***
Раньше Антону практически не приходилось работать со свидетелями трагедий: дела ему, как правило, доставались уже слегка «остывшие», где все показания были взяты ещё до его прибытия в очередной город. Под этим предлогом он попросил Виноградова заняться работой с соседкой разбившейся девушки, предпочтя остаться безмолвным наблюдателем — заодно будет возможность посмотреть на коллег в настоящем деле, а не в той хуете с виноградными лозами, как в феврале. Признаться честно, Антон бы согласился ещё на парочку боёв против толп нежити, лишь бы не видеть, как сияющее в предвкушении свидания лицо хохлушки-хохотушки замирает, будто хватаясь за последнюю соломинку неверия, отрицания ужасной правды, и вмиг теряет всю жизнерадостность. Как она вглядывается в фотографию на экране смартфона, отчаянно желая, чтобы всё это оказалось какой-то ошибкой, как бросается вглубь квартиры, окликая подругу по имени, а потом, когда жестокая реальность окончательно настигает её, девушка вдруг замирает, механическим жестом тянется к телефону и севшим голосом сообщает кому-то об отмене свидания. И, нажав на отбой, бессильно падает в кресло, как подломленная. А Коваленко подсаживается ближе и осторожно берёт её за руку. Молча. Следующие полчаса Шастун сидел в отдалении на чуть хромающем стуле и наблюдал за происходящим, ни во что не вмешиваясь. Павел с Игорем, как и следовало ожидать, работали слаженно: рыжеволосый мужчина, делая в должной мере сочувствующее и в то же время профессионально сдержанное выражение лица, негромким мягким голосом задавал все необходимые вопросы, а Коваленко как бы невзначай поддерживал физический контакт со свидетельницей, то утешающе приобнимая её, то сжимая руку в эдаком молчаливом «крепитесь». Словом, вёл себя почти как типичный менталист четвёртой ступени, коим неугомонный украинец и являлся. Когда прибыл Смирнов, Антон уже увидел и услышал всё необходимое как о работе коллег, так и о том, что знала — точнее, ничегошеньки не знала — Лиза, поэтому последовал за ним на кухню. Но то ли квалификация местного эксперта была сомнительной, то ли дело слишком странным… Словом, ничего незамеченного Антоном лаборант не обнаружил. Или, по крайней мере, не сообщил, что обнаружил. Уже покинув квартиру, отныне снимаемую одной лишь гражданкой Ива́нцив, маги кратко обменялись мнениями. — Следыментальноговмешательстваесть, нослишкомсмутные, такиеотлюбогомагаостатьсямогут, — доложил Коваленко, и Антон пожалел, что у того вообще есть дар речи. Общался бы письменно и никаких проблем с расчленением тарабарщины на внятные слова не было бы… Хотя нет, почерк у Игоря был под стать манере общения — неразборчивые буквы тесно жались друг к другу, как пытающиеся согреться пингвины. Ну, тогда печатал бы. Вернувшись в свой подъезд, Антон начал обход с самого важного пункта, а именно шестьдесят пятой квартиры. Во-первых, именно эта квартира находилась ближе всего к месту преступления — тот же этаж и самая близкая к соседнему подъезду, во-вторых, чувствительный вампирский слух мог случайно уловить подозрительные звуки даже несмотря на постельную занятость. И в-третьих, из его памяти довольно давно уже стёрлась информация о ментальных возможностях суккубов и вампиров, а тут как раз подходящий достоверный источник подвернулся. Арсений открыл быстро. — Полчаса назад с балкона тридцатой квартиры выпала девушка, а в разуме её соседки обнаружены следы лёгкого ментального воздействия, — не здороваясь, начал Шаст. Вампир обеспокоенно взглянул на него. — Я не слышал крика. — В том-то и дело, что она не кричала, — нахмурился Антон. — И мне нужна консультация насчёт ментальных возможностей вампиров и суккубов. — Ты меня подозреваешь? — голос Арсения был непривычно серьёзен и тих. — Наоборот. Своими глазами видел, кхм… твоё алиби, — вот как так получается, что стонал и извивался под мужиком суккуб, а стыдно за всё это отчего-то не ему, а ставшему случайным свидетелем Шастуну, а? Нежить вмиг обрёл былую невозмутимость и теперь старательно, но безрезультатно давил усмешку. — Я понимаю, что тебя там ждёт твой… довод невиновности, так что постараюсь покороче. Способен ли вампир или суккуб заставить человека молча выпрыгнуть из окна, причём не сразу после воздействия, а с некоторой отсрочкой? Арсений покачал головой. — Вампирский гламор настроен исключительно на привлечение добычи и заметание следов. Потерю памяти им можно устроить, но приказать что-либо человеку вампир не сможет. Суккубьи чары мощнее в плане бонуса к привлекательности, но слишком специфичны, ими даже память не стереть. «И кулак не остановить», — мысленно добавил Антон, вспомнив произошедший на дне его рождения случай.***
Рефлекторно врезав вампиру, Шастун об этом почти сразу и пожалел. Нелюдь ведь не сделал ему ничего плохого, более того, был его гостем. Подумаешь, целоваться полез, так по этой части все суккубы немного без тормозов, достаточно было бы оттолкнуть и объяснить, что он не по мальчикам. Но нет же, в нём взяла верх выучка боевого мага. Да и как иначе, если все пять лет в Академии в мышечную память курсантов вбивали важнейшую для выживания реакцию на нежить? Когда свеженький, но всё равно неприятно холодный тренировочный зомби хватает тебя за горло и намечает укус своим мертвенно-сухим и оттого ещё более противным ртом, имитируя нападение вампира, и так пять, десять, двадцать раз подряд, пока не запомнишь на телесном уровне… Помнится, после этого Антон даже чуть собственной девушке в глаз не зарядил из-за того, что та, зайдя со спины, коснулась его шеи холодными после улицы руками. Повезло ещё, что она была с того же факультета и потому легко увернулась. Словом, Антону было неловко, а потому на следующий вечер он пошёл извиняться. Суккуб открыл ему сразу же. Распахнув дверь, Арсений застыл на пороге с непроницаемым лицом, лишь теребившие пояс халата руки выдавали его напряжение. Хотя вообще было странно видеть его в такую пору в домашнем, обычно в это время нежить наоборот наводил лоск, чтобы во всеоружии отправиться на охоту за чужими симпатиями и похотью. — Прости, — Антону всегда было сложно извиняться, а потому, если уж приходилось, он первым делом старался взять этот рубеж, и лишь потом переходил к объяснениям. — Я не хотел тебя ударить, профессиональный рефлекс сработал. Руки вампира замерли, а сам нежить весь как-то подобрался, и во избежание возникновения новой неловкой ситуации Шастун поспешил уточнить. — Не стоит повторять попытку, ты несколько не в моём вкусе, — руки Антона очертили в воздухе женский силуэт. — А в будущем постарайся не совершать неожиданных резких движений в мою сторону, пожалуйста. Очень неприятно машинально ударять того, кого не испытываешь ни малейшего желания бить. Выслушав его, суккуб наконец-то улыбнулся, став похожим на самого себя. Правда, в его улыбке что-то было самую малость не так, и спустя мгновение Антон понял, что именно: левый клык, выросший взамен выбитого, ещё не успел дорасти до привычной вампирской длины и оттого выглядел как человеческий. — Ангел, я и не думал на тебя обижаться, — неожиданно тепло заверил его Арсений и, переведя взгляд на пальцы мага, добавил: — Рад, что ты носишь мой подарок. После этого, сочтя извинительную миссию выполненной, Антон скомканно попрощался и ушёл.***
Шастун выбросил из головы некстати всплывшие воспоминания, сосредоточившись на деле. Его не оставляло ощущение, будто он забыл что-то важное, то ли сказать, то ли спросить, то ли сделать… В попытках вспомнить он привычным жестом провернул на пальце посеребрённое кольцо с драконом, то самое, подаренное вампиром, и тут его осенило. — Слушай, а ты не мог бы мне помочь? — выдал маг и, лишь услышав свой голос, понял, как нагло это прозвучало. «Сейчас он меня пошлёт и будет прав», — промелькнуло у него в голове. — Конечно. Чем и как? — откликнулся Арсений, чуть подаваясь вперёд, как будто для него не было ничего важнее помощи всяким окончательно обнаглевшим швабрам. — Я расследую дело, связанное с серией странных случаев. И у меня есть подозрения, что нечисть и культурная нежить тоже могла так или иначе быть во всём замешана, в том числе и пострадать. Но, как ты сам знаешь, нелюди не торопятся сообщать о подобных случаях боевым магам. Я пробовал выйти на местные общины через Серёжу и Макара, дохлый номер — они слишком изолированно живут. Может, у тебя есть подходящие связи? Несколько секунд суккуб выглядел так, будто решает в уме запутанные уравнения, а потом, просветлев, Арсений заявил, что есть у него пара наметок, но для этого потребуется некоторое время, где-то от пары дней до недели. Антон, обрадованный появлением новой ниточки, поспешил заверить соседа, что так даже лучше, всё равно ему в ближайшее время будет не до того, ведь придётся интенсивно заняться делом разбившейся девушки.***
Вечером того же дня, когда, окончательно измученный недосыпом и длительным безрезультатным обходом соседей, Антон наконец завалился в кровать, на него вдруг напала бессонница. Он весь извертелся, пытаясь понять, что не так: вроде и спать действительно хочется, и симптомов переутомления нет, и погода неприятных сюрпризов не обещает, и спальня проветрена — вон, окно нараспашку открыто, да даже простыня свежайшая, только сегодня сменил, а всё равно не заснуть никак! Шастун лениво побрёл на кухню, намереваясь попить чаю, раз уж не спится, а заодно и покурить на балконе, пока чайник закипать будет. Проделав всё это, он с лёгким сердцем вернулся в спальню, уверенный, что теперь-то наверняка сумеет заснуть… И оторопел, осознав, что всё это время ему мешал едва слышный женский плач. — ДА КТО ТАМ ПЛАЧЕТ-ТО?! — рявкнул он как можно громче, не из злости, а из желания докричаться до шумной соседки, одновременно прикидывая, за стенкой это или этажом выше. — П-простите, — робко донеслось совершенно с другой стороны. Причём звук определённо шёл не через слой бетона. Обернувшись, Антон уставился на шкаф. Будто в подтверждение его догадки из-за дверцы донеслось ещё более тихое, на грани слышимости, хныканье. Медленно, чтобы не напугать, открыв дверцу, Антон увидел под штангой, на которой одиноко висела вешалка с рубашкой, сидящую на оставшейся со времён Воли коробке призрачную девушку. — Постарайся успокоиться, — попробовал как можно добрее сказать он, пытаясь понять, как быть с привидением, если стандартные методы утешения плачущих девушек, с детства отработанные на сестре, включали сугубо материальные вещи вроде подаренной конфеты или крепких братских объятий. — Как тебя зовут, милая? Девушка-призрак отняла руки от лица и доверчиво посмотрела ему в глаза. — Ляся.