***
— Что?! Ну нееет! Я же не зоофил какой! — шёпотом, чтобы не тревожить окружающих, возмутился Арсений. Нет, его сородичи всегда славились широкими взглядами, но не настолько же! Суккубу может быть неважен пол партнёра, а в фазе активного поиска даже количество людей в собственной постели, но основные условия оставались неизменными: во-первых, потенциальный партнёр должен быть не суккубом, ибо все представители его расы испытывали друг к другу подспудное отторжение на физическом уровне, а во-вторых, главным условием взаимодействия является выраженное согласие, добровольное и осознанное. Так уж устроены все представители его народа, именно поэтому среди них нет ни педофилов, ни зоофилов: хоть дети, хоть животные не обладают должным уровнем сознания, чтобы дать полноценное согласие на секс, и потому суккубов попросту не привлекают. — А я не некрофил, но целовал тебя, остывшего и бездыханного, чтобы спасти! — раздражённо бросил в ответ Антон, тут же округлив глаза — видно, сам не ожидал от себя такой фразы, испугался, что обидел… Дурачина, кто ж на правду обижается-то? Арсений прекрасно понимал, что тогда, на пороге смерти, был далеко не самой приятной кандидатурой для поцелуев. Тем временем Антон продолжал почти извиняющимся тоном: — И потом, я ж тебя не заставляю касаться волка — просто подмани голосом, чарами, гламором, этой своей внешней великолепностью, не знаю, на что из этого он поведётся… Главное, чтобы он пересёк границу контура, а дальше я им займусь. Этой своей внешней великолепностью… Ну как после такого можно было устоять перед его уговорами? Да и текущий план хотя бы подразумевал, что Антон и Арсений будут рядом, а значит, в случае чего он сможет помочь своему ангелу. А если продолжать упрямиться, неуёмный маг наверняка придумает другой план, по закону подлости гораздо менее безопасный для его бесценной жизни.***
Все суккубы с рождения наделены чарами, но далеко не каждый способен полностью раскрыть их потенциал. В детстве маленькие суккубики и суккубочки применяют чары интуитивно, сами того не замечая. Какой же взрослый окажется равнодушен к большеглазому ангелочку, одаряющему его застенчивой улыбкой? По идее, чары созданы для того, чтобы люди охотно делились с соблазнителями излишками своей энергии, так что детям, не знающим пока суккубьего голода, они вроде и не нужны — так, природная страховка на случай, если родители маленького суккубика не смогут о нём позаботиться: у симпатичного людям ребёнка больше шансов найти приют и пропитание, а значит, выжить, вырасти и продолжить род. Половое созревание приносит в жизнь юного суккуба не только неизбежный голод по человеческому теплу, но и контроль над чарами. Человеческие парни и девушки в этом возрасте учатся флиртовать, а суккубьи — очаровывать. И вправду, зачем учиться завлекать сутью своих слов, когда можно просто переключиться на чарующий тембр голоса, который любую чушь сделает музыкой для человеческих ушей? Но в этом-то и проблема: привыкнув полагаться на свою природную притягательность, суккубы теряются, встретив предназначенную природой пару — они попросту не знают, как привлечь к себе человека, имеющего полнейший иммунитет к их чарам! Вот и приходится им учиться на ходу, методом проб и ошибок. И если для людей неудачный флирт вовсе не конец света, то для суккуба, свет для которого сошёлся на его истинной, проваленное первое впечатление — большая неприятность… Арсению, как и его братьям и сёстрам, повезло: мать воспитывала их в суккубьих традициях, прививая оптимальные для их народа привычки, и в числе прочих важных нюансов таки сумела вложить в их легкомысленные головы основы культуры поведения и куртуазного флирта. Однако по-настоящему важность слов он познал уже позже, с Вольдемаром. Его мастер с ответственностью подошёл к воспитанию неофита, обучая нюансам использования вампирских бонусов. Арсений хорошо помнил его слова. Чтобы усилить воздействие гламора, нужно либо говорить от сердца, либо произносить то, что человек хочет услышать. Как выяснилось позднее, на чары сей принцип тоже распространялся. И вот теперь, выйдя под свет разделённой на две равные половинки луны, — «Когда тот, кого вы хотите очаровать, слишком далеко от вас, встаньте так, чтобы вашу красоту было хорошо видно», — ласковым маминым голосом прозвучало в памяти, — Арсений сделал глубокий вдох и заговорил, представляя, как с каждым его словом раскрывают свои бутоны нежный белый лотос и кроваво-красная роза. Когда-то давно Вольдемар посоветовал ему представлять живое воплощение обеих своих способностей, и отчего-то Арсений выбрал именно эти цветы. — Где ты? В моей жизни пусто без тебя, холодно и одиноко, — Арсений постарался вспомнить ту неизбывную тоску по истинному, которая снедала его с момента смерти Манолито и до двадцать пятого дня рождения Антона. — Где же ты, почему не спешишь меня согреть? Я ждал тебя годы напролёт, искал, не находя и разочаровываясь в поисках, но продолжая верить, что ты где-то рядом, и надеяться, что ты меня найдёшь. Найди меня, услышь меня, приди ко мне! Он нарочно строил фразы так, чтобы в них не было излишней конкретики. Волк всё равно не понимает, о чём идёт речь, вслушиваясь скорее в интонацию, а вот укрывшийся в кроне дерева Антон слышит и осознаёт каждое слово. — Я так надеюсь, что однажды ты придёшь ко мне, сожмёшь в объятьях и прошепчешь: «Почему я так долго жил без тебя?», а я прильну к тебе и скажу, что время не имеет значения, ничто не имеет значения теперь, когда мы обрели друг друга. Делиться даже столь незначительными деталями своей мечты вслух было почти больно. Арсений чувствовал себя безумно беззащитным в этот момент, но знал, что обязан продолжать. — К печали моей, ты всё ещё слишком далеко, но я не оставляю надежд, что ты осмелишься сделать шаг навстречу. Всего только маленький шажок, один-единственный, способен осчастливить нас обоих. Иди же ко мне, я жду! Мольба, идущая от самого сердца, даже зверя не оставит равнодушным. Арсений почувствовал, как в зоне действия его чар появился ещё один объект, а чуткий вампирский слух уловил тихий шелест сминающейся под мягкими лапами травы. Отчего-то он знал, чувствовал, что после его слов прячущийся в ветвях Антон закусил губу. Он не мог ни видеть, ни слышать мага, сокрытого магией и тенью, но внутренним взором видел его сосредоточенное лицо, и все свои слова адресовал ему, отрешённо покусывающему нижнюю губу в ожидании нужного момента. — Я знаю, ты здесь, притаился, пользуясь укромным убежищем листвы, и внемлешь моему голосу. Разумеется, он имел в виду вовсе не прячущегося за кустом волка. — Я чувствую твоё присутствие, как бы ты ни прятался. Известно мне и то, что слова мои достигают цели, заставляя твоё сердце в волнении биться чаще. Острота вампирского слуха позволяла ему отчётливо слышать два быстро бьющихся сердца, звериное и человеческое. — Не противься зову, мой хороший, позволь наитию вести тебя. А вот это было почти криком души. Вспоминая, как Антон целовал его перед тем, как они отправились на это рискованное мероприятие, Арсений не мог не отметить того, что со временем магу стали нравиться его поцелуи: блаженно прикрытые глаза, сбившееся дыхание, учащённое сердцебиение, едва заметно приливающая к щекам кровь… Если бы только он позабыл о своих бессмысленных убеждениях и перестал сопротивляться собственной природе! Но не время отвлекаться: здоровенный волк уже медленно выходил на поляну. Нужно подманить его ближе… — Вот так, иди ко мне, милый мой, не робей. Жду не дождусь, когда смогу наконец смело прикоснуться к тебе, зная, что ты ответишь. Поторопись, родной мой, я ведь не железный… Чем ближе подбирался зверь, тем тише становился голос Арсения. Вампкуб потихоньку пятился, медленно и осторожно, так, чтобы в его отступлении волк увидел не страх, но заигрывающее приглашение догнать. Арсений всё отходил и отходил, ступая осторожно, чтобы не запнуться случайно о камушек или корень, не спугнуть ненароком зверя, заворожённого пышным цветом его гламора и чар. Ещё немного, и он уткнётся лопатками в ствол дерева, или, если чуть сменит траекторию, зацепит его плечом, а оборотень всё ещё слишком далеко, иначе бы Антон уже вступил в игру. Вампкуб покрепче перехватил пальцами нагревшуюся от его прикосновений металлическую цепь контролки: надо быть готовым действовать в любой момент. Антон коршуном спикировал на волка, почти накинув на его шею контролку, но зверь увернулся. Шастун с ловкостью джигита оседлал брыкающегося оборотня и теперь, каким-то чудом удерживаясь на нём верхом, спешно распускал петлю контролки, и Арсений сделал то же самое. Вампкуб не мог оторвать взгляда от происходящего: казалось, на миг отведёшь глаза или моргнёшь — и с истинным случится что-то нехорошее. Маг почти накинул цепь на шею зверюге, но та коварно перекатилась на бок, немалым весом подминая под себя его ногу. Арсений отреагировал мгновенно, за долю секунды оказавшись рядом и со всей силы потянув за хвост, всем сердцем надеясь, что с Антоном всё в порядке. Сколько раз его однополчане ломали ноги от тяжести корпуса упавшей лошади, а ведь этот монстр почти такого же размера и веса! Волк переключился на наглого обидчика, и Арсений отскочил назад, за пределы удерживающего круга. Тем временем Антон взмыл в воздух — значит, более-менее цел. От сердца отлегло. Одна за другой полыхнули несколько вспышек. Арсений старался не смотреть в сторону мага, чтобы не потерять остроту ночного зрения, но краем глаза всё равно видел. Вскоре Антон протянул ему толстенную, с крепкую мужскую руку, ветку, и приказал принимать укусы на неё, после чего вновь метнулся в атаку. Арсений будто вернулся на девяносто лет назад: рядом был не щадящий себя истинный, которого во что бы то ни стало необходимо было сберечь, и беснующийся зубастый монстр, способный в любой момент покалечить или убить. И Арс готов был в лепёшку расшибиться, но не дать ему причинить вред Антону. Он бесстрашно отвлекал на себя огромного волка, раз за разом давая любимому возможность накинуть наконец контролку и закончить с этим, но зверь был слишком силён и умён, всякий раз уклоняясь чуть ли не в последний момент. Волк отчего-то избрал главной своей целью Антона — должно быть, живой человек выглядел аппетитней полунежитя, или звериное сознание чувствовало живущее внутри мага пламя и, не имея возможности сбежать подальше от огневика, бросалось на него, будто бык на ярко-красную муле́ту матадора. Оборотень перегрыз подставленную Антоном ветку, и Арсений бросил ему свою, освободившейся рукой с силой вцепляясь в заднюю лапу волка и дёргая её на себя, а в следующий момент запрыгивая на ликантропа верхом. Ужасно хотелось ударить зверюгу, сломать ему кость или и вовсе шею свернуть, но он сдерживался, понимая, что где-то в глубине волчьего мозга томится в плену сознание их ни в чём не повинного друга, поэтому лишь терпеливо пытался соединить концы проведённой под горлом зверя накидушки. Ещё чуть-чуть, уже почти! Ну же! В ушах засвистело, мир перед глазами перевернулся, спину с хрустом пронзила боль. Ему было не привыкать к ранам. Сколько раз он ломал кости, получал порезы и вывихи, оберегая своих истинных! Но сейчас удача оказалась на чужой стороне, коварно пырнув его сучком тополиной ветки. Холодок бездвижья пронёсся по телу неприятными мурашками, сопровождаемый мучительной мыслью. Его ангел там о д и н! Антон остался один на один со зверем, а парализованный ненавистным деревом вампкуб ничем не мог ему помочь! Чёрт возьми, он даже видеть мага не мог, только слышать, гадая о происходящем и внутренне холодея от страха за любимого. До его слуха донеслось нахальное и дерзкое «Ну что, Серёж, покатаемся?», и Арсению стало ещё страшнее: Антон нарочно дразнил зверюгу! Если бы его сердце не было сковано тополиным бездвижьем, оно бы испуганно замерло от одних этих слов. Послышались звуки борьбы, и всё стихло. Антон! — Вот и покатались, — беспечно подытожил любимый голос, одаряя вампкуба неимоверным облегчением. Не теряя времени, Антон поспешил к нему, чуть ли не на бегу бросаясь на колени, совсем не щадя хрупкие суставы. В тот же миг вампкуб почувствовал кожей дуновение ветерка, а после родные руки перевернули его замершую фигуру вниз лицом, так и не дав возможности хоть краем глаза увидеть мага. Арсений не мог ни видеть его, ни чуять, — для обоняния требовалось дышать, — и потому беспокоился, не зная, ранен ли Антон. Ему осталось полагаться лишь на два чувства: слух и осязание. Тёплые пальцы осторожно убрали с его тела ветку ненавистного дерева, заботливо смахнули с кожи кусочки коры… А потом коснулись раны, обжигая невыносимой болью. От разлившегося внутри его плоти огня хотелось взвыть, заорать во весь голос или стиснуть зубы, кроша их в порошок, но ему оставалось лишь беззвучно заливаться навернувшимися на глаза слезами, бесконтрольно капающими вниз, на траву. Огненная пытка закончилась, и его вновь перевернули лицом кверху. — Арс… — голос Антона был полон боли и раскаянья, а тёплая рука приятно согревала щёку. — Прости пожалуйста, мне пришлось причинить тебе боль… Его ангел говорил что-то ещё, но Арсений его не слушал, обеспокоенный запоздалым открытием: только сейчас, наконец оправившись от пронзившей его боли, заметил, что футболка неприятно липла к боку, явно намоченная кровью мага. Он всё-таки ранен… В его поле зрения попадала лишь верхняя часть Антона — лицо, шея и немножко плечи. Вспомнив звук его торопливых шагов, Арсений пришёл к выводу, что ноги не пострадали, да и рук явно оставалось прежнее чётное количество, иначе Шастуну пришлось бы потратить гораздо больше времени на переворачивание обездвиженного вампира. Одной рукой Антон продолжал гладить его по щеке, и крови на ней вампкуб не чувствовал… Значит, вторая? Антон что-то ему рассказывал, успокаивая звучанием своего голоса: раз с такой охотой треплется о ерунде, значит, ранен несерьёзно. Затем маг отошёл, пообещав скоро вернуться, и, судя по звукам, принялся вразумлять их общего друга, наконец-то пришедшего в человеческое — то есть гномье — сознание.…
Дорога домой запомнилась Арсению лёгкой качкой, ощущением густой мягкой шерсти под спиной и едва ли не оседлавшим его магом. Ах да, и невозможностью пошутить, хотя темы так и напрашивались: когда Антон привязывал его к спине оборотня, старательно фиксируя, на ум так и лезли забавные и вместе с тем полные флирта фразочки про связывание и прочие способы разнообразить интимную жизнь, а уж потом, когда, сочтя крепление недостаточно надёжным, Шастун поднялся в воздух и накрыл вампкуба собой, придерживая руками и ногами… Такое изобилие шуточек про наездниц и особенно наездников — и ни единого шанса ими поделиться! Да уж, тяжела и неказиста жизнь вампира-юмориста… Ещё и Антон его смешил — то, обильно пересыпая речь нецензурщиной, грозился купить ему скафандр, обязательно уточняя, что «нахуй» — это не место применения скафандра, а итоговая оценка текущей ситуации, то занимал его предположениями о том, какими образами их скрывает мо́рок, то байки рассказывал да анекдоты травил… Когда они наконец добрались домой, Антон бережно перенёс его на кровать и ушёл, предусмотрительно оставив дверь приоткрытой, благодаря чему Арсений мог слышать, где он и чем занимается. Вампкуб сильно жалел, что не может встать и посмотреть на то, как огневик загоняет здоровенного оборотня в стандартного размера ванну — зрелище, судя по комментариям, весьма забавное. Закончив с купанием Серого-волка, его ангел вернулся в спальню и принялся, беззаботно болтая о прикольном случае с прежней работы, готовить своего вампкуба ко сну. Арсению была приятна его забота, но вместе с тем он изнывал от того, сколь превратно Вселенная поняла его желания. Хотел, чтобы Антон сам раздел его и забрался к нему в кровать? Получай! Но в нагрузку идёт полная неподвижность, невозможность не то что обнять любимого — даже слово сказать! Арсений закрыл глаза, желая скорее заснуть: пытка невозможностью прикоснуться к лежащему совсем рядом Антону должна закончиться часов через восемь, и это время хорошо бы скоротать во сне. Видимо, Антону не спалось. Поворочавшись рядом с ним, маг вдруг подал голос: — Клыкастик, — маленькая пауза, скрашенная возможностью наконец-то вновь увидеть его лицо, — ты после тополиного бездвижья суккубий голод чувствуешь? К счастью, маг предусмотрел способ получить ответ, назначив двойное моргание на роль согласия. Спустя пару мгновений Арс ощутил, как его губ коснулись тёплые губы мага. Ах, если бы он мог сейчас ожить, будто мёртвая царевна от поцелуя славного королевича, и увлечь любимого в новый поцелуй! Но они не в сказке, и поцелуя, пусть даже с нежно любимым истинным, не хватит. Что уж там, даже и сотни поцелуев вряд ли хватило бы. — Всё-таки некрофилия это извращение, — зачем-то поделился Антон. — Какое удовольствие целовать того, кто не может тебе ответить? Будучи суккубом, Арсений тоже не понимал, что люди в таком находят. Хотя, помнится, когда-то давно Илюша предложил поэкспериментировать с тополем, и тогда Арсу первым выпал жребий превращаться в статую. Соблюдая все меры предосторожности, Илья осторожно подцепил пинцетом крохотный кусочек коры и, сосчитав до трёх, на мгновенье коснулся им кожи заранее принявшего удобную позу Арсения, тут же убрав опасный образец древесины в шкатулку. Следующие пятнадцать минут любовник осыпал замершего живой статуей суккуба поцелуями, а под конец и вовсе опустился на колени, принимаясь ублажать бездвижного Арсения ртом. Приятно, но бессмысленно — пребывая в подобном состоянии, вампир даже кончить не мог. Когда Арсений отмер, Илья бережно подхватил его, уложил на кровать, напоил заранее подготовленной кровью и насытил своей страстью, а через несколько ночей они поменялись ролями. Его неофит был в восторге от обоих экспериментов, а вот полусуккубу зацеловывать неподвижную статую не понравилось, хоть он и чувствовал, что Илюше приятны его прикосновения. Но верно мама говорила: с истинным и вода слаще. Укрыв себя и его пледом, Антон тяжело вздохнул и принялся осыпать поцелуями его лицо. Щёки, нос, лоб, подбородок — все черты вампкуба попали под дождь его заботливых прикосновений. Отпустив задумчивый комментарий про Галатею, его ангел продолжил истязание лаской. Целовал чувствительную, пусть и твёрдую будто камень, шею, посасывал и облизывал нежную кожу, мягко гладил живот… А ведь раньше маг касался его живота лишь в целях ухода за лежачим больным, когда обтирал его влажной тряпочкой. — Какое счастье, что я закрыл дверь, — пробормотал Антон, и Арсений мысленно с ним согласился: только оборотня-вуайериста им не хватало! Сделав паузу, маг всё же возобновил поцелуи, но что-то в них неуловимо изменилось, вампкуб даже поначалу не мог понять, что, а потом вдруг заметил, что оставляемое прикосновениями тепло не исчезает в тот же миг, съедаемое истощённой вампирской сущностью, а продолжает согревать его, будто храня каждый поцелуй в памяти тела. Если бы Арсений мог сейчас дышать, он бы затаил дыхание. Антон с энтузиазмом покрывал поцелуями его лицо, не обходя вниманием ни единую его часть, своя порция чудодейственной ласки досталась и носу, и бровям, и ушам, и подбородку, да что там, даже глазам! Закончив с лицом, Антон перешёл к шее, вылизывая её с такой страстью и рвением, что вампкубу хотелось застонать в голос! Ей-богу, если бы мог, уже позорно спустил бы прямо в трусы. Сладострастная пытка продолжалась: Антон удостоил поцелуями кисти рук, после чего принялся оглаживать своими во всех смыслах волшебными ладонями всё его тело, исключая разве что спину и пах — видимо, до столь интимной ласки не дозрел ещё, но оно и к лучшему, Арсений бы с ума сошёл от контраста внутреннего возбуждения с внешней каменной неподвижностью. Антон спустился по его телу до самых ступней, удостоив вниманием и лаской даже пальцы ног, после чего вернулся по следам своих же прикосновений, нежно оглаживая, потирая, пробегаясь пальцами… И наконец поцеловал его в губы — не просто прикоснулся своими устами к его в коротком чмоке, а полноценно, насколько вообще может быть полноценным односторонний поцелуй: накрыл своим ртом его, потёрся раскрытыми губами, чувственно обвёл влажным языком… Мучительно желанное удовольствие закончилось, но невероятный маг продолжил его удивлять: заботливо мазнув его губы бальзамом, Антон придвинул свою подушку вплотную к Арсу и устроился спать, перекинув через него руку и ногу и пожелав приятных снов. Да как после таких соблазнов заснуть, если фантомный звук своего сердцебиения стучит в ушах, а голова кружится от осознания такой желанной и недоступной близости? Арсений далеко не сразу понял, когда фантомное сердцебиение сменилось настоящим, а ледяные тиски паралича отпустили, оставив на память о себе лишь слабость и боль. Он так и не смог заснуть, слишком впечатлённый произошедшим, лишь придремал, однако потом, обнаружив освобождение от кандалов бездвижья, сладко потянулся, осторожно, чтобы не разбудить, приобнял своего ангела, неразборчиво промычавшего что-то с довольной интонацией, запечатлел на его макушке легчайший поцелуй и наконец погрузился в живительный крепкий сон.