…
Антон остался жить у своего наставника, Вадима Павловича Галыгина, на долгие два месяца. Он сам сделал этот выбор, ведь с такими ожогами, как у него, любой человек должен был долго проваляться в московской больнице, а вернись он домой через пару дней с идеально гладкой, будто и не тронутой огнём кожей, это вызвало бы подозрения. Все эти два месяца Вадим Палыч — воспитанный Антон никак не мог звать уважаемого взрослого человека просто по имени — посвящал всё своё свободное время обучению подопечного, ничего не знавшего о магии. Днём Шастун уходил в школу, куда его устроили невесть каким чудом (хотя понятно каким, магией волшебного удостоверения), и в это время приютивший его боевой маг работал, а вот вечерами они, устроившись на уютном диване, устраивали практические и теоретические занятия магией. Это сейчас, с высоты прошедших десяти лет, изрядная часть которых была посвящена муштре и боевым операциям, Антон понимал, что его наставник — вполне обычный боевой маг девятого уровня, металло-воздушник, примечательный лишь тем, что способен левитировать с грузом в виде долговязого подростка, правда, ещё и хороший человек и педагог. А тогда Вадим Палыч казался ему чуть ли не небожителем, Наставником с большой буквы, повелителем стихий, спасителем беспомощных… Словом, неудивительно, что в Воронеж Антон вернулся не только с новыми знаниями и умениями, но и твёрдой мечтой стать не профессиональным спортсменом, артистом или бизнесменом, как ему хотелось раньше, а самым что ни на есть настоящим боевым магом. Оставшийся школьный год он старательно готовился к поступлению, налегая как на изучение обычных школьных предметов, так и на магические тренировки, и каждые каникулы проводил у наставника, благо его жена как раз испытывала период ностальгии по тем временам, когда их дети были такими же неоперившимися подростками, и заботилась об Антоне как о родном сыне. Тем более что второй стихией этой милейшей женщины был как раз огонь, что помогало сбалансированному развитию обеих стихий ученика. Нельзя сказать, чтобы он вмиг стал заучкой — нет, помимо учёбы и тренировок у него было и время для разгильдяйства. Его наставник придерживался мнения, что контролируемое безделье в пределах разумного и с правильными людьми пойдёт только на пользу, и потому, используя свои связи, познакомил его с наделёнными магией ровесниками Шастуна. Именно тогда Антон сдружился с Женькой Кожевиным, который тоже хотел поступить на боевой факультет Академии, тогда же он повстречал и других магов, которым суждено было впоследствии стать его однокурсниками, пусть некоторые из них пошли на целительский или бытовой факультет, но с ними тоже порой доводилось пересекаться на парах, в столовке и в узких коридорах общаги. Даже теперь, в свои ничтожные для мага двадцать пять лет превосходя восьмидесятишестилетнего Вадима Палыча как в уровне, так и в практических навыках, Антон вспоминал о нём не иначе как с уважением, ведь маг не просто спас его из огня, вызванного его же, Шастуна, собственной магией, спровоцированной переходным возрастом и пиковым моментом пламенной стихии. Наставник подарил ему мечту, шанс стать кем-то бо́льшим, чем очередной захудаленький воронежский менеджер, и за это Антон всегда будет ему благодарен. Как и за привитую Вадимом Палычем не раз выручавшую Шастуна привычку просчитывать колебания своих стихий самостоятельно, не доверяя жизненно важные вещи кому бы то ни было другому.***
— Получается, это я ошибся? — пристыженно пробормотал Сергей Викторович, недоумевая, как же он допустил такой просчёт. — Как нехорошо получилось… Вернее, получилось бы, не заметь ты мою ошибку. Вот сказано же, что одна голова хорошо, а две лучше! — Со всеми бывает, — пожал плечами Шаст, не видя в этом ничего особенного — ему тоже доводилось порой ошибаться, воздушная стихия рассеивала внимание и побуждала быть нетерпеливым, именно поэтому, наученный наставником, он всегда проверял свои расчёты даже не дважды, а трижды. — Да как же это так получилось? — коллега продолжал переживать из-за оплошности, да так, что от нервов даже его растительная стихия из-под контроля вышла, покрыв его лицо пятнами крохотных зелёных листочков. — Наверное, вы хотели поставить меня на второе или третье, там как раз подходящее время, но на что-нибудь отвлеклись и вписали в двадцать третье. Не переживайте вы так, ничего ведь не случилось, — поспешил утешить его Антон. Хотя после того, как он на миг представил, что было бы, доведись ему дежурить в ночь, когда его огневая мощь сойдёт разве что для прикуривания сигареты, а набравший силу воздух, не сдерживаемый привычной конкуренцией двух стихий в одном теле, ещё не полностью вернулся под контроль… Самого б кто утешил.***
— Ага, попался! Всё! Я знаю личность злодея! — торжествующе вскричал Шастун на обеденном перерыве, приковывая к себе ошеломлённые взгляды пяти пар глаз: чего-чего, а озарения у холодильника они явно не ожидали. Каждый коллега застыл на середине процесса: Сергей Викторович как вгрызся в кусок хлеба, так и остался, Эд и вовсе в полуприседе на стул замер, Коваленко остановился на полуслове и, кажется, напрочь забыл, что хотел сказать, а Смирнов-который-как-оказалось-Алексей и вовсе чуть ли не окаменел, изображая из себя инсталляцию «статуя с выпученными глазами, которая не поймала брошенный Виноградовым пакет кетчупа и теперь красуется в уже не столь белой футболке». Насладившись полученным эффектом, Антон уверенно подошёл к Виноградову и отвесил ему дружеский подзатыльник. — Слушай, я, конечно, понимаю, твоя беременная супруга теперь готовит исключительно несъедобные блюда вроде жареной клубники с горчицей и всё такое, но брать мою еду, знаешь ли, нехорошо. Со всех сторон раздался всеобщий вздох облегчения — кажется, его коллеги всерьёз полагали, что под злодеем Шастун подразумевал таинственного убийцу, и теперь искренне радовались, что неизвестный преступник не скрывается в их рядах. Эд наконец плюхнулся на свой стул, Сергей Викторович продолжил жевать, Коваленко придумал новую тему для пулемётной очереди своих слов, Алексей, матерно выразив своё неудовольствие, бросился к раковине отмывать футболку от кетчупа, а Павел, потупившись, попросил прощения.***
В отличие от сумбурного утра и обеда, вторая половина дня прошла гладко: оставшиеся неопрошенными трое менталистов жили не так уж далеко друг от друга, и, что удивительно, несмотря на пятничный вечер, все трое оказались дома. Первым делом Шастун направился по адресу, стоящему напротив загадочного «Сопонару И.», размышляя, окажется тот Иваном, Игорем или Ириной — других имён на эту букву маг вспомнить не смог. Сопонару оказалась Ириной, хотя, признаться честно, по мнению Антона это имя никак ей не подходило. Для него существовало лишь две Ирины: Ирка, бойкая блондинка с его же факультета, с которой он некогда провстречался около месяца, лишился невинности и как-то незаметно перевёл отношения в дружеские (к обоюдному облегчению), да Ира Кузнецова, его нынешняя как бы девушка, оказавшаяся прямым потомком его любвеобильного соседа, к факту сего странного родства с которым он до сих пор не знал, как относиться. Эта же Ирина была в равной степени непохожа на них обеих: злоупотребляла ярко-красной помадой, щеголяла слишком вызывающим декольте и столь малой длиной юбки, что её следовало бы звать короткостью, вела себя чрезмерно раскованно и как-то наигранно… Словом, напоминала скорее дурную пародию на суккубку, чем менталиста. С одной стороны, из-за всего этого как-то не верилось в то, что она может оказаться тем самым убийцей, а с другой… Мало ли на что она способна на самом деле. Может, с Микки мужика не поделила, вот и отомстила. А что? Дурное дело нехитрое: вырубить суккуба ничуть не сложнее, чем человека, хоть ударом, хоть магией, хоть снотворным как нефиг делать; дотащить до машины, несмотря на девичью хрупкость комплекции, тоже смогла бы, тем более что покойный отличался невысоким ростом и довольно изящным телосложением, а уж оставить умирать в запертом звукоизолированном гараже так и вовсе как два пальца об асфальт. Подозревая, что помимо внешних стимулов Ирина ещё и каким-нибудь магическим приворотом пользуется, Антон старательно изображал из себя очарованного мужчину — кивал в нужных местах, не сводя с неё взгляда, лишь меняя его дислокацию, случайным образом якобы залипая то на глазах, то на губах, то в глубине декольте, то в районе подола юбки, и то и дело перемежал свои реплики комплиментами. — Ох, Ирина, вы не только потрясающе красивы, но и восхитительны в качестве собеседницы! — льстиво изрекал он, мастерски копируя «соблазнительные» интонации суккуба, благо было у кого поучиться, и вновь переводя взгляд с глаз на декольте. Где-то внутри, под всей этой игрой в заворожённого, Шастун едва ли не трясся от смеха, веселясь как от представления того, как вся эта картина смотрится со стороны, так и с того факта, что Сопонару и вправду поверила в свою для него неотразимость, купившись на его довольно-таки посредственную актёрскую игру. — Такое чувство, будто мы с вами давно знакомы. Скажите, мог я вас видеть раньше? Быть может, на въезде на подземную парковку? — девушка никак себя не выдала, и он пошёл на попятную. — Хотя нет, увидев ваше незабываемое лицо, я бы приложил все усилия, чтобы запомнить номер той машины, коей выпала честь везти вас. Внутренний Антон уже разрывался между истерическим ржанием и глубоким фэйспалмом, но Ирина, похоже, привыкла к такой реакции объектов соблазнения, и потому с чуть скучающим видом купалась в его лести. Шастун в очередной раз порадовался, что комбинация приобретённого на самой первой практике опыта противостояния суккубьим чарам и одного из обвивающих его руку браслетов-амулетов, зачарованного на нейтрализацию наиболее распространённых видов ментального воздействия, позволяет ему не попадаться под власть этой горе-соблазнительницы. К счастью или к сожалению, Сопонару оказалась ни при чём — роковое для Ляси утро она провела в салоне красоты, который ежемесячно посещала по предварительной записи, да и по делу Микки никаких признаков замешанности не нашлось, так что Антон, с трудом удерживая себя от искушения сорвать маску приворожённого дебила и увидеть, как исказится лицо магички, когда она поймёт, что её обвели вокруг длинного окольцованного пальца, под благовидным предлогом распрощался с ней и направился к следующему пункту списка — гражданину или гражданке А. Родных.***
Родных оказался Андреем, темноволосым мужчиной, на вид лишь немногим старше Антона. Дружелюбно поприветствовав визитёра, Родных ничуть не удивился, увидев его удостоверение, и гостеприимно позвал на кухню пить чай с печеньками. Шастуну этот улыбчивый мужчина на удивление понравился — то ли амулет не сумел полностью заблокировать воздействие менталиста пятой ступени, к слову, единственного не-четвёрочника в списке, то ли его впервые за всё время совершенно не пытались очаровать ни намеренно, ни случайно. А может, дело было в его непринуждённой манере вести диалог и лёгком характере, что необычайно импонировало воздушной стихии. — Ну что такого? Подумаешь, заставил соседа поверить в то, что он арктический пингвин! — Родных с невинным видом разводил руками, отчего становилось только смешнее, и Антон наконец-то мог позволить себе расхохотаться. — Я же не виноват, что этот неуч не в курсе, чем Арктика от Антарктики отличается, я ж нарочно настраивал чары так, чтобы на знающего этот нюанс они не подействовали! Так что сам виноват, что долго не мог уйти с лавки, уверенный, что плывёт на льдине посреди океана, и шуганулся собственной жены, поверив в то, что она разъярённый полярник! Кое-как отсмеявшись и утерев выступившие на глазах слёзы, Антон взял себя в руки, напомнив своему чувству юмора, что он вообще-то при исполнении, и перевёл разговор в серьёзное русло. Родных охотно шёл на сотрудничество, слёту отвечая на вопросы, ненадолго задумываясь лишь когда нужно было вспомнить какую-нибудь непростую деталь вроде того, чем он занимался в октябре прошлого года — признаться честно, не попади он тогда в ту самую заварушку, после которой его перевели из Великолепной Пятёрки в спецследователи, Антон бы и сам не сумел вот так сразу сказать, чем он в то время занимался. Словом, по всем параметрам Андрей оказался чист и невинен, как младенец, и Шастун уже поднимался со стула, чтобы попрощаться и уйти, как вдруг на кухню заглянула старушка из числа божьих одуванчиков, и, поздоровавшись с гостем, обратилась к менталисту. — Андрюш, ты скоро? Я сама себе ноги не намажу, чай, тридцать лет уже радикулит такой радости не даёт. — Сейчас-сейчас, родная, — в мягком голосе мага послышалась лёгкая улыбка от каламбура с их, видимо, общей фамилией. — Вот только провожу этого молодого человека до двери и тут же помчусь к тебе! — А по какому вопросу он пришёл? — старческим дребезжащим голосом спросила она, и мужчина поспешил ответить, что это перепись населения — видимо, не хотел заставлять её волноваться, всё-таки в таком возрасте любая тревога может оказаться роковой. Антон и сам бы на его месте так поступил, сберегая бабушку Таню от лишнего стресса, а ведь пожилые люди такие впечатлительные! Старушка, попрощавшись с нежданным гостем, развернулась и тихонько пошаркала прочь, и Шастун уже хотел было вернуться к теме прощания, но случайно поймал преисполненный болезненной нежности взгляд, которым мужчина проводил удаляющуюся сухонькую фигурку, и его как током поразило. Это была не бабушка Андрея и не мать. Это была его жена. Антон представил, как через полвека, всё такой же молодой и лёгкий в движениях, будет точно так же смотреть вслед семенящей в комнату постаревшей супруге, каждое утро просыпаясь со страхом обнаружить её мёртвой, и в сердце надсадно защемило. Он страшился подобной судьбы: ему и так, если только он не сложит голову в очередной стычке, суждено пережить родителей и сестру, ведь он не потомственный маг, а самородок, но видеть, как стареет и умирает любовь всей твоей жизни… Даже будь она не человеком, а нечистью, живущей вдвое-впятеро — в зависимости от вида — дольше людей, всё равно той же участи не избежать. Напуганный печальной перспективой, он пообещал себе присмотреться к последней в списке Е. Кузьминской, если она окажется невиновной и незамужней.***
Спустя двадцать минут, добрую половину которых он потратил на то, чтобы сориентироваться в причудливой нумерации домов, Антон уже звонил в квартиру последней менталистки из списка, морщась от слишком громкой трели электрической пародии на соловья. — Кто там? — звонко спросил из-за двери детский голосок, который с равным успехом мог принадлежать как девочке, так и мальчику. Шастун испытал приступ ностальгии: когда-то и он, будучи ребёнком из не самого удачного района, не открывал никому дверь, устраивая писклявые допросы, кто и зачем к ним пришёл, и глядя в замочную скважину, поскольку до глазка попросту не доставал. — Кто-нибудь из взрослых дома есть? — вопросом на вопрос ответил он. — А почему вы спрашиваете? Может, вы грабитель или маньяк? — нахально поинтересовались из-за двери. — Моя работа — ловить всяких там грабителей и маньяков. Полицейский я, могу удостоверение показать, скажи только, до глазка достаёшь или мне его в замочную скважину демонстрировать? — Достаю! — сердито заявили из-за двери, парой секунд позже тихонько добавив: — Если встать на носочки… Антон поднёс к глазку удостоверение и, дождавшись, пока ребёнок — хотя раз до глазка достаёт, то, наверное, уже подросток, — рассмотрит его, снова спросил насчёт взрослых. И снова получил вопрос, правда, теперь уже другой. — А вам кого-то конкретного нужно или просто лишь бы не ребёнка? — Мне Кузьминскую Е. — Меня? Ого. Внезапно. Щёлкнул поворотный механизм замка, дверь открылась, являя взору светленькую большеглазую девчушку лет двенадцати-четырнадцати на вид, чем-то похожую на Арью Старк. Она глядела на него одновременно по-детски невинно и по-подростковому нахально, будто спрашивая взглядом — мол, чё припёрся, дядя, на ночь глядя? Антону даже пришлось напомнить себе, что, согласно предоставленным Ведомством данным, она всего на год младше него, а не на десять с лишним. — Ну я Женя Кузьминская. И нафига я вам? — У меня к вам, Евгения, важное дело, о котором не слишком-то удобно говорить через порог. Вы позволите пройти в дом? — Ладно, го в мою комнату. Тока разувайтесь, а то мама если увидит, что в коридоре натоптано, таких пиздюлей даст! Комната Жени выглядела как декорация из подросткового сериала: обилие постеров с молодыми смазливыми мальчиками, начиная с Бибера и заканчивая корейскими бойз-бэндами, фигурки каких-то незнакомых ему персонажей, развешанные по стене рисунки — наверное, собственные, и если так, девушка действительно хорошо рисовала. Угловой письменный стол делился на две зоны: учебную, на которой валялась открытая тетрадь с недоделанной домашкой по алгебре (Антону снова пришлось себе напомнить, что ей двадцать четыре и за её плечами законченное обучение в Академии), и компьютерно-развлекательную, выглядевшую гораздо более оживлённой — по периметру монитора были налеплены разноцветные записочки с напоминаниями о всякой фигне, а сам стол, равно как и лежащие на нём блокноты, пестрел стикерами, изображающими героев популярных сериалов, Шастун даже разглядел среди них знакомые лица Винчестеров и пресловутое «Ничего-то ты не знаешь, Джон Сноу». Девушка усадила его на прикомпьютерный стул на колёсиках, а сама устроилась на незаправленной кровати, предварительно расправив жёлтую простыню в зайчиков. — Ну так чё? Зачем вам я? — спросила она, по-турецки переплетая ноги. Несмотря на малую длину домашних шортиков, это, как ни странно, выглядело вполне прилично. — Я могу обращаться на ты? — уточнил Антон и, получив согласное «при условии, что я тоже смогу тебе тыкать», продолжил: — Мне просто нужно задать тебе несколько вопросов. — Ладно, спрашивай, — пожала плечами она, отчего нарочито великоватая футболка с дурацкой надписью «I'm with stupid» перекособочилась, и в широкий ворот вылезло угловатое плечико. Антон мысленно посмеялся со своего наивного намерения присмотреться к Кузьминской — даже зная о её истинном возрасте, он никак не мог воспринимать эту девчушку как хотя бы совершеннолетнюю, видя в ней лишь ребёнка. Впрочем, при нужном совпадении обстоятельств убить смог бы и годовалый младенец, так что рано было сбрасывать её со счетов. На вопросы девчушка отвечала довольно своеобразно — порой долго ломалась, вынуждая уговаривать, порой вместо ответа предлагала ему жвачку или горстку разноцветных Skittles (причём если он соглашался угоститься, она отвечала гораздо охотней), порой задавала встречные вопросы про любимую музыку и даже, кажется, пыталась с ним заигрывать, если он правильно разгадал значение таинственного «Ты сасный». Однако несмотря на все эти специфические нюансы у него всё-таки получалось добиться внятного ответа: к примеру, когда он спросил, где она была в то самое утро, ставшее для Ляси роковым, Женька, потянувшись к смартфону, разблокировала его длинной запутанной комбинацией движений и, поковырявшись в истории переписок, радостно заявила, что была на вписке, и в доказательство даже показала диалог с кем-то в не то вайбере, не то вотсапе — Антон вечно путал эти приложения, поскольку по давней привычке пользовался лишь старыми добрыми эсэмэсками. Услышав имя Микки, девчушка оживилась и начала было впаривать ему какую-то хрень про один из молодёжных сериалов, и Шастуну пришлось минут пять слушать эту чепуху, прежде чем он успел вклиниться со своим уточнением, что он про реального Микаэля говорит, а не какого-то там популярного персонажа. При его словах Женя огорчилась, однако, узнав, что реальный Микки тоже предпочитал мужчин, оживилась, но, услышав, что он мёртв, погрустнела ещё больше, заявив, дословно: «Вот так всегда, в России любой слэш оборачивается ангстом, драмой и смертью главных героев». Антону прям захотелось в утешение поведать ей о активно «слэшащемся» (если он верно понял значение этого загадочного слова) полувампире, но он сдержался, ибо пока не было твёрдой уверенности в невиновности девушки. Наконец, устав ломать комедию и подыгрывать ей, он не выдержал. — Жень, а ты правда такая в свои двадцать четыре, или притворяешься? Девчушка просияла. — Так ты тоже менталист и заметил, что я не подросток? Ну наконец-то! — Антон не понял, почему его уже второй раз за последние два дня принимают за менталиста, но решил не перебивать её, ибо девушке явно хотелось выговориться. — Меня уже заебало, что все, все принимают меня за ребёнка! Нет, я, конечно, научилась находить в этом положительные стороны и активно пользоваться производимым впечатлением, но, сука, как же хочется порой поговорить с кем-то из ровесников на равных, а не видеть в их глазах извечное «да что ты можешь знать о жизни, малявка?», что выбешивает просто до невозможности! Из последовавшего монолога Антон узнал много нового, но, увы, совершенно бесполезного для расследования — как Евгению задолбал повсеместно распространённый эйджизм, как её бесит собственный дар, достигший порога нестарения слишком рано, из-за чего даже при помощи косметики и одежды не получается казаться хотя бы совершеннолетней, как надоело ловить на себе взгляды педофилов и как хочется простой нормальной жизни, даже если это будет означать конец халяве наподобие детских билетов вместо взрослых и прочих скидок на возраст. Шастун поневоле посочувствовал ей: как и Сергей Викторович, Женя оказалась заложницей собственного дара, усилившегося в неподходящее время. Самому же Антону повезло: его дар достиг планки нестарения не в четырнадцать, а в девятнадцать, а высокий рост, серьёзное выражение лица и вдобавок зачастую щетина (ибо бриться слишком часто было лень) позволяли ему без особых усилий выглядеть на свой паспортный возраст.***
Спустя пару дней беготни по разным адресам Антон сумел подтвердить алиби всех шестерых опрошенных магов, включая Коваленко, на то злосчастное утро, когда Ляся стала призраком, и теперь пребывал в растерянности. Ни у кого не было ни мотива убить Микки, ни возможности разделаться с Лясей, ибо гипноз должен был быть наложен не более чем за три часа до гибели девушки. По всему выходило, что виноват кто-то не из числа этих шестерых: либо в городе есть незарегистрированный менталист высокого уровня, либо Антон Иванов сымитировал смерть и подался в убийцы. От ощущения полнейшего тупика спасала лишь скорая перспектива наведаться в театр нечисти.