…
Поздне́е, почти перед самым уходом, Арсений подловил Лукерью наедине, чтобы переговорить с ней. Девушка по-прежнему путалась в детях, но, обладая хоть какой-то логикой, вполне можно было понять, у которого из приёмных детей какая предыстория. Например, пятилетний Миша, четырёхлетняя Варя, трёхлетний Воробушек или двухгодовалая Полина никак не могли в пять лет стать свидетелями того, как пьющий отец в белой горячке убил мать, да ещё и самостоятельно после этого в полицию позвонить: трое слишком малы, а Мишу он впервые увидел где-то год назад, если не все полтора, значит, остаётся только восьмилетняя русалка Марина. Да и ребёнком, которого обратил собственный отец, могла оказаться только превращающаяся в волчонка Варя. Вот так, определяя, какая биография кому из детей принадлежит, методом исключения он докопался до истины. Мишу усыновили чуть больше года назад; отца у него не было, соцслужбам так и не удалось выяснить, то ли бросил он, то ли умер, то ли пропал без вести… А вот кровная мать мальчика определённо была суккубкой, в одиночку поднимала сына, не забывая и о своих потребностях, но, увы, полтора года назад умерла, и маленького суккуба забрали в детдом. А дальше как и с остальными детьми — природная доброта четы Макаровых и принятый волхвом гейс, обязывавший его усыновить пятерых ребятишек. Арсений сомневался, что при нынешнем, всё ещё запутанном состоянии Лукерьи с ней получится о чём-то договориться, но на всякий случай попросил разрешения порой заглядывать к ним в гости или присоединяться на прогулках. Как ни крути, маленькому суккубу нужно общество себе подобных. Кто, как не взрослый суккуб, сумеет помочь воспитанному людьми сородичу в чисто суккубьих вопросах? Кто научит сознательно пользоваться чарами и уметь обходиться без них, кто объяснит, что ни в наготе, ни в тяге к своему полу нет ничего дурного, кто расскажет о том, сколь губительной для человека может оказаться суккубья привязанность, если так уж вдруг угораздило полюбить не-истинного? На одних лишь инстинктах долго не протянешь…***
— Нет, Варя, мы не пойдём провожать дядю Антона, дядю Арсения и дядю Волчека до дома, я ещё помню, как ты тогда в их подъезде нашкодила! А если в том почтовом ящике важное письмо было?! — строго произнесла Лукерья. Маленькая оборотниха зажала рот рукой, чтобы не рассмеяться, Антон с той же целью закусил губу, а Арсений и Святик, старший из кровных детей Макаровых, одинаково опустили глаза, виновато переминаясь с ноги на ногу. Ну да, был такой грешок, тогда в феврале Арс наткнулся на этого мальчишку, возвращавшегося от живущего в том же подъезде приятеля и баловавшегося с подаренной в гостях у того самого приятеля зажигалкой. Настроение было ни к чёрту, на вампира тогда наорала соседка, чью машину он якобы заблокировал своей, в то время как он прекрасно помнил, что припарковал свою BMW совершенно в другом месте — опять несносный маг подгадил, не поленился же оттолкать автомобиль так далеко! Так и подмывало устроить ему ответную пакость, и тут так удачно подвернулся соседский ребёнок с зажигалкой! Вот и подбил мальчишку на шалость, поступив не как адекватный взрослый человек или нелюдь, а как дитя малое. Ей-богу, он даже в детстве подстрекателем не был, чаще ведясь на предложения братьев, а не придумывая свои проказы. А тут в свои тогда ещё двести двадцать два года он повёл себя как невоспитанный школьник… Эх, ещё тогда надо было заподозрить, что это всё связь с истинным играет, подбивая на несвойственные поступки ради того, чтобы получить хоть капельку его драгоценного внимания! Наконец распрощавшись с гостеприимными Макаровыми, они вышли на площадку и потихоньку побрели к лестнице — после сытного обеда торопиться не хотелось, да и куда им спешить? Оказавшись вдали от ребятни, Арсений вновь был настигнут мыслями о произошедшем на кухне. Теперь воспоминания более-менее улеглись, прояснив сознание, но от этого понятней не стали. Что из его слов Антон слышал и понимал во время выхода из погружения, а что нет? Чего на самом деле касалась его реплика, это преисполненное отторжения «Нет, я не хочу!», которое он ошибочно принял на свой счёт? К нему ли обращался маг, когда просил не уходить и говорил «Ты мне нужен», его ли искал в своём видении и не мог найти, хоть и отчаянно стремился? И почему Антон всё же пошёл на его голос? Почему заявленные в качестве надёжных якорей «помоги» и обращение по имени почти не действовали, в то время как от звучания слов любви сознание мага прояснялось? Значит ли это, что Антон хочет, чтобы его любил именно Арсений, или это просто природная потребность быть хоть для кого-нибудь любимым и нужным? Можно ли надеяться, что его ангел когда-нибудь сможет прекратить отрицать свою бисексуальность, сможет осознать, что вполне мог бы разделить жизнь с мужчиной, причём не абы каким, а конкретным клыкастым двухсотдвадцатитрёхлетним мужчиной-суккубом? Занятый своими мыслями, он почти не слушал Антона. — …вампирский десерт, — донеслось до его разума. Десерт — потому что обед уже был, вампирский — значит, кровь, а раз кровь, значит, его ангел никак не оставит затею напоить его, дурачина эдакий. Неужели Антон совсем не боится того, что может сделать с ним пьяный изголодавшийся по ласке суккуб, щедро наделённый вампирской силой? Интонация мага была довольно легкомысленной, почти игривой, — без оттенка флирта, к сожалению, — и Арсений, пропустивший мимо ушей начало предложения, наугад постарался найти подходящий ответ. — Не шути так, огонёчек. Слово за слово, и они сами не заметили, как прекратили спуск по ступеням, остановившись на площадке третьего этажа, слишком увлечённые попытками донести свою позицию. Антон напирал на то, что так будет лучше им обоим, убеждал, что очень уж хорошо знает его… Арсений порой и сам себя не знал, как же тогда его ангел может быть столь уверен в нём? Их конфликт разрешил Серый, осторожно ухватив его руку зубами и выразительно подтолкнув её в сторону мага. Вот ведь зараза, за сделанную с «крррасивой пррричёской» фотографию мстит, что ли? Ладно хоть оборотню хватило такта продолжить спуск, а не остаться здесь безмолвным зрителем. Арсений всё же нашёл в себе силы посмотреть на Антона. И пропал. Лучистые глаза мага смотрели на него с таким теплом, заботой, открытостью и благодарностью, что от одного взгляда сердце восторженно заколотилось в груди, пиная лёгкие. Да и, увидев окровавленную руку своего ангела, — это ж надо было так углубиться в свои мысли, чтобы неповторимого запаха его крови не учуять! — он просто не смог остаться в стороне: Антону же больно, а в его силах эту боль унять! Перехватив поудобней руку мага, Арсений припал к его коже, жадно ловя ртом стекающую по предплечью кровь. В висках, вторя ударам сердца, пульсировало сплошное «Не навреди!»: истощённый организм жаждал энергии, и вампкуб безумно боялся забыться, потерять контроль. Что может быть хуже, чем, очнувшись от наваждения, обнаружить рядом с собой любимого человека, смотрящего на тебя со страхом и ненавистью, и понимать, что ты это заслужил, ибо, насильно взяв его, тем самым предал и его, и себя? Страх отрезвлял, не позволял утратить над собой контроль. Собирая капли языком, Арсений постепенно чувствовал, как растёкшийся по конечностям холод из мучительного становился терпимым. Он напрягся, силясь удержать контроль над сознанием, но с удивлением обнаружил, что оно и не собиралось никуда уплывать. Да, его вело от головокружительного запаха Антона и его крови, от близости к нему, от тёплого ощущения, оставляемого взглядом мага, но в голову не лезли сумасбродные идеи, как это бывало обычно. Да, Шастуна по-прежнему хотелось прижать к стенке и зацеловать до потери пульса, но это желание оставалось в фоновом режиме, не побуждая к необдуманным действиям. Выходит, Антон и вправду знает его лучше, чем он сам? От сердца отлегло. Почувствовав облегчение, Арсений сумел расслабиться и отдаться наслаждению вкусом. Некоторые вампиры предпочитают одни виды крови другим, он же в равной мере любил их все. Но кровь Антона была чем-то особенным. Странное сочетание даваемого воздушной стихией нежного зефирного привкуса и типично огненной остроты, скорее всего, не пришлось бы по вкусу никакому другому вампиру, а ему отчего-то нравилось. Казалось, заключённый в крови огонь делится с ним своим теплом, не просто утоляя жажду, а согревая… Арсений не сразу обратил внимание на то, что в месте соприкосновения его рук с кожей мага ушёл контраст температур, что по коже пробежало тепло, заструилось по венам, придавая сил. Он продолжал вылизывать пальцы своего ангела, стараясь не просто собрать с них кровь, но сделать это, не причинив неудобств — ласково, нежно, делясь своей любовью к этой его части тела, ведь когда ещё выдастся возможность зацеловать эти прекрасные руки? Подумать только, этой ночью Антон, пусть и вынужденно, осыпа́л его лицо, шею и руки поцелуями, в то время как он изнывал от невозможности хоть как-то ответить, а теперь уже он сам ласкает длиннопалую кисть своего ангела! Лишь после тихого стона, изданного Антоном, вампкуб осознал происходящее, почувствовал его возбуждение. Жаль, они не соприкасались бёдрами, держась на некотором расстоянии друг от друга, так что желание мага ощущалось лишь благодаря чуть изменившемуся запаху и пробежавшей по телу Арсения волне тепла. Хотя, может, оно и к лучшему — от ощущения упирающегося в него стояка могло бы и вовсе крышу сорвать… Кажется, от звука собственного стона его ангел опомнился. Антон мягко отнял у него руку — не резко, не стремясь скорее прекратить недозволенное, а плавно, будто с улыбкой говоря что-то вроде «пожалуй, пока хватит». И поцеловал его. Припал в поцелуе, тут же пуская в ход язык, жадно хватая губами его губы, ничуть не смущаясь тем, что на них всё ещё оставалась его собственная кровь. За всю его жизнь так не делал ни один истинный. Аннет о его вампиризме не знала; видела, конечно, его клыки, замечала, что старость над ним не властна, но он сказал ей, что является суккубом, и она отнесла все эти признаки на счёт его нечеловеческого происхождения, совершенно не подумав о том, что её муж сродни персонажам детских страшилок. Батист знал, но морщился, находя кровопитие неэстетичным, так что Арсений никогда не пил кровь в его присутствии. Луиза и вовсе едва ли не до обморока боялась вида крови. Элдон же был совсем крохой, когда ему не посчастливилось стать свидетелем того, как обезумевший от жажды крови вампир растерзал его мать, а спустя годы та же участь постигла и его отца-охотника, так что утолять потребность своей не-мёртвой сущности при нём Арсению бы и в голову не взбрело. При Виттории вампкуб и вовсе боялся лишний раз сделать что-нибудь, что могло напомнить ей о событиях забытого ею вечера — теперь-то, после первого поцелуя с ним, она была уже принятой истинной, защищённой от любого ментального воздействия, так что он бы не смог вновь стереть ей травмирующие воспоминания. Даже всеприемлющий Манолито, без каких-либо негативных эмоций смотревший на то, как он пьёт кровь, и то требовал по окончании трапезы как следует прополоскать рот водой, без этого не соглашаясь на поцелуи — вполне разумное, кстати, требование, ведь в отличие от вампиров он не был защищён от всех передающихся через кровь заболеваний. Из всех, кого он любил, одному лишь Вольдемару не было дела до таких мелочей. Его милый мастер любил Арсения любым, целовал и желал его даже когда Арс был с ног до головы перемазан кровью, пылью, грязью и по́том. Прикрыв глаза, вампкуб грелся в ласковом огне своего мага, всей душой отдаваясь сладким поцелуям горячих губ. Он не знал, что будет дальше, всё ещё не находил ответов на свои вопросы, но здесь и сейчас, в этот момент, он был счастлив. Пусть Антон не мог ответить на его чувства, он всё равно принимал Арсения целиком, вместе с его вампиризмом, нафиг не сдавшейся магу любовью и чёрт знает чем ещё, всё равно нуждался в нём, пусть и непонятно, почему и для чего, всё равно делал для него столько, сколько Арс и от любящего-то не мог бы ожидать. Может, когда-нибудь это безграничное принятие перерастёт в любовь?***
— Наконец-то на человека стал похож, — резюмировал Антон чуть позже, когда они уже брели к дому. И тут же одёрнул себя: — Нечеловека. Блин. Прости, я не имел в виду ничего такого… Арсений улыбнулся, чуть крепче сжимая его ладонь — по инерции они так и шли за руку: отпускать первым не хотелось, а огонёчек его отчего-то прикосновение не разрывал. — Всё в порядке. Меня не задевает ни причисление к роду людскому, ни отрицание моей к нему принадлежности. Человек или нелюдь — это лишь сухая безэмоциональная характеристика, каждый сам окрашивает её тем чувством, которое испытывает. Оба слова можно произнести гордо, а можно с презрением, так что какая разница? После его слов Антон ощутимо расслабился. Видать, доводилось уже когда-то сталкиваться с обиженными на весь свет нечистями, которые видели негативный подтекст даже в словах вроде «человечность» или «гуманность», оскорблённо заявляя, что доброта, милосердие и адекватность присущи не только людям. — Что там дальше у нас по плану? — решил уточнить Арсений. На сегодня-то явно никаких мероприятий не придумано, и без того вчера приключений хватило. — По плану? Поиски Паши, — пожав плечами, отрапортовал Шастун. — У меня уже есть идея, как модифицировать ритуал поиска, но такое чувство, что в нём чего-то недостаёт. Сейчас я плохо соображаю, так что бессмысленно пока голову ломать, лучше перед сном расчётами займусь, ну и наутро ещё над ними посижу, авось пойму, какой фактор я не учёл. — Тогда, может, раз на сегодня нет особых планов, съездим за моей машиной? Мало ли, вдруг окажется, что Пашу спрятали где-то далеко? Даже твоя левитация и моя выносливость имеют свой предел, так что лучше заранее озаботиться доступностью личного транспорта, чем потом мучиться с такси, а если не повезёт, то и с междугородним автобусом. — Разумное предложение. Тем более что одного тебя я из дома боюсь выпускать, вдруг опять эти двое решат тебя убить, а завтра-послезавтра буду погружён в расчёты. Так что сейчас мохнатиков домой заведём, ключи возьмём и поедем, — одобрил Антон, всё так же не выпуская его руку из своей.***
Предлагая съездить за машиной, Арсений подразумевал такси, но, после некоторой подготовки выйдя из дома, Антон отчего-то направился к ближайшей автобусной остановке. Арсу вдруг вспомнилось, сколько раз он вот так, на автобусе, ехал куда-нибудь с юным Манолито — его прежний истинный лет до двадцати трёх опасался, что кто-нибудь из знакомых увидит его в одной машине с Арсением и поймёт, какие отношения связывают их на самом деле. Потом уже настали разгульные восьмидесятые, когда к некоторым вещам стали относиться легче, пусть и афишировать свои чувства прилюдно всё равно было не совсем безопасно, но, по крайней мере, когда в машину к мужчине садится его ровесник, можно подумать, что они друзья, коллеги, собутыльники… А вот когда юнец торопится к автомобилю, в котором его поджидает взрослый мужчина, совершенно не похожий на него и потому не могущий являться членом семьи, это уже может навести на не самые хорошие мысли. Поддавшись приступу ностальгии, Арсений и не заикнулся об идее взять такси. Ни одному из них и в голову не пришло, что час, когда большинство людей возвращается с работы — не лучшее время для поездки на автобусе. И правда, откуда же им об этом вспомнить, если Арсений последние лет тридцать пять был заядлым автомобилистом, а Антон всегда любил ходить пешком, изредка для разнообразия переходя на левитацию? Народу в автобусе набилось что кильки в банке. Хорошо хоть окна вместе с потолочным люком оказались открыты, не то они б тут сдохли от духоты, а так было хоть и тесно, но ещё вполне приемлемо. Тем более что магу ветреной стихии особенно важна хорошая циркуляция воздуха. Свободных мест не было, зато Антону удалось устроиться на небольшом пятачке у открытой форточки, опираясь спиной на простенок и соседнее с ним цельное окно. На очередной остановке Арсения чуть не унесло потоком ринувшихся на выход людей. Воспротивиться течению толпы он не мог, опасаясь ненароком не рассчитать силы и кого-нибудь покалечить, но маг вовремя пришёл ему на помощь, крепко ухватив за руку и выдернув Арса на себя. Впрочем, у Антона с соизмерением сил тоже было не ахти: то ли с резкостью рывка переборщил, то ли с физическим усилием, словом, дёрнул так, что вампкуб пролетел по инерции вперёд, практически впечатываясь в своего истинного. Вновь обретя устойчивость, Арсений попытался было отойти на комфортную для своего ангела дистанцию, но тут поток выходящих пассажиров сменился рекой входящих, и маг сам притянул его к себе, по-видимому, рассудив, что если уж из-за стремительно густеющей толпы всё равно придётся оказаться к кому-то прижатым, лучше уж этим кем-то окажется знакомый и вполне приятный вампкуб, чем какой-нибудь воняющий перегаром дядька. Всё-таки были в идее поехать на автобусе и свои плюсы: ну разве мог бы он так прижаться к любимому в такси? Губы так и норовили расплыться в довольной улыбке, но Арсений старательно удерживал на лице нейтральное выражение: всё-таки они оба заметно выше подавляющего большинства людей, так что остаются на виду даже в такой толпе. Он рад был даже болезненному толчку углом чьей-то сумочки аккурат по почке — от боли он непроизвольно охнул, подаваясь вперёд и задевая губами шею Антона, давно уже маячившую перед глазами и дразнившую невозможностью её поцеловать. — Прости, — машинально извинился Арсений, хоть это была вовсе не его вина, и получил в ответ быструю улыбку — не беспокойся, мол, клыкастик, я всё прекрасно понимаю. Они уже были в паре остановок от цели, как вдруг он ощутил задницей чьё-то прикосновение. В этом не было бы ничего такого, будь это случайным касанием, в такой толпе немудрено наткнуться рукой на чью-нибудь интимную часть тела, но тут случайностью и не пахло: пару раз коснувшись на пробу, чужая рука обнаглела и принялась вовсю оглаживать его зад. На всякий случай Арс стрельнул глазами, проверяя местоположение рук Антона. Одной рукой тот ухватился за поручень, а второй для большей устойчивости упёрся в потолок. Да и не стал бы его ангел тискаться прилюдно, тут и наедине-то максимум приобнимет или по спине погладит, не опуская руку ниже уровня талии. Поначалу Арсений лениво принимал непрошеную ласку — как ни крути, когда ты вот уже третью или четвёртую неделю лишён секса, от халявной подпитки сложно отказаться. Пылкие прикосновения незнакомца содержали в себе неприлично большое количество страсти, а потому давали неплохой приток энергии. Но когда к лапанью его ягодиц прибавилось ещё и отчётливое, ни с чем не спутать, потирание вздыбившейся от возбуждения ширинкой, Арсений не выдержал. Будут тут всякие об него удовлетворяться прямо при истинном, ага, как же! — Молодой человек позади меня, — в полный голос начал он без сколь-либо недовольных интонаций, — может, вы меня ещё и спереди пощупаете? Немая сцена. Чужие руки отдёрнулись от него, словно от огня, народ вокруг загудел и принялся оборачиваться, желая поглядеть на застигнутого врасплох извращенца. Старательно удерживая на лице выражение оскорблённой невинности, Арсений перевёл взгляд на Антона. Его ангел внимательно смотрел на него, будто спрашивая, всё ли в порядке, требуется ли его вмешательство, и вампкуб позволил себе лёгкую улыбку, показывая, что всё путём. Озабоченность во взгляде мага сменилась едва заметными искорками сдерживаемого смеха, и Арсу тоже захотелось смеяться. На ближайшей остановке незадачливый щупальщик, оказавшийся невзрачного вида мужичонкой, поспешно выскочил из автобуса, да ещё и с таким комичным выражением лица, что сил сдерживать смех не осталось. Поймав взгляд мага, Арсений показал глазами на выход, и они оба направились к дверям. Пользуясь худобой, Антон легко проскользнул через толпу входящих людей и потянул вампкуба за руку, помогая выбраться и ему. Лишь потом, когда автобус уехал, шумно хлопнув дверью напоследок, они наконец позволили себе рассмеяться. — Нет, ну ты видел его лицо? — риторически спросил Антон, чуть ли не пополам сгибаясь от хохота. — Ебать, это ж надо было из кучи народа выбрать именно, блять, суккуба! От заразительного смеха своего ангела Арса ещё больше тянуло ржать — не смеяться даже, а именно что ржать, так сильно, что и слова-то промеж хохота не втиснуть. — С тобой, блять, не соскучишься. Где угодно на свою задницу приключения найдёшь, — задыхаясь от смеха выпалил Шастун. Вдоволь отсмеявшись, они направились в сторону рощи, до которой оставалось ещё чуть больше одной остановки. Антон, пребывая в хорошем расположении духа, принялся рассказывать очередную байку, слушая которую, Арсений всё равно размышлял о своём. Тогда, в автобусе, его и впрямь на мгновенье опалило смутной безотчётной ревностью? Или показалось?