…
Следующее пробуждение, более ясное и осознанное, случилось несколько позже, когда пробивающийся из-за штор солнечный свет стал уже довольно ярким. Антон обнаружил, что по-прежнему лежит на полувампире и даже, кажется, одной рукой приобнимает его. Правда, если в прошлый раз он лежал полубоком, то сейчас валялся на животе, почти утыкаясь носом в маленькую родинку на груди нежитя и неудобно прогибаясь в пояснице. Шастун понятия не имел, спит ли вампкуб, и если да, то как вообще вылезти из его объятий, не разбудив. Нормальные вампиры-то во сне и вовсе не нуждаются, а Попов и спит, как суккуб, и наделён острым вампирским слухом, так что сон его может быть даже более чутким, чем у Кристинки. И заглушку ж так просто, без единого движения рукой, не наложить… — Уже проснулся? — тихонько поинтересовался Арсений, и в его голосе слышалась какая-то непривычная осторожность. Антон напрягся. Неужели его скрытое «я» отчебучило нечто такое, после чего вампкуб стал его опасаться? — Я тебе не навредил? — напрямик спросил маг, решив сразу разрубить гордиев узел опасений и подозрений. — С чего ты взял, ангел? — откровенно удивился вампкуб. Только после этого ответа Антон решился привстать на руках, чтобы наконец встретиться с ним взглядом. Как бы неловко это ни было в такой-то позе. Нежить вовсе не выглядел раздражённым или измотанным, что уж там, даже просто сонным! Странно как-то… Тот же Кожевин после присмотра за Антоном отличался огромными мешками под глазами и ещё пару дней после этого разговаривал исключительно трёхэтажными конструкциями, тем более что им приходилось вдвоём устранять бардак в комнате — собирать раскиданные ветром вещи, заклеивать постерами обгорелые проплешины на обоях, разок и вовсе пришлось спинку кровати менять, поскольку предыдущая была сожжена почти наполовину… Да ладно Женька, даже многоопытный и сдержанный Вадим Палыч, которому тоже несколько раз приходилось присматривать за Шастуном, и то выказывал едва уловимые признаки усталости и раздражения. А Арсению хоть бы хны! Более того, впервые за долгое время он выглядел почти так же, как раньше, до плена и истощения, за исключением шрамов. — Доброе утро, — наконец-то спохватился Антон. — Я много натворил? Если я что-нибудь сломал или попортил, то, прости, в ближайшее время компенсировать не могу — из-за всей этой фигни с моей якобы смертью зарплатную карточку заблокировали, а налички у меня не так много. На мгновенье Арсений вскинул брови, но тут же поспешил заверить его, что всё в порядке, а ни о какой компенсации и речи быть не может. Спросонья Шастун даже не понял, с чего бы это — то ли потому, что он вовсе не бедный студент, а вполне себе обеспеченный двухсотлетний вампир, то ли потому, что своим истинным суккубы готовы простить очень и очень многое. — Как ты себя чувствуешь, огонёчек? — участливо поинтересовался нечисть. — Голова гудит немножко, но так всегда после дня упадка стихии. Это почти не мешает и скоро пройдёт, — проинформировал Антон, прикидывая, как бы ему так выбраться, чтобы ненароком не сделать вампкубу больно. Очень актуальный вопрос, надо сказать, ведь в послеупадочный отходняк у него всегда наблюдалась некоторая потеря координации, усиливающая его и без того значительную неловкость. Кое-как справившись с этой непростой задачей и заодно убедившись, что нежить хотя бы в трусах, Антон медленно побрёл в ванную. Он нарочно избрал ту, что подальше от спальни, чтобы по пути заодно осмотреть масштаб разрушений и беспорядка. Однако ни того, ни другого не наблюдалось. Даже Рекс смотрел на него как раньше, не поджимая пугливо хвост, а активно повиливая им и поскуливая в попытке намекнуть о необходимости скорейшей прогулки. Зайдя на кухню, Антон ожидал увидеть хоть какие-то свидетельства пережитого кризиса огненной стихии — но нет, ничего, хотя в памяти смутно шевельнулось что-то про сгоревшие спички и веник. Он попытался понять, было ли это на самом деле, но воспоминание вильнуло хвостом и исчезло. Забив на провалившуюся попытку что-то вспомнить, он взял из вазочки пару зефирин, чтобы было чем унять первый утренний голод по пути на прогулку с изнывающей от нетерпения овчаркой. «Ладно, зефирка», — прозвучало в голове голосом Арса. А вот и первое воспоминание о прошедших днях подоспело. Кажется, тогда у него болела голова, а клыкастик был рядом и делал что-то такое, благодаря чему терпеть становилось чуточку легче. Заходя в лифт, Шастун умудрился стукнуться плечом о край проёма, и в памяти всплыла картинка того, как он осторожно заносил нежитя на руках. В этот же самый лифт, маленький и тесный. Поначалу Антон подумал, что это воспоминание о том, как он доставлял измученного пленника домой, но потом сообразил, что в тот раз они попали внутрь через окно. Значит, с лифтом — это уже в один из трёх дней беспамятства, как пить дать! Вот так, в попытках раскопать в залежах памяти воспоминания последних дней, и прошла вся недолгая прогулка с Рексом. По возвращении их встретил аппетитный запах шкворчащих на сковородке гренок и кофе. Антон ещё только застыл в ведущем на кухню проёме, а Рекс уже подбежал к стоящему у плиты Арсению и уселся почти у самых его ног, просительно глядя в глаза. — Для тебя, вообще-то, свой завтрак придуман, — вампкуб махнул рукой в сторону отданной псу миски, пытаясь придать голосу строгие интонации, но его выдавали прыгающие в глазах весёлые искорки и слишком мягкий тон. — Ладно уж, держи. Арсений взял со стоящей у плиты тарелки одну более-менее остывшую гренку и кинул её в миску к остальной еде. Трюк сработал: Рекс, увлёкшись, вместе с поджаристым кусочком хлеба слопал и кашу (видимо, сосиски уже кончились). — Как прогулка, ангелок? — спросил Арсений, перекладывая на тарелку последние гренки. Горка получалась приличная. — Прошёлся, покурил, — пожал плечами Шастун. А что ещё ответить, если на прогулке не произошло ровным счётом ничего интересного? Взявшись за ручку узорчатой турки, вампкуб разлил кофе по чашкам и понёс к столу. Антон заметил, что движения его рук стали гораздо уверенней и точнее, да и розоватые шрамы на запястьях как будто немного побледнели. В памяти вспыхнуло воспоминание о том, как он поглаживал подушечками пальцев эти похожие на браслеты отметины — не сдержанно-профессиональными движениями целителя, проверяющего состояние былой раны, а просто так, бесцельно, будто в тщетной попытке их стереть. — Слушай, клыкастик, а что было в эти три дня? — спросил Антон, ставя тарелку с горой гренок на стол. Уж слишком ему было интересно, как так обошлось без разрушений. — А что ты помнишь? — вопросом на вопрос ответил Арсений, невольно напомнив одессита Еню. Эх, вот и какой был смысл нарабатывать устойчивость к суккубьему воздействию, если до двадцати пяти ему это не пригодилось, а после вступил в силу свойственный всем истинным абсолютный иммунитет к менталистике? — Не особо много, — нахмурил брови Антон, усердно копаясь в памяти. — В основном ерунду всякую. Помню, как ты что-то говорил про бардак в гостиной. Про божьих коровок что-то. Помню, что про вишню спрашивал. Кстати, а почему ты её так любишь? Почему не абрикосы, гранат или, к примеру, цитрусовые? — А разве для любви нужны причины? — светло улыбнулся Арсений, и Шастун довольно отметил, что его клыки наконец-то достигли привычной длины. Пожалуй, если б не шрамы на руках и ногах, он выглядел совершенно прежним, таким, каким Антон его запомнил перед отъездом. — Ты практически восстановился. Я рад, — невпопад ляпнул Антон, тут же смутившись собственной неуместности. Не зная, куда себя девать, Шастун отпил кофе, тут же удивившись приятному отличию от растворимого. И не лень же Арсу такой кофе варить!…
Позавтракав, они занялись восстановлением хода событий: Антон рассказывал о своих воспоминаниях, а Арсений помогал восполнить пробелы. — Я помню, как ветер кружил листья, — начал Шастун. — Почему-то разноцветные. Сейчас же только июль, откуда здесь разноцветные листья? — Возможно, ты увидел их не в окно, а по телевизору? — предположил вампкуб. — Они вполне могли быть в мультике, который ты смотрел. Покопавшись в памяти, Шастун пришёл к выводу, что листья и вправду выглядели скорее нарисованными. — Подожди, а как я вообще мог смотреть телевизор, если из-под потолка почти нереально разглядеть то, что изображено на экране? — спохватился он. — Я почему-то помню, как сидел на диване, хоть воздух и звал меня наверх, но это же невозможно! — Это невозможно, когда у тебя нет восьмидесятикилограммового якоря. А у тебя он был, — лукаво улыбнулся Арсений, совсем как прежде, шаловливо и клыкасто, отчего на душе потеплело. Хоть какой-то кусочек расколотой жизни вернулся в норму! Антон поёрзал на диване. — Так, ладно, с первым днём вроде разобрались. Во второй что было? Я помню, что лежал на чём-то мягком. Обычно после пика воздуха я просыпаюсь и обнаруживаю себя лежащим на шкафу или на полу, а в этот раз было не так. На чём я лежал? На диване? Или ты меня в спальню отбуксировал? Хоть убей, не помню. — На мне. — Чегооо?! — от непроизвольного вопля Шастуна придремавший было Рекс вскинулся, но, не углядев ничего опасного, вновь опустил голову на свои длинные лапы. Арсений выглядел немного нервничающим, и Антон, быстро сопоставив известные ему факты, поспешил извиниться. — Из-за меня тебе было больно. Прости, я не хотел. Вместо прощения он получил лишь ошарашенный взгляд. — С чего ты взял, ангелок? — Ты говоришь, что я лежал на тебе. А я помню, что тебе было больно, и я не мог избавить тебя от этого, и мне было больно за тебя. Получается, это я тебе и причинил боль. Вампкуб тихонько рассмеялся, наконец-то не прикрывая рот ладонью, как ещё несколько дней назад. — Нет, ангел мой, ты мне ноги серебром не связывал, так что и боль причинил не ты. — Слава богу, — успокоенно выдохнул Шастун. — Так, что ещё я помню? Помню, что беспокоился за тебя. Ну, это не новость, я с самого возвращения только этим и занимаюсь. Помню, что с тобой было легче, и что мне страшно было уходить от тебя далеко. — Поэтому ты взял меня на руки и потащил выгуливать Рекса, — дополнил общую картину Арсений, и Антону стало неловко. Ей-богу, взрослый мужик, четверть века разменял, а повёл себя, как ребёнок, отказывающийся идти в детский садик без любимой игрушки. Оставалось только надеяться, что хотя бы соседи не видели столь необычного зрелища. Потирая виски, Антон старался составить полную картину. — У меня обычно в переходный день голова болит дико, поэтому я ещё хуже всё помню. Так, какие-то отдельные обрывки. Помню, что ты что-то такое делал, отчего мне становилось лучше. Помню, что зефиркой называл. И что с тобой теплее было. — Так оно и было. В общих чертах, — подтвердил вампкуб, пряча опущенный взгляд за длинными ресницами. Как пить дать о чём-то умолчал, но Антон не собирался устраивать другу допрос: по-настоящему важных вещей Арсений от него утаивать не будет, скорей уж тактично предпочтёт не распространяться о каких-нибудь неловких подробностях. Кожевин, к примеру, в переходный день вечно норовил напялить штаны на голову и заявлял, что он Сейлормун, и об этой комичной детали Шастун частенько умалчивал, хоть и хотелось порой подколоть друга. Да и Миха-который-Кристинкин-Женя тоже порой так отчебучивал, что просто мама не горюй! Поглядев на нежитя, Антон поспешил перейти к финальному этапу восстановления воспоминаний. — Перейдём к последнему дню. Что было вчера утром? — Когда я проснулся, ты уже извёл все запасы спичек на кухне, — пожал плечами Арсений. — Этого я не помню, только что-то смутное про огарки спичек и веник — то ли я их подметал, то ли веник сжечь хотел, не разобрать, — доложил Антон. — Что ещё? — Ты очень обрадовался, когда я зажёг свечу и вручил её тебе, — отметил вампкуб. — А ещё требовал, чтобы я постоянно был рядом. — Ого, раньше такого не было. Ну, насколько я могу знать из записей в блокноте и устных рассказов товарищей и прочих приглядывавших. Видимо, последние треволнения сказались.…
Весь день они посвятили составлению стратегии. Требовалось понять, куда могли деться остальные друзья и как их найти. Насчёт Димы и маг, и вампкуб единодушно придерживались мнения, что расколдовывать его нужно в самую последнюю очередь: пока Позов загипнотизирован, он защищён от повторных посягательств злодеев. Определившись с планами, друзья устроили дискуссию о следующем по важности вопросе — этично ли модифицировать Пашин артефакт подпитки в его отсутствие? С одной стороны, ситуация смахивала бы на хрестоматийное «без меня меня женили», а с другой — набравшись сил, Ляйсан могла бы очень помочь в поисках, к примеру, исполнять роль связной в случаях, когда нет возможности воспользоваться мобильным телефоном. Антон какое-то время колебался, но Арсений его убедил, заявив, что Павлуша будет только рад разделить с ней энергию и помочь остальным друзьям. Пришлось ещё и Позова ограбить. Ну как ограбить, так, всего лишь взять связанную с Волей курительницу. Из-за холода последних дней окна Диминой квартиры были закрыты, не влететь, так что пришлось разработать целый план. Арсений позвонил в дверь Димы и долго беседовал с ним через порог, в то время как Антон, набросив на себя заклинание невидимости, проскользнул у них над головами в дверной проём, нашёл артефакт — какое счастье, что менталист его не забрал! — и вернулся обратно, напоследок погладив нежитя по затылку, что было условным знаком прекращать разговоры. Вернувшись домой, каждый занялся своим делом: Арсений чудодействовал на кухне, готовя нечто исключительно ароматное и, вероятно, столь же вкусное, а маг занялся подготовкой артефакта к инкрустации. Сначала он пытался делать это сидя на диване и склонившись к журнальному столику, но в итоге перебрался на кухню, ибо кухонно-обеденный стол был очень удобной высоты и исключительной устойчивости. Если добавить к этому заклинание вытяжки, не позволяющее костной пыли разлетаться по кухне, и яркое освещение (пусть и даваемое не привычными светляками, для которых пока было маловато огня, а ближайшим светильником), получалась вполне приличная мастерская для артефактора-любителя. Закончив с инкрустацией подготовленного кузеном Чеха фрагмента кости, Антон спросил у вампкуба, есть ли у него благовония. Таковых вполне ожидаемо — не с вампирским обонянием сильные запахи любить! — не оказалось, но подошла и свеча-таблетка в алюминиевом корпусе. Оставив её гореть на курительнице, Шастун, уточнив, сколько ещё минут будет готовиться ужин, понял, что времени хватит и на работу над кольцом. — Арс, где можно найти вещи, которые я отдал тебе перед отъездом? — Шкатулку и кольцо? — нежить отвлёкся от перемешивания пассирующегося на сковородке лука. — В тревожном портфеле. Он в спальне, где-то около кровати. Чтобы докопаться до кольца и шкатулки, пришлось выложить из этого самого портфеля перевязанную узорчатой тесьмой папку, отчего-то не современную пластиковую, а картонную — видимо, Арсений таким образом отдавал дань ностальгии по временам своей юности. Антон думал, что в ней хранятся документы, но, убрав эту папку на кровать, обнаружил ещё одну, чуть поменьше и пластиковую, в которой уж точно были документы — стоило её нечаянно наклонить, как из неё выпало несколько листков печатного текста. Коря себя за извечную неловкость, Антон принялся их собирать и вкладывать обратно, как вдруг его взгляд зацепился за слишком уж знакомую фамилию. Шастун. Бегло изучив документ, Антон понял, что это завещание. И что Арсений обозначил в нём троих наследников: Илью Соболевского, Иру Кузнецову и его самого, Шастуна Антона Андреевича! Согласно воле вампкуба, первым двоим доставались какие-то банковские счета и неизвестная магу недвижимость, адреса которой ему ни о чём не говорили, а Антону — эта самая квартира, в которой они сейчас находились, и немалое количество других банковских счетов. Помимо воли Антон представил, как всё могло бы обернуться, если бы он не успел, если бы он нашёл в том далёком подвале не друга, но лишь тело. Как вышел бы из подвала с покрасневшими глазами, холодным телом на руках и засевшей в груди обжигающей ненавистью к той сволочи, что лишила его друга, как предал бы огню то, что осталось от Арса, чтобы никто не сумел осквернить саму память о нём, как вернулся бы домой, где всё, всё напоминало бы о нём!.. Нет, без клыкастика эта квартира не стала бы ему домом, без Арсения он бы вообще в неё вернулся лишь раз, чтобы забрать оставленные у дивана вещи, потому что было бы невыносимо оставаться в осиротевшей гостиной. В себя Шастуна привёл звук подрагивающей в его пальцах бумаги, и он спешно выбросил из головы эти страшные образы. Всё ведь хорошо, он успел, и Арсений живой-здоровый стоит сейчас у плиты; если прислушаться, можно даже различить, как он препирается с Рексом, популярно объясняя, почему не намерен делиться с ним недоготовленным ужином, и в голосе его слышится прежняя клыкастая улыбка. Более-менее успокоившись и придя в норму, Антон торопливо сложил завещание в пластиковую папку, после чего продолжил осторожно изучать содержимое тревожного портфеля и наконец-то обнаружил предмет своих поисков. Достав кольцо, он аккуратно убрал на место обе папки и вернулся на кухню. — Что-то ты долго, — поделился вампкуб, помешивая лук деревянной лопаточкой. — Что, я опять накрыл портфель халатом, задвинул за штору или спрятал за пуфиком, и тебе пришлось его искать? Извини, забыл сообщить. Привык, что в спальне бывают только одноночки, от которых лучше скрывать всё мало-мальски важное. Кстати, хочешь лучок попробовать? Вкусный, сладкий! Антон испытал чувство облегчения пополам со стыдом, но от лука не отказался. — И вправду вкусный, — подтвердил он, пробуя зажарку с протянутой ему лопаточки. — Я сейчас над кольцом работать буду, там посложнее, чем с курительницей, от любого лишнего движения кость расколоться может, так что ближайшие минут двадцать ты меня не отвлекай, ладно? — Ладно, — улыбнулся Арсений, мимолётно погладив его по плечу. — Удачи, мой ангел. — И тебе, Арс, — машинально ответил Антон, чувствуя, как от этой сдержанной ласки у него будто гора с плеч свалилась. Кажется, лишь ощутив прикосновение тёплой ладони вампкуба, он окончательно избавился от послевкусия представившейся ему страшной картины, только с этим эфемерным касанием всецело убедился в том, что с его клыкастиком всё хорошо.