No one to hear me, to heal my ill heart, I keep it locked up inside Cannot express To the point I’ve regressed. If anger’s a gift, then I guess I’ve been blessed, I keep it locked up inside Keep my distance from your lies. Никто не услышит меня и не вылечит моё больное сердце, Храню всё запертым глубоко внутри. Я не могу выразить то, К чему всё время возвращаюсь. Если гнев — это дар, то мне кажется, что я благословлён. Храню всё запертым глубоко внутри И держусь подальше от твоей лжи. Linkin Park — And One
Первое, что ощутила Сакура, — ломоту и усталость в теле, будто все мышцы неспешно по волокну разделили, а затем оставили в покое, чтоб те вернулись в упругую форму. Она не могла пошевелить пальцами, тяжёлые веки было непосильно сложно поднять, а грудная клетка с каждым вдохом пронзалась болезненным спазмом, что дышать было мукой. Но организм стремился выжить — это Сакура чувствовала каждой истощённой клеточкой, посему приходилось терпеть дискомфорт, дожидаться, когда полегчает. В тишине голову медленно начали наполнять мысли и воспоминания, что яркими вспышками то появлялись, то исчезали в этом бесконечном потоке. Она помнила небо, тёмное и грозное; капли дождя беспощадно царапали лицо, а сила гравитации тянула её вниз, всё ближе к земле, не позволяя спастись. Расширенные от удивления глаза Саске-куна. Этот миг, словно неисправный кадр, застрял в вихре её мыслей, но образ дополняло и второе ощущение: крепкие, сильные руки, что поймали её, спасли и держали в безопасности даже после приземления. А затем туман в голове оросил брызг крови, что Сакура вздрогнула, — тело испытало волну резкой боли. Какаши-сенсея ранили стрелой, и она его исцеляла — теперь она всё вспомнила. Сознание мгновенно охватила паника, Сакура начала учащённо дышать сквозь боль и ком в горле. Тишину нарушил какой-то писк, исходящий с левой стороны от Харуно. Она через силу разлепила веки, испытав режущее покалывание в глазах. К её оголённым рукам иглами крепились тоненькие трубочки, сквозь которые в тело поступали питательные вещества. Внутривенная инфузия в госпитале шиноби использовалась в редких случаях, так как обычно ниндзя-медики устраняли проблемы в теле пациентов с помощью различных техник. Вливание применяли лишь тогда, когда человек после использования медниндзюцу не приходил в себя. В таком случае Цунаде-сама самолично смешивала упаковку с питательными веществами, врачи ставили у кровати капельницу и крепили постоянный катетер к руке, а затем все ждали пробуждения пациента. Если такую нетипичную процедуру провели с ней, то сколько же времени она пробыла без сознания? В палату на раздражающий писк вбежала медсестра. Она что-то говорила, приближаясь к кровати, положив руки на плечи Сакуры и легонько толкнув её обратно на подушку. Но Харуно, щурясь от яркого дневного света, что вдруг начал мешать, мотнула головой, делая глубокие успокоительные вдохи, чтобы чёртов аппарат, измеряющий её сердцебиение, перестал бить тревогу. Заметив на тыльной стороне ладони полоски лейкопластыря, что удерживали катетер и иглу, она прикрыла их второй рукой, впившись ногтями в бледную кожу. Сознание вдруг пленило ощущение дежавю: она уже просыпалась в госпитале, эта сцена уже не первый раз повторялась в её поствоенной жизни, пусть и с небольшими изменениями. В тот раз Сакура легко отделалась, а сейчас, видимо, пережила не только полное истощение чакры, но и как минимум нервный срыв. Послужив напоминанием об этом, руки Харуно неконтролируемо задрожали, будто от холода. — Сакура-сан, как вы себя чувствуете? Сакура-сан? — Какаши-сенсей… где он? — Он… Прикрыв веки, Сакура прикусила изнутри нижнюю губу. Она не была уверена, смогла ли излечить его. Всё, что помнила: много крови, что текла по рукам вместе с дождём алыми ручейками, запах железа и привкус соли на языке от собственных предательских слёз. Она плохо помнила, почему так неконтролируемо рыдала; наверное, на это повлияла совокупность факторов, начиная незапланированным допросом от Самуи на суде, затем нервы пощекотал жёсткий вердикт, вынесенный Саске-куну, и завершало список ранение Какаши-сенсея. Больше всего она переживала, что он не выживет, что стрела задела какой-то важный орган в грудной клетке — признаться, их там немало, выбирай какой хочешь, — но после извлечения наконечника, когда её руки дрожали хуже, чем во время первого занятия с Цунаде-самой, и когда пальцы внезапно окутала целебная чакра, Сакура поняла, что сможет сделать хоть что-то, чтобы помочь последнему дорогому для неё человеку. Она хотела этого всей своей сущностью, была готова отдать за простое исцеление его раны что угодно. Видимо, перенервничав, в какой-то момент она потеряла сознание, так как не помнила больше ничего, кроме неровного дыхания Хатаке, осеннего леса вокруг и запаха крови. — Что случилось с Какаши-сенсеем? Он жив? — прохрипела Сакура, подняв взор на медсестру. — Д-да, Годайме-сама полностью исцелила его раны, он занимается своими делами. Если хотите, я пошлю в резиденцию весточку, что вы уже очнулись. Я и так должна это сделать по приказу… — А Саске-кун? С ним что? — Я… Девушка замялась, пробубнив что-то под нос, и поспешно покинула палату с еле слышными словами о том, что вернётся с обедом и позовёт врача для осмотра. Сжав дрожащими пальцами покрывало, Сакура выдохнула, откинувшись на подушку, таращась в потолок. Если Цунаде-сама успела и спасла жизнь Какаши-сенсея, большего не надо. Это было самой чудесной новостью, и в груди Сакуры всё туго сжалось от одних мыслей о том, что он её не покинет. Из команды номер семь с ней остался хоть кто-то, и она примет такой расклад, каким бы эгоистичным тот ни казался со стороны. Другое дело — Учиха. Одно упоминание о его имени заставило сердце ёкнуть, а глаза начали слезиться, хоть причины для рыданий не было. Он будет жить. Они оба будут. Сакура пыталась найти себе утешение в этом факте, в той победе, которую одержала сторона защиты, но почему-то во рту не было ничего, кроме горечи, а в груди медленно поселялась пустота. Саске-кун будет жить, но она больше никогда не увидит его лицо, не заговорит с ним, не ощутит на себе его равнодушный холодный взор. Он будет где-то рядом, и, возможно, направляясь каждое утро на работу, она будет проходить под окнами здания, в котором его будут держать. Так близко, но в то же время настолько далеко. Да что там она — как выживать будет Учиха, находясь в полной изоляции от мира? Сакура могла себе только представить, насколько сложно ему будет адаптироваться к новым условиям. Он был вольным человеком, шиноби, который наплевал на правила и законы целых наций, а сейчас его поставили перед фактом, что он до конца жизни будет вынужден сидеть в четырёх стенах. Так и умом тронуться недолго — даже самые сильные в конечном итоге могут сломаться, — и Харуно понимала, что она подобного психологического коллапса Саске-куну не желала. Возможно, она не единственная, возможно, Какаши-сенсей и в этом разделял её мнение, и он поможет, в очередной раз спасёт своего ученика, ведь он теперь Хокаге, и только ему разрешено навещать Саске-куна. Сглотнув ком, Сакура захлопала ресницами, прогоняя слёзы. Она должна поговорить с ним, и как можно быстрее. Пока ещё ничего не решено, он смог бы внести нужные коррективы… — Сакура? Вздрогнув, она точно пробудилась ото сна, повернув голову в сторону дверного проёма, где стоял Какаши-сенсей. И опять её всколыхнуло чувство дежавю. Он уже приходил к ней в больницу, утешал и успокаивал её после смерти Наруто. В этот раз она себе не могла позволить рыдать у него на глазах, опираться на его плечо как морально, так физически. Хатаке был всегда готов любым способом помочь своим ученикам, но Сакура не хотела больше казаться в его глазах слабой, ведь если память ей не изменяет — а это так, — то сила к ней возвратилась. Теперь дело было за временем. Её выпишут, она обязательно пойдёт на поправку, начнёт скапливать чакру, чтоб вернулось Бьякуго, и заниматься любимым делом и призванием: она будет помогать жителям Конохи, лечить их и всячески способствовать отстройке и развитию деревни. От подобных мыслей веки предательски начало щипать, и Харуно, приняв сидячее положение, покривилась, прижимая тыльную сторону ладони к сомкнутым губам. И всё же за своё будущее она должна быть благодарна ему. Словно ощутив душевные волнения Сакуры, он преодолел дистанцию от двери к кровати и сел на край, ближе к изголовью. Она инстинктивно потянулась к нему, обвив руками, точно убеждаясь в том, что от раны в груди ничего не осталось. Сердце Хатаке билось ровно, ритмично, звук успокаивал Сакуру, хоть она его плохо слышала из-за шмыганья носом. Зажмурившись, она сжала жёсткую ткань его жилета пальцами, чувствуя, как Какаши-сенсей молча обнимал её в ответ, успокаивающе поглаживая по волосам. Он молчал, словно позволял ей избавиться от всех нахлынувших эмоций через эти объятия. Его присутствие утешало, а тонкий аромат лимонной травы, который Сакура впервые заметила, пропитывал ткань одежды, окутывая приятным запахом. Странным образом всё, что ассоциировалось в её разуме с Какаши-сенсеем, можно было связать напрямую с умиротворением, защищённостью и поддержкой. Он был опорой, и она убеждалась в этом неоднократно, пережив немало ситуаций, в которых Хатаке всегда оказывался рядом, всегда помогал ей. Она была благодарна судьбе за такого незаменимого и особенного человека. — Как ты себя чувствуешь? — вполголоса спросил он где-то у неё над ухом. — Бывало лучше, — ещё раз шмыгнув носом, прошептала она. — Сами-то как? Рана… — Даже не вспоминаю, Цунаде-сама обо всём позаботилась. — Это хорошо… извините, что не смогла полностью исцелить вас. — Сакура… Он немного отстранил её от себя, аккуратно придерживая за плечи, устремив взор тёмных глаз на неё. От этого проницательного взгляда не хотелось прятаться, она не испытывала холода вниз по спине и не гадала, о чём именно думал Какаши-сенсей. Всё было как на ладони: он был благодарен ей за оказанную медицинскую помощь, какой бы незначительной та ни казалась со стороны. Как медик, Сакура всё понимала: в такой ситуации всё зависит от секунды, в которую врач замешкался. Последствия за этот отрезок времени могут быть необратимыми, поэтому Цунаде-сама всегда учила её отбрасывать свои страхи и заниматься делом. Те нелепые попытки излечить его глубокую рану помогли Какаши-сенсею дождаться помощи от Годайме-самы, и, наверное, если бы Сакура в тот миг так не старалась, если бы не отдала всё, что у неё было, он мог бы действительно не выжить. Поэтому в черноте его зениц Харуно видела много эмоций, но самой важной была благодарность. Слова были лишними, и Сакура, кивая, прошептала: — Я рада, что вы поправились. — Тебе тоже пора набираться сил, — через некоторое время промолвил он, причём в манере, будто не первый раз репетировал данную речь. — Тебя ждёт важная миссия. Отодвинувшись, Сакура нахмурилась, прокручивая последние слова в голове. Она не помнила ничего конкретного о миссии, ведь всё её свободное время и внимание были сконцентрированы исключительно на подготовке к верховному суду над Саске-куном. Она была настолько поглощена этим, что, возможно, пропустила упоминание о неотложном и важном задании после возвращения домой. Но ничего толкового на ум не приходило, в воспоминаниях не находилось подобных разговоров, поэтому Сакура допустила, что, наверное, это решение было принято, пока она находилась без сознания. Скорее всего, да, именно так. Признаться, она даже не знала, сколько времени провела в этой палате с иглами в руках и капельницей под боком. Медсестра почему-то испугалась её пробуждения и покинула комнату раньше, чем Сакура приняла происходящее и попыталась расспросить о том, что случилось. Поэтому все вопросы будут адресованы лично Хокаге. — Миссия? Не помню такого разговора. — Ты провела без сознания неделю, произошло немало перемен, так что шокировать тебя я не собирался, но… да, ты отправляешься на важное дипломатическое задание в Суну. — Почему именно я? Почему не Шикамару? Он более подходящий вариант… — В качестве поддержания дружеских связей с остальными нациями мы запланировали новый проект, а ты, как самая лучшая ученица Цунаде-самы, идеально подходишь на роль представителя Страны Огня. Тем более Казекаге с тобой знаком, будет даже легче, потому что вы уже состоите в дружеских отношениях. Собственно, миссия связана с военной медициной и не только. Коноха, как деревня, которая более продвинута в этом плане, согласилась помочь другим странам обучать молодых полевых врачей. Ты недавно пережила войну, находилась в первых рядах и можешь поделиться опытом с другими, — спокойно объяснял Хатаке. — Мне кажется, это хорошая возможность и для тебя: ты проведёшь немного времени вдали от дома, восстановишься как физически, так и душевно. Наберёшься нового опыта, ведь Суна славится своими ядами и медицинскими травами. Надеюсь, ты понимаешь всю важность такого задания. — Я… да, конечно, но всё как-то очень неожиданно, если честно. От потока слов, что внезапно обрушился на неё, у Сакуры начала немного кружиться голова, но она старалась этого не показывать. Да, определённо, новость была неожиданной, но Харуно прекрасно понимала всю суть задания и ответственность, что ляжет ей на плечи. Это действительно интересная миссия с точки зрения карьерного роста и опыта. Возможно, чтобы немного отдохнуть и набраться сил, ей стоит согласиться, хотя Сакура почему-то подозревала, что за неё уже всё решили и сейчас Какаши-сенсей лишь ставил её перед фактом. Участие в дипломатических миссиях не обсуждалось. В поствоенный период каждый шиноби был обязан помочь своей стране любым образом, и Сакура понимала, что от неё ожидали абсолютного согласия. На неподчинение Хокаге вряд ли отреагируют с пониманием, ведь никакой уважающий себя шиноби так не поступит. Несмотря на то, что Какаши-сенсей был ей близким человеком и Сакура знала, что в теории могла бы отказаться, она не хотела подводить его и подрывать его авторитет. Он Хокаге, а не её товарищ по парте, и она обязана подчиняться его приказам, как и все шиноби в Листе. Единственное… — Как долго будет проходить миссия? — Год. — Н-нет… — сквозь сухость в горле прохрипела Сакура, мотая головой. Будь это неделя, она бы ещё согласилась, но целый год вдали от Конохи, от друзей и близких. Она не знала, сможет ли прожить в чужой стране так долго, даже если там у неё были друзья: Гаара, Темари и Канкуро. Она понимала, что не будет одна, но всё же сменить зелень родной деревни на пустыню, ещё и на столько времени… Сакура не была готова к таким резким переменам. Также невольно складывалось впечатление, что её будто сослали в Суну, точно она изгой или нежеланный житель, лишний рот в медленно восстанавливающийся деревне. Конечно, мысль бредовая: Какаши-сенсей никогда бы с ней так не поступил, особенно сейчас, когда она вернула контроль над своей чакрой, а Саске-куна собирались запереть в камере навечно. Она была нужна здесь, в Конохе, а не на другом конце света. Такую миссию мог исполнить любой медик, побывавший на войне. Даже Цунаде-сама могла лично отправиться в Суну, ведь в Листе её больше ничего не держало: она и так собиралась путешествовать, так почему бы не совместить полезное с приятным? — Сакура, ты должна понять: это необходимость, и такое щепетильное задание я могу доверить лишь тебе. Там будут не только медики Суны, но и шиноби других стран. Казекаге пригласил отряды врачей из каждой великой нации, чтобы мы, как альянс, делились знаниями. — Я не могу покинуть деревню на год, — прервала Харуно. — Я нужна здесь, я хотела с вами поговорить насчёт Саске-куна и его заключения. Если я уеду, кто будет отстаивать его права, кто… Она понимала, что бубнила всё подряд: просто озвучивала свои несвязные мысли, мотая головой, точно в подтверждение своего несогласия. Какаши-сенсей должен её понять и увидеть причину отказа. Пусть с судебным процессом помогали немногие, но на самом деле ни Шикамару, ни Шизуне или Саю не было дела до дальнейшей судьбы Саске-куна. Они своё дело сделали — спасли его от смертной казни, — и теперь, когда он будет заточён в тюремной камере, все воспринимали это как данное: не этого ли изначально добивался Хатаке? Ответ был очевиден — да. Но Сакура подозревала, что даже с таким чётким вердиктом и указаниями несправедливость никуда не денется, тем более она опасалась за жизнь и самочувствие Учихи. Несомненно, Хатаке должен согласиться с ней и хоть как-то повлиять на дело Саске-куна, пусть не открыто, как с судом, но хоть что-то можно было сделать. Желание сражаться и дальше почему-то не покидало Сакуру. Может быть, ей удастся уговорить Какаши-сенсея, как минимум заставить его пообещать помочь Саске-куну. Встретив взор Хатаке, она протянула руки, к которым по-прежнему были прикреплены трубки и катетер, схватив его тёплые пальцы своими, сжимая их и глядя ему прямо в глаза. — Какаши-сенсей, вы же не бросите его, правда? — Не брошу, обещаю тебе. — Хорошо, — прикусив губу, она кивнула, машинально сжав его пальцы ещё раз и получив в ответ такой же жест. — Я отправлюсь в Суну… я всё понимаю, конечно, простите за эту глупую истерику. — Выздоравливай, — промолвил он после недолгой паузы, и в его интонации что-то всего на секунду изменилось. Затем Хатаке поднялся с кровати, отпустив её руки, и, улыбнувшись под маской, из-за чего в уголках его глаз стали заметны небольшие морщинки, отвернулся к двери, покидая палату. Сакура смотрела ему вслед, всё ещё потрясённая такой новостью и своим противоречивым согласием.* * *
По прибытии в Коноху он оказался в том самом полупустом помещении в резиденции Хокаге, где был возведён невидимый барьер в углу вокруг кровати и в котором сторона защиты проводила большинство дней до суда. С раненым в грудную клетку Хатаке и с бессознательной Сакурой все из прибывшего отряда Конохи, и даже встретившие делегацию у ворот, волновались только за них; наплевать жителям на какого-то помилованного нукенина, тем более они бы скорее поглядели на него, будь он подвешен за шею в петле на площади, а не на здорового и без единой царапинки, и Учиху это устраивало. Пока вокруг раненых хлопотали медики, настаивая на том, чтобы все поголовно отправились первым делом в больницу на осмотр, Морино и Аоба отвели его в эту комнату, убеждаясь, что барьер действует, а затем сняли оковы и оставили Саске в гробовой тишине ждать момента, когда кто-то соизволит вспомнить о нём, принести поесть или отвести в общую тюрьму Листа, где ему и место до конца его дней. Иного обращения Учиха даже не ждал. Но прошло уже больше недели, а он всё гнил в этой комнатушке. Дважды в день ему приносили пищу. Обычно это делал молчаливый охранник, который дежурил в коридоре и не пускал внутрь никого, кроме Хокаге, ведь, согласно вердикту, лишь он мог навещать Саске в заключении. Тем не менее, Хатаке не спешил с визитом: видимо, оправившись после травмы, он с головой кинулся в административные дела и не только, но Саске такого рода изоляция даже устраивала. Тишина, изредка прерывавшаяся голосами в коридоре, позволяла ему размышлять, а тем для такого умственного процесса скопилось предостаточно. Чего стоил анализ нападения на конвой, тех зёрен вишни и угрозы, что нависла над теми, кому Учиха был небезразличен. В своём нынешнем положении он никак не мог помочь Какаши, Сакуре и Наре. Самым лучшим вариантом оказалось бездействие, пусть Саске и понимал, что, если бы не заточение, он смог бы приковать глаза этих радикалов только к себе, тем самым обеспечив Конохе и её жителям хоть какую-то безопасность. Увы, пока что было необходимо играть по чужим правилам, и с каждым днём Учиха напоминал себе, что так будет всегда: теперь он сам себе не хозяин, и пора привыкать к этому ощущению. — Но ты ведь знаешь, что печати и десяти Каге тебя не удержат. Прикрыв веки, Саске судорожно выдохнул. Только этого ему сейчас для полного усугубления ситуации не хватало. Он не раз повторял себе, что это не более чем очередной бред, уловки перегруженного разума, который как мог справлялся с новыми проблемами и старыми, въедающимися в совесть грехами. Учиха не мог сказать, что испытывал постоянное и донимающее его чувство вины. Все его поступки, даже убийства, можно было оправдать, но делать этого не стоило. Саске старался не думать о том, что сделал в прошлом, — так было легче проживать день за днём, но, видимо, какая-то часть его подсознания не могла смириться с таким методом восприятия реалий, поэтому в некоторые моменты, когда Учиха был на грани между сном и явью, появлялся Он. Благо этот голос слышался весьма редко, по счёту всего третий раз. Во время суда, когда Самуи допрашивала Сакуру, Саске увидел его облик во второй раз; нет, сперва услышал, что и заставило взглянуть на Харуно. Наверное, его разум решил связать проблески сомнений и совести с этим лицом. Конечно, почему бы и нет? — Твой Риннеган начинает ослаблять силу печатей, ты это чувствуешь, сам знаешь, теме. — Заткнись. — Что ты будешь делать, когда ослабеют те дзюцу? Пойдёшь к Какаши-сенсею с протянутыми руками, чтобы он опять обмотал их путами, или освободишься, сбежишь? — Умолкни! Рыкнув, Саске резко поднялся на кровати, сжимая руки в кулаки и челюсти до скрежета зубов. Видимо, теперь все мысли, которые он старался не обдумывать, озвучивать будет этот невидимый для остальных призрачный облик чёртового Узумаки. Признаться, Саске не знал, как и почему это происходило. Вряд ли кто-то из отдела допросов издевался над ним — это не гендзюцу, такое Учиха бы узнал с первых секунд. Нет, это действительно не более чем иллюзия разума. Сколько лет Наруто за ним бегал по миру, всё старался спасти его от жажды мести, попутно оберегая других? Возможно, та часть сознания Саске, которая не желала мириться с вердиктом, проектировала все те подавленные мысли подобным образом, чтобы заставить его сорваться, нарушить обещание, данное себе, и, наплевав на Хатаке и Сакуру, поступить по-своему: разорвать оковы, вырваться из заточения и сбежать, чтобы до конца своих дней скитаться по миру, скрываясь от правосудия. Его гнев помог бы ему воплотить такой план в реальность — достаточно определиться с целью, в которую необходимо направить всю ненависть. Но Саске также понимал, что именно так он поступал в прошлом, и до чего же его довело подобное мышление? Он пожизненно заточён, и если бы не вмешательство друзей, то его линчевали бы при первом удобном случае. Нет, срываться он даже не думал: от его действий зависели жизни тех, кто спас его от смертной участи. — Ты знаешь, что я прав. Пару лет продержишься для виду, а затем мы выберемся отсюда. Саске молчал, слепо таращась в одну точку на полу, опустошая голову от лишних дум. Через секунду призрачный облик стоящего у стола Узумаки исчез, не оставив за собой ни следа, — лишь раздражение, которое также пришлось подавить. Меньше всего Саске хотелось слушать поучения своего разума, особенно исходящие из уст того, кто совсем недавно перед смертью наговорил немало всколыхнувших мировидение Учихи вещей. Засунув руку под подушку, он достал сухие косточки вишни, которые никто не удосужился забрать у него после прибытия в Коноху. Раскрыв ладонь, он взглянул на них, изучая мелкие детали зёрен, которые стоило выбросить ещё в том лесу, но по какой-то неопределённой причине Учиха этого не мог сделать. Рука не поднималась, точно эти косточки служили ему напоминанием. Он сделал выбор, к чему иному бы его ни склоняла совесть или желание освободиться. Раз он принял решение, придётся держаться за него. Сжав руку в кулак, Саске спрятал косточки вишни под подушку, приняв своё уже привычное лежачее положение на кровати. В тишине и без посетителей ему не оставалось ничего иного, кроме как размышлять, но даже такое безобидное занятие не приносило ему желанных результатов. Чтобы хоть как-то отвлечься от глобальных проблем, Учиха немного зажмурился в поисках нейтральной темы, образа, который не позволял бы фантазии разгуляться, а нервам измотаться. Совершенно случайно он выбрал то, что буквально врезалось в память и по какой-то непонятной причине продолжало в течение недели изредка всплывать перед глазами, точно Саске всё так же смотрел на неё, летя над землёй на огромной нарисованной птице, пока Харуно, не осознавшая происходящего, падала вниз. Он отчётливо помнил её расширенные от шока глаза, но ещё больше его напрягала собственная реакция: Учиха был готов броситься за ней, хоть и не считал Сакуру каким-то слишком важным в своей жизни человеком. Она в большей мере была обузой, редко приносила пользу, и это падение было тому доказательством: Харуно в очередной раз нуждалась во спасителе. Тем не менее, выбрали бы «Кираи» целью её, если бы Саске действительно считал её столь никчёмной и бестолковой? Она удостоилась косточки, а значит, в жизни Учихи Сакура играла важную роль, как бы он ни пытался лгать себе и твердить обратное. Единственное, в чём Саске не был уверен: чем именно она была ему дорога? И, наверное, узнать точный ответ он уже не сможет; если он всё же сдержит слово и добровольно останется в тюрьме даже после того, как ослабеют печати Каге, то Харуно он больше никогда не увидит. Но время, конечно, покажет. Повернувшись на бок, Учиха в сотый раз попытался избавиться от мыслей, чтоб отдохнуть, но наполненные недоумением и страхом зелёные глаза всё мелькали перед его закрытыми веками как частички калейдоскопа, что вскоре ввели сознание в глубокий сон.