…
— Вот именно, ты знаешь меня, а не… — Арсений хотел продолжить «мою тёмную сторону», но слова вылетели у него из головы, стоило ему услышать душераздирающий детский плач. Но звук оборвался, причём настолько резко, что он даже подумал было, что лишь послышалось, тем более что Антон никаких признаков обеспокоенности не проявлял. Не послышалось. В следующий миг они не сговариваясь метнулись в сторону тревожащего звука, спеша на помощь неведомо кому. Впрочем, за поворотом стало видно, кому: на балконе соседнего дома девушка пыталась скинуть отчаянно верещащего щенка. Ну хоть не ребёнка, уже хорошо. Должно быть, в скулеже ему послышался детский плач оттого, что он совсем недавно вспоминал свою дочь. Арсений не успевал взобраться по балконам наверх, оставалось лишь попробовать поймать щенка — его руки всё же мягче, чем асфальт, авось выживет животинка, жалко же… Ловить не пришлось — Антон подхватил собаку в воздухе и, быстро спикировав и вручив ему испуганно поджавшую хвост добычу, вновь набрал высоту, чтобы оказаться на балконе. — Антош, ты чего? — послышалось сверху. Откуда она знает имя его ангела? Да ещё и голос такой знакомый, где он мог его слышать? — Арс, Серый! — отрывисто рявкнул Шастун. — Скорее сюда. Код подъезда три пять два, четвёртый этаж, дверь с рисунками. Признаться честно, вампкуб и вовсе позабыл о том, что гуляют они вчетвером: оборотень со своим псом умчались далеко вперёд, Арсений за ними и не следил — а смысл? Если вдруг случится что-то такое, из-за чего четвероногим понадобится их помощь, хоть один да успеет тявкнуть, привлекая внимание друзей. Баюкая щенка, Арсений медленно направился к подъезду: какой смысл в спешке, если волку всё равно нужно время, чтобы преодолеть разделяющие их десятки, если не сотни, метров? Тем более что и подпереть-то дверь нечем, ни единой кирпичи́ны вокруг, так что оставить дверь открытой для четвероногого не получится… Остаётся лишь стоять на крылечке, успокаивая бедную животинку, и ждать. Подбежав к ним, запыхавшийся здоровенный волчара — и как такая зверюга в маленьком гноме помещается? — шумно втянул носом воздух и, удивлённо нахлобучив уши, принялся вылизывать мордашку щенка. Это, в свою очередь, удивило уже Арсения: сколько он знал Матвиенко, тот в обоих своих образах ненавидел, когда Рекс лез к нему лизаться, гном-ликантроп всякий раз морщился и отворачивался, а в гуманоидном облике ещё и ворчливо ругался — мол, тупая псина, нахрена я тебя вообще завёл и всё такое. Хотя уж кто-кто, а Серёжа своего пса на самом деле очень любил: выгуливал в любую погоду, покупал лучший корм, вычёсывал регулярно шёрстку, охотно играл с ним, гладил вдоволь… Просто такая уж у некоторых людей и нелюдей любовь — ворчливая да приправленная матерком, зато крепкая и горячая. С появлением оборотня дрожащее тельце щенка расслабилось. Перехватив свою ношу поудобней, Арсений сумел высвободить одну руку и нажать открывающие дверь подъезда кнопки. Его снедало беспокойство; умом он понимал, что Антон — маг сильный и опытный, сумеет за себя постоять, но глупое сердце всё равно переживало, не могло не тревожиться. Они зашли в подъезд и принялись подниматься по лестнице — в лифт огромный волк не влезал, а разделяться не хотелось. Да и что ему, вечномолодому вампиру, какой-то четвёртый этаж? И на сороковой взбежит и не запыхается! Где-то между вторым и третьим этажами щенок в его руках негромко тявкнул, скорее даже пискнул, и Арсений тут же почувствовал какое-то непонятное скольжение, будто животное вот-вот выпадет из его рук, хотя держал он крепко. Опасаясь уронить псинку, он перехватил поудобней… И лишь потом заметил, что что-то не так. В его руках был не щенок уже — девочка, голенькая русоволосая девчушка лет четырёх. Да не абы какая, а вполне даже знакомая: сколько раз выводок детей Лукерьи здоровался с ним, когда они случайно виделись на прогулке? Опустив заплаканную девчушку на пол, он спешно стянул с себя толстовку и закутал ею ребёнка — такие сквозняки в подъезде, как бы не простыла! Вновь взяв дитятко на руки, он продолжил путь наверх, запоздало осознавая страшную истину: Лукерья пыталась убить собственного ребёнка. Пусть не родного, но ребёнка же! Девочку, которую она неподдельно любила, о которой всеми силами заботилась, как и о всех своих детях, не делая разницы между кровными и приёмными — для жены волхва все семеро были одинаково родными. Он не верил и не хотел верить в произошедшее, но, чёрт побери, видел ведь, видел собственными глазами! Ещё чуть-чуть, и от нервного напряжения у него задрожали бы руки, так что вампкуб заставил себя успокоиться: девочка и без того напугана, а потому нуждается в том, чтобы бережно прижимающий её к себе взрослый проявил незыблемость, стал тем самым надёжным плечом, к которому можно прильнуть, закрыть глаза и почувствовать, что ты в безопасности, раз взявшийся опекать тебя дяденька такой спокойный и уверенный в собственных силах. — Тише-тише, Варенька, тише-тише, ласточка, — мягко баюкал Арсений, поглаживая её по худенькой спинке. Господи, как же давно он не носил детей на руках! Поднявшись на четвёртый этаж, он понял, почему Антон не назвал номера квартиры: если цифры и были когда-то, их давно перекрыли слои краски. Прочная металлическая дверь была полностью изрисована, причём если внизу рисунки были откровенно детскими, то выше чувствовалась уверенная взрослая рука, нарисовавшая большое улыбающееся солнце и красивую яблоню, раскинувшую ветви далеко за пределы двери, с семью разноцветными яблочками — не иначе как по одному на каждого ребёнка. Руки были заняты чужой дочерью, так что на кнопку звонка пришлось нажимать носом. Неудобно, зато Варя развеселилась, прекратила тереть зарёванные глаза, рассмеялась звонким детским смехом. Ну не чудо ли? Из-за двери послышалось строгое, чуть ли не грозное «Кто там?», заданное высоким девичьим голосочком. Арсений замешкался с ответом, не зная, как бы так обрисовать сложившуюся ситуацию, но на помощь пришла спасённая ими девчушка: — Марррина, открррывай, это мы! Арсений не знал, сможет ли зайти на территорию волхва, всё-таки ведуны тоже в какой-то мере маги, а в дом мага ни единая нечисть без приглашения зайти не сумеет. Но, видимо, защиты или не было вовсе, или была, но восприняла ребёнка на руках как пропуск. — Пойдём к дяде Антону, он вас ждёт, — не по годам серьёзно проговорила открывшая им русалочка. Чем-то она напоминала Арсению Илюшу — не волхва, конечно, а его Илюшу, Соболевского, такого, каким его впервые увидел: круглолицего отощавшего мальчишку в драной одежде, чумазую ручонку которого он поймал в собственном кармане. Внешне у них почти не было сходств, кроме тёмных волос, но что-то такое чувствовалось, неуловимое — взгляд, интонация… Его ангел обнаружился в детской. Антон сидел на корточках у двухъярусной кровати, плавно поводя рукой над постепенно выцветающим синяком на плече и боку голенького по пояс белокурого мальчонки немногим старше Вари. Арсений прям залюбовался сей сценой. Должно быть, из его истинного вышел бы замечательный отец… А может, и выйдет ещё. Шастун умничка, Шастун раскроет дело, и поводов жить с вампкубом у него не останется, и что тогда? Вернёт себе работу, снимет новое жильё, девушку найдёт, женится, обзаведётся детишками… А Попову останется только вздыхать о нём, вновь и вновь представляя на месте одноночек своего огонёчка. Это если он вообще выживет после неизбежной конфронтации со злодеем. Закончив с лечением, Антон замер, будто задумался, сосредоточенный и обеспокоенный. — Где ещё один? — едва слышно за детской вознёй пробормотал он, и Арсений поспешил успокоить своего ангела: — Варенька здесь, огонёчек. В последовавшем разговоре выяснилось, что Антон знать не знал о ликантропии одной из Макаровых. — Пиз… Пизанская башня! — вовремя нашёлся он. Правильно, нечего деток плохим словам учить, пусть лучше потом у родителей спрашивают, что за башня такая — познавательный географический экскурс им обеспечен. Вспомнив о родителях, Арсений внутренне нахмурился, сохраняя на лице выражение безмятежности — детям нужна уверенность, что взявшийся их опекать взрослый держит всё под контролем, что всё хорошо. Он остался возиться с ребятишками — Антон разберётся с Лукерьей и без его помощи, и пусть охота последовать за ним, правильней будет остаться здесь, приглядеть за оравой детей, заодно и времена своего отцовства вспомнить… — Нет-нет, солнышко, не надо показывать на дяде Волчеке, где у него глазки и зубки, дядя Волчек и сам прекрасно знает! — Арс торопливо оттащил от волкогнома шебутную остроухую девчушку, предложив ей взамен погладить столь приглянувшегося ей «дядю Волчека» по спине, и Серый взглянул на него с огромной благодарностью. Да уж, тут он и впрямь нужнее.…
Он сидел на табуретке, с удовольствием выстраивая башенку из конструктора вместе с Мишей, тем самым светловолосым мальчонкой, которого исцелил Антон, и который своими ясными серыми глазами до боли напоминал ему о неслучившемся, о сыне, который у них с Луизой мог бы быть, не погибни она столь рано. На коленях вампкуба, будто так и надо, устроилась младшенькая, Люба, кажется (Арсений хорошо помнил имена лишь четверых старших), и он осторожно покачивал её влево-вправо и вверх-вниз, плавно поднимая ноги на носочки и опуская их. Другие дети тоже нашли себе более-менее мирные занятия: двое старших о чём-то шептались, остальные трое изо всех сил наглаживали прилёгшего на пол оборотня, казалось, ещё чуть-чуть — и шерсть на нём наэлектризуется настолько, что встанет дыбом и будет биться током. Ну, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы к волку в пасть не лезло. Несмотря на внешнюю идиллию, на душе у Арса было неспокойно. Как там его Антон? Что случилось с доброй и любящей Лукерьей? Неужто опять менталист подсуропил? Что ж он только по друзьям бьёт, а самого-то Шастуна не трогает — боится боевого мага? Или нарочно бережёт? Но зачем? Неужто неведомый злодей из тех влюблённых безумцев, что маниакально жаждут обладать человеком, не желая делить его ни с кем, ни с роднёй, ни с друзьями? Арсений подобной одержимости — язык не поворачивался назвать это любовью! — не понимал: истинно любящий не ограничивает свободу любимого, не подсекает крылья, не запирает в клетке. Что толку от сокола на охоте, если охотник боится спустить птицу с привязи? Если сокол испытывает симпатию к своему владельцу, он охотно вернётся на перчатку, вернётся к тому, кто его кормит, холит и лелеет. Размышления не мешали ему прислушиваться к происходящему за пределами детской. И не зря: услышав подозрительный звук, какую-то странную интонацию в Лукерьином голосе, Арсений ссадил облюбовавшую его колени малышку на кровать. Вовремя: когда до его слуха донеслось сдавленное «Ох!» Антона, вампкуб мгновенно пересёк детскую, очутившись в коридоре, и как раз успел поймать убегающую девушку.…
Надо, Сеня, надо. Слова Антона неумолимым колоколом звенели в его голове. Надо. Кому надо? Родине в лице заочно похоронившего его Ведомства? Как же, надо ей. В своё время, отдавая долг Родине, Арсений положил на алтарь воинской службы без малого двенадцать лет, а что толку? Лишь истерзанное многочисленными ранами тело да разбитое сердце. Только потеря Вольдемара, казавшегося незыблемым столпом мира, образумила его, заставила вспомнить о своих личных нуждах, забив на безликое чужое «надо». Ему нужно было вернуться домой — и он вернулся, успел ещё застать отца в живых и увидеть гордость за бравого сына в его ослепших от старости глазах. Ему нужно было обрести новый смысл жизни — и он встретил Аннет, дочь генерал-майора Исакова, давнего отцовского друга и сослуживца. Им с супругой нужно было продолжить род, они жаждали этого больше всего на свете — и родился их ненаглядный Серёженька, их отрада, их наследник. Свои нужды были гораздо ближе, родней и понятней чужого, навязанного извне «надо». Арсений понимал, что Антон поступает правильно, рискуя собственным благополучием ради семьи друга, но со своими мыслями и чувствами ничего поделать не мог. Слишком уж часто его истинный подвергался риску. — Оэ нва ка́и, — шептал его ангел заветные слова, безотрывно глядя Лукерье в глаза, и у Арсения мурашки по коже бегали от того, как с каждым произнесённым звуком всё больше стекленел его взгляд. Ему было страшно. Раньше, когда его истинные так или иначе подвергали себя опасности, он был рядом и мог помочь. Он был рядом, когда хрупкая болезненная Аннет рожала их сына, в любой момент готовый обратить её, если вдруг что-то пойдёт не так; он был рядом, когда Батист в который раз по рассеянности своей устраивал пожар; он был рядом, когда Луиза из любопытства встревала в очередную рискованную затею. Он сражался плечом к плечу и спиной к спине с Элдоном, встречал Витторию после каждой её тренировки, чтобы она не дай Бог не попала вновь в руки какого-нибудь бессовестного ублюдка, разделял с Манолито все его экстремальные увлечения, чтобы оставаться рядом и в случае чего успеть помочь, спасти, принять удар на себя… А сейчас он хоть и оставался рядом, как делал это всегда, но никак не мог помочь. Никогда раньше он не чувствовал себя столь откровенно беспомощным. — Тэ́ро инта́риурта кэ… — выдохнул Антон и замолчал, видимо, оказавшись где-то там, дальше, чем за горизонтом, и глубже, чем во сне. Глаза мага сосредоточенно смотрели куда-то в неведомое, невидимое для всех, кроме него самого. Вспомнив инструкции, Арсений осторожно высвободил руку из мягкой, но отчего-то крепкой хватки своего ангела и потянулся за пульверизатором, который обычно использовался для опрыскивания цветов. Антон просил его брызгать на лицо и волосы, но вампкуб, прикинув, каково будет получить распылителем в глаз, решил пшикать лишь на шевелюру и нижнюю часть лица, а лоб и область вокруг глаз осторожно протирать влажным кухонным полотенцем. Закончив с обтиранием, вампкуб уселся на место и принялся ждать. Уж что-что, а ждать он умел — как-никак, из своих двухсот двадцати трёх лет он сто сорок провёл в ожидании. — Я уже довольно близко, — доложил маг. Ох, скорей бы всё это благополучно завершилось! Пальцы Лукерьи дрогнули, и Арсений поспешил подновить транс. Мысленно коснувшись её лба красной розой гламора, он шепнул девушке просьбу-приказ расслабиться, распахнуть двери своей личности. — Нет, мне не сюда, — немедленно отреагировал Антон. Полувампир не знал, что думать: то ли это случайное совпадение, то ли призыв распахнуть двери был воспринят слишком буквально. На всякий случай он вновь смочил лицо мага и поправил указания, велев принимать гостя как можно лучше, всячески потакать ему, делать как Антон просит. — Я у цели, — вскоре порадовал Шастун. Его лицо приобрело сосредоточенный вид, совсем как тогда, когда они вместе размышляли о возможной судьбе их товарищей. — Подскажи, что с тобой не так, — попросил Антон, явно обращаясь не к вампкубу. Видимо, Лукерья повиновалась, поскольку вскоре послышалось жалостливое: — Бедненький, такую гадость тебе сделали. Ну ничего, я тебе помогу. Арсению стало интересно, почему его огонёчек обращается к Лукерье в мужском роде. Наверное, дело было в том, что он находится внутри её разума, а значит, видел перед собой его обитателей, какими бы они ни были, и обращался к одному из них, тому, что пострадал из-за наложенной менталистом Путаницы. — Нужно найти другой способ, — деловито подытожил Антон, видимо, не справившись с первого раза. Полувампир вновь омыл его лицо. — Вот ведь сука! — со злостью бросил маг, и Арсений вздрогнул, не сразу понимая, что сим ненавистным для его народа словом был назван не он сам, а злодей-менталист. — Ага! И на тебя нашлась управа! — со злорадным торжеством воскликнул Антон, отчего-то напоминая футбольного болельщика. — Спасибо этому дому, пойду-ка к другому, — спустя ещё несколько пшиканий и обтираний произнёс он, явно довольный результатом. Следуя полученным указаниям, Арсений отставил воду подальше и промокнул лицо своего возлюбленного другим, сухим полотенцем. Прикоснувшись к руке Лукерьи, он убедился, что транс постепенно развеивается, и чуть помог этому процессу, наказав ей заснуть сразу после выхода из транса — кто знает, что ей в замученную ментальными воздействиями голову взбредёт, а так он сможет всё своё внимание отдать выводу Антона из пограничной зоны, не переживая, что тем временем она что-нибудь выкинет. Или кого-нибудь. В какой-то момент девушка едва уловимо вздрогнула, и Арсений каким-то непонятным наитием понял: Антон покинул её разум. Вампкуб торопливо чиркнул спичкой, зажигая свечу, и опустил подсвечник на пол, аккурат за спиной мага. — Выведи меня отсюда! — с отчаяньем и страхом воскликнул его ангел, и сердце будто пропустило удар. — Антон, — позвал его Арс, памятуя о том, что застрявшие меж двумя разумами могут слышать упоминания своих имён и прозвищ. — Антон, иди сюда, на мой голос. Кажется, маг его не слышал — его лицо по-прежнему выражало испуг и одиночество. — Антон, Антоша, Антошка, Антошенька, Антоня, Тоха, Тоша, Тошенька, — зачастил вампкуб, надеясь, что его истинный хоть какой-то вариант имени да услышит. Тщетно. — Шастун! — громко, будто пытаясь докричаться, позвал Арс. Ничего. — Шаст, иди сюда, помоги мне! — вновь воззвал он, на этот раз используя прозвище мага. Безрезультатно. Отчаявшись, Арсений растёр ему уши, после чего влепил пару пощёчин. — Антон, помоги! Пожалуйста, ангел мой, поспеши ко мне! — Нет! Нет, я не хочу! — вдруг ответил маг, чуть подаваясь назад. Арсения будто студёной водой облило, и колючие льдинки посыпались за пазуху, царапая самую душу: Антон не хочет к нему, отшатывается от него, как вампир от осины. Он Антону не нужен, обуза, лишний груз, тяжкий долг, взваленный из милосердия. Как бы он ни звал, Антон к нему не пойдёт. Но как, как тогда ему помочь?! Вскочив, Арсений заметался по кухне. Зажёг конфорки газовой плиты, чтобы Антон шёл на огонь, развернул мага вместе со стулом лицом к синеватому пламени, оттащил мирно спящую Лукерью в противоположную сторону, за спину не своего ангела, руководствуясь мыслью о том, что человеку свойственно идти вперёд, а не пятиться задом. — Помоги, прошу тебя! Антон! Видя, что и это не помогло, вампир высыпал на сложенную лодочкой ладонь весь коробок спичек и поджёг. Не прекращая звать по имени и молить о помощи, Арс поднёс угнездившееся в его руке пламя к лицу мага, позволяя пусть не увидеть, но хотя бы учуять знакомый запах горящей серы и древесины. По щеке Антона скатилась слеза. Мысленно ругая себя на чём свет стоит, Арсений убрал пламя подальше от его лица, чтобы дым не щипал глаза, и свободной рукой потянулся к кухонной тумбе. — Прости, ангел, — вполголоса повинился он, осторожно промокая полотенцем слёзы на его глазах. Опустившись на корточки, суккуб взял Антона за руку и осторожно направил его пальцы в устроившийся на своей ладони огонь, продолжая звать и просить о помощи. — Не надо! Не гасни, останься со мной! Должно быть, Антон наконец ощутил пламя, внутренне потянулся к нему… Но оно и впрямь начало гаснуть — много ли надо спичке, чтобы прогореть, оставив лишь скукоженный чёрный остов? Арсений окинул взглядом кухню, ища, чем бы подпитать огонь. В глаза бросился рулон бумажных полотенец, отчего-то оставленный на обеденном столе, но слишком, слишком далеко, а отходить от мага было страшно. Встав на одно колено для лучшего равновесия, вампкуб кое-как дотянулся другой ногой до ножки стола, подцепил её ступнёй, будто крюком, и потащил к себе. Оставленная на столешнице посуда противно дребезжала, что-то упало и даже, кажется, разбилось, но ему не было дела до такой ерунды: сейчас имел значение лишь шанс помочь Антону. Раздобыв вожделенный рулон, Арсений поджёг его о затухающие спички и замер, вглядываясь в лицо мага. Никаких изменений. Грудную клетку раздирала стальными когтями беснующаяся в ней паника. Он не знал, что делать, перепробовал уже всё что можно, беспрестанно зовя Антона по имени и прося о помощи, он в мельчайших деталях выполнил инструкции мага, но они отчего-то не сработали. Что теперь? Молиться? Он, конечно, христианин, он помнил, как мать хранила его расшитую пожелтевшими от времени кружевами крестильную сорочку, помнил и серебряный крестик на шее, от которого пришлось отказаться в двадцать семь… Но ответит ли Господь на молитвы вампира, у которого не то что руки в крови — всё тело, от пят до самой маковки, изнутри и снаружи? Он не привык рассчитывать на помощь свыше, он привык действовать сам. И вместо того, чтобы молить Господа о возвращении Антона, он молит самого Антона. Опустившись пред ним на колени, Арсений ловит его отсутствующий взгляд, надеясь, что глаза если не зеркало души, то хотя бы мостик меж ней и внешним миром, и взывает к нему, истово просит вернуться. На все лады просит, умоляет его вернуться, зовёт, едва ли не плача от бессилия, отчаянно, как если бы его убивали, заклинает о помощи. Сулит что можно и что нельзя, обещая чуть ли не луну с неба, лишь только Антон услышал, лишь бы только вернулся! Тщетно. Поток идей иссякает, Арсений уже не знает, что ему предложить, путается в словах, но продолжает говорить, продолжает попытки достучаться до его разума. Стряхивает с рук пепел прогоревших бумажных полотенец, совершенно не думая о чистоте пола или собственной одежды — не до того, дозваться бы! Вконец отчаявшись, Арс даёт обещание, каждое слово которого будто сжимает его сердце стальными обручами. — Если ты так хочешь, я уйду из твоей жизни. Отправлюсь на край света, так далеко от тебя, чтобы не встретить даже случайно. Я ни словом, ни жестом, ни взглядом не напомню боле, что люблю тебя. В дымной поволоке зелёных глаз на миг мелькает проблеск. — Спасибо, ты мне очень помог. Каждый звук будто забивает гвоздь в крышку его гроба. И кол в сердце. Арсений пошатнулся, словно от удара. В попытке удержать равновесие задел по-прежнему протянутую к отсутствующему уже огню руку Антона, на миг оперевшись на неё, но тут же отпрянул, оберегая жестокого ангела от столь нежеланных для него прикосновений. — Я уйду, — обещает он пересохшими губами. Голос дрожит, горло будто сжимает ледяная рука, но Арсений старается говорить внятно и твёрдо: — Я уйду сразу же, как ты придёшь в себя, если такова твоя воля, если я тебе не нужен. Плевать, что вдали от Антона он просто ﾠн е ﾠв ы д е р ж и т. Погаснет, как пламя без кислорода. Главное — с не его ангелом всё будет хорошо. — Не надо! Не уходи! Не оставляй меня одного! — вдруг вскидывается Антон, и в голосе его сквозит неизбывное отчаянье. Может, он всё же ошибся? Может, он хоть как-нибудь нужен? Запрещая себе надеяться, Арсений принимается на все лады перебирать возможные активаторы, ища, какие же слова оказались неучтённым, неожиданным якорем, чтобы повторять их хоть до скончания века. И находит. Одно за другим находит, словно золотоискатель, обнаруживший неизведанный прииск. Собирает их бережно, нанизывает, будто жемчуг, слово за словом: — Ангел мой, душа моя, судьба моя, ты мне нужен, люблю тебя, огонёчек мой… Из глаз градом катятся слёзы, но даже сквозь размывающую зрение водную преграду Арсений видит, как с каждым словом зелень глаз его ангела проясняется. — Где ты? Ты мне нужен! — с болью восклицает Антон, и вампкуб спешит утешить его: — Я здесь, любовь моя, я с тобой, мой ангел, и ни за что не оставлю тебя. — Где ты, родной мой? Прошу, откликнись! — новым восклицанием Антон будто подсказывает ему очередное слово, и Арсений торопливо добавляет его в череду признаний. — Родной мой, любимый, ненаглядный, единственный, бесценный, — сбивчиво шепчет он, вперемешку со словами осыпая лицо склонившегося над ним ангела поцелуями. — Где же ты? — тоскливо шепчет Антон, придвигаясь к самому его уху, щекоча дыханием и чуть задевая губами. — Я здесь, родной мой, не бойся, я с тобой! Я здесь, любимый, и буду с тобой всегда, каждую секунду твоей жизни, ангел мой! — лепечет Арс, бережно подхватывая теряющего равновесие мага, не давая ему упасть, обнимая крепко, но нежно… — Ааарс, — блаженно тянет Антон, утыкаясь лицом в его плечо, прижимаясь к нему, обвивая руками. Наконец-то узнавая.