*
\flashback:
После злополучного концерта и уже второго по счёту в их истории с гитаристом поцелуя солист долго гонял водителя по Москве, нарезая огромные круги по району, после чего всё-таки пробормотал заученный наизусть адрес. Время давно перевалило за полночь, посему они добрались быстро, избежав ненавистные пробки и не собрав ни одного запрещающего сигнала светофора. Когда машина въехала в тот самый двор, Лёва отпустил водителя и поблагодарил. – То есть как? Сегодня домой не поедешь? – Не поеду, можешь быть свободен. Пока! – радостно сказал Лёва, скрывая смятение в голосе и внутренне трепеща в предвкушении встречи со знакомым местом. Из внутреннего кармана куртки достал связку ключей, один из которых как раз и отворял неприметную квартирку. Ему было плевать, что водитель может подумать что-нибудь не то, ведь тот не имел и малейшего представления о том, что это за адрес. Бортник вышагивал по ступенькам, и чем выше он поднимался – тем ниже сползало его сердце, очутившись почти в пятках около самой входной двери. Три раза повернуть ключ, дёрнуть на себя – и вот. То самое место. Дверь спокойно поддалась, словно давно ожидая гостя. Мужчина наспех сбросил кожаную куртку и разулся, не включая свет в прихожей, проходя на кухню. Тихо тикали часы, по стенам гуляли блики фар проезжающих мимо машин. Лёва слабо улыбнулся, вспоминая, как они с Шуриком могли часами разглядывать замысловатые тени и блики. Больше не сможем. Около часа он задумчиво курил, размышляя, что же будет дальше с ним, с Шурой... С ними вместе. Лёва отчётливо понимал, что совершил ошибку, сбежав из гримёрки, и не мог даже себе внятно ответить на вопрос: «Какого всё-таки хуя он это сделал?». От отчаяния хотелось выть и залиться несчётным количеством алкоголя, но местные запасы наверняка не пополнялись давным-давно, а идти в магазин не хотелось. Внезапно его размышления прервал звук какой-то возни в дальней комнате, куда он даже не удосужился заглянуть ни разу, сразу направившись поближе к балкону, где всегда можно покурить. Он плавно приоткрыл дверь, готовясь гнать отсюда воров, бомжей и призраков, но увидел спящего Шурика, а около кровати – едва начатую бутылку коньяка, рядом с которой лежала уже опустошённая стеклянная тара. Видимо, гитарист создал шум, просто меняя положение. Лёва пытался унять дрожь в пальцах и бешено стучащее сердце, ему было трудно оправиться от испуга, быстро сменившегося удивлением и даже шоком от неожиданной... встречи? Если это можно так назвать. А коньяк – это вещь хорошая. Лёва на цыпочках подошёл к бутылке и, воровато озираясь, прихватил её, бегом устремляясь к выходу из комнаты. Дальше ночь понеслась уже быстрее, подгоняемая парами алкоголя, но дурных мыслей меньше не стало. Зато теперь они мешались с какими-то светлыми в соотношении 10:1. Раз Шурик очутился здесь – значит, переживал и, вероятно, не успел окончательно проклясть Лёву и отказаться от желания целовать его. Это несомненно радовало вокалиста. Оставалось лишь придумать, что дальше. Будить и объясняться? Смыться, пока гитарист сам не проснулся? Как же, сука, сложно.\flashback
*
Удушливый аромат сирени с тонкой примесью свежести дурманил уже опьянённого Лёву, в связи с чем он опустился на корточки и продолжил курить в таком положении. Мужчине взбрело в голову избавиться от бутылки с яркой этикеткой, которую он успел опустошить; на ум пришла замечательная идея выбросить её с балкона. Он, шатаясь и берясь за стены, вернулся в квартиру и подцепил тару за тонкое горлышко, после чего отправил в непродолжительный полёт с высоты пятого этажа, инстинктивно присев на корточки. Приземление ознаменовалось громким звоном и воем сигнализации какой-то машины. Бля, я мастер, конечно. Надо по съёбам давать, пока хозяин машины мне не вломил. Господи, сколько мне лет?.. От внезапного шума, непривычного в этом тихом микрорайоне, проснулась половина соседей, зажигавших свет в своих квартирках и подходивших к окошкам, чтоб взглянуть на масштабы бедствия и решить – можно ли продолжить сон или впору вызывать блюстителей правопорядка. На горизонте занимался рассвет, тонкая бледная розовая полоска становилась ярче с каждой минутой. Лёва наслаждался зрелищем, стоя за занавеской и просунув нос и один глаз в тонкую щель, словно нашкодивший ребёнок, который пустил в окно бумажный самолётик. – Твою же мать, это ты? – раздался где-то за спиной у голубоглазого сонный, осипший голос Умана. – Напугал всю Москву, – на подобную неожиданную реплику Лёва отреагировал так же, как Москва на его мелкую пакость: испугался и даже прижал ладонь к гулко бьющемуся сердцу, стук которого раздавался то в горле, то в висках, то в солнечном сплетении, демонстрируя крайнюю степень испуга. – Это я, – немного нетрезвым голосом сообщил Бортник и пожал плечами, а потом вздумал отвесить поклон и едва не упал, поскользнувшись на новой кафельной плитке, отполированной до блеска. – Каким ветром здесь? – непринуждённо поинтересовался солист, делая вид, что предыдущего акробатического этюда и вовсе не было. – Тем же, что и ты, вероятно, – ответил Шура и направился в другую комнату с явным намерением досмотреть прерванное сновидение. Лёва устремился за ним по пятам, подгоняемый страхом того, что его всё-таки вычислят бдительные соседи и настучат по русой головушке. Шура удобно устроился на кровати, игнорируя присутствие голубоглазого в помещении, лишь пару раз смерил его странным взглядом, мысленно прикидывая, сбежит он снова или осмелится начать диалог. Он плюхнулся на мягкую тёплую подушку, укрываясь одеялом до самого носа, и стал наблюдать за растерянным Бортником, который стоял посреди комнаты и разглядывал интерьер. – Ну, кажется, пора поговорить, – сделал вывод солист, садясь по-турецки на большом и уютном кресле. Шура вздрогнул, уже умудрившись провалиться в сон, но быстро отогнал дрёму рваным движением, проморгался и обратил взор к Лёве. – Пора, – торжественным тоном сообщил он и сел, опершись спиной о стену и притянув колени к подбородку. Минуты тянулись непростительно долго. Шура смотрел на занавески, колышущиеся от ветра, вслушивался в гудение кондиционера и шелест листьев за окном. В конце концов мужчина не выдержал. – Лёва? – Лёва же в свою очередь заснул, сидя в кресле с ногами. Шура сокрушённо вздохнул: момент был окончательно упущен. Даже если вокалист сейчас проснётся и вздумает вести задушевные беседы – длинноволосый уже взбесился и злобно засопел, отвернувшись к стенке. – Ну и спи.