Nothing You Can't Do

Умом Кларк знал, что дом у озера не бесконечен, хоть и поражал размерами. Брюс все ещё не пускал его во многие части пещеры. Он мог бы взглянуть на все своим рентгеновским зрением, но сомневался, что Брюс оценит его любопытство. Он знал о большом отсеке пещер, где Уэйн хранил несколько вариаций автомобилей и пару мотоциклов. Он знал о небольшом медицинском отсеке, где Альфред регулярно залатывал Брюса, потому что однажды тот настоял на продолжении разговора, пока дворецкий обрабатывал его раны. Он знал, что в пещерах есть ванная, поскольку мужчина не хотел тащить пот и кровь в дом Брюса Уэйна. Он даже знал о мастерской, где Брюс и Альфред возились со всем, что было слишком большим для верхней мастерской, и о двойном тренажёрном зале — наполненном гирями и цепями на скамейках, наполненном слабым запахом пота, вцепившимся в воздух, и неважно, насколько тщательно убирается Альфред. У Кента всегда были проблемы с измерением соотношения сил обычных людей, но гантели Брюса выглядели впечатляюще тяжелыми для того, у кого нет супер сил. И вот, сегодня, Альфред предложил ему пройти в спортзал, ведь «мастер Брюс собирается ещё попотеть». Кларк предложил подождать наверху, но Пенниуорт уверил, что Брюс не будет возражать. Его повод посетить Брюса был не очень хорош: продавцы оружия, развернувшие продажи и в Готэме, и в Метрополисе, за которыми они следили совместно, почему-то притихли. Но гири лежали на своем месте, и воздух не пах так, словно кто-то занимался здесь недавно, поэтому Кларк отпустил свои чувства и пошел на стук биения чужого сердца и глубокого дыхания. Он прошел через еще один туннель, пока не достиг пещеры, которая выглядела более обычным тренажерным залом, чем странным ассортиментом колес и шин. Стены по-прежнему были необработанным грубым камнем, но на полу лежали спортивные маты, посреди комнаты стояли козлы и турники, а с потолка свисали кольца. Сейчас Кларк стоял и видел козлы, над которыми на кольцах висел Брюс. На нем не было ничего кроме черных шорт и Кларк не мог сдержать свой взгляд. Он не знал о гимнастике достаточно, чтобы назвать хотя бы половину упражнений, выполняемых Брюсом, но его власть над собственным телом была очевидна в каждом неторопливом размеренном движении. Кенту понадобилось время, чтобы заметить завязанные глаза. Мужчина полагался только на свое чувство равновесия. Если он заметил Кларка, то не показал этого. Кларк молчал, чтобы не сбивать Брюса — по крайней мере он убеждал себя в том, что молчит чтобы не сбивать Брюса. Едва ли его концентрацию можно было разрушить. Кент никогда не видел его таким раздетым — по большей части он видел только руки по плечи, и сейчас не мог оторваться от крепких бедер, идеальных икр, пресса и мощных грудных мышц, очерченных столь же четко, как и его собственные. По его спине можно было исследовать анатомию, но всю площадь кожи покрывали царапины и синяки. Под ребрами расцветал фиолетовый, вдоль спины тянулся заживший, но все еще красный шрам, а плечо покрывал белый рубец. Его локоть и колено были забинтованы, но травмы, казалось, не мешают тренировке. Он с трудом представлял себе, сколько тренировок и самоконтроля потребуется для подобного — он сомневался что выполнит хотя бы половину без небольшого обмана гравитации. Брюс ускорил свое вращение на кольцах и чужое дыхание немного сбилось. При каждом движении со спины и груди капал пот. После этого он принял начальную стойку, перенеся все тело вверх и опираясь на кольца руками, тяжело вздохнув. Он, конечно, знал, какой требуется контроль, чтобы быть столь бесподобным борцом; он знал, на что Уэйн способен, но никогда не видел этого без скрывающего все костюма, плаща и маски. Требовалось больше, чем просто сила, для удерживания тела; в каждом движении было больше грации и ловкости, чем казалось возможным для человека за сорок. Кларк смотрел, как пот скатывается от основания позвоночника до лопаток. Спустя время мужчине явно стало тяжелее, биение сердца ускорилось, как в самые затяжные бои, подталкивающие Брюса к границам устойчивости. Он оставался в прямой стойке до тех пор, пока руки не задрожали, но даже после этого опустился крайне медленно, и аккуратно спрыгнул на пол. Он повернулся в сторону Кларка даже прежде, чем снять повязку, и Кент понял, что человек все это время знал о его присутствии. Его взгляд был темным и непроницаемым, и Кларк с большим старанием удерживал его, не переводя взгляд на ожог на левом плече Брюса, или его твердые от холода соски, или на пот на его ключицах. — Я не хотел помешать тебе, — сказал он, когда Брюс, сохраняя прежнее спокойствие подошел к нему. — Альфред сказал, что ты здесь. Если это неудачное время… — Удачное. — Брюс не задыхался, и его сердцебиение уже приходило в норму. Кларк прислушивался к нему, как к прекрасному стихотворению, отчаянно пытаясь разобрать слова. Его глаза метались по четким мышцам Брюса, но он видел и глубже — трещины в костях, которых становилось чуть меньше к животу. Он мог читать тело Брюса как книгу по старым травмам и переломам, шрамам и синякам, пятнами расплывающимися по бледной коже. — Как ты делаешь это? — он понял, что на полпути к касанию, и оборвал себя. Он думал о невыносимой боли царапины на щеке, об агонии копья, входящего в плечо. У людей все заживало медленнее, и это значило, что что-то у Брюса болело всегда. Брюс стоял не шелохнувшись, когда Кент наконец решился и аккуратно коснулся пальцами синяка на боку, не задевая здоровую кожу. — Разве тебе не больно? — Это ничего, — сказал Брюс, и это была не бравада, с которой Кларк тоже был знаком: тогда плечо кровоточило так сильно, что Брюс позволил ему отнести себя в операционную. Эта рана зажила, но шрам все еще оставался свежим и красным. — Ты привыкаешь к боли, как и к чему угодно. Это вопрос дисциплины. Кларк вспомнил свое первое столкновение с рентгеновским зрением, как трудно было привыкнуть к постоянному контролю, и как легко он справлялся с этим сейчас. Если он может ограничивать суперсилы, наверное, и Брюс может контролировать свою боль — казалось невозможным, но это же Брюс. — Конечно, — сказал он, все еще поглаживая синяк подушечками пальцев. — А зачем повязка на глаза? — Ты не можешь полагаться на зрение, если хочешь союзничать с тьмой. — Он лукаво ухмыльнулся. — И это хорошая тренировка баланса. Кларк недоуменно покачал головой. Кожа Уэйна горела под холодными пальцами. Он все думал, что стоит перестать пялиться на чужое тело столь откровенно, но было гораздо легче сопротивляться искушению, когда мужчина был одет, а сейчас же совсем невозможно. Он думал о покрасневшей от притока крови коже на запястьях, в тот раз, когда Брюс выбирался из наручников. Тогда он казался таким уязвимым. В оголенном теле, в синяках и шрамах, в Брюсе не было ничего уязвимого. Каждый шрам был свидетельством воли и самоконтроля. Думал ли Брюс, что чистой ярости и решимости будет достаточно, чтобы спаять кожу? Но, даже в таком отвлечении, он неожиданно понял, что Брюс позволяет ему смотреть на свои раны. Прошла минута, или может быть две, когда он услышал голос Брюса, хоть и не смог сразу разобрать слова, слишком сосредоточенный на сердцебиении. — Кларк. Он, словно пойманный на горячем, отдернул руку, но Брюс перехватил кисть прежде, чем Кент завершил движение. Даже зная, что он мог освободиться без малейших затруднений, хватка на запястье ощущалась тисками — Ты собираешься рассказать мне, почему ты здесь? — спросил Брюс. На его губах была та самая улыбка. Чего-то большего, чем Брюс Уэйн, большего, чем Летучая Мышь. Эта улыбка требовала поцелуй. Или кулак. По седине на висках тек пот, и возможно, хорошо, что Уэйн удерживал его руку. Он не смог бы не стереть каплю пота с виска и не запустить руки в волосы. — Я… я хотел спросить тебя, есть ли новости о нашем случае, — промямлил он. Кларк любил задавать правильные вопросы, ведь тогда он мог остаться, и помочь Брюсу их разрешить. — Метрополис слишком тих. Я сомневаюсь, что они просто затаились, так что, должно быть, они сосредоточили свою деятельность на Готэме. И я помню, что ты ненавидишь, когда я прихожу в «твой город» без приглашения. Брюс явно не купился на слабенькое оправдание Кларка, (не то чтобы он надеялся), но, технически, все было чистой правдой. — Ты мог позвонить и спросить, — отрезал Брюс. Кларк не скажет, что думал об этом звонке каждую ночь, в основном, когда лежал без сна, и думал о Брюсе, о его руках и голосе без модулятора, как он мечтал о голосе и тонком намеке в нем, (он никогда не скажет, что трогал себя под тихий рык Брюса, дающего инструкции). Господи, он не сомневается, что Брюс сумеет найти для него правильные слова. — Я всегда немного любопытный, — признал Кларк, когда вспомнил, что должен ответить. Так же этот ответ был менее неловким, чем остальные. Палец Брюса, давящий на запястье, прощупывал его пульс, а Кларк слышал чужой. Было приятно представить их синхронизированными, но сердце Кларка билось почти в два раза быстрее, и он был рад, что Уэйн не может услышать. Этот тянущийся так долго момент все продолжался и продолжался. Кларк ждал реакции, но Брюс неожиданно отпустил его руку, и, не сказав ни слова, взял полотенце с ближайшей скамьи. — У меня действительно есть новости, — сказал он деловито. Улыбка исчезла. — Одна из моих камер наблюдения прошлой ночью засекла кое-что интересное. Идем. Я покажу тебе. Не дожидаясь ответа, он взлетел по той же лестнице, по которой спустился Кларк, неслышно наступая на холодный камень голыми ступнями. Он должен знать, как обтягивают шорты его ягодицы. Он должен знать, как перекатываются мышцы спины, когда он вытирает волосы. Он должен знать, что Кларк не может отвести взгляд. Он делает это нарочно. Столь очевидный вывод казался Кларку чем-то невозможным. Он словно впервые смог разглядеть что-то дальше собственных рук в густом утреннем тумане. Он не потрудился скрыть свою улыбку, когда пошел вслед за Брюсом.