Чудные соседи

Ужинали они уже вчетвером. Рекс с аппетитом уминал сваренную на бульоне кашу с мясом, маг и вампкуб с не меньшим аппетитом, но гораздо культурней овчарки, поедали приготовленное нежитем жарко́е, — или рагу, или как там ещё называется безумно вкусное блюдо из мяса и овощей, Антон в этом не разбирался, а названное клыкастиком заковыристое нерусское слово забыл сразу, как услышал, — а компанию им составляла наконец-то получившая способность проявляться Ляйсан. Арсений был очень рад наконец увидеть её, а не общаться через посредников, как раньше, и с удовольствием беседовал с призрачной девушкой, Антон же просто молча наслаждался последним спокойным вечером. Уже завтра они примутся за поиски друзей, а когда восстановят былой состав компании, настанет время вплотную заняться расследованием, и пока злодеи не будут схвачены, подобного спокойствия больше не видать. После ужина настало время выгуливать Рекса, что они тоже проделали всей компанией. Рексу нравилась возможность набегаться вволю, Лясе наконец-то было с кем поболтать помимо мага, Арсений вроде тоже был рад разнообразить круг общения, а вот Антон начал замерзать — всё-таки после ветра и дождя минувших дней заметно похолодало, а огненная стихия ещё недостаточно воспряла после упадка, чтобы как следует согреть. Вернувшись домой, Антон зябко съёжился на диване, натянув плед чуть ли не до самых глаз и бездумно смотря куда-то в пространство полутёмной гостиной. Он не знал, сколько времени провёл в таком состоянии; его привело в себя ощущение появившегося неподалёку пламени. Мгновеньем спустя в поле зрения появился вампкуб с подносом, на котором в свете двух свечей переливался всеми оттенками рубина глинтвейн в красивых бокалах. Арсений, улыбнувшись, опустил поднос на столик. Антон в немом приглашении откинул край пледа, предлагая ему присоседиться. Некоторое время они молчаливо потягивали ароматный напиток, согреваясь теплом глинтвейна и друг друга. Антон смотрел на огонь, чувствуя, как постепенно крепчает текущая в его венах пламенная стихия, подпитываемая горячим алкогольным напитком и жаром свечей. Какое-то воспоминание юркой пушистой мышкой щекотало память, и, сосредоточившись, маг всё же сумел поймать его за хвост. — Я помню твою сказку. Про искорку и человека. В мягком полумраке комнаты даже приглушённый почти до шёпота голос показался громким. — В тот момент я слышал лишь то, что было произнесено, но сейчас понимаю, — продолжал Антон, осторожно нащупывая под пледом свободную от бокала руку вампкуба. — На самом деле она про суккуба и истинного, не так ли? Точнее, истинных. Это ведь похоже на перерождение: умирает один — и через девять месяцев рождается другой. Точно так же, как искорка перерождается в пламя, жар углей, огонёк лучины или свечи, тихое тление табака… — Многие мои сородичи верят, что истинный — это душа, приходящая в мир с рождением суккуба, одна-единственная, но вновь и вновь перерождающаяся, — хрипло ответил Арсений, поглаживая большим пальцем тыльную сторону ладони мага. — А ты? — А я не знаю, во что верить, — грустно улыбнулся вампкуб. — С одной стороны, любому хотелось бы верить, что все его погибшие истинные живут в том, кто с ним рядом. С другой же… Что толку принимать желаемое за действительное? Средний суккуб за жизнь встречает двух-трёх истинных, которые вполне могут оказаться похожи друг на друга просто по случайности, но у меня было гораздо больше возможностей доказать или опровергнуть теорию о перерождении. Каждый… ни на кого не похож. Уникален. И в то же время неуловимо схож с предыдущими. К концу фразы голос Арсения почти сошёл на нет, и от слышащейся в нём светлой печали сам собой появлялся комок в горле. — Ты не мог бы… рассказать мне о них? Наверное, на трезвую голову Антон вряд ли решился бы зайти на зыбкую территорию чувств, но сейчас, когда пламя пусть и миновало точку упадка, всё ещё было слабее обычного, и потому маг становился более восприимчивым как эмоционально, так и в плане алкоголя, он испытывал необъяснимую необходимость знать о своих предшественниках. Арсений, не говоря ни слова, странно взглянул на него и поднялся с дивана. Плечо и бедро, ранее прижатые к его тёплому телу, теперь неприятно обдало прохладой. Вампкуб направился прочь, и Шастун даже испугался, что обидел его своим бестактным любопытством, но клыкастик скоро вернулся, держа в руках ту самую папку на завязочках. — Здесь все, кого я люблю, — поведал он, усаживаясь на прежнее место и открывая папку. Внутри оказались рисунки. На первом была изображена большая семья: высокий статный мужчина с внимательным взглядом и в старинном мундире, изящная синеглазая женщина в нарядном платье и чуть ли не дюжина детей. Большинство отпрысков чинно позировали, но трое незаметно для родителей шкодничали, что и запечатлел художник. — Который из них ты? — поинтересовался Антон. На некоторых младенческих и детских фотографиях он и себя с сестрой различить-то не мог, что уж там вампкуба, которого он видел только взрослым! — Меня здесь нет, — мягко улыбнулся Арсений. — Я научился рисовать, когда мама́ и папа́ давно уже ушли в мир иной, а братья и сёстры выросли, так что пришлось изображать их по памяти, а на собственную внешность я в том возрасте внимания не обращал, так что понятия не имею, как выглядел в те годы. Вампкуб перечислил имена каждого из своих братьев и сестёр, показывая их на семейном портрете, ни разу не замешкавшись и не перепутав, кто из них был суккубом, а кто человеком. — Ты очень похож на свою маму, — отметил Антон, чувствуя необходимость произнести хоть что-то. Арсений и вправду был очень на неё похож, такой же тонкокостный, изящный, с совершенно таким же, как у матери, разрезом глаз, формой носа, манерой улыбаться… Пожалуй, не будь он мужчиной и вампиром, они и вовсе выглядели бы копиями друг друга. Шастун поневоле задался вопросом — если бы связанным с ним суккубом был не Арсений, а его женская версия, сумел бы он ответить ей взаимностью? Нежить осторожно отложил рисунок в сторону, открывая следующий, проложенный тонкой полупрозрачной бумагой ради пущей сохранности. На этом изображении было два офицера, — маг не особо-то разбирался даже в современных воинских званиях, не говоря уж о столь давних временах, но принадлежность к высоким чинам выдавали красивые парадные мундиры, увешанные орденами. В одном из офицеров он легко узнал Арсения, практически такого же, как сейчас. — Я рисую себя рядом с любимыми, чтобы хоть где-то мы оставались вместе, — заметил вампкуб, проследив направление его взгляда. — Это Вольдемар. — Твой первый истинный? — уточнил Антон, вглядываясь в черты незнакомого лица. — Нет, — грустно улыбнулся Арсений, ловя на себе удивлённый взгляд мага. — Мой островок мира среди войны, моя первая любовь и мастер, который меня обратил. Если бы не он, я бы попросту не дожил до встречи даже с первой истинной. Он спас мне жизнь, обучил всем необходимым для вампира премудростям… Ему я обязан всем. Даже умерев при разрыве снаряда и оставив меня горевать, он и этим в какой-то мере оказал мне услугу: если бы этого не произошло, скорее всего, Аннет была бы выдана замуж за кого-нибудь другого или и вовсе ушла в монастырь. Попов бережно убрал лист бумаги, являя взору портрет, судя по всему, той самой Аннет. — Моя первая истинная, супруга, мать моего сына Серёжи, — выдохнул Арсений, незаметно для самого себя ласково проводя пальцем по краю плотной акварельной бумаги. — Жаль, у нас не было больше детей, Аннет и первенца-то выносила с трудом, изрядно подорвав здоровье, так что мы не стали рисковать с дальнейшими попытками. У Серёжи были дети, внуки, даже, кажется, правнуки, но… основанная нами ветвь рода Поповых прервалась в революцию семнадцатого года. Далее следовал портрет четы Поповых: отмеченная зрелостью Аннет стояла рядом со своим вечно юным мужем, изменившим разве что причёску и по моде тех времён отрастившим бакенбарды в тщетной попытке замаскировать вопиющую молодость, а по другую руку от неё возвышался их сын-подросток, почти догнавший по росту отца. — Когда она скончалась от чахотки, я впал в отчаянье. Это потом по опыту понимаешь, что за одним истинным будет следующий, и пусть это не уменьшает боль, но помогает продержаться до встречи с ним, а тогда мне казалось, что всё хорошее в моей жизни закончилось. В голосе вампкуба слышалась явная горечь, и Антон, чувствуя необходимость поддержать, приобнял его за плечи. — Я связался с одним из кланов, получил новые документы и отправился во Францию. За сына я не беспокоился — к тому времени он уже был женат на своей истинной, а когда твоя половинка рядом, любое горе становится легче пережить. На следующем портрете красовался темноволосый парень лет двадцати пяти, изящный, яркий, одухотворённый, с непокорной шевелюрой и мечтательным взглядом. Арсений рядом с ним был всё тот же, но вместе с тем и другой: строгие мундиры сменила простая сорочка с небрежно расстёгнутым воротом, а лаконичную стрижку — рассыпавшиеся по плечам длинные волосы. — Батист научил меня рисовать. — Тот художник, про знакомство с которым ты рассказывал Тине! — узнал Антон. — Именно, — улыбнулся Арсений. — Я, конечно, в итоге научился запечатлевать образы из своей памяти или окружающего мира, но я мало рисую, лишь портреты самых дорогих сердцу людей. Он же как будто родился с карандашом и кистью. Не помню ни единого дня, когда он не писал бы маслом, не брался за пастель или акварель, не набросал эскиза на банальной салфетке… Жаль, большинство его работ сгорело вместе с ним. Казалось бы, этот самый Батист был для мага никем, но всё равно Антону стало его жаль. Выходя из-под контроля, огонь становится беспощадным, ему ли не знать, как это больно и страшно? — После этого я вернулся в Россию. Не мог оставаться там, осознавая, что на этот раз не успел вынести его из огня, — голос Арсения дрогнул, и маг осторожно погладил друга по плечу. Чуть успокоившись, приободрённый его поддержкой нежить продолжил: — Хотя, говорят, суккубов всегда ведёт предназначение, направляя к новой судьбе. Луизу я встретил всего через двенадцать лет. Со следующего листа на них смотрела светловолосая ясноглазая девчушка, которой сам Антон дал бы от силы десять. — Узнав в этом прелестном дитя свою истинную, я был немало удивлён. Без труда очаровав её родителей, я стал им ближайшим другом, благодаря чему получил возможность видеться с ней столь часто, сколь позволяли приличия тех лет. Дождавшись подходящего возраста, я с благословения её батюшки женился на Луизе, и был безумно счастлив, когда она подарила мне дочь. На следующем портрете была изображена вся семья: белокурая красавица-жена и сияющий от счастья Арсений, держащие в объятиях годовалую дочурку. Рассказывая о прежней возлюбленной, Арсений будто светился изнутри, но вскоре помрачнел. — Луиза погибла совсем молодой, Алиса её и не запомнила, кроме как по портретам. Второго родителя ей заменил Луис Франсиско, такой же неприкаянный на чужбине вдовец, как и я. На следующем рисунке герои уже не позировали, там было изображено обычное утро, каких наверняка было немало — уютная комнатка с круглым столом и разномастными стульями, на которых и расположилась семья: смуглый мужчина парой лет старше Арсения накладывал круглолицему мальчонке добавку, в то время как примостившийся по соседству вампкуб увлечённо заплетал дочке косы. — А вот и знакомое тебе лицо, — улыбнулся вампкуб, и Шастун, приглядевшись, узнал в худощавом мальчишке нынешнего главу единственного в городе клана вампиров. — Мы с Луисом не любили друг друга, но с ним было легче забыть о своих потерях и заботиться о детях, и по-своему он был мне дорог. Когда-то я думал, что никогда не встряну в подобные отношения, не стану завсегдатаем вечеров обмена, как их звали в то время, но, как выяснилось, всё склонно меняться — и мы, и наши убеждения… Отложив этот рисунок, Арсений продемонстрировал следующий, на котором весело смеялись два вампира — он и Соболевский. — Раньше я не рассказывал никому об этом фрагменте своей биографии, но ты много знаешь о суккубах и, я уверен, правильно меня поймёшь, — сделав глубокий вдох и медленно выдохнув, вампкуб продолжил: — Мы с Илюшей были любовниками. Арсений опасливо перевёл на него взгляд, но, не встретив осуждения, ощутимо расслабился. — Он любил меня ещё с отрочества, уж не знаю, за что, но любил. Неуместное «уж не знаю, за что» резануло слух. Как может суккуб видеть нечто прекрасное и достойное если не любви, то хотя бы восхищения и симпатии, в каждом человеке, даже в мимолётном знакомом или приключении на одну ночь, но в упор не замечать подобных достоинств в самом себе? «А разве для любви нужны причины?» — не он ли сам говорил это буквально сегодня утром? — И даже став вампиром, не растерял это чувство, — продолжил Арсений. — К тому времени Луис Франсиско давно уже встретил ту, которой приходился истинным, да и Алиса нашла своего и вернулась в Россию, хотя тогда уже, кажется, Советский Союз… Словом, ничто уже не сдерживало, и я отчасти ответил ему взаимностью. — Отчасти? — удивился Антон, не совсем понимая, как такое возможно. — Когда ты по-настоящему любишь, то пылаешь, светишься своей любовью, будто солнце; взаимная любовь прекрасна, как вальс двух ярких звёзд, — мечтательно ответил вампкуб и тут же посуровел. — Здесь же я был луной, лишь отражающей его свет. Это не могло длиться долго. И не продлилось — вскоре я встретил Элдона. Имя показалось знакомым, но Антон не сумел вспомнить конкретных связанных с ним образов. На следующем листе оказался парень, совсем не такой, как его предшественники: в нём не было ни аристократизма черт того вампира, ни ярко выраженной красоты француза-художника, имя которого отчего-то ассоциировалось с маминым летним платьем в цветочек, ни детской миловидности Соболевского. Грубые, резкие, рубленые черты лица, сломанный в давней драке нос, диковатый взгляд исподлобья и прищур уличного кота, не ждущего от жизни ничего хорошего. Сложно было представить, что могло быть общего с ним у утончённого Арсения, любителя искусства, стильной одежды и изысканной кулинарии. — Я охотился на него, а он на меня, — усмехнулся вампкуб, и Антон понял, что это тот самый охотник на вампиров. — В итоге каждый из нас остался без добычи, зато обрёл возлюбленного. Отложив папку с рисунками на колени мага, Арсений потянулся за отставленным на стол бокалом и, отхлебнув остывшего глинтвейна, продолжил рассказ. — С ним было сложно, конечно. Слишком уж разные миры нас породили. Чего стоило только убедить его, что в основном вампиры вполне безобидны, и уничтожать следует лишь тех, кто нарушил клановые правила! Он не то что жил — дышал охотой. У нас не было ни единой романтической прогулки по вечернему центру Лондона — только бесконечные патрулирования трущоб, но и этому я был рад. Арсений не стал описывать всё в подробностях, но Антон прекрасно всё понял. Он и сам не любил работать в паре с уступающим по силе магом, а тут вампкубу приходилось присматривать за освоенным, уязвимым, вооружённым лишь информацией, серебром и осиной, но упрямым и полным воинственного энтузиазма. Разумеется, подобное рано или поздно должно было плохо кончиться. — Его убила новообращённая Натали Вермэ́й, хотя здесь у неё вроде русская фамилия — Красно́ва. Ты говорил с ней в клубе. — Почему она ещё жива? — недоуменно переспросил Антон. — Ты мужчина, солдат, на твоей стороне годы боевого опыта, тебя не обжигает серебро, словом, превосходишь во всём, так почему? — Ведо́мая жаждой крови, она убила невинного человека. Муж, который её и обратил, помог замести следы. Элдон выследил его и убил, думая, что избавил мир от вампира, неспособного себя контролировать. Она… — Арсений осёкся, будто на мгновение лишившись голоса, и Шастун поспешил коснуться вампкуба второй рукой, помочь выбраться из затягивающей трясины мрачных воспоминаний. — Мы оба знаем, что она сделала, нет нужды произносить это ещё раз, клыкастик. Рвано вздохнув, Арсений коснулся его руки своей. — Спасибо, ангел. В общем, следующий ход был за мной, и я почти сделал его, но вовремя остановился. Это ни к чему бы не привело. Убей я её, рано или поздно её дети выросли бы и нашли меня или кого-нибудь из моих близких — истинную, внучку, правнучку, Илюшу… Оставшиеся в живых тоже принялись бы мстить за свои потери, и к чему бы это привело? Никого бы не стало. Цепо́чка ненависти и мести, если не найти силы вовремя её прервать, ничем хорошим не заканчивается. Антон попытался представить, что было бы, если бы Арсений не нашёл в себе силы превозмочь жажду отмщения. Не было бы приветливого главы клана вампиров, на шее Клячкина не красовался бы сенаржен Соболевского, не было бы ни Иры, ни её мамы, доброжелательной улыбчивой женщины, с которой он пару раз виделся, пока встречался с Кузнецовой. Не было бы у него клыкастого соседа с восьмого этажа, не было бы тех подколок и пакостей, не было бы дружбы и взаимопомощи, не сидел бы он сейчас на вишнёвом диване под тёплым пледом, попивая глинтвейн, потому что в шестьдесят пятой и шестой квартирах жили бы совершенно другие люди, чужие и незнакомые. Даже если и замечательные, всё равно не его вампкуб, а кто-то совсем чужой и чуждый. Почувствовав на себе внимательный взгляд, Шастун вырвался из представившегося ему недружелюбного мира. — Хорошо, что ты поступил именно так, — выдавил он, убирая руку, чтобы потянуться к своему бокалу. Остывшего глинтвейна в нём оставалось на донышке, но это ничуть не портило вкуса и аромата напитка. — Вот и как после этого верить в перерождение истинных? — мягко улыбнулся вампкуб. — Элдон бы ни за что со мной не согласился. Слишком долго он жил местью, осиротевший из-за того, что обезумевший вампир растерзал его отца-охотника. Антон пожал плечами, не зная, что на это ответить. — Хотя в некоторых аспектах вы очень похожи, — продолжил нежить, и в его глазах помимо бликов свечей забегали огоньки лукавства. — Точно так же не желаете отдавать первый поцелуй даром — только в обмен на клык. — Не напоминай, мне до сих пор стыдно, что я тебя ударил, — поморщился Шастун, лишь после этого осознав суть всей фразы. — Что, он тоже?.. — Тоже, — подтвердил вампкуб. — Но что тогда, что в этот раз — оно того стоило! В какой-то мере Антон был с ним согласен, ведь без клыка он не успел бы вовремя найти Арса, но в его голосе маг слышал и другой смысл, на который не знал, как реагировать, и потому лишь намекающе коснулся уголка бумаги. Уловив его намёк, Арсений перешёл к следующему листу. Вопреки обыкновению, на нём не было парного портрета вампкуба с истинным, лишь на удивление испуганное и обеспокоенное лицо Элдона, уже не выглядевшего таким отталкивающе-колючим. — Я видел его таким лишь раз, — пояснил нежить. — В ту ночь озверевший вампир, на которого мы охотились, едва меня не убил, но Элдон вовремя успел. Жаль, потом, несколько лет спустя, я не успел… Да с тех пор я ни разу не успевал вовремя! На следующем листе была изображена девушка, черноглазая смуглянка с буйными кудрями. — Виттория… — печально протянул Арсений. — Я просто прогуливался вдоль набережной одного маленького итальянского городка, когда услышал откуда-то из-за зданий звуки, которые ни с чем не спутать. Я поспешил на помощь, но не успел — к моему появлению её, тогда совсем ещё девчушку, уже… Вампкуб, сам того не замечая, вцепился в его руку с отчаяньем тонущего. — Мне ещё долго снилось её заплаканное лицо, синяки на теле и стекающие по бёдрам ручейки крови. Любого суккуба столь кощунственное надругательство над святостью соития превратит в берсерка, а уж если суккуб ещё и наделён преимуществами вампиризма… Не помня себя от злости, я… я потерял над собой контроль и очнулся лишь тогда, когда тот мерзавец был уже мёртв, а она от всего пережитого потеряла сознание. Я оказал ей первую помощь, обработал раны, вызвал доктора… И оставил девушку у себя. В те времена многие склонны были считать, будто те, кто подверглись подобному издевательству, сами виноваты в своей судьбе. Что за жестокий разум это придумал! Да как вообще можно заниматься сексом с тем, кто этого не хочет?! Антону было понятно его негодование. Он и сам по роду деятельности порой сталкивался с жертвами изнасилования — то при захвате заложников кто-то из отступников решит под шумок и собственные извращённые желания удовлетворить, то какой-нибудь маг-маньяк объявится, то ещё какая гадость… Обычно работой с пострадавшими занимался Елик — как-никак и целитель, и менталист, а потому способен лечить не только тела, но и израненные надругательством души. Впрочем, однажды ему пришлось справляться без Елика, и, ей-богу, это было сложнее, чем в одиночку противостоять пятёрке отступников. — До неё я пользовался гламором лишь чтобы стереть память людей о донорстве, как и положено вампиру. Но в этот раз впервые вышел за некогда самолично установленные пределы. Стёр память о том, что с ней произошло, и врачу, который её осматривал и лечил, тоже стёр, когда необходимость в его услугах отпала, и держал Витторию в трансе трэлла до тех пор, пока не зажили все её раны. А после этого отвёл домой, стерев из памяти её близких всё, что касалось отсутствия девушки, и велел жить как раньше, но старательно избегать всего, что может ей так или иначе навредить — поздних прогулок в одиночку, тихих закоулков, подозрительных людей… Какое-то время тайком наблюдал за ней, и, убедившись, что с ней всё в порядке, уехал. — Уехал? Но она же твоя истинная! — Тогда я ещё не знал, — грустно улыбнулся Арсений. — В то время она была для меня просто Витторией, юной девушкой, которую я не успел спасти. Я перебрался в Милан и вполне недурно там устроился. А потом, несколько лет спустя, просто пришёл на танцы, чтобы обзавестись очередной партнёршей на одну ночь. Это была годовщина смерти Элдона, и я вообще не хотел идти, но мой запас донорской крови иссяк, так что в любом случае нужно было найти кого-нибудь, с кем можно было бы восполнить силы. В общем, я стоял в сторонке, прикидывая, кого бы выбрать… И тут ко мне подлетает она — яркая, полная жизнерадостности, сияющая улыбкой — и приглашает на танец! Я был не в духе, но сам не заметил, как согласился, даже не успев толком посмотреть на неё, просто одно короткое sì, señorita — и мы уже кружим по танцполу. А потом я наконец разглядел её лицо — и узнал в ней и ту, которую не успел вовремя спасти, и ту, кого мне послала сама суккубья судьба. На следующем рисунке, видимо, изображался вечер их повторного знакомства — на фоне других танцующих фигур, сливающихся в единое разноцветное марево, кружили двое, Арсений и Виттория. Девушка ослепительно улыбалась, отдаваясь танцу всей душой, а вампкуб был изображён затылком к зрителю, но Антон был уверен, что на его лице застыло тщательно скрываемое, но всё равно пробивающееся сквозь маску весёлости ошеломление. — За те пять лет, что мы провели вместе, она пару раз упоминала, что я с самого начала показался ей знакомым, но я не хотел, чтобы она вспоминала тот кошмар, через который ей пришлось пройти, и лгал, будто никогда не бывал в её городке. Из-за произошедшего у неё не могло быть детей, и она очень переживала по этому поводу, но я напоминал, что мы всегда можем взять ребёнка из приюта. Так и не успели… За несколько дней до свадьбы её сбил пьяный водитель. Чем дольше Антон слушал, тем больше понимал, что и сам обречён на точно такие же бесконечные потери, если только не встретит ту, которая будет столь же неподвластна времени и болезням. — Пятнадцать лет спустя я встретил Манолито, — продолжил Арсений, едва заметно поглаживая его по руке. На рисунке смуглый темноволосый подросток нырял в море с утёса. — Мануэль провёл со мной бо́льшую часть своей жизни. Он очень любил солнце, вкусную еду и различные экстремальные виды спорта, а я всякий раз переживал за него. Я старался составлять ему компанию, вместе с ним исследовал морские глубины, скользил по заснеженному склону на сноуборде, с парашютом прыгал… Боялся, что с ним что-то случится, а меня не будет рядом, чтобы спасти. Но всё обошлось… Обходилось. Манолито будто в рубашке родился — ни единого перелома, от силы синяки да царапины! Видимо, права пословица — кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Антону хотелось спросить, что же произошло потом, если всё было так безоблачно, но он молчал, боясь ненароком задеть по больному. — А потом у него выявили рак. Едва узнав о его диагнозе, я уговаривал Манолито согласиться на обращение, но он всякий раз отказывался. Я видел, что лечение не помогает, что ему становится всё хуже, но он продолжал стоять на своём. Он не хотел становиться вампиром, а я боялся обращать его против воли, ведь насильное обращение увеличивает шансы того, что неофит станет кровожадным безумцем. Я провёл подсчёты и решил, что всё-таки обращу его двадцать четвёртого июля, поскольку именно в этот день вероятность негативного исхода была крайне мала, но и тут я не успел. Его не стало двадцать третьего. — Двадцать третьего, — эхом повторил Антон. — Июля. То есть вчера. И вместо того, чтобы отдать должное его памяти, ты вынужден был нянчиться с неадекватным мной. — Память никуда не денется, пока я жив, ангел. А благодаря тебе я не только дожил до годовщины, но и впервые за двадцать шесть лет провёл её без грусти, — мягко заметил Арсений. — Сегодняшний вечер воспоминаний — чем не дань памяти? Тяжело вздохнув, суккуб допил вконец остывший глинтвейн и, горько усмехнувшись, отставил бокал. — Я до сих пор помню его последние слова. «Не печалься, Арсени́то, mi corazon, твой следующий истинный будет любить и беречь тебя, как никто до него, и разделит с тобой свою вечность». Помню, я тогда возразил ему, мол, никто другой мне не нужен, и почему он так уверен, что будет именно мужчина, ведь всю мою жизнь после потери истинного рождалась истинная, да и вообще странная формулировка — это я могу разделить с человеком свою вечность, обратив его, а не наоборот. Но Манолито лишь рассмеялся и в последний раз признался в любви. Украдкой промокнув глаза краешком пледа, Арсений улыбнулся, на удивление светло и открыто. — Всё-таки безумно права мамина любимая поговорка, хоть мне потребовалось два века, чтобы это осознать. Теряя, и вправду обретаешь… — непонятно проговорил вампкуб и отложил в сторонку листок, на котором они с уже взрослым Манолито катались на водных лыжах. На следующем Антон увидел себя со шваброй наперевес. Не утерпев, он взял рисунок в руки, желая разглядеть поподробней. На нём и вправду был запечатлён комичный момент их знакомства, с точностью до мельчайших деталей: умелая рука нежитя очень метко перенесла на бумагу и его типичную для боевого мага позу, и Димину толстовку в левой руке, и выражение лица, и даже след от сучка на перекладине швабры! Отчего-то Антону казалось, что это последний рисунок, но, уже намереваясь положить его обратно в папку, он заметил следующий. Для стороннего человека смысл наброска был бы непонятен, но Шастун легко узнал в нём собственную домашнюю футболку с дурацким принтом, ту самую, которая обзавелась дополнительной дыркой от фаербола Панфиловой. Он листал дальше, почему-то ожидая встретить лишь чистые листы, но нет же, ни единого! Антон, задувающий свечи на именинном торте. Антон, поправляющий на запястье подаренные гномом чётки из дымчатого хрусталя. Увешанные украшениями руки, на которых ему было знакомо каждое кольцо и каждый браслет. Портрет Иры и её мамы, явно срисованный с выложенной в её инстаграме фотографии. Набросок, на котором знакомая худощавая фигура била морду другой, в очертаниях которой смутно угадывался Эдгард. Антон с баскетбольным мячом. Антон в одних трусах, но полном комплекте украшений, мокрый и взъерошенный. Антон с улыбающейся Кристиной. Увешанная кольцами кисть, с которой знакомые руки вампкуба снимают серебряные украшения. Шея, закрытая сенарженом. Портрет крупным планом, где у Антона на редкость мечтательное выражение лица. Почти лишённая колец рука с бокалом «Бескровной Мэри». Листок чёрной бумаги, на котором яркими точками нарисован огненнокрылый ангел. Всё та же высокая худощавая фигура идёт с Ирой за руку, вид сзади. Антон с окровавленной спиной на фоне вишнёвого дивана. Антон на сцене. Антон, попивающий с вампкубом чай перед отъездом в Воронеж.

…

Он понятия не имел, как на всё это реагировать. Разумеется, Шастун прекрасно знал, что суккубы любят своих истинных, но раньше для него это было скорее абстрактным знанием, а теперь, услышав историю о каждом из былых истинных Арсения, увидев, как он смотрит на их портреты, и заметив ошеломляющее количество собственных изображений… Всё в этой папке дышало любовью Арсения, каждый рисунок, каждая линия, каждый штрих… — Ты очень красиво рисуешь, — невпопад произнёс Антон, чувствуя, что пауза затянулась, и не понимая, как быть дальше. Только сейчас он ощутил, как сильно вампкуб его любит, и не знал, как себя вести. Полюбить в ответ он не мог, а любой другой расклад ранил его самого близкого друга, и без того настрадавшегося за двухвековую жизнь, полную потерь. Суккуб, видимо, почувствовал его состояние, поскольку, поблагодарив за комплимент, деликатно оставил его в одиночестве — сначала чтобы вернуть папку с рисунками на место, затем чтобы отнести на кухню поднос с опустевшими бокалами, предварительно вручив Антону свечи. Маг отрешённо играл пальцами с их пламенем, понятия не имея, что дальше. Вернувшись с кухни, Арсений вновь забрался к нему на диван, подмяв одну ногу под себя. Вампкуб и раньше любил так сидеть, но теперь, когда его щиколотки обвивали тёмно-розовые шрамы, при любой возможности старался их прятать, в том числе и за счёт подобной позы. — Зачем ты прячешь следы от ран? Какой в этом смысл? — переключился со сложной темы размышлений Антон, возвращая свечи на столик. — Я ведь уже их видел. И ты сам видел. И Ляся видела. Так зачем? — Не люблю выставлять напоказ свои недостатки, — отвёл глаза вампир. — Клыкастик, никогда не стесняйся своих шрамов, — решительно начал Шастун, беря его за руку и пробегая пальцами по рельефному «браслету» на запястье. — Твои шрамы свидетельствуют о том, через что ты сумел пройти. Эти четыре отметины — следы того, что ты был почти за гранью смерти, но вернулся. Это подтверждение твоего жизнелюбия и стойкости духа. Я ещё не встречал того, кто сумел бы вынести целых четыре таких мучительных исцеления за один день, да я от всего двух думал, что с ума сойду, а ты перетерпел вдвое больше, да ещё и с недозажившими рубцами за мной присмотрел лучше, чем кто бы то ни было до тебя. — А кто присматривал за тобой раньше? — заинтересовался вампкуб, меняя позу; теперь ноги его были закутаны в плед, а вот оба шрама на запястьях оставались открыты. Антон пожал плечами. — Обычно если в семье есть другие маги, они берут это на себя. Но, как ты знаешь, я самородок, и родичи у меня хоть и замечательные, но самые что ни на есть заурядные. Так что до поступления в Академию пару раз эта ноша выпадала наставнику, к которому я ездил на каникулах, но чаще всего приходилось пользоваться специальным сервисом: приходишь, вносишь чисто символическую плату, стоимость суток приблизительно равна одному киносеансу, и за тобой присматривают — кормят, следят, чтобы ты сам себе не навредил… Меня, так как я огневик, обычно заселяли в маленькую комнатушку без окон, где не было ничего, что можно было бы подпалить. Вполне разумное решение, кстати, хоть на металлической сетке кровати не особо-то удобно спать. На лице Арсения отчётливо отобразился ужас — видимо, описание каморки для огневиков напомнило ему место собственного заключения. — Да ты не думай, не всё так плохо, — поспешил успокоить его Антон. — Я пока в Пятёрке был, и не в таких условиях ночевал, ерунда это всё. Гораздо сложнее другое. Скрытое «я» любого мага узнаёт разве что его близких, и обычно к ним более благосклонно, ну, если нет каких-то замалчиваемых обид, недоговорённостей или типа того, а на чужих в такие моменты реагирует агрессией или паникой. Причём у боевых магов почти гарантированно преобладает агрессия, поскольку страх мы привыкли преодолевать решительными действиями. Знаешь, как стыдно смотреть в лицо магу, у которого под глазом лиловеет синяк, определённо поставленный твоей собственной рукой? — А потом за тобой кто присматривал? — В Академии — мой друг и сосед Женька Кожевин. Ну, помнишь, я рассказывал, он теперь меня в Пятёрке подменяет. С ним, кстати, забавно получилось: с тех пор, как он оборотнем стал, моё скрытое «я» его волчью форму упрямо считало собакой, причём почему-то девочкой. Там в середине блокнота до сих пор есть его возмущённые записи, мол, я ему кидал яблоко и командовал «Герда, апорт!», ну и прочее в том же духе. А когда я уже в Пятёрке был, за мной всегда кто-нибудь из собратьев по одной стихии приглядывал, либо огневик Чех, либо воздушник Миха-который-Женя, ну, который женился на Тин-Тин. Какое-то время они безмолвно смотрели на пламя свечи, почему-то выбрав одну и ту же и напрочь игнорируя её соседку. — Ангел, — вкрадчивым шёпотом вдруг начал Арсений, — могу я попросить тебя рассказать о тех, кто был тебе близок? — Так ты же и так знаешь, клыкастик, — пожал плечами Антон. — Я ведь и про семью, и про боевых друзей рассказывал, а с остальными ты и сам знаком. Вампкуб едва уловимо улыбнулся. — Я не про них. Я про тех, кто был тебе близок… как Ира. Окажись он на месте Арсения, маг ни за что на свете не стал бы спрашивать о тех, кому мог бы позавидовать. Но, наверное, если клыкастик задаёт вопрос, значит, ему зачем-то нужно знать ответ? — На первом курсе я пару месяцев провстречался с Иркой из моей группы, — неохотно начал Шаст. — Что послужило причиной расставания? — едва слышно спросил Арсений, словно давая возможность проигнорировать вопрос, сделав вид, будто не заметил его слов. — Просто мы поняли, что перепутали влюблённость с нежеланием оставаться последними девственниками на курсе, — усмехнулся Антон. — И пришли к выводу, что в качестве друзей устраиваем друг друга гораздо больше. Уже к третьему курсу никто и не помнил, что у нас с ней что-то было, для всех мы были «те самые дрыщ и пацанка, которые задир-четверокурсников одолели», «каланча с бой-бабой, которые заставили академических зомби танцевать ламбаду и канкан», ну и далее в том же духе. Вампкуб фыркнул, видимо, представив танцующих зомби. — Ты бы видел, как они отплясывали! Серьёзно, зрелище стоило того, чтобы потом всю субботу вместо отдыха и развлечений приращивать им потерянные конечности, хоть и не особо-то приятно держать им руки-ноги, пока Ирка мёртвой водой поливает. А ещё пару раз мы перепутали и не те руки им прирастили, ну, не родные, а от других зомби! Пришлось отрывать и искать, чья же на самом деле рука, представляешь? Как выяснилось, разговорные навыки Антона хоть и подходили для ведения допросов, но для избегания бесед о бывших отношениях были совершенно непригодны — нежитя всё ещё заметно интересовал затронутый им вопрос. Пришлось продолжать. — После первого курса была практика, и, признаться честно, я не очень-то люблю её вспоминать. Арсений нахмурился, не понимая, причём тут это. — Меня и ещё нескольких моих однокурсников направили в отдел регистрации нелюдей, — вздохнул Шастун. — И нас поставили работать с суккубами. Полюбовавшись длинными — ну наконец-то отросли! — клыками обалдело приоткрывшего рот вампкуба, Антон мягко коснулся его подбородка, побуждая сомкнуть губы. — Многое стало понятней, да? — хмыкнул он. — В первую неделю это был рай для гормонального подростка, а потом лафа кончилась. Я сдуру решил уединиться с одним суккубом в кабинете начальника, а он нас застукал и устроил мне весёлую жизнь… — Суккубом? Не суккубкой, а именно суккубом? — хоть Антон и постарался проговорить окончания максимально невнятно, клыкастик всё-таки расслышал правильно. — Каким он был? — А я помню? — вопросом на вопрос ответил Шаст. — Вот ты сможешь вспомнить кого-нибудь из своих одноночек, кто был, допустим, месяц назад? Для меня на практике суккубки сменялись точно так же. Я запомнил только то, что он был парнем, и то лишь потому, что до того как-то не доводилось целоваться с мужиком. А чего-то большего от одурманенных чарами мозгов ждать не приходится. — Только целоваться? — удивлённо поднял брови вампкуб. — Говорю же, нас руководитель практики вовремя прервал, — ворчливо отозвался Антон, недоумевая, почему вообще проговорился о столь неловком факте своей биографии. — И следующая неделя была посвящена наработке устойчивости к суккубьим чарам. Только зря удары тока терпел, блин, ничерта ведь не пригодилась, да и всё равно частичную устойчивость к любым вариациям соблазнения теперь сменил абсолютный иммунитет к менталистике… После упоминания методов наработки устойчивости Арсений так жалостливо на него посмотрел, будто его сейчас, только что, прямо на глазах нежитя электричеством неслабо тряхнуло. — Ладно, мы отвлеклись от темы, — из двух зол Шастун постарался выбрать меньшее, слишком уж вампкуб переживал из-за его боли, пусть и оставшейся далеко в прошлом. — На втором курсе я встречался с девчонкой с целительского, но мы расстались, когда узнали, что носителям строго противоположных стихий нежелательно тесно контактировать — в таком союзе стихии одного непременно начнут подавлять стихии второго, и ни к чему хорошему это не приведёт. На третьем у меня была девушка с бытового факультета, но в начале четвёртого курса я застал её в постели с другим… Где-то полгода спустя я стал встречаться с одногруппницей, совпадавшей со мной по огненной стихии, но потом мы перешли на пятый: диплом, практика, постоянный недосып, самое яркое проявление чувств — поделиться крепким кофе. Как-то само собой затухло всё, ну и фиг с ним. — А потом? — А потом работа в Пятёрке. Жизнь на удалённой от населённых пунктов Базе, бесконечные тренировки, вылеты на задания, битвы, лазарет… Ну а примерно год назад я, так сказать, выпал из обоймы. Была в госпитале, правда, целительница-практикантка симпатичная, но когда ты лежишь, не в силах и пальцем шевельнуть, а она тебе утку меняет, как-то не до романтики. А дальше ты знаешь — Нина, с которой я на одно-единственное свидание успел сходить, прежде чем ты обратил на неё внимание, и твоя прапраправнучка, о причинах расставания с которой я говорил ещё до отъезда. После исповеди Арсения о его личной жизни, полной драм и перипетий, собственный рассказ казался Шастуну сухим и блеклым. И дело даже не в том, что вампкуб рад был предаться ностальгии по былому, а маг, не желая ранить его и без того растревоженные воспоминаниями чувства, ограничивался краткими безэмоциональными фактами. Нет, дело в другом. Арсений повествовал о каждом, кого он любил и потерял, а в процессе своего рассказа Антон вдруг понял — не было в его жизни ничего столь же яркого — ни хорошего, ни плохого, никакого. Его жизненный опыт, богатый опасными приключениями, верными друзьями и захватывающими сражениями, оказался невероятно скуп на романтические чувства. Должно быть, недалеко он ушёл от детсадовца, оповещающего родителей, что сегодня Маша в садик не пришла, так что вместо неё он теперь женится на Даше, потому что у неё резиночки на косичках красивые. Любил ли он когда-нибудь вообще? Или называл любовью то, что было жалким её подобием? Если так подумать, с Викой у них всё затухло само собой, с Иркой и не разгоралось даже, вынужденное расставание — что с Леной, что с Ирой Кузнецовой — тоже как-то не отдавалось болью в сердце. Вот когда Алина изменила, было больно, да. Но, если так разобраться, болело скорее ущемлённое подобным предательством самолюбие — вместо того, чтобы нормально разорвать отношения, за его спиной мутила с другим, променяла его на какого-то неказистого тюфяка-бытовика! Антону вдруг дико захотелось влюбиться. Да что там влюбиться — полюбить, ярко, крепко, без полумер, отдавшись чувствам с головой! Чтобы сердце заходилось в заполошном беге, чтобы каждая клеточка тела пела, звенела не от магии, но страсти, чтоб дыханье замирало от невыносимой нежности, а глаза светились сверхновыми звёздами! Мгновением позже он мысленно отвесил себе подзатыльник. Нашёл о чём мечтать, дурак безмозглый. Вон отвлёкся уже разок на поездку к родным, а что в итоге? Ни дома, ни работы, ни друзей — всё потерял, одного Арса чудом вытащил. А будь он влюблённым идиотом, так и клыкастика бы прохлопал, за вечными отвлечениями на чувства не сообразил бы вовремя, в итоге потеряв бесценные секунды. А то и собственную жизнь тоже проебал бы, кто знает. Нет, нельзя, нельзя ему влюбляться, лучше быть живым чурбаном, чем мёртвым романтиком. Даже если он раскроет наконец это запутанное дело, избавится от вечной угрозы, дамокловым мечом висящей над головой, спасёт всех друзей, словом, вернёт свою жизнь в прежнее русло и даже сменит специальность на менее рискованную… И то не след влюбляться. Истинность уже показала свои цепи, соединившие их сердца неравной связью: полюбит одно — разобьётся другое. Уж лучше всю жизнь с пустым сердцем провести, чем причинить боль своему ближайшему другу, доверившемуся всей душой и оттого щемяще беззащитному. Приняв это единственно верное решение, Антон даже вздохнул от облегчения. Он ненавидел то подвешенное состояние, когда стоишь на месте и не знаешь, какой путь избрать. Любой путь, даже неровный, тернистый и опасный, и то лучше, чем предшествующая выбору неопределённость. Арсений поёрзал на диване, глядя на почти догоревшие свечи. — Ты намерен с кем-нибудь встречаться? — спросил он, потирая окольцовывающий запястье шрам. Антон практически почувствовал, как растворённое в крови пламя раздражённо зашипело. Нет, действительно, что за глупый вопрос? — Угу, вот прям завтра забью на наши планы по спасению друзей, вывешу на балконе плакат «Вампкуб остался без охраны, похищайте кто хочет» и умотаю на свиданку! — с сарказмом бросил он. — А ещё говорят, что на вампиров алкоголь не действует, ага, вижу я, как он не действует… Шёл бы ты уже спать, клыкастик. Завтра будет очень насыщенный день, так что нам обоим не помешало бы выспаться.