***
Негромкий перестук копыт по каменистой горной дороге убаюкивал изрядно измотанного Арсения — это другие вампиры не спят, а ему сон всё-таки необходим. Походный врач советовал ему отоспаться и лишь потом отправляться в путь, но куда там! Как можно спокойно уснуть, когда всего несколько вёрст отделяют тебя от дома, где тебя любят и ждут? Байка, гнедая лошадь местной, черкесской породы, шла мягкой и́ноходью, и, пожалуй, он мог бы даже вздремнуть в седле, благо окрестности были безопасны и вдобавок хорошо знакомы как ему, так и самой лошади. Но сердце билось едва ли не в такт частым сдвоенным ударам копыт: ещё чуть-чуть, и он обогнёт Плешивого Ежа, как его сослуживцы прозвали между собой эту гору, и увидит здание госпиталя, ставшее ему домом, почувствует на себе взгляд таких родных глаз… Пока лишь взгляд, быть может, ещё пара сдержанных слов — при свете дня; но как только на горы опустится муаровый бархат звёздной летней ночи, наступит пора жадных прикосновений истосковавшихся друг по другу любовников. Они не виделись всего-то седми́цу, пустяк, казалось бы, бывало ведь и дольше, но любая разлука с любимым давалась суккубу особо тяжело. Вынужденный как-то выживать без столь необходимых ему согревающих прикосновений прохладных пальцев, он пил кровь чаще обычного, поневоле пьянея, а накануне боя, дабы сохранить трезвую голову, находил себе кого-нибудь «для согрева постели», как деликатно называл это Вольдемар. Арсению всякий раз было мерзко идти на эти вынужденные измены, суккубам безумно тяжело любить одного, а спать с кем-то другим, но иного выхода не было. Пить кровь перед битвой, вступать в бой с помутившимся от опьянения рассудком — самоубийство, а хранить верность своему милому мастеру значило обречь его на медленную и мучительную гибель. Они и без того пошли против природы, один — наполовину обратив суккуба, что всегда считалось невозможным, второй — полюбив не по указке истинности, а по выбору собственного сердца. Неправильные, невозможные, созданные не друг для друга, почему-то вдвоём они чувствовали себя как никогда цельными, будто обретшими нечто давно утерянное, что и не чаяли найти. В груди всё пело. Сейчас, сейчас из-за поворота покажется знакомая череда укреплений, среди которых нежно-жёлтым, будто пушистый цыплёнок, пятном возвышается двухэтажное здание госпиталя, уже скоро он увидит место, где началась его новая, лучшая жизнь! Вот, вот он, долгожданный поворот! В один миг внутри всё оборвалось. На месте привычного строения виднелась лишь груда почерневших обломков. Рванув поводья, он пустил лошадь карьером, не помня себя от беспокойства. Не заметил даже, как проскочил часовых — то ли притормозил, чтобы назваться по всем правилам, то ли вовсе не сбавил ходу, беспрепятственно пропущенный не то за счёт не-горского внешнего вида и военной формы, не то в силу непроизвольно включившегося гламора и чар. Помнил лишь, как соскочил с взмыленной лошади у самых руин, едва не попав под её же копыта, ухватил первого подвернувшегося человека за грудки́: — Что произошло? — Артиллерийский обстрел трофейными орудиями два дня тому, ваше высокобла… — начал было тот, но Арсений оборвал штабс-капитана на полуслове: — Потери? — Дюжина больных и семнадцать служивых убиты, ещё с два десятка ранены. Было б и больше, да только полковой доктор вовремя вынес тех, кто сам из рушащегося здания выбраться не мог. Пять раз в шатающиеся руины кидался, десятерых вытащил! Сердце сжалось от нежной гордости за возлюбленного. Вольдемар, обыкновенно сентиментальный и уступчивый, в по-настоящему важных вещах проявлял скрытую в его мягкой сущности стальную твёрдость. Вот оно, настоящее благородство, пусть он и вовсе из простых земледельцев родом, но разве кровь определяет, кто мы есть? — А как в шестой кинулся, так и сложился лазарет наш вовнутрь. Стены-то старые, шаткие. Эх, такого доктора потеряли! Арсений замер, омертвел, с трудом осознавая действительность. Тяжёлые свинцовые накладки, которые он по совету Вольдемара закреплял под одеждой на спине и груди, оберегая общую для вампиров и людей уязвимость, будто сжали его сердце холодными тисками. Он слушал словоохотливого штабс-капитана, едва разбирая речь — всё слышалось будто через подушку, лишь отдельные фразы доносились сквозь звенящую в ушах тишину болезненными ударами черкесских кинжалов: граната, осколки, бомба, брандcку́гель, пожар… Всё смешалось в голове, лишь набатом било осознание. Его любимого. Больше. Нет. Завыть бы диким зверем, броситься разбирать груду покрытых гарью кирпичей, в кровь сбивая пальцы в тщетной надежде отыскать под завалом своего возлюбленного — раненого, бездыханного, но по-вампирски живого… Но нет, шансов выжить у него не было: если не осколками посекло, так при взрыве разорвало, а если и этой участи миновал, то оглушило, обломками завалило, а потом дотла сожгло беспощадным пламенем. Кинуться бы на гроб, будто обезумевшая от горя безутешная вдовушка, взвыть в голос, причитая об утрате своей любви, вцепиться бы в безнадёжно остывшее родное тело, да только ни гроба, ни тела, ни права на горе. Только и можно, что сжать кулаки, до глубоких кровавых отметин вонзая ногти в собственные ладони, отчеканить сдержанно «Он был мне близким другом», получив в ответ блеклое «Соболезную», да застыть неподвижной статуей, подавившись застрявшим в горле безмолвным криком. Какое-то движение привлекло его внимание, слуха достигло скорбное «Он хотел бы, чтобы это досталось вам», в руку скользнуло что-то маленькое, слегка оцарапав подушечку пальца. Сжав предмет в пальцах, он поднёс ладонь к глазам, отчего-то сухим, хотя глубоко внутри кипели непролитые слёзы, и не удержался от вскрика. В его пальцах покачивался знакомый браслет с клыком.…
Проснувшись, Арсений ещё долго не мог прийти в себя. Ему нечасто снились кошмары, детально повторяющие то, что происходило с ним наяву. Он не любил вспоминать о том, как потерял каждого, кого любил, но пропитанные болью образы давних событий порой являлись ему во снах, однако даже в этих тяжёлых видениях оставленное далеко позади прошлое ни разу ещё не переплеталось со страхами настоящего. И вроде надо бы успокоиться: вот он, Антон, сопит себе мирно, прижав к груди его, вампкуба, руку, будто ребёнок мягкую игрушку. Живой, здоровый, никаким образом не способный переместиться вдруг на Кавказ, да ещё и в начало девятнадцатого века, да ещё и заменить собою другого его почти-бессмертного возлюбленного. И всё, казалось бы, объяснимо: извечный страх потерять едва обретённое счастье, распалённый опасной профессией Антона и наличием постоянной угрозы со стороны неизвестного заклятого врага, да ещё кучка повседневных стрессов, расшатывающих нервы. Вдобавок Антон, опьянённый вчерашними чувственными изысканиями, напрочь забыл убрать с кровати свой браслет, и клык действительно немножко оцарапал острым кончиком Арсов палец, тем самым из яви просочившись и в сон, но всё одно на душе оставалось неспокойно. Каким-то чудом Арсений всё же сумел вновь заснуть, но легче от этого не стало: ворочался, вздрагивал, просыпаясь от ощущения падения, вновь забывался беспокойным сном… Неудивительно, что после вчерашнего балансирования на бритвенно-острой кромке между желанием и доводами разума, очередной торопливой разрядки в ванной и последовавшего сна, обернувшегося кошмаром из былого горя и самых сокровенных страхов, наутро Арсений чувствовал себя измученным и разбитым. Ещё и впервые со времени обмена у него замёрзли кончики пальцев — видно, первый предвестник постепенно возвращающейся к нему суккубьести. Руки Антона, впрочем, были гораздо холоднее, отчего во время утренних поцелуев, неизменно сопровождающихся объятьями, поглаживаниями и прочими подобными ласками, Арсения ещё сильнее накрывало непрошеным осознанием сходства прикосновений с Вольдемаровыми. Похоже, это утро мало для кого было добрым — целитель тоже был не в духе, ещё более резкий и въедливый, чем обычно. За завтраком Арсений проглотил столько его колкостей, что мог бы за еду и не браться — и без того наелся досыта. Вампкуб держался как мог, невольно ставя себе в пример Вольдемара, нажившего за три века достаточно мудрости, чтобы кротко и смиренно претерпевать чужие придирки, при этом не принимая их на свой счёт, и Антона, который с завидным пофигизмом уминал подслащённую ягодами овсянку, безропотно снося сколь угодно похабные высказывания в свой адрес. Сколько верёвку ни вить, а концу быть. Арсений пропускал мимо ушей остроты, всё больше похожие на попытки оскорбить одного конкретного вампкуба, стоически терпел гадости в адрес своего возлюбленного, сдерживая яростно полыхающее в венах пламя, но когда в ответ на деликатную просьбу не скрежетать ножками стула по полу, озвученную безукоризненно вежливым тоном, услышал брошенное эдак свысока «Детей своих воспитывать будешь», не выдержал. Слишком уж болезненно эта безобидная с виду фраза напомнила ему, что его сын и дочь давно мертвы, а семейного счастья с Антоном ему не светит. Встав из-за стола, он молча удалился в спальню. Безумно хотелось разбить тарелку с горячей кашей о голову этого невоспитанного менталиста, но, титаническим усилием воли преодолев это искушение, равно как и сотню других, он каким-то чудом дошёл до спальни, ничего не сломав и никого не покалечив. Разве что дверью со злости хлопнул, под конец не сдержавшись. Арсений чувствовал себя загнанным зверем: снаружи, за пределами безопасной квартиры — неведомый враг, жаждущий их смерти; внутри — этот чёрт носатый, невесть как ставший побратимом его ангела. И ладно бы только он — в конце концов, вампкуб мог бы голыми руками скрутить этого водника в бараний рог. Нет, от самых сложных испытаний не сбежать, потому что они всегда с тобой. Соблазны, страхи, горечь прошлых потерь… Всё это — часть его самого, его опыт, его извечный багаж, а от самого себя никуда не деться. Его ушей достиг далёкий звук родного голоса — должно быть, он хлопнул дверью так сильно, что та, ударившись, отскочила обратно, так толком и не закрывшись, а потому не активировав звукоизолирующий контур. — Ель, — коротко позвал Антон менталиста, каким-то чудом умудрившись вложить в столь мягкие звуки хлёсткость плети и холод антарктического бурана. В ответ целитель лишь хмыкнул. Арсений не мог этого ни видеть, ни слышать, но явственно ощущал, что Елик скептически изогнул и приподнял бровь. — Когда в следующий раз захочешь сказать что-то Арсу, не забывай, что ты на его территории, — с нажимом проговорил Антон, судя по звуку, вставая из-за стола. — То, что было мне домом, ты видел, когда ходил к Диме — пепелище этажом ниже. Арсений очень выручил меня, предоставив поддержку и не просто крышу над головой, но место, которое я и вправду могу назвать своим домом, — на этом месте голос его ангела чуть смягчился, но тут же построжел: — Однако он не нанимался терпеть выходки моих гостей. Я очень ценю твою помощь и не имею ничего против того, чтобы ты ехидничал в мой адрес, но будь добр уважительно относиться к Арсению. Прекращай оправдывать свой говняный характер болью в застарелой ране. Свои раны есть у всех, моральные или физические, но это не повод причинять боль окружающим.…
— Прости, — едва слышно прошептал его ангел, присаживаясь рядом с ним на край кровати и обнимая так, будто боялся спугнуть или встретить сопротивление. — Кого? — зачем-то спросил Арсений, решив, что Антон пришёл просить прощения за своего бессовестного товарища. — Меня, — отрывисто выдохнул маг, утыкаясь ему в плечо горячим лбом. — Тебя-то за что, огонёчек? — невольно фыркнул вампкуб, машинально поглаживая его по волосам. Антон тяжело вздохнул, и, помедлив, пояснил: — Я должен был вмешаться, но протупил. В ответ Арс лишь безмолвно поцеловал родную русую макушку. Смысла что-то говорить он не видел, равно как и вины Антона в произошедшем. Нахальный целитель виноват в несдержанности и хамстве, сам вампкуб — в том, что позволил словам чужого, по сути, человека так себя зацепить. А вот за его ангелом никакой вины не было. Антон прильнул к нему, как ребёнок, и глядя на него, Арсений не мог сдержать улыбку. И чего его угораздило так распереживаться из-за отсутствия семейных перспектив? Они уже семья. Странная и кособокая, как сколоченная некогда его младшим братом трёхногая табуретка, но семья. Двое былых незнакомцев, ставшие друг другу родными и до невозможности близкими. — Спасибо, — после долгого молчания шепнул вампир, крепче обнимая своего огонёчка. — Ты слышал, — утвердительно пробубнил Антон ему в ключицу, прижимаясь ближе. — Дверь не захлопнулась, — повёл свободным плечом Арсений. — Вампирский слух не даёт возможности не слышать. — Я помню, клыкастик. Ещё до того, как заговорить с ним, я понял, что слышу твоё дыхание, а значит, и ты всё слышишь. Но мне от тебя скрывать нечего.***
Хлопнувшая входная дверь возвестила об уходе водника. — Вот так бы сразу, — усмехнулся Антон, откидываясь всем корпусом на кровать, чтобы от души потянуться. — Сейчас прогуляется, искупнётся в первом попавшемся фонтане и вернётся уже в нормальном настроении. — Он же вроде не десантник, чтоб второго августа в фонтанах купаться да бутылки о голову разбивать, — заметил Арсений, тут же представляя этого лощёного хмыря одетым в тельняшку, военную форму и голубой берет. Зрелище получалось уморительное, воображаемый Елик из-за вопиюще невоенной причёски и переделанной на модный лад одежды походил скорее на чрезмерно манерного гея, наивно попытавшегося замаскироваться, чтобы не быть битым, но претерпевшего сокрушительное фиаско. — Десантник? — рассеянно переспросил маг, удивлённо поднимая брови. — А, точно, день ВДВ… Нет, Елик в любой день в году горазд купаться. Водник же, как ни крути. Арс, ложись рядышком, поваляемся в тишине, пока есть такая возможность. А то скоро все наши соберутся, и уже не до того будет. Улыбнувшись, Арсений прилёг рядом, приобнимая любимого, наслаждаясь уютной тишиной и покоем.…
Вскоре притихшая было квартира наполнилась звуками. Сначала ввалились гости из Серёжиного полуподвала — капитан Махно, маг-ликантроп и сам гном-оборотень, в кои-то веки в гуманоидном обличье, почему-то босой и с голым торсом, в мешковатых широченных шароварах и накинутом на плечи пледе. Все трое не пришли, а именно что ввалились: едва зайдя внутрь, худощавый маг споткнулся о предусмотрительно оставленные в коридоре гостевые тапочки, налетел на Матвиенко, сшибая его с ног, и уже вдвоём оборотни упали на каким-то чудом устоявшего капитана. С учётом того, что в руках у каждого из троицы были пакеты с покупками из ближайшего супермаркета, грохоту было немало. — Вот поэтому я всегда ношу яйца и всякую бьющуюся тару, закрепляя всё это внутри каркаса из дубовых щитов, — флегматично пробормотал капитан, помогая ребятам встать. Собрав раскатившиеся по полу яблоки и прочие выпавшие из пакетов покупки, все трое прошли на кухню, чтобы разложить по местам принесённые продукты и убрать скоропортящиеся в холодильник, и буквально через минуту после того, как прихожая опустела, в ней снова появились очередные гости. Точнее, сначала до чуткого вампирского слуха донеслось проворачивание ключа в замке, дёрганье закрытой двери, снова звук ключа и наконец-то лёгкие шаги воздушницы — предыдущие визитёры забыли замкнуть за собой, отвлечённые падением и вознёй с покупками, а Кристина, думая, что дверь заперта, и не зная, в какую сторону нужно провернуть ключ, чтобы открыть дверь, наоборот её закрыла. Шуршание пакета, негромкое хлопанье пары лёгких тапочек, которые девушка, вполне закономерно предположив, что гостевой обуви на всех не хватит, принесла с собой, и произнесённое вполголоса неуверенное «Арсений?». — Он вас услышал, сейчас подойдёт, — вклинился звонкий голосок Ляси. Напоследок поцеловав своего огонёчка в висок, Арсений нехотя встал с кровати: раз зовут — надо идти. Тем более что в этот раз отхватить метлой ему явно не грозило. — Доброе утро, — поприветствовал он сестру своего истинного, совершенно не понимая, чего от неё ожидать и зачем он ей вдруг понадобился. — Я хотела извиниться. Ну, за вчерашнее, — девушка виновато вскинула на него голубовато-зелёные глаза, так знакомо и так по-шастунски, что даже если бы он не знал об их родстве, то сейчас точно бы догадался. — Ничего страшного, — улыбнулся в ответ Арсений, — я всё понимаю. Это ваш, сугубо шастунский, способ приветствия вампиров. Помнится, в день нашего знакомства Антон меня и вовсе шваброй тополиной огрел. Экс-Шастун, а ныне мадам Отставнова, удивлённо округлила глаза и тут же, не удержавшись, рассмеялась, видимо, представив эту картину. — Пройдёмте в гостиную, что без толку стоять в коридоре? — предложил вампкуб. Пожалуй, из всех незваных гостей он был по-настоящему рад видеть именно её, сестру своего ангела. — Арсений, — строго произнесла она, нахмуривая брови, — мы уже столько знакомы, уже чуть ли не родня, а до сих пор на вы? Непорядок. — Непорядок, — машинально повторил он, соглашаясь. Просияв, Кристина повисла у него на шее. — Арс, я так рада, что ты на меня не злишься! Немного огорошенный столь бурной реакцией, Арсений деликатно приобнял её в ответ. — Тин, долго мне ещё тут… — одновременно с открыванием незапертой двери произнёс знакомый голос, и взгляду явился рыжеволосый свояк, — околачиваться? Под взглядом его свинцово-серых глаз Арсению впервые за долгое время стало неловко. Со стороны это наверняка смотрелось провокационно: привлекательный суккуб в одном халате обнимает чужую жену на глазах у её мужа. Он даже испугался было, что сейчас разразится гроза, причём в самом что ни на есть буквальном смысле, ведь, если Арс правильно запомнил, стихиями Кристининого мужа были воздух и электричество… Обошлось. Отставнов как ни в чём не бывало улыбнулся, подождал, пока любимая жёнушка отлипнет от вампкуба, чмокнул её в щёку, пожал руку Арсу, поблагодарив за подаренный им отдых на Канарах, переобулся в точно так же принесённые с собой тапки и прошаркал в гостиную. Арсений потёр переносицу, пытаясь понять, то ли рыжий лишён чувства ревности, то ли абсолютно доверяет своей возлюбленной, то ли попросту понимает, что вампкубу никто, кроме Антона, не нужен. Заходя в спальню, чтобы переодеться в повседневную одежду, а не расхаживать при гостях в неглиже, Арсений чуть не столкнулся в дверях с выходящим Антоном. — Тих-ха! — выдохнул его истинный, придержав его за плечи. — Арс, ты в порядке? — В полном, ангел мой, — улыбнулся в ответ вампкуб. — Просто немного сбит с толку всей этой кутерьмой и пытаюсь морально подготовиться к грядущему вавилонскому столпотворению. Спустя пять минут они уже сидели на диване рядом с четой Отставновых и примостившимся на стуле тёзкой свояка — Женей-оборотнем. Маги оживлённо болтали, обмениваясь новостями, при этом Антон преспокойно держал его за руку, отчего Арсению казалось, будто он попал в какую-то другую реальность. Подумать только, меньше месяца назад, четвёртого июля, они ходили вдвоём в театр, за весь вечер соприкоснувшись хорошо если раза три, и на обратном пути маг сообщил, что расстался с его прапраправнучкой… Если бы в тот вечер кто-нибудь сказал бы Арсу, что спустя всего несколько недель его истинный вот так вот легко и без напряга будет держать его за руку, — при всех, на глазах у боевых товарищей и родной сестры! — Арсений бы не поверил. Вновь послышалось бряцанье ключей, и вскоре в арочном проёме появились двое коренастых магов — мастер-артефактор и боевик по прозвищу Чех, внешне более похожий, впрочем, на белоруса. — Хай, — с забавной придурочно-мультяшной интонацией поздоровался Чех-белорус. — Там к вам какой-то Илья пришёл, на лестничной площадке ждёт, — сообщил его востроносый родственник. — Русобородый здоровяк словно из русской народной сказки или невысокий и круглолицый «юноша бледный со взором горящим»? — подал голос Шастун. — Скорее второе, — с небольшой заминкой ответил артефактор. Ну да, это для Антона, как, впрочем, и Арсения, Илюша был невысоким, а эти двое магов едва ли сильно отличались от Соболевского в плане роста. Антон разжал пальцы, мимолётно погладив Арсения по предплечью, прежде чем отпустить его руку. — Значит, Арс, это твой гость. Помнишь, как провести сквозь защиту? — Помню, огонёчек, — улыбнулся вампкуб. — Прикосновение и устное приглашение. Идя к двери, он всё гадал, что за причина заставила Илюшу вдруг заявиться к нему. Обычно они связывались при помощи посредников: когда-то давно строчили друг другу письма, позже давали телеграммы, совершали звонки, отправляли SMS и e-mail, печатали сообщения в различных мессенджерах… Что поделать, в суккубий период активного поиска, длящийся до обретения очередного истинного, личные встречи были им противопоказаны. Воспитанник и экс-любовник прекрасно знал его домашний адрес, хотя бы уже потому, что он был указан в контракте на ежемесячные поставки крови, а у Ильи, как у главы местного клана, был полный доступ ко всей вампирской документации. Соболевский знал его адрес, но за прошедшие годы ни разу им не воспользовался, не желая случайно растравить наконец-то затягивающиеся сердечные раны. Что же должно было случиться, чтобы он нарушил устоявшееся меж ними обыкновение? Арсений открыл дверь. — Арс, ты… — шагнул было к нему Илюша, но был остановлен выставленной вперёд ладонью. — Стой, тут магическая защита, — предупредил его вампкуб, — просто так не войти. Дай мне руку. Чуть помедлив, Илья протянул ему ладонь, и Арсений, отчётливо проговорив «Будь моим гостем», втянул его внутрь, не разрывая рукопожатия — точь-в-точь как Антон вчера пропускал друзей в защищённый дом. — С чего такие меры предосторожности? — полюбопытствовал вампир. Арсений испытал облегчение, осознав, что от его каменно-прохладной руки по телу не расползлось тепло. То ли начавшей возвращаться суккубьести было ещё слишком мало, чтобы что-то почувствовать, то ли воспитанник и впрямь наконец-то перегорел к нему — не понять. — Долгая история, — пожал плечами вампкуб, прикидывая, куда можно завести гостя для приватного разговора. Кухня не годилась, её, как и расположенную в том же помещении столовую зону, от гостиной отделяли не двери, а пустые проёмы, то бишь никакой звукоизоляции. Можно было бы воспользоваться кабинетом, вот только шустрые маги, прикинув общее количество членов компании, перетащили все имевшиеся в доме стулья в гостиную, так что присесть в кабинете можно разве что на стол — как-то не комильфо. Ещё одна комната, которую Арсений когда-то давно надеялся сделать детской, за ненадобностью пустовала, так что в ней тоже было проблематично устроиться для разговора. Оставалась лишь спальня, куда был заказан вход всем прочим гостям, а потому красующийся под окном пуфик не перекочевал в гостиную. Конечно, это не лучшее место для беседы с бывшим любовником, но теперь, когда они оба состоят в отношениях каждый со своим человеком, вполне можно закрыть глаза на подобные нюансы. — Собственно, я почему к тебе пришёл-то… — начал было Соболевский, но вампкуб его остановил, выразительно округлив глаза и прижав палец к своим губам. Его неофит — как дети всегда остаются для своих родителей детьми, так и неофит для обратившего его мастера навечно останется неофитом, сколько бы веков ни прошло с тех пор — послушно замолчал. Жестом пригласив следовать за собой, Арсений прошёл в арку и быстрым шагом провёл Илью через гостиную наискось к двери в спальню, краем глаза отметив, что его ангелочек приветливо кивнул новоприбывшему, не отвлекаясь, впрочем, от беседы с товарищами. Заведя воспитанника внутрь, вампкуб плотно закрыл за собой дверь и подтащил пуфик поближе, в то время как сам привычно сел на край кровати. — Что за дело тебя ко мне привело? — наконец позволил себе полюбопытствовать Арсений. — А что, я не могу прийти к своему мастеру и другу просто так? — хитро улыбнулся Соболевский. — Теперь — можешь, — пожал плечами суккуб, акцентируя первое слово. — Однако не в твоём духе наносить визиты без предварительного согласования даты и времени. — Ну да, ну да, аристократу не подобает… — поддакнул Соболевский, ёрзая на пуфике. — Но в особо важных случаях этим правилом можно и пренебречь. Арсений внутренне напрягся. На сердце будто похолодело. — Что-то случилось? Тебе нужна помощь? — с тревогой спросил он. — Насколько я понял, это у тебя что-то случилось и помощь нужна как раз таки тебе, — с нажимом ответствовал Илья. Суккуб недоумённо вскинул брови. — С чего ты взял? Тяжело вздохнув, Соболевский принялся за рассказ. — Есть у меня один, — Арсению мигом вспомнилось скрипучее Шастово «есть у меня один могильничек», и он закусил губу, чтобы не рассмеяться, — курьер, Виталиком зовут. Трусоватый, а потому разносящий заказы лишь самым благонадёжным из владык ночи, зато смекалистый и шустрый. Понятия не имею, каким образом он вообще к нам прибился, если так боится, и почему до сих пор не оставил работу, не попросил стереть ему воспоминания обо всём, что с нами связано. Меня он тоже боится, разница лишь в том, что остальные пугают его как монстры, а я — как строгий босс. Обычно этот самый Виталик получает задания прямиком от моего Ромы, и если уж ему доводится идти мимо моего кабинета, старается прошмыгнуть как мышь. Но странное дело: сегодня утром он, весь белый и трясущийся от страха, постучал в дверь, зашёл, даже не дожидаясь приглашения, и выпалил, что у некоего Арсения Васильевича Попова, судя по всему, большие проблемы. Заикаясь и запинаясь, он вещал что-то про грозных магов, здоровенных зубастых зверюг и не пойми какое осадное положение. Арсений улыбнулся. Похоже, Виталик впервые ничего не преувеличил — его ангел и вправду грозный маг, а Серый и впрямь на диво велик и зубаст. Да и с осадным положением почти в точку: пусть их пока никто не осаждал, однако в одиночку покидать пределы квартиры всё-таки небезопасно — кто ж знает, что ещё собирается устроить им злодей? — А теперь, решив проверить ситуацию лично, я вижу кучу непонятных людей в твоём доме, с которыми ты вовсе не спешишь меня знакомить, что само по себе подозрительно, — подытожил Илья. — Арс, у тебя проблемы? Я могу чем-то помочь? — Всё в порядке, Илюш, — солгал Арсений своему первому и единственному неофиту, удерживая на лице безмятежное выражение и почти веря в свою ложь. В какой-то мере ведь всё и впрямь в порядке, да? Всё-таки он жив и здоров, Антон с ним рядом, всё хорошо… Если забыть о нависающей дамокловым мечом каждодневной угрозе. — Антон расследует одно сложное и запутанное дело, вот и собрал для мозгового штурма своих товарищей по прошлой работе и наших общих друзей, только и всего. Виталик, как обычно, приукрасил — у страха глаза велики. Соболевский ощутимо расслабился, и на вампкуба накатило раскаянье пополам с облегчением. Врать тому, кого всегда считал членом семьи, неприятно и тяжело, но нужно. Пусть хоть Илюшу вся эта катавасия обойдёт стороной, пусть хоть он, как и Ирочка, останется вне угрозы. — Кстати, поздравляю с падением неприступной твердыни твоего истинного, — устроившись поудобней, улыбнулся Илья. В первый миг Арсений не сообразил, о чём это он, а потом понял: сейчас от него пахло прикосновениями Антона, да и кровать источала аромат тела его ангела. В прошлую их встречу, тогда, в Бладлайне, их с Антоном запахи почти не смешивались, ведь в то время они почти не касались друг друга, если не считать снятия серебряных побрякушек и надевания сенаржена. — Не с чем, Илюш, — горько усмехнулся в ответ вампкуб. Не хотелось продолжать держать маску «всё хорошо, прекрасная маркиза», не хотелось ещё раз обманывать близкого друга. — Как это не с чем? — удивился Соболевский, выразительно показывая взглядом на кровать, на разложенные по второй тумбочке вещи Антона, на прислонённую к её боку сумку, на небрежно брошенную на комод толстовку. — Вы пропахли друг другом так, как могут только любовники. И, судя по тому, что живёте вместе, у вас уже всё более чем серьёзно. — Мы почти месяц живём вместе, потому что у Антона сгорела квартира, а остальные друзья не могли его приютить. Раньше он спал на диване в гостиной, сюда перебрался лишь потому, что кое-кому из друзей потребовалось это спальное место, — ответил Арсений, тщательно выверяя голос: не хватало ещё, чтобы интонация дрогнула, выдавая, как сильно ранит его такое положение дел! Круглолицый вампир качнул головой, несогласный с его словами. — Арс, помнишь, в детстве я боялся грозы? Конечно, Арсений помнил. Как тут не помнить? Обычно дети боятся грозы лишь в силу громового грохота, ослепляющих вспышек и знания о том, что удар молнии по меньшей мере болезнен, а то и смертелен. Илюша же боялся грозы совсем по иной причине: в ту ночь, когда за его отцом пришли вооружённые люди, в ночь, когда им с матерью пришлось тайно бежать через чёрный ход, захватив с собой лишь шкатулку с ассигнациями и драгоценностями да пару смен одежды, бушевала гроза. Соболевский тем временем продолжал, не дожидаясь ответа на риторический вопрос: — Помнишь, ты всегда безошибочно угадывал, в чью постель, Алискину или вашу с Луисом, я залез на этот раз, чтобы не трястись от страха в одиночестве? Помнишь, как я всякий раз удивлялся, не понимая, откуда ты всё настолько точно знаешь, ведь ты не каждую ночь проводил дома и попросту не мог видеть, в какую из спален я направился, а к утру я возвращался в собственную кровать. Тогда ты смеялся и говорил, что твой вампирский нос не обманешь, а я не понимал, как так, ведь мне казалось, будто ни я, ни постель не имеем запаха. Так вот, мне давно уже не восемь лет, я уже девяносто два года как вампир, и мой вампирский нос не обманешь, — подытожил Илья. — Не надо «щадить мои нежные чувства», тогда в клубе я понял, что впервые за эти сто лет не испытываю к тебе ничего, кроме благодарности и дружбы, я счастлив с Ромой, так что можешь смело сказать мне правду. — Правду… — повторил за ним Арсений, усмехаясь ещё горше. — Так вот она, правда. Мы спим в одной постели. Одетыми. Мы целуемся несколько раз в день, как по расписанию, будто приём пищи — и то лишь потому, что из-за сложившихся обстоятельств я не могу себе позволить водить в дом одноночек. Антон заботится обо мне, но с его стороны это лишь дружба. Близкая, тесная, чуть странноватая — но дружба. Мой ангел меня не любит, мой ангел меня не хочет. Эти безумно болезненные слова об отсутствии любви и желания Арсений каким-то чудом умудрился произнести так легко, будто говорил о погоде. За такую игру Викентий Анатольевич, наёмный режиссёр отцовского крепостного театра, сейчас бы аплодировал ему стоя, изредка прерываясь, чтобы утереть слёзы гордости. Соболевский вытаращил на него глаза. — Как можно тебя — такого красивого, такого притягательного даже без гламора и чар, такого тебя — и не хотеть? Он же не слепой, не глухой, не парализованный. Как?! Он что, не видел, как ты выглядишь и сколь пластично и грациозно двигаешься, не слышал, какой у тебя мелодичный и соблазнительный голос, не ощущал ладонями, какая у тебя нежная кожа, какое упругое тело, как восхитительно ты выгибаешься от страсти?! — под конец Илюша уже чуть ли не кричал от недоуменного возмущения, и вампкуб порадовался, что благодаря магической заглушке их сейчас не может услышать ни Антон, ни прочие воздушники в лице сестры и зятя его истинного. Арсений лишь пожал плечами. Риторические вопросы не требуют ответа, а даже если б и требовали, что можно сказать? Всё Антон видел-слышал-чувствовал, а толку? Илюша сделал глубокий вдох и шумно выдохнул. Обычные вампиры набирают в лёгкие воздух лишь затем, чтобы что-то произнести, однако вот такой холостой вдох-выдох позволяет взять паузу, чтобы обрести утраченный контроль над голосом. Впрочем, спокойствия это ему не принесло: судя по резко расширившимся глазам, главе вампирского клана пришла в голову какая-то тревожащая мысль. — Дяяядю Витю мне в опекуны, чтоб ему в могиле чихалось и кашлялось! — оторопело протянул Соболевский. Своего предыдущего попечителя, дальнего родственника, взявшего над ним опеку после скоропостижной смерти матери, Илья поминал исключительно в ругательствах, и то лишь когда был крайне чем-либо поражён — старый маразматик имел все возможности для достойной жизни, однако успешно их все похерил, выглядел как заправский клошар и совсем не заботился о мальчишке, заставляя наследника старинного рода просить милостыню и воровать. — Давно сгнившие кости чихать не могут, — произнёс Арсений, чувствуя необходимость хоть как-то ответить, чтобы давний друг наконец вышел из ступора и объяснил, что же его так впечатлило. — Арс, как ты ещё держишься в таких-то условиях?! — с болью воскликнул Илюша, и впервые за много лет вампкуб ощутил, будто былой воспитанник сам стал его опекуном. — Месяц совсем без секса, с твоими-то повышенными потребностями — это же концлагерь какой-то! — Всё не так плохо, — мягко возразил суккуб, вспоминая нежные и горячие поцелуи своего ангела, заботливые прикосновения, регулярные объятия, полыхающие исцеляющим светом ладони, извечную готовность любой ценой спасти его, лишний раз подтверждённую состоявшимся не так давно обменом… Соболевский скептически прищурился. — Ага. Всё ещё хуже, — мрачно согласился он. — Ты ж такими темпами коньки отбросишь! Мне что, скрутить его, нашпиговать виагрой и под дулом пистолета заставить с тобой переспать? — Обойдёмся без этого, — холодно отрезал вампкуб. Илюша, конечно, предлагает не совсем всерьёз, да и хочет как лучше, но он, Арсений, сам разберётся. В конце концов, Соболевский всегда был склонен излишне драматизировать. До обмена же он как-то прожил? Пусть тело не пылало от того изобилия энергии, что даёт любовь истинного или хотя бы секс, однако регулярные поцелуи давали за сутки столько же сил, как и контакт с одноночкой. — Я в порядке, Илюш, правда в порядке. Не поверив этому заявлению, вампир привычным жестом взял его ладонь в свою, проверяя температуру пальцев. В тот же миг раздался быстрый стук и дверь распахнулась, являя их взорам Антона. Второй раз за день Арсений почувствовал себя без вины виноватым, только если в прошлый раз он был скорее в роли невольного «любовника», то теперь ему выпало амплуа «изменщика», даром что в обоих случаях у него и в мыслях не было ничего такого. Он тщетно попытался выдернуть руку из крепкой хватки ледяных пальцев Ильи, но куда там! При виде сей сцены Антон высоко поднял брови, но никак происходящее не прокомментировал. — Прошу прощенья, что помешал. Мне бы единорожью пыль из сумки взять для Кристинкиных зелий, — деликатно произнёс он, взмахом руки указывая на сумку, единственный проход к которой перекрывали их руки. — Илюш, ты уже убедился, что пальцы тёплые, можешь отпустить, — мягко произнёс вампкуб, внутренне морщась: звучало не как правда, а как дурацкое оправдание пойманного на горяченьком изменщика. Странное чувство… Антону ведь прекрасно известно, что Арсению нужен только он, что только его хочется душой и телом, что истинному достаточно лишь пальцем поманить — и вампкуб будет у его ног, готовый на что угодно, лишь бы с ним. Откуда же тогда это мерзкое чувство, будто он предал своего ангела одним лишь молчаливым позволением коснуться своей руки? Одно лишь радовало — Илья наконец-то отпустил его кисть, позволяя Антону пройти. И, кажется, его воспитанник и по совместительству бывший любовник действительно оставил неуместные чувства в прошлом. Всё-таки фаворит на него хорошо влияет, Илья стал спокойней внутренне и вместе с тем живее внешне — яркий, бойкий, улыбается лёгкой такой улыбкой, какую Арсений видел у него разве что в детские годы. Вампиры молча проследили за тем, как Антон торопливо прошёл к своей сумке, присел, перебирая разномастные пузырьки в поисках нужного, и, наконец найдя, отправился на выход, по пути свободной рукой мимолётно взъерошив волосы Арса. — Говоришь, вы не в отношениях? — многозначительно поднял брови Соболевский уже после того, как за магом закрылась дверь, отчего лицо его стало ещё более детским, чем обычно. Нет, всё-таки выразительность Антоновой мимики ему не побить, как бы ни старался. — Антон… хорошо знает суккубов, и потому понимает, что от любого его прикосновения я получаю некоторый заряд энергии. Для него подобные касания — рядовое явление из разряда «мне несложно, а тебе полезно», где-то между чесанием оборотня за ушком и оказанием другу услуги в виде целительного массажа, — пояснил вампкуб, тщательно подбирая слова. — А по-моему, он приревновал. Глянул ещё так… выразительно, — ухмыльнулся Илья. Арсений был настроен скептически. — Скорей уж ему не понравилось нарушение его личного пространства, — вздохнул он. — Насколько я знаю, когда он жил у себя, гостей принимал охотно, но в спальню никого не пускал. Призраки не в счёт, им сложно воспрепятствовать. — У тебя полная гостиная магов, оборотней, ещё и призраки? Сумасшедший дом какой-то! — Ага, а ещё волхв есть, твой тёзка, кстати. Хороший парень, душевный, но эта его сила… как серебро: если недолго контактировать, нормально, а чуть передержишь — обожжёт. Соболевский поморщился. В отличие от наставника, его серебро обжигало мгновенно. — А по-моему, всё-таки ревнует, — упорствовал он. — Хоть и странно ревновать к воспитаннику. — Он знает, Илюш, — сказал вампкуб просто. — Знает, что когда-то нас связывало нечто большее. Знает обо всех, кто был мне дорог. Равно как и я знаю обо всех, кто был или остаётся с ним близок. — Он посмел травить тебе душу рассказами о своих бывших?! — тут же вскипел Соболевский, и Арсений поспешил его успокоить. — Я сам попросил его рассказать мне о них, — мягко отметил он. Илья сокрушённо покачал головой. — Сумасшедший дом какой-то, — повторил он. — И ты в нём главный пациент.…
За время дальнейшего разговора Шастун заглядывал ещё дважды. Сначала он вернулся за каким-то не то амулетом, не то деталью для артефакта, заодно перекинувшись с Арсом парой словечек, сообщив о приходе Димы с Макаром и без какого-либо стеснения обратившись к вампкубу по прозвищу. — Зовёшь его ангелом, а смотришь как на сошедшее с небес божество, — подметил Соболевский, как только дверь захлопнулась, скрывая их беседу от мага, и в голосе его слышалась едва заметная шероховатость. Арсений прекрасно понимал причину: что в детстве, что во времена их обречённой связи, что уже после он неизменно звал воспитанника лишь по имени. Одноночек он имел обыкновение звать солнышками-зайчиками или аналогичными безликими обращениями на других языках, чтобы скрыть своё нежелание запоминать имя очередного подвернувшегося ему человека — что толку захламлять память, если всего лишь за год в его постели сменится три сотни совершенно разных, но вместе с тем одинаково безымянных любовников? Другое дело те, кого он по-настоящему любил. Вольдемар, семеро истинных и оба его ребёнка — итого десять безмерно любимых личностей, дюжина уникальных прозвищ. Арс улыбнулся своим мыслям — и здесь его ангел умудрился отличиться, заработав три ласковых именования вместо одного: ангел, зефирка и огонёчек. И это ещё не считая изначальной оскорбительной швабры! А в следующий раз Антон и вовсе ворвался без стука, вполголоса бормоча что-то о том, как его заебали растяпистые друзья-товарищи, не умеющие выдавать список необходимых им предметов сразу, а не по одному, и гоняющие его туда-сюда будто посыльного. Во избежание дальнейших казусов маг прихватил с собой всю сумку, чтоб уж наверняка. Привычно повесив её на плечо, Антон направился было на выход, но, проходя мимо Арсения, остановился, притянул к себе, обхватил лицо своего вампкуба прохладными руками и одарил жарким поцелуем, ничуть не смущаясь чужого присутствия, будто и не было в их спальне никакого опешившего Соболевского. — Советую закругляться, клыкастик, через четверть часа Макар закончит готовить обед, а ты сам знаешь, как вкусно у него всё получается, — улыбнулся его огонёчек, после чего наконец обратил внимание на их гостя: — Кстати, Илья, если хочешь, можешь к нам присоединиться. У нас, конечно, выбор вампирских коктейлей не сравнить с ассортиментом твоего клуба, да и пить придётся из непрозрачной посуды, чтоб народ не нервировать… Есть молоко, апельсиновый, вишнёвый и яблочный сок, холодный зелёный чай, шампанское, коньяк и виски. — Вишнёвый сок с кровью в пропорции один к одному, пожалуйста, — оторопело отозвался вампир, зачем-то поясняя свой выбор: — Арсовы пироги — единственный аспект человеческой жизни, по которому я действительно скучаю. — Да, пироги у нашего вампкуба что надо, — мечтательно протянул Шастун, тут же возвращаясь с небес на землю: — Ладно, не буду вам мешать, да и ребята меня уже, наверное, заждались. Едва он скрылся за дверью, отсекая их от доносящегося из гостиной шума голосов, Соболевский вернулся к прерванному было разговору. — По-моему, он ясно дал понять, что предъявляет свои права на тебя, — хитро заметил младший вампир, явно пытаясь подбодрить друга. — Если бы… — вздохнул Арсений. Что толку принимать желаемое за действительное? Его воспитанник принялся по-стариковски нудеть, удивительно сильно напоминая приснопамятного дядю Витю. Впрочем, маразматичный родственник Илюши обычно нёс перемежаемую ругательствами чепуху, а вот речь вампира была вполне осмысленной, хоть смысла в ней вампкуб и не видел. Соболевский талдычил что-то про неравноценный обмен, мол, ты к его ногам свою жизнь бросаешь, а он тебе фигу с маслом. Арсению очень хотелось поведать, что жизнь сама бросила его на холодный бетонный пол и оставила умирать, в то время как ангел его спас, верным псом спал на коврике, выхаживая его, и не оставил своего пациента и после окончательного исцеления, что был рядом, неизменно заботясь, открыв ему пусть не сердце, но самую душу. Что жизнью рисковал ради своего вампкуба — нелюбимого, но отчего-то нужного. Но вместо этого он лишь одёрнул рукава рубашки, пряча за тонкой тканью выцветшие полосы шрамов.