***
На этот день он возлагал особенные надежды. Но так было не всегда. Подумать только, лишь месяц назад, отмечая свой двести двадцать третий день рожденья, в привычном уже одиночестве задувая свечи и вот уже двадцать пятый год подряд загадывая одно и то же желание, — скорее найти свою истинную пару, — он и помыслить не мог, что оно уже начало сбываться, что несносный сосед с седьмого этажа и есть тот, кто ему нужен. С его одинокого праздника не прошло и десяти дней, как мнение суккуба о маге кардинально изменилось. Впору было второй день рождения отмечать, ведь сосед, с которым они то и дело обменивались полными ехидства подколками и устраивали пакости, в самом деле спас ему жизнь, причём эдак по́ходя, как будто ему то и дело доводится защищать многовековых вампиров от своих коллег-магов. Эта его странность, сочетание вспыльчивого характера и ангельского умения прощать, будто ударила Арсения под дых, проникая под кожу, юрким ужом скользя под грудиной, чтобы болезненно вонзиться в самое сердце и превратиться в прекрасный цветок влюблённости. Тем вечером, как только с него спали тяжёлые оковы тополиного бездвижья, оставляя после себя лишь слабость и голод, он поплёлся к холодильнику, чтобы подкрепить свои силы, истощённые из-за мерзкого дерева и отсутствия запланированной на сегодня ночи с очередной однодневкой. Потягивая «кровавый гранат», — вполне логичное название для вампирского коктейля, состоящего из крови и гранатового сока, — он взял вчерашний пирожок с вишней, достал из выдвижного ящика коробку со свечками, установил одну на румяную корочку, поджёг, пропел «С днём спасенья меня», зажмурился и впервые за четверть века загадал совсем иное желание. Пожалуйста, пусть он окажется моим истинным.…
Правду говорят, что между спасителем и спасённым образуется некая неуловимая связь: после этого происшествия маг больше не испытывал к нему неприязни. Особой любовью, конечно, тоже не воспылал, но это дело поправимое. Вот Арсений и старался поправлять, как может, стремясь ненавязчиво сблизиться с ним. Его безумно интересовала дата рождения Антона, но как-то поводов заговорить об этом не находилось. К счастью, участковый маг ненароком свёл его с Павлом, который оказался бесценным источником информации о нём. Узнав, что его ангел родился в конце апреля, почти двадцать пять лет назад, Арсений почувствовал, как от волнения его сердце сбилось с ритма: Манолито не стало двадцать третьего июля, и аккурат через девять месяцев родился Антон, а потому он вполне может оказаться его истинным! Арсений прожил слишком долго, чтобы не стать реалистом. Он прекрасно понимал, что это может оказаться простым совпадением, что истинные крайне редко рождаются с волшебным даром, ибо маги и сами по себе довольно редки, если сравнить с общим количеством людей во всём мире. Если ангел действительно его истинный — прекрасно, однако нужно быть готовым и к другому раскладу. В очередной раз взглянув в травянисто-зелёные глаза мага, он вдруг осознал, что даже если Антон и не его настоящая пара, это ничего не изменит: чудной ангелок уже слишком глубоко проник в его сердце, а значит, Арсений будет добиваться его любви так долго, как потребуется. С тех пор его сны, обычно наполненные образами из счастливого прошлого, сменились кошмарами. В них Арсений встречал своего истинного или истинную и разрывался от боли, поскольку сущность его суккубьей природы влекло к нему или ней, но всей душой он стремился к Антону. Как-то незаметно тот, кто раньше приходился ему соседом Павлом, превратился в друга и наперсника Павлушу. Не стеснённый жёсткими рамками стен, как живые, призрак видел гораздо больше, пусть от этого и становилось порой неловко, поскольку знай он, что за ним наблюдают, Арсений никогда не позволил бы себе некоторые проявления чувств. Неверно было бы полагать, что суккубам и вовсе чужды смущение и стыд — да, они не стесняются наготы, у них нет каких-то табу на разговоры о плотской любви и на сам секс, как у людей, но некоторые вещи они всё-таки не любят афишировать: отчаянье, страх, боль, слёзы, тоску… Обычно острый на язык и преисполненный ехидства, призрак всё же сочувствовал ему, выражая это по-своему — он не пускался в слащавые утешения, его голос не приобретал жалостливую интонацию, Воля просто делал вид, будто не замечает, что с эмоциональным состоянием вампира что-то не так: болтал о всякой чепухе, охотно сплетничал, шутил… Вот только юмор его становился мягче, из него исчезали все сколь бы то ни было агрессивные подколы, сарказм, едкость… Подобная манера выражать сочувствие была у его брата, родившегося на тринадцать минут раньше самого Арсения, да и сочетание имени и внимательного взгляда карих глаз напоминало его близнеца, с которым они пусть и были на удивление разными, не сходясь в характере почти ни в чём, кроме фамильного упрямства, но всегда оставались близкими друзьями. Павлуша — поддразнивая брата, Арсений вечно называл его точно так же, как некогда звала их мать — умер полтора века назад, когда им было по сорок шесть лет, ничтожно малый срок даже для человека, не говоря уж о суккубах, живущих вдвое-втрое дольше людей, и с тех пор Арсению безумно не хватало брата. Видимо, в призраке он нашёл его подобие, поскольку ничем иным не мог объяснять вдруг проросшее в нём доверие к Воле. …Узнав заветную дату, Арсений долго подбирал подарок, желая угодить своенравному магу. Ему хотелось подарить что-нибудь такое, что действительно порадует Антона, пригодится ему, но в то же время хоть как-то выразит безмолвное обожание, переполнявшее суккуба при каждом взгляде на своего ангела, при каждой мысли о нём. Благодаря словоохотливому призраку Арсений уже знал о казусе с песней и таксистом, равно как и о том, что другой их сосед — как же он завидовал сейчас Позову, жившему всего через стенку от Антона! — уже приобрёл в подарок плеер. Это натолкнуло вампира на мысль подарить добротный смартфон, и, расспросив Павлушу и узнав о плачевном состоянии телефона мага, Арсений лишь убедился в правильности своего решения. Однако бездушная техника была неспособна хоть как-то намекнуть на бурю поселившихся в его груди чувств, и Арсений задумался над второй частью подарка. Это не должно быть нечто личное, переходящее границы дружбы, до которой они ещё даже не дошли — не стоит вызывать негативные эмоции у темпераментного мага, дразня его букетом роз или ещё каким-либо подчёркнуто романтическим подношением. Его осенило, когда они в очередной раз столкнулись у подъезда и остановились для недолгой беседы. Эмоционально пересказывая недавно произошедший с ним возмутительный и в то же время смешной случай, Антон оживлённо жестикулировал, и Арсений помимо воли оглаживал взглядом его восхитительно красивые руки, втихомолку радуясь, что, вздумай он прикоснуться к ним, его не обожжёт серебро обвивающих эти длинные пальцы колец. И в голове будто перемкнуло — кольцо! Именно кольцо способно намекнуть на чувства, ведь этот вид украшений в современной культуре стойко ассоциируется с любовью и браком, а благодаря специфической профессии боевого мага Антон наверняка воспринимает кольца в первую очередь как рабочий инвентарь, то есть не увидит в подарке слишком уж явного проявления любви и не откажется от него. Арсений перебрал неимоверное количество колец, объездил все ювелирные магазины и замучил компьютер сотнями открытых в браузере вкладок с сайтами ювелирных компаний, но наконец нашёл то самое, идеально подходящее кольцо — лёгкое и прочное благодаря титановой основе, полезное для бойца за счёт удачной формы и серебряного покрытия, да ещё и с изображением дракона, символа боевых магов, к которому они питают какую-то необъяснимо сентиментальную нежность. От такого подарка Антон уж точно не откажется! Боясь получить от ворот поворот, Арсений не стал заявляться к магу первым: от Павлуши он знал, что и остальные соседи намерены поздравить Антона с двадцатипятилетием. Именно поэтому он постучал в дверь спустя ровно три минуты после того, как то же самое проделал гном-оборотень. Арсений не особо-то ладил с детьми луны, они всегда недолюбливали не-мёртвых, чуяли хищную часть его половинчатой природы и дичились, что, впрочем, в его случае хоть как-то сглаживалось суккубьей сущностью. Однако наличие этого конкретного оборотня в доме мага играло ему на руку: на глазах друга Антон не решится захлопнуть перед соседом дверь. Суккуб продумал всё до мелочей: смартфон, как более дорогую часть подарка, вполне способную смутить его ангела (как он знал благодаря давней связи с одной магичкой, бытовые маги из Гильдии могут зарабатывать крупные суммы на продаже артефактов и зелий, а целители и работники Ведомства зарплату получают фиксированную, из государственного бюджета) он решил вручить прилюдно, — хотя, учитывая состав их компании, правильней было бы сказать прине́людно, — чтобы Антону было сложнее отказаться, а кольцо нарочно оставил на потом, желая подарить его тет-а-тет, благо поводов подольше задержаться в гостях, чтобы оказаться наедине, Арсений придумал целую дюжину. …Глядя на размышляющего над тортом Антона и на то, как он, определившись, решительно задувает свечи, суккуб понял, что отдал бы что угодно, лишь бы в загаданном желании хоть как-то упоминался он, Арсений. …Наконец они остались наедине. К его величайшему удивлению, Арсению даже не пришлось использовать ни одну из дюжины отговорок, всё просто сложилось само собой. Наконец, решившись, он заговорил с Антоном и медленно подошёл к нему, в последний раз за вечер кончиками пальцев касаясь лежащего в кармане кольца — он нарочно не стал его красиво упаковывать, чтобы появился подспудный повод лишний раз прикоснуться к своему ангелу, надевая подарок на его палец. Кольцо подошло идеально, и Арсений испытал прилив благодарности к своему верному соратнику Павлуше, измерившему размер того кольца, которое обычно маг носил на безымянном пальце, и украдкой спрятавшему его накануне, чтобы в нужный день и час тот самый палец оказался свободным для подарка. А затем, не в силах больше пребывать в неопределённости, Арсений решился на отчаянный шаг. Пан или пропал, истинный или нет, счастье или боль — вся его дальнейшая жизнь зависела от одного поцелуя, и он сделал это. Шагнул к Антону, приподнимаясь на носочки, чтобы сравняться в росте, стремительным движением чуть заметно дрожащей руки коснулся его щеки, мимолётно погладив мизинцем шею, и приник к его устам нежнейшим целомудренным поцелуем, едва касаясь своими губами его. Внутри будто что-то взорвалось, обдав вечно замерзающего полувампира волной тепла, разлившегося по всему телу, заполнившего каждую его клеточку, и сердце подпрыгнуло от счастья, почуяв, узнав, приняв своего истинного. А потом похожий взрыв случился и в голове — руки мага оттолкнули его и ударили в челюсть столь сильно, что ошеломлённый суккуб отлетел на шкаф, больно стукнувшись об него затылком. Рот наполнился знакомым вкусом собственной крови, не столь сладко-солёной, как человеческая, и, машинально схватившись за пострадавшее место, он с удивлением обнаружил упавший в ладонь собственный клык. Совсем как когда-то с Элдоном.***
Он хорошо помнил ту восхитительную весеннюю ночь. Большинству британцев май 1927 года запомнился разве что скандалом с англо-советским акционерным обществом «Аркос»¹, но статридцатичетырёхлетнему нежитю не было дела до столь мимолётных событий, его волновали куда как более важные и значимые вещи, например, очередное письмо от дочери, к которому была приложена фотография его годовалой внучки. Арсений возвращался с приёма, где успел полакомиться вниманием обворожительных женщин, коих не портили даже вошедшие в моду короткие причёски и платья без талии, так непохожие на корсеты времён его юности. Настроение было превосходнейшее: он получил весточку от Алисы, наконец-то узнал, как выглядит внучка, — Боже, как она похожа на его безвременно погибшую Луизу! — а ещё у него был дом, где его любят и ждут. Чего ещё желать? Впрочем, организм желал крови. Именно поэтому Арсений не взял кэб, как подобает джентльмену его положения, а, сославшись на прелестную погоду, отправился домой пешком. Он бесстрашно шёл по тёмным улочкам Лондона, — да и чего ему было бояться, если во всей округе самым опасным созданием является он сам и ему подобные собратья по не-жизни? — надеясь, что удастся найти подходящую жертву. Как ни крути, Арсений был большим эстетом, а потому придирчиво выбирал каждого донора. Пока что ему попадались лишь неаппетитные экземпляры, и он уже решил было, что придётся поохотиться вместе с Илюшей, и лишь потом устраивать привычную ночь любви, однако стоило ему об этом подумать, как до обоняния донёсся привлекательный запах чьего-то молодого и полного жизни тела, а через пару мгновений в поле зрения появилась худощавая юношеская фигура. Итак, проблема ужина, кажется, решена. Поравнявшись с жертвой, он извинился за беспокойство, пояснив, что, кажется, заблудился, и спросил, как пройти к Риджент-стрит. Не то чтобы он в этом нуждался, всё-таки Арсений прожил в Лондоне не один год, за это время отлично изучив как центр города, так и самые захудалые окраины, просто ему нужен был повод приблизиться — как и большинство ментальных воздействий, гламор и чары лучше всего срабатывали на близких дистанциях. Парнишка — пусть на вид ему было уже два десятка лет, называть мужчиной того, кто был младше его дочери, у суккуба просто не поворачивался язык — охотно откликнулся, объясняя, в каком направлении лучше пойти, и деловито советуя по возможности взять кэб, ибо ночные улицы рабочего квартала не столь безопасны, как хотелось бы. Арсений попросил проводить его до конца улочки и получил согласие — с его-то сдвоенным обаянием отказы были попросту немыслимы. Они свернули в какую-то неприметную подворотню. Пользуясь удачным местом, вампир прижал парнишку к стене, но почти уже добравшись до шеи, — будучи наполовину суккубом, он предпочитал шеи запястьям, поскольку эротизм процесса позволял лучше насытиться, — почуял запах осины и успел вовремя остановиться. В следующий же миг он отскочил в сторону, и нож, украдкой вытащенный пареньком из рукава, разрезал лишь пустоту. Из недолгой, но эффектной драки Арсений, разумеется, вышел победителем. Восседая на поверженном противнике, вампир дотянулся до выбитого из его рук ножа и осторожно разрезал нить украшавшего шею парнишки осинового аналога сенаржена. Судя по отразившемуся на лице горе-охотничка удивлению, серебром был покрыт не только клинок, но и рукоять. И откуда у него деньги на подобное оружие? Сам-то одет весьма скромно, да и обычно охотники на вампиров пользуются каким-нибудь парфюмом, чтобы не выдать себя раньше времени малозаметным, но всё же уловимым запахом осины, и отсутствие подобной маскировки может быть оправдано лишь бедностью или непрофессионализмом. В отличие от многих не-мёртвых сородичей, Арсений никогда не убивал людей, кроме как когда-то давно, ещё во времена Вольдемара, на войне. Да и, если уж на то пошло, другие вампиры тоже редко шли на крайние меры — для утоления извечной жажды требуется не так уж много крови, стакан-другой, не более. Какой смысл убивать и навлекать угрозу обнаружения на весь клан, когда можно лишь стереть гламором воспоминания о вонзающихся в плоть клыках и продолжить вести тихое мирное существование? Обычно вампиры убивали разве что охотников — мол, кровь за кровь. Арсений же и в этом случае выделялся: редких попавшихся ему охотников он не убивал, а завораживал своими суккубьими чарами, обезоруживающими надёжней любых угроз и оков, и приятно проводил время, насыщаясь уже не как вампир, но соблазнитель. Вот и теперь лезвие ножа скользнуло вдоль кожи, распарывая осиновое ожерелье быстро, но бережно, не причинив и царапины. Почувствовав плохо скрываемую мальчишкой дрожь, Арсений поспешил успокоить его, подбавив в и без того бархатный голос чисто суккубьих ноток: — Тише, малыш. Я не причиню тебе вреда. Кончиком ножа он поддел испорченное «украшение», по его мнению лишь уродовавшее прекрасную шею, и отбросил подальше. Тонкая светлая кожа, маленькая милая родинка и бьющаяся жилка так и манили его, завораживая не хуже чар, побуждая в нём желание целовать и целовать, так, чтобы юноша и думать забыл о том, что перед ним, на нём, враг, так, чтобы глаза его зажглись страстью, а безмолвие ночных улиц украсили стоны — поначалу тихие, едва слышные, затем всё громче и громче… Однако в последний момент парнишка дёрнулся, и губы суккуба вместо шеи коснулись других губ, сухих и обветренных. Вспышка неожиданного, но такого желанного счастья, растёкшаяся по телу, совпала с резким ударом — мальчишка каким-то образом всё же сумел освободить руку. Из-за занимаемой ими позы в ударе не было необходимой силы, однако это скомпенсировал зажатый в кулаке тяжёлый металл кастета. Ошеломлённый двойной неожиданностью, Арсений всё же отреагировал как до́лжно: крепко, но бережно перехватил руку и прижал к земле. Во рту что-то мешалось, и он выплюнул это куда-то вбок, лишь потом осознав, что это был его собственный клык. — Тише, тише, mon amour, я ни за что на свете не причиню тебе вреда, тебе нечего бояться, — прошептал Арсений, глядя в глаза своей новообретённой судьбе. Парнишка ответил преисполненным недоумения взглядом — ещё бы, вряд ли наставники готовили его к тому, что вампир ему будет в любви признаваться. Арсений понял, что столкнулся с крепким орешком: как и любой истинный, юноша был наделён абсолютным иммунитетом к его чарам, а помимо этого ещё и явно имел при себе какой-нибудь амулет, позволяющий нивелировать влияние вампирского гламора на психику. Раздеть бы да отнять мешающую побрякушку, вот только в подворотне этого делать как-то не хочется, да и охотник наверняка попытается сбежать. Поэтому Арсений последовал невесть когда услышанному мудрому совету: если любишь — отпусти. Отпустил. В несколько прыжков забравшись на крышу того самого здания, к стене которого ещё совсем недавно он прижимал, сам того не зная, свою судьбу, Арсений затаился, наблюдая за тем, как обескураженный подобным поворотом событий паренёк первым делом кидается к отнятому у него ножу, оглядывается и лишь потом, не обнаружив поблизости вампира, встаёт с земли, отряхивается, подбирает изувеченную пародию на сенаржен и уходит. Оставаясь незамеченным, Арсений проследил за ним до самого дома, хотя мальчишка старательно петлял, на всякий случай запутывая следы. Как следует запомнив нужный адрес, суккуб вернулся домой.…
— Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд, — поприветствовал его Илья, вернувшись со своей ночной охоты и обнаружив устроившегося на кушетке Арсения в крайне меланхоличном состоянии. Не получив ответа, Соболевский продолжил цитировать так подходившие случаю строки Гумилёва: — И руки особенно тонки, колени обняв… Полусуккуб не улыбнулся, не сменил позу и даже не открыл глаза, лишь печально проронив: — Моим истинным оказался охотник на вампиров. Комнату огласил звонкий смех. — Ну даёшь, Арс, — времена, когда воспитанник обращался к нему не иначе как «Арсений Васильевич», давно прошли, — а я ведь почти даже поверил! Разыграл так разыграл, небось у крепостных из отцовского театра такой серьёзной актёрской игре научился? Увидев, что полувампир не поддержал его веселье, Илья посерьёзнел. — Ты это не выдумал, — полувопросительно произнёс он и, получив подтверждение, тоскливо вздохнул, хоть и не нуждался в дыхании. Арсений ощутил, как его лица касаются прохладные пальцы вампира, и поневоле поднял веки. — Рано или поздно ты найдёшь способ подловить его без амулета, слышишь, Арс? — утешил его Илюша, серьёзно глядя в глаза, а потом и вовсе, сделав отрывистый вдох, заключил в объятья. — Ты справишься с этим, и всё у вас будет хорошо. Нежные губы взбежали по его шее, будто пересчитывая многочисленные родинки на теле суккуба. — А пока оставь это на завтра. Сегодня с тобой буду я, — пылко прошептал Илья, расстёгивая пуговицы на рубашке приободрённого полунежитя. Той ночью они любили друг друга до умопомрачения, как в последний раз. Впрочем, он и был последним — проснулся Арсений один в опустевшей постели. Он с самого начала знал, что так будет, и предупреждал Илью, что рано или поздно именно так всё и произойдёт, что всё это обернётся ещё большей болью для обоих и особенно для самого Илюши, но Соболевский сам сделал свой выбор, пусть и понимая, что когда-нибудь пожалеет об этом. В какой момент простая благодарность вытащенного из цепких лап чужбинной улицы домашнего мальчонки-тихони и вполне закономерное обожание и уважение подростка к своему опекуну переросли в нечто большее? Как-то незаметно из угловатого парнишки Илья превратился в ладного юношу, как-то неуловимо из наставника и подопечного они сделались друзьями, как-то и́сподволь в его глазах цвета бурбона зародилась искра влюблённости, вскоре перерастая в опаляющий пожар страсти. К тому времени Арсений заметил его чувства, но держался как мог. Но в двадцать четвёртом случилась вспышка полиомиелита², и пусть эта болезнь была преимущественно детской, случались и исключения. Едва не потеряв Илюшу из-за вызванного инфекцией паралича дыхательных мышц, успев спасти его практически в последний момент, заменив человеческую смерть вампирской не-жизнью, Арсений был уже слишком измотан морально, чтобы продолжать борьбу с самим собой. Судьба, видимо, любит повторять одно и то же, меняя лишь небольшие детали — когда-то полусуккуб любил обратившего его Вольдемара, пусть тот и не был ему истинным, теперь же сам стал мастером и принял чувства своего неофита. Лишённый истинной пары, Арсений неспособен был противиться обращённой на него страсти и нежности бывшего воспитанника, и любил его в ответ, как мог — пусть не истинно, пусть не столь горячо, пусть зная, что эта любовь была обречена с самого начала, но любил. А Илюша… Илюша любил его всей душой, без единого сомнения вручил ему своё сердце, хоть и знал, что рано или поздно оно окажется расколото вдребезги. Арсений понимал, что нет никакой необходимости искать Илюшу, поскольку он всегда знал, что так и случится, что рано или поздно он отыщет своего нового истинного, а Соболевский, беззаветно влюблённый в него ещё с отрочества, благородно уйдёт, не смея вставать на пути к его счастью, уедет куда-нибудь подальше, может, даже в другую страну, чтобы расстояние смягчило боль разбитого сердца. Если любишь — отпусти. А Илья действительно любил.