Ветер перемен (Salt on the Western Wind)

На втором этаже Гарри нашёл очень удобную небольшую комнатку с двуспальной кроватью, миниатюрным переносным телевизором и чайным подносом, на котором стоял старый чайник, несколько чашек и пара маленьких пачек печенья неизвестного срока годности. Рамы окон, начавшие гнить от сырости и заброшенности, оказались неожиданно приятными на ощупь, когда Гарри опёрся на них и выглянул в окно: длинная очередь заброшенных домиков, прачечная, лавка с фастфудом... Ничего великолепного ни в его новом доме, ни вокруг него не было, но простыни выглядели свежими, и этого было более чем достаточно. Спустя минуту или две бессистемных поисков Гарри нашёл несколько подушек, тяжёлых, пахнущих старостью одеял и, к его большой радости, душевую кабину. В нерешительности Гарри застыл в дверях, почти застонав от удовольствия при мысли о горячей воде на его уставшей, липкой коже, представляя тёплый пар, звук ударяющей о плитку воды, смывающей с него всё... всё это. Все события последних ужасных дней. Закрыв глаза, он прислонился к косяку, гадая, есть ли там где-нибудь мыло, гель для душа, может быть, даже щёточка для ногтей… Гарри нахмурился и открыл глаза, нарочно стукнувшись лбом о дерево. Он устал, да, но фантазировать о маникюре - это уже слишком. Решив особо не анализировать эти мысли, он шагнул в ванную, брызнул в лицо холодной водой и помыл руки куском розового мыла, которое пахло гербарием и немедленно напомнило о тёте Петунии. Нахмурившись своему скривившемуся отражению в зеркале, он бросил тоскливый взгляд на душ и нашёл в себе силы сопротивляться желанию тут же открыть кран. По какой-то причине перспектива натянуть на своё чистое «я» ту же самую грязную одежду казалась намного хуже, чем очередная ночь в некотором неудобстве. Гарри решительно задёрнул занавески и, с трудом заставляя работать ноющие мышцы, опустился на кровать. Видавший виды матрас сразу же просел под его весом, заставляя завалиться на бок. Гарри вздохнул, решив не сопротивляться чему-то явно старше него самого; откинув кроссовки, он забросил ноги на кровать и резким движением накинул сверху колючий вязаный плед. «А простыни всё-таки пахнут стариками», — подумал он, опустив веки, но решил, что это не худшее, чем они могли бы пахнуть. «Например, стариками, из которых выползают змеи», — услужливо подкинуло его подсознание, и перед глазами Гарри сразу начали мелькать картины более гротескные и пугающие, чем реальность. Стиснув зубы, он потряс головой, но вскоре выяснил, что и без того хлипкий самоконтроль не в состоянии выдержать кошмары и ужасающие воспоминания. — Нет, — резко прошептал он в тишину комнаты, закутавшись в одеяло и вжимаясь лицом в подушку. Глубокий вдох, медленный и спокойный, и Гарри ещё сильнее зажмурился против жёсткой ткани. Нет. Нет, потому что он держался всё это время, заставлял себя двигаться вперёд, дальше - найди то, уничтожь это, беги туда, борись за свою жизнь, за чужую, живи, умри, воскресни, убей, спрячься - и теперь, когда всё кончено (о, чёрт, блять, господи, пожалуйста, пусть всё и правда закончилось), идти было больше некуда, и нечего было делать дальше. Никто больше не давал ему распоряжений, никто не угрожал; никто не заставлял его быть кем-то особенным. Избранным. Теперь ему оставалось только ждать. А когда он вернётся… Судорожно вздохнув, Гарри покачал головой. Ему вовсе не хотелось думать, что будет после. С огромным усилием он поменял тему для размышлений, но сразу же об этом пожалел; теперь всё, что он видел перед глазами - это бледные, потерянные лица погибших, а затем изображения сменились другими, и вот, мучительно застонав, Гарри заново пережил свою первую встречу с каждым из них, и эти воспоминания были такими ясными, такими живыми, будто он смотрел в Омут Памяти. Дыхание под жаркими простынями участилось, глаза защипало, а сердце до боли сдавило, когда он услышал «Гарри Поттер. Наша новая знаменитость» и увидел презрение в угольно-чёрных глазах; синий всполох и «Простофили! Нытики! Странные! Хитрые!»*, маниакальная усмешка на грязном лице и патронус уставшего, явно потрёпанного жизнью человека в тёмном купе поезда; шутливое обещание отправить сестре в подарок из Хогвартса крышку от унитаза; красивый мальчик за спиной горделивого отца; вспышка камеры и восхищённое лицо совсем юного парнишки, а затем «Здорово, Гарри!»,** разноцветные огни, ребёнок с искажённым злобой лицом, запертый в комнате приюта, всевидящее дементорово око, и… Гарри сдался. Откинув одеяло, он вскочил с кровати и без оглядки выбежал прочь из комнаты. Ковры, которыми были выстланы полы, оказались на удивление мягкими, и Гарри медленно брёл по коридору, скользя рукой по текстурным обоям в попытке удержать равновесие. В абсолютной, зловещей тишине он остановился у края лестницы, затаив дыхание. Кто-то плакал: до него доносились негромкие, редкие всхлипывания, какие обычно бывают в моменты искреннего огорчения. Ухватившись за прохладные отполированные поручни, Гарри с трудом спустился вниз. Его присутствие ничем не поможет. А если и поможет, он просто не знает, с чего начать и что говорить. Гарри замер у двери в гостиную, вытаскивая свою палочку скорее по привычке, нежели из-за какой-то угрозы. — Постоянная бдительность, — пробормотал он дверной ручке. К его облегчению, ручка ему ничего не ответила. Когда Гарри, наконец, зашёл в гостиную, то совершенно не удивился: Драко, подтянув колени к груди и свернувшись калачиком на потёртом подоконнике, прижимался головой к грязному стеклу. Он тоже сжимал палочку в лежащих на коленях руках, и Гарри, как бы ни хотел, не мог винить его в желании никогда больше её не отпускать. Разум вдруг подметил, что он впервые был в комнате с вооруженным Драко Малфоем и при этом не боялся получить сглаз. На самом деле, Драко, кажется, безмятежно спал, и Гарри поймал себя на мысли, что его зависть почти так же сильна, как тепло в груди от этой странной картины. Он запоздало опустил руку с палочкой и некоторое время наблюдал за чужим медленным спокойным дыханием и танцем слабого солнечного света на бледной коже и светлых волосах, совершенно не мешавших Драко спать. Гарри вздохнул и отвернулся, подавляя мстительное желание хлопнуть дверью как можно громче. — Не лучшая идея, — мягко прошептал он и шагнул к неисследованной двери в другом конце гостиной. Он осторожно её открыл и также тихо закрыл за собой, чувствуя иррациональную гордость: неприятное пробуждение - крошечная часть того, что этот слизеринский гад уж точно заслужил, но сейчас сон был крайне важен. Даже если сам Гарри заснуть не смог. Просто немыслимым усилием воли потушив в груди разгорающуюся злость, Гарри откинул прочь усталость и, воображая себя исследователем, стал блуждать из комнаты в комнату, находя странные предметы мебели, открывая все подряд ящики и шкафы и наслаждаясь декором семидесятых, который в очередной раз напомнил ему о миссис Фигг. Он был абсолютно точно уверен, что она здесь чувствовала себя как дома. В просторной столовой Гарри отыскал груду круглых, блестящих столов, самое уродливое зеркало, которое когда-либо видел, и процветающую колонию мокриц. Кухня - маленькая, но хорошо обставленная - тоже нуждалась в генеральной уборке, и Лиона не преувеличивала, говоря о еде: холодильник, огромная морозильная камера и буквально каждый шкафчик были набиты провизией. С улыбкой на губах он сделал себе чашку чая и неспешно выпил её, стоя у раковины, читая надписи на ближайшей стене («Система отстой» и «У Брайана крошечный член») и наслаждаясь прохладой плитки под уставшими ногами. Слегка взбодрившись благодаря кофеину и сахару, Гарри продолжил разведку первого этажа. Он тихо блуждал из комнаты в комнату, помня (несмотря на своё к нему отношение) о спящем на подоконнике гостиной не-совсем-Пожирателе-Смерти. Гарри нашёл телефон - фантастически старомодный предмет цвета авокадо с поворотным механизмом набора - и блокнот рядом с ним с накарябанным, скорее всего, рукой Лионы контактным номером Бэйвью. Возле столовой находилась маленькая, захламленная заплесневелой мебелью и занавешаная паутиной кладовка, в которой на покорёженном комоде лежал старый выпуск «Новостей Ланкашира» и гостевая книга Лэйклэнда. Гарри вернулся на кухню, сжимая трофеи в руках, и устроился прямо на полу. Держа кружку свежезаваренного чая свободной рукой и устроив тяжёлую, обтянутую кожей книгу на коленях, он перелистывал страницы комментариев и щурился, пытаясь разобрать детские рисунки и размытые каракули прежних постояльцев. Прижимая онемевшее лицо к горячей керамике чашки, он погрузился в записи об отпусках и каникулах давно минувших дней, читая похвалы за чистоту и непередаваемую атмосферу Лэйклэнда, за гостеприимство Лионы и её (очевидно очень не дурные) завтраки. В голове вспыхивали картины прошлого, когда эта холодная кухня кипела бурной жизнью, а плетёные кресла были заняты Барри и Дайаной из Ормскирка, у которых прошли здесь лучшие выходные в их жизни («Нам так редко удаётся вырваться отдохнуть…»), а море на прикреплённой фотографии выглядело настоящим, а не глянцевой приманкой для туристов. К тому моменту, как Гарри дошёл до последнего отзыва, чай в его кружке давно остыл. «12 августа 1995 года, — гласила надпись. — Спасибо за прекрасный отпуск, Лиона. Очень жаль, что это наш последний визит в Лэйклэнд. С наилучшими пожеланиями на будущее…». Подпись была неразборчива, но всё внимание Гарри сосредоточилось на дате, и он почувствал, что дрожит. Если, по словам Лионы, она отдала Лэйклэнд под убежище сразу, как о том попросил Дамблдор, то выходит, что это место стояло заброшенным в течение почти трёх лет. А что он, Гарри, делал три года назад? Топтался вокруг дома номер двенадцать на площади Гриммо и вёл себя как идиот, если он правильно помнит - а он прекрасно это помнит, хотя не раз пытался забыть. Не сказать, что Гарри не догадывался о количестве и размерах жертв, которые приносились ради Ордена из года в год; но сейчас, сидя здесь, опираясь на стиральную машину Лионы Долгопупс и держа в ладонях гостевую книгу её некогда популярной и успешной гостиницы, он вдруг почувствал себя очень жалким, бесконечно мелким, абсолютно несущественным. Не придумав ничего лучше, он отложил книгу, обхватил руками колени, устроившись на них подбородком, и всем сердцем стал молиться за всех, кого он оставил там, в Хогвартсе; молиться, чтобы у них хватило сил справиться, с ним или без него. Спустя всего минуту его внимание привлекли тихие шаги. — Гарри? — О, привет, Миона… Тоже не можешь заснуть? — спросил Гарри, подавляя зевок. Гермиона напряжённо прищурилась, склоняясь к нему. — Нет… Я спала. Сейчас четыре часа. Гарри моргнул, ощущая, будто его веки сделаны из наждачной бумаги. — Вечера? Она кивнула, отчего прядь волос упала на лицо; на этот раз кудряшки были тщательно расчёсаны и пахли эвкалиптом. — Ты не спал, да? — Гермиона вздохнула, и тон её голоса не позволил Гарри соврать. — Нет, — ответил он, вытянув перед собой ноги, и почувствовал, как от вида подруги в груди разрастается пузырь с истерикой, который вот-вот лопнет. — Не смог заснуть. Но зато я нашёл много интересных штук. Книгу вот, и… и Драко спит на подоконнике, — заговорщицки добавил Гарри. Гермиона поморщилась. — Уже нет. — Оу, — Гарри поднял чашку и заглянул внутрь, вяло размышляя, куда же делся чай. — Что ты с ним сделала? — Ничего, — ответила Гермиона, забирая у него чашку из рук. — Рон споткнулся о коврик и разбудил. Как понимаешь, его вид спящего Драко не особо впечатлил. И ты, Гарри, плюнь на него. Тебе нужен отдых. — Я знаю, — согласился Гарри, поднимаясь на ноги и морщась. Он взял заварку и протянул её растерянной Гермионе. — Чаю? — Думаю, для начала сойдет, — сказала она слабо. — Я найду ещё чашки. Спустя пять минут, когда дымящиеся кружки были розданы благодарному Рону и шокированному Драко, Гарри свернулся калачиком на мягком старомодном кресле в гостиной, наслаждаясь теплом кружки в руках. Гермиона с Роном заняли потрёпанный кожаный диван, а Драко едва ли сменил позу, в которой спал, снова взгромоздившись на подоконник. Его лицо не выражало никаких эмоций, и только то, как он до побелевших костяшек сжимал кружку, показывало, что он в сознании. Комната снова погрузилась в тишину, и мельчайшие, несущественные, обыденные звуки захватили всё внимание Гарри: беспокойное шуршание ноги Рона по ковру, стук зубов о керамику, приглушённый крик птиц за окном и тихие вздохи с разных концов гостиной. Гарри стало интересно, поглотили ли их, как и его, воспоминания. Или, возможно, они тоже пытаются свыкнуться с мыслью, что, несмотря на смерть Волдеморта - каждой его частички, - всё может начаться заново. Беда была в том, что рядом больше не будет очень важных ему людей, не будет их любви и поддержки, и заканчивать придётся тоже без них. Гарри сделал глоток и наморщил нос: Гермиона положила слишком много сахара, наверняка решив, что ему это поможет. Может и так, но на вкус мерзко. Он перевёл на неё взгляд, но Гермиона смотрела в окно, не обращая внимания на Драко. Будто там его и не было вовсе. Наверное, потому, что она и не хотела бы, чтобы Драко был здесь, вместе с ними, но Гарри уже ничего не мог с этим поделать. Снова поморщившись, он продолжил пить свой чай. Вечернее солнце только начало проникать в комнату тёплыми золотыми лучиками, когда желудок Рона издал свирепое рычание, будто нарочно пытаясь привлечь к себе внимание всех собравшихся. Гарри с интересом посмотрел на своего друга, вытягивая руки и ноги впервые за несколько часов. Все по-прежнему продолжали молчать. Однако через мгновение Рон зевнул и отправился в сторону кухни. Гермиона и Гарри обменялись удивлёнными взглядами, будто такое поведение не было свойственно их другу, и даже Драко повернулся, провожая Рона заинтересованным взглядом; и Гарри вдруг осознал всю абсурдность ситуации: три вроде бы взрослых человека искренне поражены самой идеей что-то съесть. До глубины души ошеломлённый этим неожиданным откровением, Гарри опустил голову на ручку кресла, чувствуя, как дрожат губы. — С тобой всё в порядке? — с подозрением в голосе спросила Гермиона. Гарри смеялся, не открывая глаз. — Понятия не имею. Он не знал, в какой момент Рон вернулся в гостиную - время в этом месте утратило свою непоколебимую надёжность. Может, прошло десять минут, а, может, и два часа, но, как бы то ни было, Рон пришёл с целой тарелкой огромных бутербродов в одной руке и стопкой пустых тарелок в другой. Ровно четыре штуки. Гарри с удивлением и радостью понял, что Рон подумал и о Драко. — Даже придуркам нужно есть, — пробормотал он, склонившись ближе к Гарри, чтобы передать ему тарелку и протянуть своё невообразимое кулинарное творение. — Спасибо, — Гарри забрал огромный бутерброд и заставил себя не смотреть в сторону окна, где Драко с тихим, напряжённым «Спасибо, Уизли» взял свою порцию. Гарри жевал на автомате. Бутерброды были набиты холодным мясом, горчицей, салатом из капусты и бог знает чем ещё (зная Рона, наверняка чем-то очень вкусным), но во рту еда больше напоминала грязь напополам с пылью; челюсти ныли, а соус обжигал ранки на губах. «Кушать необходимо, — напомнил он сам себе. — Поешь и станет легче». Еда, сон и душ - залог комфорта, и бутерброд... как сказала Гермиона? Для начала сойдёт?.. Гарри проглотил кусок и оглянулся на Рона, который уже прикончил первый бутерброд и как раз тянулся за вторым. — Всё в порядке, приятель? — спросил он; бутерброд завис на полпути к его рту. В его светлых глазах явно читалась тревога, и Гарри не нашёл в себе сил признаться другу, что его заботливо приготовленная еда проигрывает в схватке ума с материей. — Всё просто замечательно, — уверил он, смахнув капустный сок со своих губ. — Именно то, что мне было нужно. Рона этот ответ, видимо, устроил, и он кивнул, снова возвращаясь к еде. Драко, теперь скрестивший ноги на стуле у окна, разделил свой бутерброд на два поменьше; для удобства или ради приличия, Гарри не был уверен, но ел Драко быстро и с явным аппетитом, и понимание ощутимо ударило по старому больному месту в сердце Гарри. Нетерпеливо тряхнув волосами, будто сбрасывая с себя неуместное сочувствие, он попытается сконцентрироваться на чём-то более важном. Съесть бутерброд - это вызов, а вызовы Гарри любил.