так полчасика, а потом пойду учить уроки», — подумала девушка и тут же уснула в полной убеждённости, что не сомкнет глаз.