Сильных духом подчиняет любовь

All I ever wanted, the secrets that you keep, All you’ve ever wanted, the truth I couldn’t speak. ‘Cause I can’t see forgiveness, and you can’t see the crime, And we both keep on waiting for what we left behind. Всё, что мне было нужно, — это секреты, которые ты хранила, Всё, что тебе было нужно, — это правда, которую я не смел произнести, Ведь я не вижу прощения, а ты не видишь преступления, И мы оба продолжаем ждать того, что оставили позади. Linkin Park — Final Masquerade

      Небольшая квартира, в которой Сакура проживала какое-то время после инцидента с Ямадой Лан, давно пустовала. Она помнила, как тщательно выбирала новое жилище, как Ино и ребята помогали освежать стены краской, заносить диваны и необходимые для уюта вещи. По ходу стремительно развивающихся отношений с Хатаке она и вовсе перестала проводить время в своём укромном уголке, жаждущая как можно чаще находиться рядом с Какаши, из-за чего в один прекрасный момент переехала в апартаменты Хокаге, а эту квартиру опечатала, не уверенная в том, что делать с имуществом. Оказалось, она правильно поступила, что не продала её и не стала сдавать иностранным студентам, как пыталась подговорить её Мебуки. Здесь осталась мебель и некоторые её вещи, но в основном всё было накрыто белой тканью; на полу виднелся заметный слой пыли, и, щёлкнув включателем, Сакура удивилась, что электричество осталось подключено, ведь место было доселе ненужным, неухоженным, внезапно подвернувшимся под руку. Лампочка, правда, перегорела, поэтому они продолжали стоять в темноте. Она привела Учиху сюда, потому что не хотела появляться там, где их будут осуждать и показывать на них пальцем.       Повернувшись к нему, Сакура в полумраке попыталась изучить его лицо, но он стоял слишком далеко у двери. Свет луны ударял в окна, озаряя скромное жилище бледными лучами. Учиха скинул с плеч ножны с катаной, придерживая правой рукой, осматривая накрытую тканью мебель. Подступив к ближайшему креслу, Харуно резким движением дёрнула за край простыни, открыв вид на мягкую серую обивку. Скрутив ткань, Сакура отбросила её в угол, расстегнув плащ. В помещении было прохладно из-за того, что отопление держалось на минимальных температурах: она не хотела, чтобы зимой потрескались старые трубы и пришлось вызывать сантехников, тратить лишние деньги на ремонт. Повесив плащ на спинку кресла, Сакура направилась в сторону газовой колонки, чтобы проверить, как обстояли дела с температурой. Звук её шагов притуплял слой пыли, что поднималась при резких движениях, оседая на обувь. Подступив к колонке, Сакура начала регулировать режим, подняв немного градус, чтобы они не закоченели в этой квартире.       Возвратившись в комнату, она отметила застывшего у балконной двери Учиху: он смотрел на огни города, изучая крыши домов апатичным взглядом; катана стояла в углу. Прикусив губу, Сакура принялась снимать остальную ткань с мебели, чтобы хоть как-то занять руки, потому что голова уже ходила кругом от последних событий и проблем, в которые Харуно ввязалась. Она изредка почти гневно срывала простынь, хмуря брови; наконец осталась кровать в дальней части однокомнатной квартиры. Сакура молча продолжила резко стягивать белую пыльную ткань, а затем поспешила сложить всё рядом со столом, проигнорировав обернувшегося к ней Саске-куна. Он не промолвил ни слова, что не огорчало, но и не утешало Сакуру. Ей хотелось забыться, закрыть глаза и представить, что всё происходящее — дурной сон. Вздыхая, устало прикрыв глаза, Харуно сложила в прямоугольник последнюю простынь, прижав к себе ткань, застыв в раздумьях. Холод в комнате постепенно отступал, было слышно, как усердно работала старая колонка на кухне.       — Как ты? — раздался неподалёку тихий баритон.       — Не знаю, — честно ответила она, медленно положив простынь к остальным. — Я не знаю, кто я, что я… Ещё месяц назад я была будущей женой Хокаге, возглавляла в больнице отдел, а теперь…       Одним из её самых больших страхов было остаться в полном отсутствии всего, что обозначало её как личность: престижная работа, достижения и замужество. Она столько лет трудилась, чтобы запомниться миру шиноби как отличный медик, чтобы наладить личную жизнь не хуже друзей, и ей казалось, что она добилась почти всего, чего могла, работая с тем, что осталось. Родители всегда твердили, что чужие дети добивались высот, делали что-то лучше, преуспевали больше, чем она, и ей в детстве очень хотелось заставить Мебуки и Кизаши гордиться и её успехами, не только ворчать, что Сакура чуть лучше среднего. И вот она буквально стояла на краю пропасти, недавно сделав шаг в которую перечеркнула всё, над чем столько лет работала. Эта пустота с каждым днём затягивала её глубже, и Харуно уже начинала думать, что спасаться не было смысла, — ей не вернуть прошлого.       — Ты хочешь для себя той жизни? — после минутной паузы спросил Саске.       Учихе было крайне важно узнать, чего она хотела. На этом завязывалось всё: он медленно разрабатывал план в этом хаосе, и одним из пунктов была сделка с Каге, которая помогла бы вернуть доброе имя Сакуры и то, что она бездумно отбросила, когда помогла ему бежать из тюрьмы. Он был перед ней в долгу и намеревался возместить весь ущерб, который неосознанно и ошибочно нанёс в прошлом, но Саске хотел помочь хоть чем-то девушке, что стольким пожертвовала ради него. Раньше он не ценил её поступков, не рассматривал их с точки зрения заботы и любви, видел лишь очередную приставучую глупую девчонку, что мечтала привлечь внимание наследника. Он давно перестал так думать — просто очень долго собирался с духом, чтобы признать, что справедливо взять на себя всю вину перед судом, чтобы спасти её, ведь Харуно заслуживала быть счастливой, и, если он не ошибался, её жизнь до того перевернувшего их судьбы визита в его камеру была прекрасной. Он вернёт ей то будущее.       — Хотела…       Её шепот точно намекал, что в ответе должно было появиться «но», однако Сакура не стала продолжать, лишь покачав немного головой, обняв себя за плечи, согреваясь в прохладном помещении. Саске пристально изучал её опечаленное лицо, обдумывая ещё кое-что, что собирался сделать. Он не забыл обещание: если для неё это важно, он готов открыть правду о том, что чувствовал к ней. Учиха не был уверен, как выразить эти эмоции, но был готов попытаться, чтобы наконец убрать лишнюю недосказанность и путаницу между ними. Момент не был идеальным, но другого со стремительным поворотом событий могло не представиться, поэтому Саске, привыкший действовать согласно плану, чтобы добиться какой-то цели, осмелился подойти к проблеме столь интимного и откровенного разговора как истинный шиноби: главное — сдвинуться с мёртвой точки, начать говорить и быть готовым принять удар, ведь Сакура определённо не пребывала в беззаботном настроении. Могло показаться, что он добавлял ей проблем, но это не так — Саске стремился избавить её от мучений и догадок.       — Я пообещал, что мы поговорим, — спокойно начал он, склонив над ней голову.       Плечи Сакуры заметно напряглись, словно она не ожидала такой перемены в беседе. Он не дал этой мелкой детали как-то повлиять на решительность, что скапливалась в нём в последние дни, потому что если он не осмелится открыться Харуно сейчас, то другого шанса не представится. Он принял свои чувства, заново открыл для себя эту девушку, которая не была обязана как-то отвечать ему взаимностью, особенно после всего, через что Саске заставил её пройти. И всё же он надеялся, что Сакура поймёт его даже с тем скупым набором слов, что подготовил. Подняв руки, он положил ладони на её плечи, будто удерживал, но это было совершенно не так: она могла отмахнуться в любой удобный момент. Учиха просто искал хоть какую-то физическую поддержку в малознакомой ситуации, и прикосновение к ней казалось естественным: тепло её тела, это притяжение, что в очередной раз накалялось между ними, возрастая, сдвигая вместе, словно кто-то воспользовался Путём Дэвы, управляя силой физического тяготения между ними.       — Ты спросила, безразлична ли мне, — на выдохе промолвил он.       — И ты сказал, что нет… — прошептала Сакура, положив обе руки ему на грудь.       Она совершенно не ожидала, что их разговор повернёт в это русло: Саске-кун стоял перед ней, серьёзно настроенный, собранный, словно опасался её какой-то бурной реакции на слова, которые Харуно ждала всю жизнь. Подняв голову, чтобы лучше рассмотреть его лицо в полумраке, она с замиранием сердца увидела то, от чего по спине пробежали мурашки, заставив её потерять внутренний баланс: опущенные веки, очарованный чёрный омут и пурпурный Риннеган; немного сдвинутые брови, приоткрытые, точно в желании что-то сказать, ровные губы. Сердце в груди сделало кульбит. Она вдруг вспомнила ту лавину чувств, которую они испытали во время первого поцелуя. Учиха определённо затруднялся выразить мысли, и Сакура была готова терпеливо ждать, сколько понадобится, ведь для неё это самый важный разговор. Если он отвергнет её, дальнейший путь она предвидела и покорно смирится с тем, что заблуждалась насчёт его чувств, но если вдруг Саске-кун скажет, что хочет быть рядом, — как поступать в такой ситуации, она ещё не решила. Прикрыв глаза, Харуно замерла, дожидаясь хоть какого-то продолжения.       — Небезразлична, — подтвердил ещё раз тихим голосом Саске.       Он прикоснулся лбом к её, зажмурив глаза, медленно подняв одну руку с её плеча, задев кончиками пальцев линию подбородка. В центре грудной клетки всё вырывалось и одновременно разбивалось вдребезги. Саске вдыхал аромат её кожи, старался переступить через себя: несмотря на то что он определился с чувствами к Сакуре, он понимал, что ему легче принимать заботу и не отдавать ничего взамен. Учиха с детства так привык, потому что всегда был один, после трагедии клана отвык от людей, от родительского ухода, который когда-то принимал как должное. С Сакурой сложилась идентичная ситуация: она всегда столько отдавала ему, а он взамен поначалу ничего не предоставлял, потом и вовсе начал за добро отплачивать невежеством, жестокостью. И пусть у него всегда скрытно были благие намерения, это не оправдывало той боли, которую он причинил Харуно поступками. Сейчас у него была возможность попросить прощения за все грехи лично, не через Хатаке, как приходилось в прошлом, не отмахнувшись от угрызений совести и намёков давшего трещину каменного сердца. Он мог сделать первый шаг, ступив на правильную тропу, чтобы, искупив вину перед друзьями, наконец быть свободным.       Но манящее тепло, что окутывало их с Сакурой, пленило его новыми чувствами, от которых Саске не хотел убегать. Именно с ней он познавал столь разные диапазоны эмоций и осязаний, о которых раньше даже не задумывался. Сакура становилась частью его повседневности, и Учихе это нравилось, он начинал думать о каких-то перспективах будущего с мыслью о ней, точно Харуно автоматически шла в комплекте с планами о путешествии или о других делах, что задумал Саске. Он понимал, что не мог открыто претендовать на что-то, потому что, невзирая на ссору, она всё ещё невеста Хатаке, но Саске также не видел причин отступать: он хочет быть с ней, и сравнить это желание можно с жаждой от определённых личных стремлений прошлого; Учиха очень старался не превращать её в навязчивую цель — Сакура не была каким-то неодушевлённым предметом или ненавистным ему человеком, которого Саске намерился порешить. Она, наоборот, была тем, чего он не искал, но что теперь стало частью его души, и он не собирался стоять в стороне, наблюдая за её печалью.       — И только? — прошептала рядом с его губами она.       Сакура стояла неподвижно, почти не дышала, будто боялась спугнуть его резким движением. Проведя кончиками пальцев по линии её подбородка, Саске-кун протянул руку к её распущенным волосам и медленно убрал пряди за ухо. От волнения тело пошатывалось в такт стуку сердца: она растворялась в его руках, словно сахар в воде, погружалась с головой в ту бездонную и чёрную, как его глаза, пропасть, которую обрисовала в мыслях. Она скрытно даже приветствовала это чувство беззаботности и невесомости, которым её наполнял Учиха, ведь обратной стороной медали были туго стягивающие путы, направляющие по прописанному в учебнике пути. Кто сказал, что ей обязательно поступать, как все? Кто может запретить ей любить этого мужчину, ведь даже после стольких обид и презрений она видела это бессмертное чувство, скрывающееся в тени сердечной памяти, проживающее на подкорке, готовое овладеть ею при первой же осечке. Если Саске-кун не любил её, то должен сказать об этом сейчас, чтобы Сакура не витала в облаках, как последняя дурочка. Она ведь живой человек, нельзя играть с её чувствами и надеждами.       И он пытался — она видела в его глазах, понимала по теплу, исходящему от его сильных рук, что Учиха намеревался прояснить именно этот вопрос: было ли место в его холодном сердце для горячо любящей его девушки? Мог ли он впустить в свой мир ещё одного человека и жить с ним, мириться с недостатками, наслаждаться такими неприсущими его характеру эмоциями? Сакура не считала, что требовала от него чего-то архисложного, но также понимала, что Учихе — человеку, который просто не умел налаживать контакты с людьми, — сейчас невероятно трудно выразить себя, мысли и чувства, оголить их и показать, как всё на самом деле. В груди всё вертелось вихрем, а в сердце неприятно покалывало. Она совершенно не понимала, почему Учиха вёл себя таким образом, почему так отчётливо жестами наталкивал её на размышления об одном, а сейчас вдруг стал почти нежным, будто боялся разбить её, как фарфоровую вазу: опустив руку с плеча ей на талию, подвинув немного ближе к себе, он нагнулся. Замерев в ожидании, Сакура немного откинула голову.       К её приоткрытым губам примкнули его уста: почва под ногами вмиг исчезла, головокружение от ожидания неизвестного ударило в виски, и Сакура инстинктивно сомкнула веки, наслаждаясь водоворотом эмоций; рука Саске, доселе едва ощутимо прикасающаяся к её щеке, оказалась на её шее, длинные пальцы медленно пробирались к затылку, зарываясь в розовых локонах. Другой рукой Учиха прижимал её к себе, поддерживая, так как чувствовал, что она пошатывалась, точно опьяневшая от их близости. Его ровное дыхание и пряди волос щекотали скулы, но Сакура лишь подняла налитую свинцом руку, запустив в его шевелюру дрожащие пальцы. В её доселе дремлющих от угнетения мыслях будто зажёгся яркий белый свет: Саске Учиха целовал её, в этот раз полностью осознанно, инициировавший всё по собственному желанию. Раньше подобное поведение оставило бы её полностью обескураженной, ведь даже сейчас в первые минуты их близости Харуно неподвижно подчинялась всему, что происходило, неуверенная и смущённая.       Зато теперь Сакура прекрасно понимала, что больше не боялась быть затянутой им в чёрную пропасть, ведь точно как она видела его бездонным колодцем, куда летела и откуда не видела выхода, так и Саске-кун смотрел на неё, как на бескрайное небо, где мог бесконечно парить, расправив крылья. Они подарили друг другу свободу, о которой могли только мечтать, и в этой безграничности Харуно понимала — они части единого целого. Те кусочки души, что с другим мужчиной порядком не сходились в некоторых местах, сейчас защёлкнулись бесшовной линией в её сердце, подтверждая, что Учиха всегда был тем единственным, отсутствие которого столько лет опустошало её душу. Зажмурившись, Сакура повернула голову, нехотя разрывая поцелуй, в этот раз не отодвинувшись ни на миллиметр. Его горячее дыхание обжигало её губы, будоражило сознание.       — И только? — повторилась она, не скрывая неровный выдох.       — Ты…       Будто в тумане, он прикоснулся к её нижней губе своими, зажав немного зубами, проведя изнутри кончиком языка по ней, восстанавливая сорванное дыхание. Тело подчинялось каким-то неизведанным инстинктам, о которых Саске даже не догадывался. Руки от напряжения и желания прижать её к себе ещё сильнее уже порядком болели, ком в горле сдавливал дыхательные пути. Раздражённо выдохнув, он обхватил левой рукой её деликатную оголённую шею, немного наклонив голову в сторону, примкнув губами к бледной холодной коже прямо под ухом в попытке остудить разбушевавшееся сознание. Другая рука Учихи всё ещё прижимала девичий стан к нему: пальцы впивались в мягкое тело прямо под последним ребром, немного сдавливая от нетерпения, что расползалось по его телу, будто яд, проникая в каждую клеточку. Саске совершенно не понимал, что с ним творилось: её аромат пленил рассудок, заставлял действовать согласно первобытным инстинктам, что вызывали в нём гневное желание владеть Сакурой, как вещью, потому что он помнил — знал, — что Сакура любила его, и теперь Учиха осознал, что отвечал взаимностью.       Он вспомнил внутренний монолог, который порядком недавно твердил: Саске не хотел делать её целью, потому что привык добиться желаемого любыми путями. Возможно, в бою такая тактика работала безупречно, но он сомневался, что в отношениях между мужчиной и женщиной поступать так благоразумно. Если Сакура станет его мечтой, он вряд ли прислушается к отголоскам уважения к Хатаке и помолвке. Учиха почему-то не видел их особенные узы чем-то препятствующим желаемому, точно физическим барьером, — лишь прекрасно осознавал, каким аморальным поступком это станет по отношению к Какаши, да и к Сакуре тоже. Если он поддастся порыву, то потом вряд ли восстановит дружбу с Хатаке; несомненно, лучше сопротивляться этому телесному притяжению к Сакуре, высказать всё словами, как бы глупо и неловко это ни звучало. Она поймёт его, если для неё это действительно важно. Подняв немного голову, он, всё ещё наклоняясь над ней, прикрыл глаза, больше от желания сосредоточиться, чем от смущения.       — Сакура…       Дотронувшись до его щеки кончиками пальцев, она вдохнула прохладного воздуха полной грудью, ощутив, как на мгновение его пальцы на талии слегка расслабились, доселе крепко прижимающие к нему. Его краткие слова были наполнены смыслом, который Харуно уловила, но этого было недостаточно. Всегда одно и то же: настолько неопределённое утверждение о том, что она ему небезразлична, хоть Сакура сердцем чётко понимала, что Учиха имел в виду. Хотелось услышать. Чтобы главные слова сорвались с его губ, заполнили пространство между ними. Она больше не могла основываться на домыслах, исходящих от его недосказанности. Душа впитывала вложенный в краткие фразы смысл, но этого было мало, чтобы Харуно подняла окаменелую от неизвестности ногу и сделала шаг ему навстречу. Саске-кун должен понимать, что это не каприз, что она стремится услышать нечто большее не потому, что такова её девичья мечта, а потому, что если он хотел быть с ней — он должен это утвердить. Сакура признавалась ему в любви почти три раза — логично, что ей чисто от обиды хотелось чего-то большего, чем скупые фразы о том, что она ему небезразлична.       — Саске… — отбросив вежливый суффикс, который она использовала в обращении к нему, сколько себя помнила, прошептала Сакура.       На зов он открыл глаза, осмотрев встревоженное миловидное лицо. Зелёные радужки сверкали надеждой и нетерпением услышать то, что он всё не мог сформулировать. Учиха не знал, как красиво говорить о своих чувствах, — она должна понимать это; лёгкая вспышка едкого раздражения пронеслась в его затуманенном разуме, но исчезла, даже не задержавшись. Саске попытался вспомнить, когда в последний раз слышал, чтобы кто-то говорил ему подобные слова, — может, не в таком контексте, но хотелось хотя бы вдохновиться чужой лёгкостью, ведь Учиха больше к этому не собирался возвращаться: он полностью откроется ей единожды, и Сакуре важно услышать, запомнить те слова, что он часто не станет повторять ей в будущем, но обязательно будет демонстрировать их правдивость каждым поступком, пропитывать этим чувством каждый жест, каждое прикосновение к ней. Слова ведь могли вводить в заблуждение, как доказывали примеры из их прошлого: он лично говорил Харуно одно, частенько подразумевая совершенно иное.       В мыслях всплыл облик старшего брата и их прощальный момент в пещере, когда Кабуто развеивал, находясь под полным контролем Итачи, технику Воскрешения Нечестивого Мира. Конечно, сравнение было совершенно неуместным, но Саске попытался вспомнить, как именно брат выразил чувства к нему в тот последний миг, прежде чем рассыпаться пылью и обрести покой. Вместо того чтобы стукнуть его пальцем по лбу, как всегда это делал, Итачи столкнул их лбы и пообещал, что всё равно будет любить Саске независимо от его решений. Это было сказано так просто, будто брат даже не обдумывал свои слова тщательно, не мусолил их, высказав лишь то, что было важно в их последний разговор. Взглянув на Сакуру, Саске понимал, что это далеко не последняя их встреча и беседа, но она первая полностью обнажённая от лжи и притворства, чрезвычайно важная, если Учиха намеревался связать свою жизнь с этой девушкой. Подавив сомнения, он чуть приподнял Сакуру к себе, прижавшись виском к её голове.       — С первых дней после сражения с Наруто я начал видеть его облик, — спокойно промолвил он над её ухом, перебирая шелковистые локоны её волос пальцами — это заметно успокаивало.       — Призрак? — тихо удивилась она, прошептав где-то рядом с его ключицей.       — Совесть, как оказалось. Он всегда возникал в самые неподходящие моменты, пытался меня спровоцировать, причитая о правильных поступках, морали и самоконтроле. Этот надоедливый голос сводил меня с ума, но, когда ты была рядом, он мучил меня по-другому: этот облик твердил, что ты меня не бросишь, что ты всегда заботилась обо мне и не оставишь гнить в тюрьме.       — И что случилось?       — В последний раз он появлялся в тот вечер, когда мы разговаривали о сновидениях.       Харуно не понимала, к чему этот разговор. Было интересно услышать о том, что Учиху столько лет так яростно грызли муки совести после содеянного, но всё же необычная беседа получалась: пару минут назад она так пылко вспыхнула, что можно было сжечь до основания это здание, а сейчас Саске-кун вдруг вспомнил о покойном лучшем друге. Вздохнув, она прижалась щекой к его груди, пустив всё на самотёк, так, как он хотел, ведь у всего этого должно быть логическое завершение и значение. Наслаждаясь теплом его тела, она прислушивалась к равномерному стуку сердца: он был живым и откровенным с ней, как никогда ранее, и этот миг необходимо запомнить, чтобы в душе ценить, ведь Учиха не из тех мужчин, что легко рассуждали на такие откровенные темы.       — Меня перестал съедать заживо собственный разум, когда ты пришла ко мне.       Сакура зажмурилась, прислушиваясь к глухому эху его голоса в груди. Она молчала.       — Я ничего не смыслю в любви, но если даже моя совесть и подсознание столько лет намекали на то, что в тебе моё спасение, то, думаю, это можно назвать…       Отстранившись от его грудной клетки, Сакура подняла голову и обеспокоенно изучила его лицо, всматриваясь в размытые полумраком черты. В сердце опять болезненно защемило, и она еле сдержалась от желания обнять Учиху, скрыть его мимолётную уязвимость, которой удостоилась, от всего мира, чтобы никто больше не увидел наследника клана таким открытым, опустившим барьеры, правдивым с ней и с самим собой. Он выглядел так, будто сказанное им только что осветило покрытые мраком мысли в чернявой голове: вполне возможно, Саске-кун буквально только что сложил всё вместе и теперь стоял, подобно статуе, ошарашенный сказанным, ведь он вряд ли задумывался о смысле облика Наруто за время их путешествия. Протянув к его лицу руку, она медленно убрала чёрные пряди, чтобы лучше видеть его глаза. Учиха встретил её взор, обхватив пальцами запястье — несильно, просто чтобы замереть.       — В ней не нужно что-то смыслить, — прошептала Харуно, усмехнувшись. — Её нужно чувствовать.       Поднявшись на носочках, она примкнула к его устам своими, ощущая поддержку его рук на спине, судорожное дыхание, что сбилось от возобновлённой близости. Вцепившись пальцами в ткань его водолазки, Сакура растворялась в поцелуе, настолько естественном, точно она все эти годы ждала именно этого откровения, сорванной завесы, что разделяла их, скрывала настоящие чувства Учихи. Их опьяняющая близость опять накрыла её с головой, но теперь это испытывала не только она одна; Саске-кун больше не сдерживался и не останавливал её: из охмелённого разума исчезали отголоски морали и преданности, вызванные напоминанием об отношениях с Какаши. Давно желанный физический и душевный контакт с человеком, которого она любила настолько глубоко, так безвозмездно, заглушал любые аргументы о нравственности. Учиха отвечал на интенсивный и пламенный поцелуй, что с каждой секундой набирал обороты, разгорался, обещая растопить зябкий холод помещения.       Сквозь её тело прошла волна тока: Саске-кун углубил их поцелуй, жадно прижимая её тело к своему каменному, пропускающему сквозь тонкую ткань водолазки раскалённый жар торсу. Его руки потянули за край ципао Сакуры, запустив руку вверх, скользя пальцами по гладкой спине, задевая застёжку бюстгальтера; он словно медленно исследовал неизведанную территорию, убрав другой рукой её волосы с лица и шеи, запустив в них пальцы. Оторвавшись от его манящих губ, Сакура откинула голову назад, чтобы взглянуть на сорвавшегося Учиху; встретив его взор, она застыла от удивления: чёрные очи смотрели на неё с неестественным, каким-то почти животным желанием. Саске-кун тяжело дышал, но не отводил глаз, в глубине которых не осталось ни следа привычного равнодушного холода. Теперь его глаза наполнял будто голод, наверное, столько лет подавляемый чётким самоконтролем. В этот миг в мыслях Сакуры пролетело одно: возможно, она первая женщина, с которой Саске-кун оказался в подобной интимной ситуации. Он вряд ли раньше испытывал столь сильное вожделение к кому либо, хотя она не могла утверждать наверняка.       Опустив руку к шее, она потянула за верхнюю часть ципао, отстегнув пуговицы беззаботным движением, наблюдая за реакцией Учихи, который, казалось, забыл, что нужно дышать. Его сверкающие страстным чувством глаза не отрывались от лица Сакуры, точно он не позволял себе взглянуть на часть девичьего тела, что всегда была скрыта под одеждой. Она сомневалась, что это было проявлением смущения или робости, — нет, просто Учиха был воспитан в строгих традициях одного из древнейших кланов Конохи, и именно сейчас эти наставления крепко схватили его за глотку, что было прямым проявлением уважения к ней. Сильная рука, что блуждала по её спине, остановилась на изгибе талии, пальцы согревали, оставляя невидимый отпечаток на гладкой коже. Раскрыв ципао полностью, она позволила частям одежды свисать по обе стороны её тела, плавно прикрывая оголённый плоский живот и грудь, что скрывалась за чёрным бюстгальтером. Учиха наконец сделал глубокий вдох пропахшего пылью и холодом воздуха, придвинув её рывком к себе.       Может, он раньше никогда и не находился в подобной ситуации с девушкой — опять же, она не знала, — но определённо инстинкты вели его правильной тропой, подсказывая, как управлять положением. Сакура подняла и положила руки на его плечи, отбросив любые препятствующие развитию их близости мысли, чтобы оказаться в его пленяющих объятиях, и вдруг ощутила, как его рука медленно поднималась по спине к застёжке, заставляя кожу покрываться мурашками. Саске-кун опустил голову, его горячее дыхание рядом с ухом будоражило сознание, переворачивая всё внутри Харуно вверх тормашками. Он проводил длинными пальцами вверх по линии бёдер, оставляя невидимые обжигающие следы на бархатной коже. Другой рукой он начал стягивать с её плеча расстёгнутое ципао, иногда чуть ли не рывками, что доказывало его раздражение и нетерпение. Вдыхая аромат его тела, что наполнял лёгкие, вымещая запах сырого помещения, Сакура, запутав пальцы в его волосах, собрала их в кулак и потянула вниз, подняв лицо Учихи.       Он подчинился, нависая над её лицом, губы слегка приоткрыты, чем Сакура воспользовалась, потянувшись вверх, жадно примкнув к его тёплым устам. Саске-кун легко подчинялся каждому её движению, точно отдавший ей управление ситуацией, что сначала удивило Харуно: вряд ли она смогла бы так продолжать этот процесс, ведь если решились, то отдаться страсти должны оба. Покачнувшись, она сделала шаг назад, в сторону кровати, отметив, что Учиха последовал за ней, по-прежнему исцеловывая её пухлые губы, обжигая везде, где прикасался. Сакура внезапно начала испытывать в области солнечного сплетения странное чувство: словно воздушный шар, что медленно надувался, заполняя пустоту чем-то необъятным и манящим. Все те искры и телесное притяжение, которое она испытывала в окружении Учихи, смешивались в той области тела, подпитанные чувством полёта, которое она отметила, когда они целовались на спине ястреба.       — Ты в этом уверен? — оторвавшись от поцелуя, на выдохе прошептала она.       Вместо ответа Саске-кун властно обхватил пальцами её шею и притянул к себе. Пошатнувшись, Сакура окольцевала руками его широкие плечи, чтобы не упасть; другой рукой он поддержал её, прижав к себе за окутанную порывом холодного воздуха талию. Сглотнув нахлынувшую на неё смущённость, Сакура опустила взор, отметив, что осталась лишь в штанах и бюстгальтере: когда и как он избавился от ципао — она не заметила. Пальцы перебирали шелковистые пряди его чёрных волос, а ноги почти подкашивались, столкнувшись с краем кровати, от падения на которую её своевременно спас Саске-кун. Лицо Учихи находилось чуть ниже её подбородка, и Сакура пыталась не показывать абсолютную растерянность и поглощающий каждый сантиметр кожи румянец. Он даже не смотрел на неё, сдвинув в сторону бретель, заставив Харуно испытать волну щекочущих нервные окончания мурашек. Облизав нижнюю губу, она попробовала успокоиться и приглушить голос своего сердца, которое из последних сил кричало: если они подчинятся чувствам, то пути обратно не будет.       Словно в подтверждение, что наконец определилась с выбором, Сакура, обхватив руками его плечи, сжав пальцами водолазку, повалилась вместе с Учихой на жёсткий матрац, скрываясь вместе с ним от мира в этой небольшой квартирке. Саске-кун определённо чувствовал то, что боялся назвать любовью, и, оголивший перед ней сегодня душу, он в своей манере продемонстрировал — это не сон и не иллюзия. Вот так он любил. Он был рядом, приковав себя к ней, точно цепной пёс, что стремился защищать дорогого человека. Учиха не сказал ей главного, но Сакура понимала, что происходящее без сомнений можно расценивать как тот самый утвердительный ответ на вопрос: любил ли он её? Да. Безумно, не видящий преград и бесстрашно бросившийся вместе с ней в эту пропасть. Такой была реальность, которую они создали болезненным прошлым, пройдя путь искупления и ряд преград в надежде на счастливое будущее.