*** За два дня до этого.
— Почему ты не сказал, что я твой истинный? До этого момента Арсению казалось, будто всё происходящее — сладкие грёзы, видения, сгенерированные измученным разумом в предсмертной агонии. Он будто попал в сказку, где воплотились все его мечты: его ангел заботился о нём, охотно прикасался, обнимал, целовал, смотрел с нежностью в глазах… Арсений не понимал, как всё это возможно, но старался не спрашивать, чтобы ненароком не нарушить установившуюся между ними гармонию. А с этим вопросом всё встало на свои места, и хоть было немного жаль лишаться иллюзий, но зато это дало понять, что не сон и не предсмертное видение, но явь, реальность, всамделишность. Антон в самом деле вытащил его из плена, вырвал из лап смерти, вы́ходил, выпаивая собственной кровью и выцеловывая. До того суккуб думал, что его истинный делает это из симпатии к нему. Ах, если бы! Магом двигала лишь жалость да чувство ответственности за друга. — А это что-нибудь изменило бы? — горько ответил Арсений, потихоньку ускользая из объятий своего ангела. Теперь суккуб видел, что его истинный до сих пор не готов принять его, что все эти поцелуи значили для мага не более, чем средство подпитать его силы, ускорить восстановление пациента. Теперь, когда вампир почти пришёл в норму, объятия и ласки казались ему чуть ли не крадеными, доставшимися незаслуженно, не по доброй воле. — Я был бы мягче к тебе, — осторожно заметил маг, — терпеливей. «Не любит. Даже не симпатизирует. Просто жалеет», — с тоской подумал суккуб. Антон тем временем продолжал: — Чаще контактировал бы с тобой, — разговаривал, касался, — я ведь знаю, что вам, суккубам, это тоже даёт силы. И знаю, как вам надоедает многолетнее мельтешение пассий, как охота порой хоть несколько дней прожить без этого — а тебе, с учётом ускоренной из-за вампиризма потери энергии, подобное за четверть века наверняка осточертело до невозможности. Арсения разрывало от несочетающихся чувств. С одной стороны, ему было больно и обидно; он винил себя за то, что поверил в невозможное, и мага — за то, что не сообщил о своих мотивах, что позволил поверить. С другой стороны, Арсений был несколько удивлён, что его ангел так много знает о суккубах — и не просто знает, а понимает. А идеалист и романтик внутри него — тот самый, которого он пытался похоронить со смертью очередного истинного и который упрямо воскресал с обретением нового — чуть ли не задыхался от нежности. Его вело от осознания широты души этого чудно́го и чу́дного мага — пусть и неспособный ответить взаимностью, Антон всё равно не стал отгораживаться от связанного с ним суккуба, постаравшись дать ему максимум возможного в таких условиях. — Ну так что? Почему ты не сказал? — мягко поинтересовался маг, и Арсений, видя в его глазах искреннее желание понять, не смог бы соврать своему ангелу, даже если бы захотел. — Я надеялся, что ты разгадаешь мои намёки, когда будешь готов ответить взаимностью, — вампир надеялся, что Антон не заметил, как дрогнул его голос на последних словах. Он уже высвободился из объятий мага, пусть суккубьей половине его души не хотелось покидать их тепло и уют, но вампирская гордость слишком болезненно восприняла такой удар, так что оставаться под боком Антона, чувствуя жар его тела и тяжесть оплетающей плечи руки, было бы и вовсе невыносимо. — Как давно ты понял? Как вы вообще это понимаете? — маг взял его руку в свои, внимательно глядя в лицо таким до отвращения понимающим взглядом, какой бывает лишь у тех, кто искренне жалеет тебя, но боится унизить выражением своей жалости. — Я долго подозревал, но не мог понять, правда это или нет, — севшим голосом начал Арсений. — С истинными бывает по-разному. Иногда ты с первого взгляда понимаешь: вот, вот тот самый, кого ты искал! Порой выдаёт что-то специфическое: тяга к незнакомке, неожиданная готовность исполнять её просьбы, какое-то труднообъяснимое наитие… Но бывает и так, что до последнего не знаешь, и тогда истинность становится неожиданным открытием. В горле пересохло, и суккуб потянулся через подлокотник за стоящим на журнальном столике графином с водой, но немного не рассчитал и, не дотянувшись, потерял равновесие, не больно, но досадно плюхнувшись на диван. Маг подскочил, резким движением плеснул воды в стакан и плавно подал его своему пациенту. Арсений взял его так, чтобы не коснуться руки Антона даже случайно, но его попытки дистанцироваться потерпели неудачу — убедившись, что суккуб обеспечен водой, его истинный как ни в чём не бывало уселся совсем рядом, касаясь его плечом и коленом. Чувствуя, что его невыносимый ангел всё ещё смотрит на него в надежде услышать ответ, Арсений отпил из стакана и, глядя в пространство перед собой, приступил к невольной и в то же время долгожданной исповеди. — Ты мне понравился сразу, — первое предложение далось тяжело, но с новым глотком воды будто стало чуть легче. — Не знаю как, но ты меня зацепил. Маг молчаливо внимал его рассказу. — Потом мы разругались из-за чепухи, как дети, и я никак не мог перестать думать о тебе. Я придумывал разные пакости, засыпал с мыслями о сладкой мелочной мести и просыпался с нею же, да что там, я даже во время убалтывания очередной одноночки говорил не о чём-то ещё, а о тебе! — к концу предложения голос сам собой поднялся. Сидящий у ног Антона пёс обернулся, удивлённо нахлобучив уши, будто спрашивая — «Это всё про меня?», и Арсению стало смешно. — А потом ты меня спас, — кажется, в этих словах прозвучал отголосок улыбки. — Боевой маг, какие обычно бьют не глядя, просто потому что ты вампир, спас и позаботился — защитил от своих сородичей, обработал рану, дотащил пешком на восьмой этаж, даже телик, мать его, включил, чтобы не было скучно! В собственном голосе Арсений услышал отзвук истерики, а потому глотнул воды, прежде чем продолжить. — Я просто не мог не влюбиться. Маг поёрзал — наверное, неуютно было слушать его признания. — Тогда я впервые всерьёз задумался о том, что ты мог бы оказаться моим истинным. И впервые поймал себя на том, что безумно боюсь обнаружить, что это не так. Не из страха разочарования от несбывшихся надежд. Я боялся, что когда-нибудь встречу предназначенную судьбой пару и буду разрываться между неодолимой тягой к ней и любовью к тебе. В очередной раз отпивая из стакана, суккуб заметил, как Антон встал с дивана — уже не порывисто, но медленно и будто неуверенно, как если бы совсем недавно перенёс тяжёлую болезнь и от слабости хуже держался на ногах. Маг щедро плеснул воды в стакан себе и ему, и вновь опустился на диван. — Я с ума сходил от неопределённости, — продолжил Арсений, — и потому решился на тот поцелуй. С истинными бывает по-разному, но первый поцелуй с отмеченной судьбою парой всегда нечто особенное. У нас бытует такая пословица — губы не ошибаются, поцелуй не обманешь. Сделав пару глотков, полувампир прикинул, что до столика рискует снова не дотянуться, и, махнув рукой, поставил стакан на пол. Тут же в ёмкость засунул нос любопытный пёс и принялся лакать недопитую воду. — Хоть кому-то от меня польза, — мрачно прокомментировал суккуб. — А ты как догадался? Когда? Впервые за время своего рассказа Арсений посмотрел на мага, но теперь уже Антон избегал встречаться с ним глазами, предпочитая топить взгляд в собственном стакане. — Ещё там, под этими мудоблядскими символами, которые тебя чуть не убили. Вода в стакане мага, который он обхватил обеими руками, пошла мелкой рябью. — Ты тогда пробормотал что-то. Я не всё разобрал, только «ангел» и «истинный», но мне хватило. Донышко стакана громко стукнуло о стеклянную столешницу. Арсений вновь боялся смотреть на мага, а тот будто нарочно повернулся к нему. — Первые сутки мне было не до того, — пальцы мага осторожно коснулись руки Арсения, — ты был очень плох, я боялся, что потеряю тебя. Руки Антона на миг стиснули ладонь суккуба — крепко, с силой, но бережно, не причиняя боли, словно пытаясь удержать, будто боясь, что его отнимут, что он вновь ускользнёт, вернётся в ледяные объятья смерти. — Потом тебе стало лучше, ты пришёл в себя, и у меня появилось время подумать. И понять. По интонации своего истинного Арсений понял, что на этом Антон считает свой рассказ оконченным. — У меня есть шансы? Странное дело, в войне с Наполеоном он прошёл аж до Парижа и вернулся домой героем, награждённый Золотой шпагой «За храбрость» и целым рядом орденов, но отчего-то сейчас Арсений вовсе не чувствовал себя достойным былых наград. Полувампир боязливо вслушивался в повисшее молчание, наблюдая, как длинные пальцы мага, лишённые привычных серебряных доспехов колец и оттого кажущиеся странно голыми и беззащитными, осторожно обводят края обвивающего запястье бордового шрама. — Я постараюсь дать тебе так много, сколько смогу, — наконец проговорил маг, и в мягких интонациях его голоса слышалось элдонское — нет, шастунское! — упрямство. Фраза прозвучала уверенно, даже самоотверженно, и Арсений оценил его благородный порыв, но… Но для него такой ответ означал одно: «Шансов нет. Довольствуйся тем, что дают». Суккуб осторожно высвободил свою руку из тёплых ладоней мага и кое-как перебрался в оставленное тут же, у дивана, кресло на колёсиках. — Я хотел бы побыть один. Чтобы объявить это без дрожи в голосе, Арсению потребовалось немало сил. Моральных. Чтобы самостоятельно добраться до спальни, притворить дверь и рухнуть на кровать, тоже ушло немало сил. Физических. На этом все силы кончились, и он бессильно скрутился в клубочек, уткнувшись носом в подушку, всё ещё хранившую запах ночевавшего здесь мага, и беззвучно расплакался. Шансов нет. Антон не любит его и не полюбит.…
Он пролежал так до вечера. Рядом не было Павлуши, которому можно было бы излить душу, который выслушал бы и поддержал, нашёл, как приободрить его, поднял настроение своими шуточками или рассказами об очередном подсмотренном сквозь стены забавном случае. Наверняка поблизости была Ляся, его друг-призрак всегда отмечал, что она не может пройти мимо чужого горя… Но что толку, если полувампир её не видит, не слышит и не почувствует, даже пройдя насквозь? Закончив со слезами, Арсений вытер глаза уголком подушки и перевернулся на спину, бессмысленно разглядывая гладкую белизну потолка. Связь суккуба и истинного никак не разорвать. А если и был бы способ, Арсений бы им не воспользовался. Даже имей он небывалую возможность самолично выбрать другого истинного, какой с этого толк, если его сердце принадлежит лишь Антону? Насыщаться энергией одноночек, уже распробовав, каково это — безбоязненно прикасаться к возлюбленному, чувствовать его объятья и поцелуи, засыпать и просыпаться в одной постели… Он больше н е с м о ж е т. Это всё равно что быть вдовцом при живом истинном. Возможно, изначально маг планировал подпитывать его энергией своих прикосновений лишь первое время, пока не подживут раны, а потом привёл бы ему… кого-нибудь. Скорее всего, девушку. Либо склеил бы сам и заманил домой в расчёте на то, что суккуб её отобьёт, либо заказал бы проститутку. А сам… Ушёл бы из дома куда-нибудь? Вряд ли, небезопасно, не стал бы он надолго оставлять не до конца оправившегося пациента без присмотра. Сидел бы, наверное, в соседней комнате, заткнув уши плеером с любимой музыкой и залипая в телефон или ноут, благо пароль от его вайфая знал ещё со времён их совместных экспедиций-«свиданий».~•~
Казалось бы, вот оно — личное пространство, появилось, пользуйся — не хочу! Не хотелось. Арсений удалился в спальню, пусть не эффектным разворотом на каблуках и стремительной походкой, а сидя в компьютерном кресле на колёсиках, отталкиваясь от мебели и стен… Он больше не присутствовал постоянно в одном помещении с Шастуном, не ловил его прикосновения, не провожал его взглядом, не наблюдал тайком, как Антон готовит, наводит порядок на журнальном столике, временно переоборудованном под волшебно-медицинский арсенал, или мастерит очередной призванный защитить клыкастика на время стихийных перепадов браслет, его не было рядом — но в мыслях он был беспрестанно. Антону было больно огорчать своего вампкуба, но он слишком уважал и ценил его, чтобы солгать. Даже жестокая правда и то милосердней лжи, дающей надежды лишь для того, чтобы мучительно их убить. Казалось бы, появившееся свободное от внимания нежитя время можно посвятить самому себе: спокойно сходить в душ и выйти оттуда в одном полотенце, а не в отсыревшей от повышенной влажности одежде, поразмыслить над новыми фактами дела, попробовать понять, куда подевались Матвиенко с Волей и как их искать… Да в конце концов, порнуху посмотреть, ибо он вечнодевятнадцатилетний маг, у которого давно не было отношений, но есть потребность в разрядке, чёрт возьми! Но нет, вместо всех этих приятных и полезных занятий он мыл оставшуюся после завтрака и обеда посуду и размышлял исключительно о сложившейся между ними ситуации. Пожалуй, если бы на момент его возвращения из Воронежа всё было так, как он ожидал, — никаких пожаров, пропаж и похищений, — он бы ещё долго не догадывался об истинности и всё осталось бы по-прежнему. Но неведомый злодей разрушил всю его здешнюю жизнь: лишил дома, работы, друзей… И, сам того не ведая, сломал установившийся между магом и вампкубом статус-кво. Даже попытайся они вернуться к тому, что было — не получится. Даже если бы Антону было куда уйти, даже если бы он не был вынужден жить в доме вампкуба, разве смог бы он так просто забыть эти шесть суток, — почти неделю! — когда от его поцелуев и прикосновений зависела жизнь Арсения? Это шрамы от былых ран могут исчезнуть без следа под воздействием магии, а изменившиеся во взаимоотношениях нюансы никогда не пропадают бесследно. С каким послевкусием они смотрели бы друг на друга, вернувшись к былым порядкам? Прятали бы глаза? Старательно делали бы вид, будто ничего не происходило? Позволили бы недосказанности отдалить их друг от друга, разрушить былую дружбу, вновь сделать просто соседями? Впрочем, что толку гадать о несвершившемся? Куда важнее понять, как быть с тем, что есть, и куда всё это способно привести. На вопрос «Как быть?» ответ находился легко — продолжать жить как живётся, бок о бок, поддерживая Арсения регулярными вливаниями силы, поскольку пока их жизни под угрозой неведомого преступника, традиционная суккубья подпитка страстью партнёров на одну ночь клыкастику недоступна. Разыскать друзей, распутать дело… Но что потом? Антон не может дать неразрывно связанному с ним вампкубу то, чего тот больше всего хотел бы от мага — любви, будь то духовная или физическая. Антон не может оставить клыкастика и уйти жить своей жизнью. Антон не может завести отношения с девушкой. Антон ничего, блять, не может! Залип, как муха в янтаре — ни туда и ни сюда. Шастун попытался представить себе отношения с девушкой, которая легко бы приняла то, что её парень вынужден регулярно обжиматься со своим соседом по квартире и по совместительству лучшим другом. Даже если удастся найти подходящую, достаточно осведомлённую о суккубах, чтобы понимать всю щекотливость их ситуации, всё равно будет слишком сложно как для потенциальной девушки, так и для них. Каково заниматься любовью, зная, что за стенкой сейчас из-за тебя страдает твой ближайший друг? Да в такой ситуации Антон бы каждый раз со страхом возвращался домой, мучимый картинами того, что могло произойти в его отсутствие — не суициднулся ли изнемогающий от такого положения вампкуб, не собрала ли вещи задолбавшаяся от наличия третьего лишнего девушка, пока его не было? Он всё обдумывал и обдумывал всю эту странную ситуацию, в которую его угораздило попасть, и не находил ответа. Всё это напоминало Антону жвачку, которая от долгого жевания уже потеряла вкус, но вокруг нет ни единой урны, а просто так выплюнуть на тротуар воспитание не позволяет, и идёшь, жуёшь, как дурак… Смартфон блямкнул напоминанием — пора было готовить ужин.…
— Арс. Нет ответа. — Ааарс! Тишина. — Клыкастик, ты живой там? Ни-че-го. — Я бы постучался, но у меня руки заняты подносом с твоим ужином. Могу я войти? Ответа как не было, так и нет. Следовательский опыт начал подкидывать варианты на тему «способы самоубийства вампкуба, для которых не нужно выходить из спальни», но за недостатком данных вроде наличия или отсутствия в спальне лекарств, оружия и серебряных украшений упорно настаивал на версии с выходом из окна. — Арс, мне страшно за твою жизнь и здоровье. Я вхожу, — предупредил Антон и, аккуратно поставив поднос на пол, взялся за дверную ручку. Провернулась легко — нежить не запирался. Зайдя в спальню вампкуба, Антон первым делом почувствовал колебания воздуха — Арсений дышал. Уже хорошо. Клыкастик с отсутствующим видом лежал на кровати, вперившись в потолок. — Могу я присесть? — осторожно поинтересовался Антон, но, как он и подозревал, ответа не последовало. — Имей в виду, молчание — знак согласия. Подождав для приличия несколько секунд, маг аккуратно примостился на уголке и принялся молча смотреть на Арсения. Избранная им тактика оказалась верной: наконец-то вампкуб заговорил. — Жаль, что ты тогда успел, — голос нежитя прозвучал безжизненно и гулко, как если бы он говорил ночью посреди пустого заброшенного здания. — О чём ты? — на всякий случай уточнил Шастун. — Если бы я умер, это развязало бы тебе руки. Я лишь обременяю тебя, а так тебе не пришлось бы тратить на меня время. Было бы проще. Дико и страшно было слышать от обычно жизнелюбивого клыкастика такое. Антона до сих пор трясло, когда он вспоминал те ужасные мгновения, то отчаянье и безнадёгу, что настигли его, пока сердце Арсения не билось. Задохнувшись словами, Антон и сам не заметил, как подобрался на коленях к своему вампкубу вплотную, привёл его в сидячее положение, будто куклу, и заключил в объятия. Арсений не отвечал, лишь позволял себя касаться, никак не сопротивляясь и бездумно глядя куда-то на его ключицы, но даже это было лучше, чем ничего. — Арс. Молчание, нарушаемое лишь тихим дыханием в унисон. — Посмотри на меня. Пожалуйста. Не дождавшись реакции, Антон осторожно приподнял его лицо за подбородок, вглядываясь в глаза. Уныние. Грусть. Непроглядная тоска. Смирение. Апатия. — Не смей даже думать о таком. Мне до сих пор в кошмарах снится, будто я не успел, — голос Антона заметно дрогнул в конце. Вместе с голосом дрогнул и суккуб. — Да и вообще, может, проблема разрешится сама собой. У меня же опасная профессия, чуть что пойдёт не так — и жди нового истинного через двадцать лет, — Шастун был готов городить любую чушь, лишь бы вытащить своего вампкуба из трясины безразличия. Кадык Арсения резко дёрнулся. — Представь: следующий истинный, который сразу поймёт, какой ты замечательный, и полюбит, — мягко произнёс Антон, поглаживая его по плечам и спине. — Или даже истинная, с которой вы сможете нарожать детишек… Я же знаю, как ты любишь детей — прапраправнучку опекаешь и балуешь, улыбаешься, когда видишь детвору Макара на прогулке… Вампкуб уткнулся в его плечо и наконец-то ответил, вскрикнув чуть невнятно, но вполне различимо: — Я не хочу других истинных, я хочу тебя! Причём не с жарким суккубьим «хочу», а с какой-то отчаянной детской интонацией, ибо только дети могут так невинно и чисто, без какого бы то ни было подтекста, говорить «хочу», когда речь идёт о человеке. Антон прижал его к себе крепче, успокаивающе поглаживая и чувствуя, как его наконец-то обнимают в ответ. — Мы что-нибудь придумаем, клыкастик. Обязательно придумаем, потому что должен же быть вариант, при котором нам обоим будет хорошо!