Give up your heart left broken And let that mistake pass on ‘Cause the love that you lost Wasn’t worth what it cost Не печалься о разбитом сердце, Пусть горечь этой ошибки пройдёт, Потому что любовь, которую ты потерял, Не стоит цены, заплаченной за неё. Linkin Park — Roads Untraveled
Он неподвижно сидел на спине ястреба, не в силах оторвать взгляд от укутанной в чёрный плащ спящей на коленях Учихи Сакуры; их птица рассекала воздух крыльями чуть ниже, предоставляя Какаши идеальный вид на любимую женщину, с которой он поссорился и теперь места себе не находил. Он прекрасно осознавал, в чём провинился, и удивился взрослому взгляду на ситуацию Сакуры, которая также понимала и принимала свои поступки. Вот только масштаб и последствия их оплошностей выходили на новый уровень: она не чуунин, проваливший по незнанию миссию, а он не джоунин, которого ждёт запись в личном деле о некомпетентности. От обдуманных решений Какаши зависело будущее страны, безопасность жителей и политические договорённости с союзниками. Этот груз ответственности прижимал невидимым валуном сердце Хатаке, давил на единственное, что служило отрадой и утехой в его жизни, стремясь окончательно расколоть на первый взгляд стабильные и крепкие отношения. Хатаке понимал, что они помирятся — просто нужно время, чтобы охладить пыл и обдумать всё порознь, — но оставались непоколебимые факты, которые никто не в силах изменить. Основным был новый статус Сакуры — нукенин. Из многоуважаемой будущей жены Хокаге она превратилась в отступника, сознательно и необратимо, что теперь было самой главной преградой между ними. Если Какаши хотел остаться на посту Хокаге, он не мог жениться на ней, даже больше — он лично должен арестовать Харуно по прибытии в Коноху и заявить о ней альянсу, потребовать суда и заключения. На той поляне на острове она понимала это, даже протянула руки, чтобы облегчить ему выбор, и Хатаке не смог пальцем пошевелить. Он не мог так поступить с женщиной, которую любил. Он намеренно будет оттягивать это решение, уповая на какую-то внезапную лазейку в законе или счастливую случайность, что поможет оправдать Сакуру. Потому что, если ничего не найдётся, ему действительно придётся выбирать между личной жизнью и долгом перед родиной. Было несколько вариантов событий, которые Какаши уже обмозговывал, чтобы быть готовым незамедлительно отдать приказ, случись непредвиденное. Первым было помилование: они с Шикамару что-нибудь подыщут в пользу Сакуры, и после серии судебных заседаний её оправдают, однако придётся всё же отбыть какое-то наказание, только бы не пожизненное заключение, как с Саске. Если следовать законам, то именно так должно всё произойти, ведь Учиха удостоился идентичной участи в прошлом. Но отношение Какаши к Сакуре давно переступило черту разумного и наплевало на законы морали и этики: он рискнул всем, чтобы быть с ней, и это до последних событий увенчалось успехом, откуда в мыслях Хатаке созревал второй вариант — покинуть деревню вместе с ней. Он откажется от титула Хокаге и, провернув миссию по спасению, покинет пределы Страны Огня вместе с Сакурой. Сценарий казался крайне нереалистичным, но Какаши также понимал: в случае если он выберет сердцем, именно такое будущее их ждало. Он тоже станет нукенином. И последний вариант, который Хатаке старался не мусолить, полностью перечёркивал этот волевой настрой. Он с первых минут пристально наблюдал, как Учиха относился к ней, как подавлял инстинкты, схожие с теми, что пробуждались в Хатаке рядом с Сакурой. Вспомнилась беседа с Ямато в первые дни, как их бравый отряд покинул пределы Страны Огня и направлялся в сторону Страны Молний: он помнил, как провозгласил, что полностью доверял Харуно и знал, что она не предаст его. Также помнил, как думал, что изменить настрой Саске к Сакуре почти невозможно. Хатаке верил, что Учиха вряд ли соблазнится мыслью об отношениях с другим человеком, ведь его целью было искупление, он сомневался, что эти двое смогут заново подружиться, но, рассматривая их сейчас, Какаши понимал, что ошибался. Они не только плавно возобновили дружбу, но и начали ценить друг друга. Особенно это просматривалось в поведении Саске, который делал всё, чтобы не выделяться, но зоркий глаз Хатаке подметил самые нетипичные повадки в отношении Учихи к Сакуре. Он был прав, когда думал, что единственным человеком в мире, который заставит Саске нарушить договоры с Каге, была Сакура. Чем внезапный побег из тюрьмы не был тому прямым доказательством? Учиха давно подавил силу печатей Каге, он был способен в любой момент послать всё к чёрту и покинуть камеру заточения, но не делал этого из уважения к Хатаке. И вот как только Сакуре понадобилась помощь, как только Саске понял всю опасность этой секретной миссии, он без задней мысли согласился на сомнительную авантюру, прекрасно осознавая, чем всё могло закончиться для обоих. Но причиной было не желание вырваться на свободу, как многие подумают, а стремление Учихи оберегать Сакуру. Как бы ни отпирался, Саске питал к ней какие-то чувства и в присущей всем Учихам манере скрывал это — настолько хорошо, что сам того не ведал. Он боялся показаться слабым и уязвимым, не осознавая, что любовь такой девушки, как Сакура, сделала бы его гораздо сильнее, — это не был изъян или беспомощность, в этом заключалась сила их уз. Видимо, что-то случилось за время отсутствия Хатаке, потому что Саске, очевидно, понял и принял эти чувства. Ямато в тот день подметил, что эти двое в плане дружбы отстранились достаточно далеко и даже безобидная беседа не поможет навести былые мосты; Саске и Сакуре, если они вдруг решат возобновить общение, придётся узнавать друг друга с нуля — так он считал. Глядя на них сейчас, Какаши полностью перечеркнул те догадки. Они не начинали сначала, словно двое незнакомцев, а просто возобновили отношения с того момента, на котором всё прекратилось, и единственной разницей, что оказалось самым важным фактором, стало их взросление, становление личностей и характеров. Они теперь взрослые люди и вместо вспышек эмоций при каждой проблеме прислушивались друг к другу, уважали отличающееся от их собственного мнение, и самое главное, что Хатаке подметил, — Саске больше не видел в ней раздражающей его девчонки. Он смотрел на неё как на равного себе человека, что раньше замечалось лишь в отношении Учихи к Наруто, а после — к Хатаке. Никто другой в мире не удостоился такого уважения Саске, видимо, до поры до времени, ведь, отправившись с Сакурой на эту миссию, он доказал, что перемены случились. — О чём думаешь? — спросил у него за спиной Ямато. — О том, что мне делать с Сакурой, — честно ответил он. — Поссорились? — Если бы твоя невеста внезапно стала нукенином, а тебе по должности положено арестовать её, как, думаешь, закончился бы ваш разговор? — вскинув бровь, серьёзно промолвил Какаши. — Это… Да… Сочувствую. — Она же не умерла, — немного съязвил Хатаке. — Считай, что тебе придётся думать о ней именно в таком ключе, — вздохнул Ямато. Хатаке впервые оторвал взор от ястреба, на котором летел Учиха, покосившись на старого друга, пронзив того недовольным, почти разгневанным взглядом. Ямато не сказал ничего такого, о чём уже не подумал Хатаке, но всё же эти факты, озвученные со стороны, ранили в сердце похлеще собственных мыслей. Тензо даже не вздрогнул, намеренный выдержать порыв негодования друга, если необходимо. Но Какаши почему-то пока что не испытывал желания выговориться или как-то выплеснуть эмоции. Он понимал, что если оценивать ситуацию трезво и при этом не предавать себя, то придётся разрешить ситуацию последним из вариантов развития событий, где он будет вынужден отчеканить отношения с Сакурой и позволить ей спастись. Они больше никогда не увидятся. Какаши останется в Конохе разгребать политический бардак, а она вместе с Саске исчезнет навсегда. От осознания некой правильности этого решения сердце разрывалось на части. Какаши не был готов полоснуть по живому, ведь именно такими он видел их с Сакурой отношения: если бы чувства умерли, то он без сожалений остановился бы на последнем выходе из ситуации. Он знал, что рядом с Саске ей ничего не грозило, и, может, они наладили бы что-то между собой и были бы даже счастливы, вот только чувства к Харуно кричали об обратном. Хатаке любил её и знал, что она тоже испытывала к нему подобные чувства. Может, не столь сильные, ведь логично, что Сакура хранила остатки чувств к Учихе глубоко в сердце, и странным образом Какаши раньше это совершенно не задевало. Он знал, что такие сильные чувства никогда не забываются сердцем, и этого не стёрла даже дарованная им новая любовь, способная лишь помочь душевным ранам затянуться, но шрамы, нанесённые в прошлом Саске, остались в душе Сакуры навечно. Хатаке всецело принимал это в прошлом, потому что не думал, что Харуно когда-нибудь подчинится любопытству и заглянет в камеру к Учихе. Опять же, он ошибался. К счастью, он знал род Учиха достаточно хорошо, чтобы быть полностью уверенным в одном: последний из клана, каким бы сухарём и флегматиком ни казался, в какой-то момент изменится. Сейчас он наблюдал за тем, чего меньше всего ожидал от этих двоих: они подружились, конечно, не без помощи Хатаке, за что тот себя в какой-то мере даже корил. Наблюдая за спящей Сакурой, он вдруг понял, как именно поспособствовал этим событиям: она нашла в его кабинете ящик с книгами и календарь. Можно было догадаться, что Харуно возьмёт на себя ответственность и отнесёт Саске подготовленную передачу, тем самым утолив жажду любопытства. Прикрыв глаза, Какаши вздохнул, подчиняясь усталости и моральному истощению. Если рассуждать и честно всё обозначать, то он сам невольно спровоцировал их общение разрешением на посещение и книгами, что оставил в кабинете. Он подсознательно подозревал, что Сакура отыщет тот ящик и это станет для неё своеобразным искушением, которому она поддалась. Если таким образом возродилась её дружба с Саске, этому нужно радоваться, хоть окутанное болью сердце Какаши твердило об обратном. — Извини, что нагнетаю, но ты помнишь, о чём мы говорили в тот день? — спросил Ямато. — Помню, — вздохнул Хатаке. — Я повторно задам тебе тот вопрос: что будет, если она вдруг опять проникнется чувствами к Саске? Он промолчал. В тот раз ответ был непоколебимым: он верил будущей супруге — верил и сейчас, потому что не видел в её обращении с Саске ничего настораживающего. Она общалась с ним, как с любым другим человеком, из-за чего Хатаке всё больше склонялся к тому, что эти двое действительно подружились за время путешествия на Остров Гор. С одной стороны, это хорошо, потому что Сакура умела находить в людях хорошее и способствовать развитию этих качеств. Если Учиха рядом с ней станет более человечным, то это лишь всем на пользу. Какаши всегда считал, что у Саске задатки великого шиноби, того, кто превосходил всех в этом мире, и добровольное смирение, которое тот демонстрировал, находясь в заточении, — лишь первый шаг к осознанию и принятию этого. Хатаке также считал, что достаточно спровоцировать Саске — и всему наступит конец: он выплеснет негодование на мирных жителей, и остановить наследника будет почти невозможно. Сейчас Какаши видел, что рядом с Сакурой поведение Саске изменилось. Это почти не бросалось в глаза, но Хатаке прекрасно знал, где искать отличия. — Тогда вопрос под иным углом: что, если Саске проникся к ней чувствами? — продолжил Ямато, вонзив ещё одну иглу под кожу старому другу. — Уже даже не гипотетически, потому что Учиха, как видим, на свободе, живой, дышит, общается с ней. — Если ты пытаешься спровоцировать меня — уволь. — Я пытаюсь призвать тебя к какому-то здравому смыслу, Хатаке. — И в чём заключается этот твой здравый смысл? — фыркнул тот. — Чтобы я склонил голову и отпустил её, потому что жизнь внезапно усложнилась непредвиденными обстоятельствами? Ямато не сразу ответил, что подтолкнуло Какаши продолжать: — Или же ты намекаешь на то, что Сакура настолько помешана на Учихе, что при любой возможности бездумно переметнётся на его сторону, невзирая на стабильные отношения со мной? — Нет, я просто подозреваю, что тебе придётся отпустить её, — как-то печально ответил Тензо. — И почему именно так, почему нет иного выхода из ситуации? — продолжил напирать Какаши. — Потому что мы оба знаем, что для тебя сейчас долг важнее семьи. — Как ты можешь утверждать это, если даже малейшего представления не имеешь о том, что творится у меня в душе? — как-то горько ответил Хатаке, но не эмоционально. — Потому что я знаю тебя, Какаши, — вздохнул Ямато. — Ты согласился на должность Хокаге, чтобы помочь людям, — так думай о них, а не о ней. Слова были точно дуновением холодного ветра: по спине Какаши прошла неприятная дрожь. Он до сих пор балансировал между личной жизнью и обязанностями Хокаге, прекрасно понимая, что Сакура не заслуживала этих объедков внимания мужчины, который твердил, что любит её: его уставшего после рабочего дня, возвратившегося домой далеко за полночь, утром ни свет ни заря уже отбывшего обратно в кабинет. Он не мог сорваться с места и провести с ней день в парке, например, ведь всё свободное время было расписано чуть ли не по часам, и это сказывалось на их отношениях, превратив то, что в начале было влюблённостью, в сожительство и обязательства. Для того чтобы проводить с ней больше времени, Хатаке предлагал разные проекты, где будущая жена Хокаге могла бы поучаствовать, но это не выход. Сакура заслуживала большего, и, наверное, сорвавшись с цепи вместе с Саске, она поняла это: ей нужна свобода в отношениях, а Какаши предлагал только встречи по расписанию и поверхностные беседы после уставших трудовых дней. Ямато подмечал правдивые факты, но он также никогда не был влюблён в женщину. Посмотрев на уже проснувшуюся Сакуру, Хатаке отметил, что, несмотря на сложности и ссору, он всё равно был готов бороться за своё счастье, придумывать сумасшедшие лазейки в законе ради той, что наполнила его пустую жизнь теплом и смехом. Наблюдая, он старался не выводить между ней и Саске тех самых новых уз, на которые тонко намекал Ямато. Характер Учихи был сложным и почти не поддавался стороннему влиянию. У него все перемены происходили изнутри, обычно после того, как он испытывал сильные эмоции, потрясение, что буквально переворачивало мировоззрение Саске. В прошлом этим умело воспользовался Обито, завербовав последнего из клана в Акацуки после сражения с Итачи. Всё было сделано посредством открытия конфиденциальной информации о трагедии их клана и причин, по которым Итачи сделал то, что должен был. Жертва брата и неоспоримое доказательство его любви — помилование Саске в ту ночь — сильно потрясли последнего Учиху, настолько, что он переменил курс, обзавёлся новой целью. И подобное случалось ещё несколько раз, вплоть до завершения войны, из-за чего Какаши стал задумываться: какой эмоциональный шок в этот раз испытал Саске, чтобы так верно идти рядом с Сакурой, буквально оберегая её? Это было сложно заметить, потому что Учиха тщательно следил за движениями и поступками, но Какаши, давно выучивший привычки ученика, отчётливо видел, что тот старался не демонстрировать дружеские чувства к Сакуре. Несмотря на это, поведение Харуно проливало свет на их отношения: она разделяла эту возникшую новую симпатию к Учихе, потому что инстинктивно подчинялась притяжению, созданному их возобновлённой дружбой. Это отражалось в её смелой улыбке, когда она что-то рассказывала, в её глазах, когда смотрела на Саске; даже физическая близость между ними не вызывала неловкости, и это было сложно не заметить, особенно сравнивая с тем, какими были их отношения. Хатаке никогда не думал, что испытает это чувство, но внезапная волна ревности накрыла рассудок. Он не видел в Учихе соперника, потому что они с Сакурой были обручены, и это прямое доказательство подлинности их отношений. Саске, может, сам даже не задумывался о чём-то романтичном — просто принимал эти новые дружеские узы с Харуно как подарок судьбы, что помогал ему становиться лучше, вести себя более человечно, спокойно. Но вспышка ревности, что погасла столь же неожиданно, как возникла, озадачила Какаши. Он не понимал, в чём причина этой неприсущей ему эмоции. Саске и Сакура просто сидели рядом, разговаривали, она что-то объясняла, улыбалась; Учиха изредка отвечал, но не было в их общении совершенно ничего, что могло бы подтолкнуть Хатаке к ревности. Неужели его домыслы о переменах в Саске так влияли на восприятие ситуации? Ещё и Ямато нашёптывал под ухом разное, намекая на потенциальные романтические отношения Саске и Сакуры. Чтобы не исключать этот вариант развития событий, надо быть глупцом, а Какаши себя таковым не считал даже с учётом всех недавних оплошностей и просчётов. Он до последнего будет настаивать, что верит Сакуре и в их любовь. Он не мог запретить ей общаться с Саске, поэтому надо привыкать видеть их вместе, сплочённых командной работой, как в старые добрые времена. Подняв голову вверх, он прикрыл глаза, жмурясь от ослепляющего солнца. Ещё немного — и они прибудут в Коноху, и вот тогда ему придётся восстановить авторитет Хокаге. — Извини, если мои размышления на эту тему оскорбляют тебя или Сакуру, — вдруг промолвил Ямато. — Мне просто хочется убедиться в том, что ты трезво мыслишь в данной ситуации. — Уверен, ты не единственный с данным списком претензий, — усмехнулся Какаши. В ответ тот лишь хмыкнул, больше не затрагивая тему до конца перелёта. Вздохнув, Хатаке вернулся к скрытному наблюдению за Сакурой, обдумывая, каким способом можно решить их проблему, но прежде всего извиниться, потому что Харуно вряд ли первой придёт налаживать отношения. Она ещё пару дней будет злиться, поэтому лучше дать ей немного остыть, но вряд ли у них по возвращении в Коноху окажется много свободного времени, чтобы обсудить всё по-человечески. Хатаке предчувствовал хаос и морально настраивался на отражение нападок недоброжелателей, которых в деревне окажется немало после таких событий на Острове Гор.***
Она проснулась от трепета воротника плаща, что прикрывал половину её лица. Ласковый ветер обдувал со всех сторон, но, закутанная в плотную ткань, она почти не замёрзла. Её тело находилось в горизонтальном положении, на боку, руки и ноги поджаты к туловищу, тем не менее, голова лежала на чём-то твёрдом и тёплом, судя по ощущениям, исходящим от левой щеки. Харуно нахмурила брови, немного покрутив шеей, что затекла в таком положении: она помнила, что, когда проваливалась в сон, Учиха подставил плечо, чтобы не упала. Неужели она перекочевала на его колени, пока спала? Щёки невольно нагрелись, точно Сакура покрывалась румянцем. Она очень надеялась, что не разговаривала во сне, потому что именно в таком состоянии не могла контролировать себя и вполне была способна сболтнуть лишнего. В прошлом она знала, что упоминала имя Саске-куна, правда, не от красивых сновидений и девичьих фантазий. Сглотнув волнение, Харуно зашевелила рукой, чтобы подать сигнал, что проснулась. Затем, медленно сев, она убрала за уши непослушные пряди, осмотрев бескрайное небо: огромные ястребы плавно парили между пушистых белых облаков, иногда задевая края шелковистыми перьями. Всего Учиха призвал четыре дополнительных птицы, чтобы в кратчайшие сроки помочь шиноби Листа вернуться в деревню: ребята разбились парами, Анко и Шино занимали первого ястреба, затем Аоба-сан вместе с огромным свитком сидел на спине чёрного сапсана один; Соку и Хана о чём-то беседовали справа от них, и на последней птице, что, видимо, летела позади, были Ямато-сан и Хатаке. От этой мысли по спине пробежала дрожь: впервые мысли о Какаши или его присутствие не ассоциировались в душе Сакуры с теплом и уютом. Она почти не испытывала угнетения или желания как-то наладить отношения с Хатаке, что могло показаться странным, а может, просто их перепалка была ещё слишком свежей в голове. — Проснулась? Вздрогнув от неожиданности, она повернула голову к сидящему рядом Учихе. Действительно, Сакура даже забыла, что проспала у него на коленях непонятно сколько времени: они покинули остров на рассвете, а сейчас солнце уже садилось с другой стороны небосвода — она проспала весь день. Как ему не надоело сидеть в одном положении столько времени? Взглянув на Саске-куна, она чуть прикусила губу, задумавшись о том, что он сказал ей перед внедрением в пещеру: она не была ему безразлична? Что это могло значить — знал только Учиха. Он мог вполне подразумевать, что теперь относился к ней как к другу, вот именно поэтому, ведь это было бы вполне в стиле Саске-куна: она ему изливает душу, глаголет о своей любви, а он в ответ может предложить лишь платоническую дружбу. Если после их разговора всё окажется именно так, то Харуно в который раз зарекнётся словом и мысленно хоть как-то задумываться об Учихе в романтическом смысле. Но пока они не начали тот самый диалог, можно было ещё чуточку насладиться его обществом. — Да, спасибо, — ответила она, поправив плащ. — Далеко ещё? — До вечера доберёмся. — Ясно, — кивнула Харуно, вздохнув и поморщившись от внезапной колючей боли в груди. — Что? — наблюдающий за ней Учиха присмотрелся. — Зудит. Шизуне-сан осмотрит, когда прибудем в Коноху, а пока что нужно самой себя подлатать. Расстегнув плащ, приспустив его с плеч, Сакура отвела в сторону часть ципао, отстегнув белые застёжки, чтобы приложить ладонь к месту прямо над ключицей. Саске молча наблюдал за процессом, совершенно не смущённый фактом, что откровенно следил за каждым движением Харуно. Внимание привлёк странный шрам, что стелился по той части кожи вверх, напоминающий расползающуюся нервной сетью молнию. Учиха отвёл взгляд. Он не помнил, чтобы Сакура получала подобное ранение во время сражений на войне, а значит, это произошло уже после, когда он сидел в тюрьме, наверное, как последствие того инцидента со шпионом Кираи, в который Харуно вмешалась. Саске так никогда и не интересовался, что конкретно случилось и каковы травмы Сакуры. Краем глаза заметив, что она завершила лечение незримой раны, он повернулся, дождавшись, когда Харуно полностью укутается в плащ, прячась от ветра. — Научи меня самой базовой технике медицинского ниндзюцу, — промолвил он. — Ч-что? — застигнутая врасплох, она не знала, улыбаться или насторожиться. — Что слышала. — Саске-кун, зачем тебе это? — вскинув бровь, поинтересовалась она. — С пользой убьём время, — ответил он, увиливая от истинной причины. — Ну, самым простым будет Щоосэн Дзюцу, — вдумчиво промолвила Харуно. — Эм, не совсем простым, но это базовые знания, как ты подметил. Распространённая в применении Техника Мистической Ладони позволяла пользователю лечить раны, концентрируя чакру в ладонях. Чем лучше шиноби натренирован, тем сложнее раны он в состоянии лечить, однако для овладения данной техникой необходим хороший контроль чакры, из-за чего лишь высококвалифицированные ниндзя-медики свободно использовали это дзюцу. Также, если ввести в тело цели чересчур много чакры, можно нарушить её циркуляцию в организме пациента и ввести его в состояние, подобное коме. Конечно, такой эффект проходил довольно быстро, но всё же с помощью этого была возможность ненадолго вывести человека из строя, что могло оказаться полезным в бою. Сакура помнила, когда обучалась этому дзюцу, Цунаде-сама заставляла её практиковаться на животных: сначала это были рыбы, затем птицы, и так пока Харуно не заслужила право вылечить первого пациента. Зачем Учихе понадобились знания медицинского ниндзюцу — непонятно, но раз он был серьёзно настроен, как ей показалось, то почему бы и нет. Он всяко впитает эти знания точно губка из-за способностей Шарингана, которые позволяли ему в идеале копировать техники. Вздохнув, она протянула перед собой руки ладонями вверх, чтобы было понятнее, как именно она концентрировала и в какую сторону вертела чакру. Саске-кун внимательно наблюдал за процессом, к удивлению, без пылающего алого Шарингана, что слегка озадачило Сакуру, но она ничего не прокомментировала. Так было даже правильнее: у него было нечестное преимущество, и если бы она попросила обучиться какой-то технике, скажем, райтона с подачи Саске-куна, то вряд ли смогла бы из-за собственных предрасположенностей. Наверное, хорошо родиться талантливым и Учихой. — Понятно? — спросила она, когда свет вокруг её рук погас. — Вполне. — Будешь пробовать? — Как насчёт Техники Передачи Чакры? — спросил Учиха, раскрыв руку ладонью вверх. — Так ты хочешь обучиться базовой или продвинутой медтехнике? — засмеялась она, чуть откинувшись назад, совершенно не вникая в мотивы Саске-куна. — Между ними большой скачок. — Ты использовала похожий способ передачи чакры для лечения раненых шиноби альянса в битве против Десятихвостого и позже, чтобы улучшить Камуи Обито. — Не знала, что ты столь наблюдателен, да и что запомнил — тоже, — прошептала Сакура, потупив взор, вдыхая на полную грудь свежего воздуха, подавив желание поморщиться от очередного спазма в груди. — Это всё благодаря способности Кацую. Во мне нет ничего особенного. Отметив дискомфорт на её лице, который Сакура поспешила скрыть, он попытался повторить то, что ему продемонстрировали. Саске специально не запоминал всё с Шаринганом, чтобы понять суть этой техники так, как делали другие шиноби: не все были одарёнными или рождёнными с улучшенным геномом, да и он не пытался создать реплику дзюцу Сакуры — он хотел произвести нечто собственное, обучиться у неё чему-то новому. Протянув к её левому плечу руку, Учиха сконцентрировал в ладони чакру, повторяя всё до последнего так, как видел в демонстрации Сакуры. Она не всполошилась, лишь повернув немного голову, с лёгким недоумением наблюдая за происходящим. Сначала Саске ничего не увидел, что заставило его нахмурить брови в секундном раздражении, но затем зелёный свет слегка проступил, осветив тёмную ткань плаща на её плечах. Учиха не знал, насколько эффективно то, что он попытался воссоздать, но прогресс налицо. — Неплохо, — сдерживая улыбку, промолвила Сакура. Ответив ухмылкой, он опустил руку, потирая пальцы, точно пытался понять, как с первой попытки смог выдавить эту вспышку зелёного света. Конечно, до профессионализма Харуно ему далеко, но Саске вдруг захотелось овладеть навыком, полезным для спасения человека, ведь всё, что он умел и что сам разрабатывал, было по большей части арсеналом смертельно опасных дзюцу, которым по части убийства равных не было. Сакура же, наоборот, спасала людям жизни, используя ту же чакру, и вот теперь он понял, как именно это происходило. Последняя причина странного желания Учихи обучиться азам медниндзюцу — иметь возможность помочь дорогому человеку, не только став для него щитом, но и располагая чем-то более полезным в ситуациях, когда кто-то ранен. Например, сейчас Сакуре плохо, а он ничего не мог сделать, для того чтобы притупить последствия истощения запасов чакры. Несомненно, кто-то из отряда Хатаке мог что-то предпринять, но Учиха не любил зависеть от чужих подачек — он хотел протянуть руку помощи сам, если необходимо. Причудливое желание, но Саске было наплевать на чужое мнение. — Теперь осталось применить тот поток чакры, который ты собрал, к чему-то существенному. — Например? — К травме, но на твоём месте я бы ещё попрактиковалась правильно скапливать и вращать чакру: одной попытки недостаточно, чтобы даже заживить царапину. Улыбаясь, Сакура склонила голову, наблюдая, как медленно садилось солнце, наполняя небеса, покрытые облаками, разными красками. Они почти прибыли домой, если верить расчётам Учихи. Отвлекающий манёвр Саске-куна с обучением техники выветрился, заставив Сакуру вспомнить о всех проблемах, в которые она ввязалась из-за неправильных опрометчивых решений. Она не хотела приземляться у ворот Конохи — хотела и дальше лететь свободной птицей куда-то в сторону горизонта, позабыть о последствиях и надвигающейся на них угрозе в виде очередного военного конфликта. Покосившись на Учиху, она вдруг задумалась: почему он возвращался в место, где каждый джоунин жаждал воткнуть ему в спину кунай? Почему Саске-кун не покинул их на острове, ведь он с лёгкостью мог скрыться, пока она ссорилась с Хатаке; члены этого отряда вряд ли смогли бы противостоять ему. Встретив её взор, Учиха молча засмотрелся на неё, озарённый заходящим солнцем. Он возвращался в деревню вместе с ней, может, потому что она теперь тоже нукенин, а может, потому, что сам того хотел, — ответ хранился только в его черноволосой голове.