You say the weight of the world has kept you from letting go, And you think compassion’s a flaw and you’ll never let it show, And you’re sure you’ve hurt in a way that no one will ever know, But someday the weight of the world will give you the strength to go. Ты говоришь, что этот мир ценен для тебя, и это удержало тебя от падения в пропасть. Ты думаешь, что сочувствие — это проявление слабости, которую лучше не показывать. Ты уверен, что тебе причинили такую боль, которую никому не доведётся испытать. Но когда-нибудь тяжесть этого мира даст тебе силы продолжать свой путь. Linkin Park — Robot Boy
В последнее время Саске много бродил ночной Конохой, обычно с целью оберегать ничего не подозревающую Сакуру от потенциальной опасности, хоть она и сама могла за себя постоять. Укоренившееся в нём желание для душевного спокойствия хотя бы находиться в определённом радиусе от Харуно было почти невозможно подавить, поэтому Саске тайно скитался улочками и окрестностями деревни, отслеживал сенсорными способностями местонахождение Сакуры и старался не попадаться на глаза жителям, что зачастую означало посиделки на крышах зданий. Под звёздным небом всегда думалось легче, словно стены домов усмиряли такие дикие и хаотичные мысли Учихи, не позволяли ему смотреть на картину издалека, чтобы видеть все уголки разом вместо определённого куска, где были сосредоточены самые интересные детали изображения. Покинув кабинет Хокаге, он первым делом отыскал Сакуру: судя по локации, где её чакра казалась наиболее сконцентрированной, — она дома. Когда Саске думал о доме, он подразумевал ту небольшую квартирку, в которой прожил последний месяц, ведь именно там столько всего изменилось, именно в тех стенах зародились их с Сакурой отношения, которые ему следовало бы окончательно принять со всеми изъянами и неожиданными поворотами: здесь он, разумеется, думал о ребёнке. Новость о наследнике потрясла Учиху, ведь его отношение к семье было специфическим, некоторым оно показалось бы даже отстранённым и бесчеловечным, но Саске, переживший слишком много травмирующих событий в прошлом, порядком опасался создавать такие сильные узы в жизни, потому что понимал, каким может быть будущее однажды счастливой и любящей семьи. Он ведь не был сиротой с рождения, ещё помнил родителей. Фугаку и Микото были лишь серыми воспоминаниями, которые когда-то звались отцом и матерью, лица которых изредка снились ему в кошмарах, пока Саске не перерос страх потерять кого-то, ведь, по сути, больше в мире никого рядом и не осталось. В детстве он стремился быть похожим на Итачи, чтобы отец похвалил его за достижения по академической части, чтобы уделил и ему время, обучил наследственным техникам клана, просто признал в Саске нечто большее, чем он на самом деле являлся. Итачи всегда отбирал лучи славы, пусть и заслуженно, отчего Саске любил брата не меньше. По факту Фугаку был строгим и требовательным, почти не проявлял к сыновьям мягкосердечности, даже в быту, что заставляло Саске изредка думать, будто он не был любим отцом. Отношения с Микото кардинально отличались, потому что как мать она пыталась максимально возместить тот дефицит внимания и похвалы, что исходил от Итачи и Фугаку к Саске, и за эту любовь и поддержку он будет вечно ей благодарен. Вспомнив детство, в особенности отношения с Микото, Саске попытался выбрать какой-то яркий эпизод из той далёкой безмятежной жизни, что нынче, казалось, будто ему не принадлежала. Дни, проведённые в обществе мамы в детстве, чудились ему монотонными, скучными, ведь реальная опасность и приключения всегда ждали его за пределами особняка, когда они с Итачи прогуливались лесом или тренировались. Микото была самой доброй и заботливой женщиной в жизни Саске, и он с определённым трепетом в груди вспоминал те ненавистные ему в детстве часы, когда приходилось делать уроки под присмотром матери, ведь ему не разрешалось покидать дом, пока все тетради и учебники не будут приведены в порядок. Микото была в своей манере требовательной, но никогда не заставляла Саске чувствовать себя так, будто он в чём-то недотягивал, будто Итачи как сын во всём лучше. Она стремилась подчеркнуть уникальность младшего сына и поэтому нашёптывала ему глупые истории о старшем брате, когда тот ещё не был пресловутым гением клана и почтенным воином Листа. Саске очень любил слушать эти тихие послеобеденные рассказы по нескольким причинам: во-первых, так он скрытно поднимал самооценку, ведь рассказы Микото будто доказывали, что даже брат с отцом ошибались, что были просто людьми, а не вознесёнными до небес шиноби. Во-вторых, хоть кто-то в семье уделял ему внимание, и пусть они с Микото не занимались сумасшедшими тренировками, она не обучала его секретным техникам и не хвалила его за академические достижения, она отдавала Саске кое-что гораздо лучше — свою заботу и любовь. Рядом с мамой он чувствовал себя самым лучшим сыном в мире, потому что она умела обернуть даже неприятную ситуацию в нечто поучительное, а не унизительное. В детстве ему для поддержки духа и упрямства больше ничего не надо было: Микото молча улыбалась, могла подмигнуть ему, словно они хранили один секрет на двоих, а когда дома никого не оставалось, она превращала их времяпрепровождение во что-то интересное и весёлое, и это западало в душу. Прошло уже столько времени с той кровавой ночи, когда Итачи не без помощи Обито вырезал их клан, а Саске до сих пор хранил глубоко в сердце нежные воспоминания о матери. Он почти не задумывался о родителях, ведь прекрасно понимал, что их не вернуть, а вместо того чтобы подставляться таким болезненным воспоминаниям, Учиха избрал забвение, потому что так легче. И вот сейчас, взобравшись на крышу ближайшего дома, он разрешил себе вспомнить детство, в особенности время в обществе Микото. В уставшем разуме невольно вырисовывалась параллель между ней и Сакурой, точно он не мог не отметить схожести этих женщин. На самом деле они кардинально отличались, и не только внешне, но были в Сакуре определённые качества — её сила воли и доброта, которыми она пробивала любые преграды, и эти черты сильно напоминали Учихе о покойной матери. Обе были волевыми женщинами, способными проявить любовь даже к нетерпимо замкнутым в себе мужчинам, каким в своё время был Фугаку, а теперь — Саске. Почему-то в отношениях родителей он не помнил отчётливых проявлений чувств и эмоций друг к другу, словно их супружеская жизнь была постной и неинтересной. Возможно, так всё выглядело в глазах Саске, который в детстве не знал, какие знаки искать в поведении отца, чтобы понять, насколько сильно тот любил свою избранницу. Это странное беспристрастие определённо наследственное, потому что Саске замечал его в своих повадках, особенно в самом начале их с Сакурой общения, и не без помощи он медленно сбрасывал эти слои бесчеловечности. Он делал это только для Харуно и демонстрировал подлинные чувства исключительно ей, посему стороннему человеку могло показаться, будто Саске незаинтересован в девушке, которую полюбил, но это совсем не так; он считал, что главное — понимание, возникшее между ним и Сакурой, её осознание чувств, которые он открыл и был готов оголять в окутывающем их мраке ночи. Какаши попытался упрекнуть его в том, что Саске не решал проблему, а убегал от неё. Можно было подумать, что ребёнок — это и есть та самая проблема, но тот план, которым он поделился с Хатаке, был продуман ещё до ошеломляющей новости о беременности Сакуры, может, поэтому и показалось, что Саске избегал последствий самопожертвованием, но это было совершенно не так. Он уже успел подметить несвоевременность такого поворота судьбы, однако это не значило, что Учиха хотел оставить дорогих ему людей беззащитными на милость врага. Просто изначально он думал о лучшей жизни для Сакуры, которая, как подметил Какаши, была уж точно не рядом с Учихой. Хоть в этом они мыслили одинаково, и это импонировало. Новость о беременности изменила всё, возможно, не сразу, не по щелчку, но чем больше Саске думал и впитывал в себя эту информацию, тем лучше понимал, что ему необходимо сделать для безопасности своей семьи. Именно в таком ключе он мыслил о Сакуре и своём первенце: ему не нужны брачные узы или подпись на бумаге, чтобы принять происходящее и стать на защиту того, чем дорожил. Самым большим опасением была возможность утечки информации, ведь если новость о наследнике клана Учиха просочится к Райкаге, это буквально превратит Сакуру в живую мишень в деревне и за её пределами. Хатаке был прав, когда говорил, что нет в мире сделки, способной стопроцентно защитить Харуно от недоброжелателей. Её лучший шанс выжить — это способности Саске, и, если она будет постоянно находиться рядом с ним, это легко сделать. Он хотел бы дать ей нечто большее, жизнь, где не пришлось бы скрываться от врагов, носить клеймо нукенина и скитаться по миру в поисках спокойного уголка. Но он также знал, что Харуно способна выдержать такие невзгоды морально и физически, тем более он всегда будет рядом, будет оберегать её и ребёнка ценой своей жизни. Он знал, что не идеальный партнёр для семейной жизни, но Сакуру это, по всей видимости, не пугало — наоборот, она будто соблазнилась препятствием и была готова идти напролом ради их долгожданного счастья. Харуно осмелилась терпеть беспристрастный быт ради откровенных ночей, и в глазах Саске не было ничего более искреннего, что могло бы доказать аутентичность их отношений и сильных чувств, от которых зародилась новая жизнь. Мысленно и не первый раз вернувшись к теме ребёнка, Учиха протяжно вздохнул, опустив взор на озарённую фонарями улочку, где торопились по своим делам прохожие, но некоторые всё же останавливались рядом с магазинчиками: судя по вывеске, ближайший продавал выпечку и сладости. Саске незаинтересованно осмотрел выходящих отца и сына: малышу купили огромный леденец красного цвета, который тот крепко держал правой рукой, потому что левую послушно поднял к отцу, чтобы не потеряться в толпе, пока они передвигались в сторону дома. Наблюдая за их естественным поведением, Учиха пытался не подчёркивать тот факт, что у него подобных отношений с Фугаку никогда не было. Такими весёлыми прогулками всегда занималась Микото, а вот с отцом Саске обычно общался исключительно кратко и по делу. Отсутствие хороших отношений с Фугаку в детстве порядком пугало Саске. Он не знал, чего ожидать от себя в этой новой роли, потому что у него не было достойного примера для подражания. В том, что Сакура будет замечательной матерью, Учиха даже не сомневался, а вот насчёт себя в роли отца испытывал сомнения, которыми стыдно поделиться даже с Харуно. Он не боялся, что она станет насмехаться или что разочаруется в нём, — просто пока не знал, как правильно выражать всё, что испытывал и о чём думал. Если ему сложно продемонстрировать чувства к Харуно, то он даже представить не мог, каким безэмоциональным и замкнутым предстанет рядом с маленьким ребёнком. Возможно, он напрасно волновался и родительские инстинкты обязательно пробьются сквозь многочисленные барьеры его разума, наподобие того, что случилось с его отношениями с Сакурой: лишь наступив на себя, отбросив защитные механизмы в сознании и опустив преграды вокруг сердца, он смог открыть ей душу и не пожалел об этом. Оторвав вдумчивый взгляд от улочки, где за последний час стало порядком меньше прохожих, Учиха поднялся с края крыши, повернув голову к Скале Хокаге, что ночью освещалась ослепляющими огнями. Лицо Хатаке притянуло взор: внезапно поток стыда и совести проник в душу Саске, охладив все воздушные чувства, которые тот испытывал после недолгих воспоминаний о родителях. Он понимал, что сделал и какую цену придётся заплатить за своё желание: Какаши больше не обязан защищать их, а это значило, что спасение Сакуры и ребёнка зависело исключительно от мастерства и способностей Учихи. Саске был готов к такому повороту, именно поэтому тонко намекнул Хатаке тем порталом, что в любой момент, как только ему покажется, что они потеряли дипломатическую нить разговора с остальными Каге, он был готов спастись вместе с Сакурой и оставить мир шиноби пылающим в огне, если понадобится. Он предпочёл бы не поступать таким образом, потому что был обязан Хатаке жизнью, а после всей этой истории с изменой и предательством хотелось отплатить хорошим поступком и лишить Какаши главной проблемы в лице Райкаге. Саске мог убить старика — не впервой ему проливать чью-то кровь, и для него не было ничего более естественного и машинального, чем перерезать глотку врагу. Он никогда не убивал просто так, будь то от скуки или ради денег; все, кто пал от руки Учихи, являлись конкретной преградой на пути мести Саске, и лишь Наруто был случайностью, из-за чего приходилось терпеть всю эту политическую грязь, ведь Узумаки для начала попытался бы решить всё мирно. Чтобы почтить память Наруто и продемонстрировать уважение к методам Какаши, он терпел. Но Саске был полной противоположностью своего друга, что мог легко доказать на поле боя. Для того чтобы покинуть эту страну без сожалений, Учиха понимал — ему нужно отплатить Хатаке за помощь, да и он был чуть ли не единственным, кто мог порешить Райкаге. Пока не состоялось собрание Каге, думать о подобном не было причин, ведь всё зависело от их длительной беседы и коллективного решения. Откинув неприятные мысли в дальний ящик, Учиха перепрыгнул на соседнюю крышу, направляясь в сторону небольшой квартиры, чтобы наконец повидаться с Сакурой. Он совершенно не злился, что узнал о ребёнке от Хатаке, ведь это позволило ему немного обмозговать новость и предстать Харуно полностью готовым к очередному подарку судьбы. Она в последнее время плохо себя чувствовала — теперь понятно почему, но всё же не хотелось заставлять её нервничать по пустякам, таким как страх от откровенного разговора с ним о беременности. Саске понимал, что своим поведением мог заставить Харуно волноваться, и это могло негативно отразиться на её самочувствии и на ребёнке. Учиха почти ничего не знал о детях, ещё меньше о процессе беременности, но подобное заключение казалось ему логичным, ведь он когда-то слышал, что состояние матери отражалось на плоде. Добравшись до балконной двери квартиры, он бесшумно приземлился на бетонный пол и отворил, заглянув внутрь тёмного помещения. В лунном свете было видно лишь небольшой диван, на котором, укрытая пледом, мирно спала Сакура. Её волосы были собраны в узел на макушке, лицо вжато в мягкую подушку, всё ещё бледное, уставшее, что подсознательно тревожило Саске. Он тихо прикрыл за собой дверь и направился ближе к ней, присматриваясь к чертам лица Харуно, подавляя внезапно сбившееся со спокойного ритма сердце: она мирно и беспечно спала, и Саске как можно тише подкрался к дивану, присев на корточки рядом с подлокотником, чтобы присмотреться к тёмным кругам под глазами Сакуры, к обкусанной от волнения нижней губе — привычка, что неосознанно проявлялась, когда Харуно почти сходила с ума. Она выглядела умиротворённой; он мог просидеть рядом с ней всю ночь, не сомкнуть глаз, чтобы убедиться, что всё в порядке. Протянув пальцы к её лицу, Саске аккуратно убрал за её ухо прядь волос, чтоб было лучше видно дрожащие во сне длинные ресницы. Она даже не шелохнулась, видимо, ощущая себя в полной безопасности в их доме. Учиха думал, что она останется ночевать в апартаментах Хокаге, но, наверное, ей там было неуютно, да и вскоре, если он правильно уловил настроение Хатаке, ей там будут не рады. В сердце незаметно пробралась грусть: Саске хотел дать ей весь мир, но в данный момент не мог, а если бы и пошёл на поводу своего эгоизма — подставил бы тех немногих товарищей, готовых помочь им пережить негодование Райкаге. Необходимо быть рассудительным ради их совместного будущего. Единственное, в чём Учиха был абсолютно уверен, — он не оставит её без присмотра, даже если придётся повсюду ходить парой. Он больше не доверял никому в этом мире, кроме нахмурившей сквозь сон брови Сакуры, на вздохе повернувшейся немного лицом вверх, чтобы вдохнуть прохладного воздуха, еле слышно сглотнув на выдохе. — Саске… — она промямлила его имя, приложив тыльную сторону ладони ко лбу. — Спи, — тихо ответил он, не спуская с неё глаз. — Ты уже вернулся? — всё ещё сквозь сон пробормотала она. — Я искала тебя… — Вернулся. Она что-то невнятно проурчала, провалившись обратно в мир сновидений. Саске тихо присел на пол рядом с диваном, прижавшись плечами к сиденью, что затылком можно было откинуться назад, а макушка касалась спрятанного под пледом тела Харуно. Её рука немного свисала, находясь на уровне лица Саске; краем глаза окинув деликатные пальцы, он чуть подвинулся влево, а затем, обхватив кисть, примкнул губами к её ладони, согревая кожу горячим дыханием. Кончики пальцев были словно лёд, что всего на секунду заставило Саске волноваться: видимо, он теперь из-за каждого неровного вздоха Сакуры будет молча переживать, попутно сохраняя невозмутимость. Он прикрыл глаза, прислушиваясь к её спокойному дыханию, что ритмом навевало сонливость, но Учиха пока не спешил поддаваться волнам усталости. Хотелось ещё немного посидеть в тишине и уюте, которыми пропиталась эта квартира благодаря присутствию Сакуры. Его будущее, без сомнений, рядом с Харуно, и осталось лишь избавиться от препятствий и тянущих их на дно проблем. Теперь у Саске действительно появилась чёткая цель — защитить свою семью, и он не отступится, даже если против него соберут новую армию альянса. Странным образом судьба дарила ему ещё один шанс покаяться и исправить свою жизнь, и в очередной раз этот путь сводил Саске с Сакурой, а значит, давно уже необходимо сделать конкретные выводы о намёках свыше: он мог спастись лишь рядом с ней. В силу упрямства Саске многие годы отпирался от правды и всё же не смог увернуться от неизбежного, а значит, осталось закрепить возрождение клана Учиха безопасностью и скрыть дорогих ему людей от недругов где-то на неизведанном материке, чтобы избежать постоянных перепалок и кровопролития. Хотелось покоя, который он находил рядом с Харуно. Отпустив её руку, Саске медленно поднялся на ноги и обернулся, чтобы перенести её на кровать. Его взгляд застыл от неожиданности увиденного. Другой рукой Сакура во сне обнимала себя за живот, словно мысли о ребёнке просачивались в её сознание даже сквозь безмятежность ночи, заставляли тревожиться, и это плохо отражалось на её самочувствии. Она точно инстинктивно хотела защитить ребёнка от страданий и вреда, которые общество могло навязать их семье из-за предрассудков и ошибок прошлого. Нагнувшись, Саске аккуратно поднял её вместе с пледом и направился в сторону кровати. В груди скапливалась странная тяжесть от мыслей о том, что с ней могло что-то случиться. Он не допустил бы ещё одной трагедии в своём клане, несмотря на то что вся история Учиха написана свежей кровью и предательством. У него появился шанс возродить этот древний род, и Саске хотел сделать всё так, чтобы не повторять ошибок предков. Впервые в жизни после резни клана он обрёл дом, куда хотелось возвращаться, где он наслаждался уютом и теплом, что ему дарила Сакура; скоро у него в жизни появится ещё один дорогой человек, лицо которого Учиха подсознательно мечтал увидеть.***
Заметный упадок сил, с которым Сакура жила ежедневно, влиял на её мотивацию и заинтересованность в том, что творилось за пределами старой квартиры. Утренняя тошнота стала неотъемлемой частью её без того отвратного самочувствия, и, будто этого мало, голова постоянно раскалывалась из-за переменчивой весенней погоды, да и тело изредка ощущалось будто не её, словно Сакура носила какой-то странный сверхчувствительный костюм, который не могла сбросить. Она проводила день на диване, предпочтительно в одном неподвижном положении, потому что так было легче переносить этот жуткий токсикоз. Если бы не осознание и понимание того, что с ней происходило, Сакура сходила бы с ума чуть больше. Удивительно, но Харуно очень быстро свыклась с мыслью о ребёнке, не паниковала, не накручивала себя относительно реакции на новость Учихи. Она душой чувствовала, что он этому будет только рад, и надеялась, что права. Проснувшись утром в кровати, Сакура не ожидала застать рядом Саске-куна; он сидел, опираясь спиной на изголовье, закинув подушку между деревянными досками и плечами для удобства. На коленях был развёрнут какой-то свиток с письменами, который Учиха молча читал. Она протёрла пальцами веки и, хмурясь, взглянула на него, приподнявшись, испытав первый лёгкий вихрь тошноты, что медленно рассеялся в области живота: пока не было причины тревожиться и нестись в сторону ванной комнаты, ведь на самом деле её очень редко тошнило, донимало лишь недомогание и отвращение к еде, что были стабильными симптомами в последнюю неделю. Наверное, все эти эмоции отразились на её лице, потому что Саске-кун, который с её первым движением позабыл о свитке и пристально наблюдал только за ней, спокойно спросил: — Мне позвать Шизуне? — Н-нет, зачем… — смутилась Сакура, потупив взор. — Ты вчера сказала, что искала меня, — продолжил он, сворачивая свиток. — Я так сказала? — удивилась Харуно, которая даже не помнила, когда он пришёл. — Сквозь сон, — вскинув бровь, подсказал Учиха. Этого Сакура определённо не помнила, но была готова поверить на слово, потому что знала: она действительно разговаривала во сне, когда волновалась о чём-то; привычка, о которой ей рассказывала ещё в детстве Мебуки и от которой было невозможно избавиться, потому что Сакура всё время чем-то себя донимала перед сном, а потом бормотала об этом всем желающим. Поднявшись на кровати, она поправила вырывающиеся из пучка пряди волос, обдумывая следующие слова очень тщательно, ведь её мечты и надежды могли разбиться в секунду, если вдруг Саске-кун не готов к такой ответственности, как ребёнок. Для себя Сакура решила, что хочет это дитя в любых обстоятельствах, ведь нет в мире большего счастья, чем материнство. Странно, что она раньше считала Ино немного странной из-за этой темы, ведь та всё суетилась и мелочилась о разных глупостях, и вот теперь Харуно из собственного опыта понимала, откуда растут ноги у такого необычного поведения. Сделав глубокий вдох пропитанного запахом свежего постельного белья воздуха, она чуть прикусила нижнюю губу в размышлениях, подбирая слова для своего заявления. Учиха не торопил её, просто молча дожидался каких-то объяснений происходящего, ведь они после той последней бурной ночи так и не виделись: Сакура тогда убежала в госпиталь к Шизуне-сан, чтобы провести нужные анализы, а после не получилось с ним повидаться где-то на улицах Конохи. Может, Саске-кун хотел услышать причину того поступка, что в любом случае связана с главной новостью, поэтому нет оснований что-то утаивать или корректировать, чтобы не разглашать до поры до времени. Подняв на него взгляд, заметив в чёрных омутах лишь спокойствие, Сакура собралась с духом, подавляя головокружение и наплыв тошноты. — Я беременна. Мгновение, когда они молча смотрели друг на друга, буквально остановило биение сердца Сакуры. Она не знала, чего ожидать, ведь все её домыслы и надежды были лишь таковыми и Учиха на деле мог оказаться совершенно не готовым к созданию семьи, ещё и при таких обстоятельствах — она это понимала. Многие мужчины и вовсе боялись ответственности в таких случаях, поэтому как знать, что на самом деле чувствовал в этот момент Саске-кун, о чём думал и почему молчал? Хотя чего конкретно она ожидала? Уж точно не радостных криков и визгов. Сглотнув вязкую слюну, что мешала подобрать какие-то следующие слова, Сакура стала медленно опускать взор, огорчённо сдвинув вместе брови, но не успела она даже мысленно возмутиться, как к её подбородку прикоснулись его пальцы, подняв голову Харуно, чтобы их взгляды в очередной раз встретились. Саске-кун молча примкнул к её губам своими, оставив лёгкий поцелуй, подвинувшись ближе к ней на кровати, обхватив другой рукой за стан и повалившись вместе с ней на одеяло. — И что это значит? — подавив смешок, прошептала Сакура. Она каким-то образом оказалась сверху на Учихе, прижимаясь к его грудной клетке своей, их ноги переплетались где-то в простыне и пледе, которым она укрылась вчера вечером. Его смоляные волосы рассыпались по белой подушке, точно уголь по снегу, что хотелось смотреть на этот контраст хоть до вечера. Длинные пальцы убрали непослушные розовые пряди назад, черкая оголённую шею, пока его неординарные глаза изучали смущённое лицо Харуно, всё ещё молчаливо и вдумчиво, будто он не знал, как ответить на вопрос, а может, и вовсе пока не придумал, что сказать в такой ситуации. Улыбнувшись, Сакура успокоилась: это лучше холода, шока и отрицания, к которым она была подсознательно готова. Саске-кун мог промолчать, ведь он, как всегда, демонстрировал чувства действиями, а не словами. Он обнимал её, поцеловал, изучал каким-то почти мечтательным взглядом: в этом, видимо, и был ответ на её вопрос — он рад этой новости. — Пока что об этом знаем только мы и Шизуне-сан, — тихо продолжила она. — И Какаши, — добавил Саске, а заметив её недоумевающий взгляд, продолжил: — Он вчера вызвал меня к себе, и мы… поговорили… — Ты только сейчас об этом мне сообщаешь?! — вздрогнула она, но рука Учиха не позволила ей сдвинуться ни на сантиметр. — Но откуда он мог узнать… Застыв с приоткрытым ртом, Сакура мгновенно поняла, кто доложил об этом Хокаге. По спине прошёл холодок: столько всего произошло, пока она спала, что было сложно разом осмыслить подобные резкие перемены. О том, кто мог её предать, было сложно думать и смириться с этим: Шизуне-сан, ведь только она знала о беременности, но Сакура никогда бы не подумала, что человек, которого она считала близкой и надёжной подругой, поступил бы с ней подобным образом. Разумеется, Харуно не претендовала на звание святой, она в последнее время наломала достаточно дров, что вполне могло подтолкнуть Шизуне-сан к такому поступку, ведь она чрезвычайно уважала и заботилась о Хатаке. Возможно, Като даже испытывала к нему какие-то романтические чувства, но ей приходилось многие годы скрывать их и подавлять из-за завязавшихся отношений Какаши с его ученицей. Не было ничего хуже предательства лучшей подруги, но Харуно тоже была слепой: столько лет общаться и не замечать в Шизуне-сан очевидного — любви к мужчине, которого по факту увела другая. Странно, но она не могла злиться на Като за такой поступок, ведь понимала, что заслужила равной отплаты за измену. — Я должна поговорить с ним, — очнувшись от размышлений, промолвила Сакура. — Немедленно. — Я провожу тебя, — согласился Учиха. — Может, лучше останься? — неуверенно прикусив губу, спросила она. — Беседовать будете наедине, но нам лучше держаться вместе. — Хорошо, — обдумав его слова, кивнула Харуно и, прежде чем слезть с кровати, нагнулась ближе к губам Саске-куна; он отнёсся ко всему неожиданно адекватно и ответственно, чем удивил. Сакура старалась не отвлекаться на порхающее в груди сердце, наблюдая, как веки Саске-куна машинально опустились, будто он инстинктивно следовал съедающему обоих желанию раствориться в поцелуе. Большой палец его правой руки выводил на её щеке нежные круги, чем буквально электризовал и без того тесное пространство между ними. Сакура чуть облизала сухую и обкусанную постоянными переживаниями нижнюю губу, распахнув веки, чтобы видеть лицо Учихи, эти высокие скулы, ровные губы и длинные ресницы. Он, наверное, ощутил, как развеялась манящая сказочная пелена, что с каждым разом всё теснее связывала их на эмоциональном уровне, ибо последовал её примеру и приподнял веки, позволяя спадающей на лоб длинной чёлке скрывать бездонность своих неодинаковых глаз. Он держал её крепко, прижимал к груди, точно оберегал от всего, что могло как-то негативно повлиять на неё и ребёнка. Было приятно осознавать, насколько у него переменились приоритеты и ценности в жизни. — Пойду переоденусь, — прошептала она и поспешила подвинуться к краю кровати. Отыскав в комоде чистую одежду, Сакура невольно задумалась о том, что ей предстояло сделать сегодня во время разговора с Какаши. Их отношения пошли на спад ещё до того первого визита к Учихе в тюрьму, так что отчасти винить Саске-куна в этом никто не мог. Она ощущала в себе те перемены, когда отвечала на вопрос Хатаке о том, счастлива ли она, и чисто технически — да, она была с ним счастлива, но не полностью, не так, как хотелось. Подобной идеальной рутиной можно жить, но Харуно не хотела для себя такой судьбы, особенно когда иным выбором было происходящее с Учихой. Какой бы ужасной эта жизнь ни казалась подругам, Сакура предпочла неизведанность и хаос в объятиях человека, которого всю жизнь искренне любила. Какаши был для неё особенным мужчиной, который раскрыл в ней много новых черт характера и помог пережить трудный период в жизни, но что-то между ними отсутствовало, что-то за три года не прижилось или потерялось — Сакура не могла объяснить эти мысли; что думал Какаши, она скоро узнает. Собравшись с эмоциями, попутно переодевшись и расчесав волосы, она покинула квартиру вместе с Саске-куном. Он держал её за руку, ступив под лучи весеннего солнца, наметив курс в сторону резиденции Хокаге. С каждым шагом Харуно всё больше ощущала скопление нервов, тошноты и головокружения, которые совершенно не способствовали предстоящему серьёзному разговору. Засунув руку в передний карман штанов, она достала прекрасное обручальное кольцо с жемчужиной, которое ей подарил Хатаке: уникальное, чу́дное украшение, очень красивое, почти безупречное, чем-то напоминающее их отношения. Она не могла оставить его себе, в первую очередь потому, что не хотела сомневаться в своём выборе: пути назад нет, и Сакура давно осознала это. Осталось расставить все точки над «і», чтобы каждый из них мог двигаться по предначертанной судьбой дороге, как должно было быть, если бы Наруто Узумаки не покинул этот мир.