у/вечные

*** Учиться по другому жить, всё равно, что учиться по новой ходить: сложно, отчаянно больно глупым органом за вздымающимися рёбрами. Питер, казалось, поломал себе обе ноги, и не надеялся встать хотя-бы на костыли. Йонду поднимал его за шкирку, встряхивал так, чтобы кости содрогнулись, и швырял на землю, заставляя держать равновесие. А Питер нервно цеплялся за него негнущимися пальцами, утробно всхлипывая где-то на периферии сознания. Питер старался, правда пытался, но не получалось так сразу: взял, и забыл. Йонду говорил, что забыть прошлое, тоже самое, что и избавиться от запущенного бронхита — память, как и лёгкие, в особенно тяжелые дни давала о себе знать. И от того, и от другого хотелось давиться воздухом. Питер слабо понимал, что Йонду был за урод, что, в принципе, вытворяли космо-пираты, и почему Удонта так настойчиво старался вдавить Квилла в забитую пылью трещину в полу под ногами Криви. Память для Питера — оголенный нерв, когда костями наружу. Таких как Питер, Йонду съедал на завтрак. Таких как Питер, Йонду привык убивать из-за ненадобности. Впрочем, не важно. Главное было то, что Йонду настойчиво заставлял Питера забыть, вычеркнуть из памяти прошлое, где были лишь сам Питер и Меридит; начать учиться оставлять за плечами что-то, что было действительно дорого. И учитывать, что то, что для него было бесценно, для других не стоило и цента. — Что за зверёныша ты притащил, Йонду? — Ретч окинул ребёнка быстрым взглядом, и мазнул языком по тонким губам так, словно хотел пустить его на обед. Питер подсознательно подобрал несколько подходящих ответов, которые крутились на кончике языка. Йонду, в принципе, должен был ответить одним из них, в крайнем случае — что-то очень похожее. Лицо Ретча изогнула широкая морщина по правой стороне лица, на что Питер решил лишь отвернуться, потому что ему не нравился Ретч. В частности, ему не нравился буквально каждый из космо-пиратов. И если Йонду его просто пугал, то Ретч вызывал чувство неконтролируемого омерзения. Питер впервые чувствовал подобное, и определить что именно, было трудно. Квилл осторожно подался назад лишь для того, чтобы сильнее вжаться спиной в спинку кресла. И широко распахнутыми глазами уставиться на Йонду. — Земной ребёнок, — усмехнулся Удонта , когда мальчишка боязливо вжался боком в железную плиту корабля, — убогий народ. Произнёс он, неторопливо подходя к Питеру. Каждый шаг Йонду отдавал в груди Квилла тяжёлым ударом сердца: на каждое «тук» за грудной клеткой приходился свой шаг. И Питеру казалось, что его сердце не выдержит, — разлетится на мелкие лоскуты по проржавевшему полу. Йонду, казалось, именно к этому и стремился. Питер закрыл глаза и выдохнул: под веками у него — солнечная система вращлась вокруг Меридит. Реалистичность сбивал приторный запах смолы, а от Йонду пахло терпкой серой. Эти запахи ложились между долями полушарий мозга, и мешали окончательно провалиться в мир иллюзий. Возможно, мешали постепенно сходить с ума. Йонду в один широкий шаг подошел к Квиллу, и опустил тяжелую ладонь на тёмные отросшие пряди, коротко взглянув на него налитыми темнотой глазами. Питер бы сейчас хотел узнать, о чем думал Йонду, когда смотрел на него вот так. — Ты кто такой, зверёныш? — спросил Йонду с точно дозированной мягкостью. Питер хотел успокоиться, что выходило на редкость паршиво, потому слова отказывались собираться в фразы, буквы терялись, а глаза предательски слезились. — Можешь не бояться, мы сегодня уже поужинали, — коротко продолжил Йонду, лишь бегло взглянув на Питера. Этого было достаточно, чтобы получить необходимый эффект: испуганного в край Питера. Голос Квилла дрогнул до тихого всхлипа. Йонду опустился к нему, согнувшись почти в половину, и оказался слишком близко. Слишком. Обогнул его щеку пальцами, и коротко усмехнулся, от чего Питера пробила мелкая дрожь. Квилл попытался уйти от навязчивых касаний, наклоняясь ниже нависшего над ним пришельца, но Йонду перехватил его за предплечье, и потащил на себя. — Ты делаешь много лишнего, —  ровно заметил Йонду, и одним рывком сбросил Питера на пол. Больно ударившись затылком, Квилл широко распахнул глаза, и болезненно зашипел. Под руками в кожу врезался холодный металл, а в легкие проникал дымчатый запах Йонду. И этот лейтмотив с ног сбивал, и из колеи выбивал, а мир вокруг Питера настойчиво подёргивался серой дымкой. — Говорить хоть умеешь? — Йонду тяжело склонился над ним. Где-то на периферии сознания мелькнула мысль о том, что этот пришелец мог одним усилием сильной руки сломать ему шею. Успокаивало лишь то, что этого он ещё не сделал. И, возможно, даже не собирался. — Я бы предпочел помясистее, — Криви шарахнул острым носом обуви по плетёной сетке у ног Йонду, и она истошно затрещала, а этот звук, казалось, забрался куда-то в подсознание Питера, выдавая страх, который он так настойчиво прятал, — я отказываюсь обгладывать косточки. Обещание пустить на жаркое у клана Йонду Опустошителя что-то вместо приветствия? Как очаровательно! Питер дёрнулся, но неожиданно осознал, что тело его отчаянно отказывалась двигаться, — словно прикованый с высоко поднятой головой смотрящий на Йонду. — Говорить, спрашиваю, умеешь? — повторил синекожий пришелец. На этот раз Питер коротко кивнул: умею. Вот только ответ этот стоило подкрепить внятными словами, но Питеру взаправду показалось, что говорить он и вовсе не умел. Видимо, Йонду убедил, или испуг вот так отразился на речи. Питер неловко открыл и закрыл рот, ощущая как щемили суставы между челюстями, а слова застревали костью в горле. Он снова кивнул, но теперь скорее для себя, чтобы окончательно не смириться с тем, что слова отказывались выходить из глотки. Необходимо было не бояться, или, по меньшей мере, не показывать, что Питеру было нещадно страшно. Квилл, если быть совсем честным, боялся до кровавой пелены перед глазами: боялся Йонду, Криви, холодный открытый космос на расстоянии вытянутой руки, да и всего, что сейчас происходило, в принципе, тоже. На Йонду у Питера был особый пунктик. К Йонду Удонта у Питера был отдельный вид страха: когда костяшки пальцев болели, глаза настойчиво катились под лоб, а сердце разбивалось о рёбра миллионами обесцвеченных осколков, и в который раз собиралось в функционирующий глупый орган, чтобы при следующей встрече с Йонду снова упасть с высоты третьей луны над возвышающейся над горизонтом планеты. Его априори нужно было бояться. Питер понимал, что это было верхом логичности, и вполне адекватной реакцией инстинкта самосохранения, где Йонду — неизвестный ему ранее пришелец (первый, если бы совсем честным), и он совсем не был похож на тех, кого Питер видел в фильмах: он был максимально похож на человека, умел разговаривать, и понимать его. И Питер откровенно не знал, как на это стоило реагировать. *** Ходить по сырой земле — значить хоть самую малость быть свободным. Вдыхать чистый холодный воздух, значит чувствовать себя хоть на йоту живым. Йонду не мог сказать, что он свободен, или же жив, только потому что его обвитые жилами запястья не сковывали обсидианово сверкающие кандалы. Йонду не мог почувствовать себя чуточку свободней, потому что всю жизнь он провел как тараканы, загнанный в банку: лишь крышка на мгновение открывалась, чтобы жадно схватить ртом воздух, чтобы не подохнуть на дне. Йонду, если честно, не знал, зачем раз за разом глотал воздух. Ветвистые шрамы на теле заросли достаточно быстро, лишь остались глубокие рубцы там, где цепи сковывали особенно часто и особенно сильно: длинной тускло-голубой полосой на горле, когда Йонду был прикован к таре, как бродячий пёс, и на руках, где кожу они до костей разрывали. По правде говоря, Йонду настойчиво дышал, словно хотел задохнуться воздухом, чтобы он через край бежал сквозь толстую темнеющую месяцами не мытую кожу, на которой бутонами расцветали новые синяки, раны и расходилась швами кожа, словно потянутая за нить тряпка. Рождённый рабом, Йонду считал, что рабом и остался. Хоть и Опустошители скрашивали дни, даже плевал он на то, что статус лидера кучки преступников со всех засранных уголков вселенной, давал ему больше шансов вдохнуть полной грудью и, наконец, попробовать надышаться. Дышать так, чтобы не бояться задохнуться, не бояться жить, смотря вверх и жадно ловить глазами, как над головой с пронзительным треском закрывалась крышка. Йонду был тараканом. Йонду считал это нормальным, потому что собаке собачья жизнь, и его это неожиданно устраивало. — Ты не считаешь, что нам слишком мало платят за то, что мы творим, Йонду? — зычно спросил Шокерфейс. Под его руками опасно затрещали неоновые чипы, и Удонта всё же решил, что этому неповоротливому неряшливому созданию недальновидно было доверять товар. Шокерфейс грузно откинулся назад лишь для того, чтобы упереться спиной в холодную спинку кресла, наскоро оттянул подол застиранной, кусками оборванной и убого залатанной кожаной куртки, и устало выдохнул: устал, наверное. Йонду раздраженно передёрнул плечами. Не то, что Опустошители его нервировали, просто, они как один были жадными, алчными, пошлыми. И каждый из них непременно видел себя в кресле лидера после его гибели. Шокерфейс был как раз одним из тех, кто не скрывал небрежно отношения к Йонду, хоть и предпочитал говорить об этом в очень узком кругу. Йонду плохо разбирался в людях, но Шокерфейс был одним из немногих людей в рядах Опустошителей, которые были глубокой занозой. Йонду не любил говорить много, да и слушать он тоже не особенно любил. Наверное, причиной тому стало то, что добрую половину своей жизни ему пришлось стиснув зубы стонать от боли, будучи домашним питомцем Империи Крии. Наверное, потому что Шокерфейс был на редкость паршив в исполнении его самых плёвых приказов, и откровенно раздражал Йонду. — Когда объявится клиенты, которым будет нужно что-то дороже этих жалких пластмассок, тогда и будем говорить о прибыли, — ровно заметил Йонду. Голос его неожиданно упал до хрипа, и если бы Шокерфейс чуть лучше знал Удонта, то заметил бы, как на шее надулась пурпурная вена: первое предупреждение закрыть рот. В планы Йонду не входило обсуждать с Шокерфейсом работу, и стоимость каждого из дел. Пока платили, Опустошителям нечего было терять. Платили на редкость не много, но кого, в общем-то, это расстраивало? Впрочем, действительно, когда это у команды преступников Галактики на первом месте в жизни стояли деньги: Йонду сам испытывал зверское желание надругаться над этим миром, безнаказанно истязать и ощущать некое подобие удовлетворения. Если это было не оно, то что-то очень похожее. — Не боишься, что эти времена настанут только после того, как ты уйдешь на пенсию? — Шокерфейс оскалился, наверняка ожидая горячий выпад со стороны Йонду. Удонта лишь сузил глаза в две щелки, небрежно глядя на большие затёртые мылом руки поверх мерцающих чипов. На пе­рифе­рии соз­на­ния мель­кну­ла мысль спро­сить, на что на­де­ял­ся Шо­кер­фейс, так от­кры­то за­яв­ляя свою по­зицию. Но Й­он­ду от­дёрнул се­бя, по­нимая всю глу­пость за­теи. Шо­кер­фейс был глуп­цом, раз сом­не­вал­ся в нём. Он был на удив­ле­ние ал­чным и свар­ли­вым, что­бы так от­кры­то же­лать смер­ти Й­он­ды Удон­та. По идее, Й­он­ду это дол­жно за­бав­лять, по­тому что у не­го ни на се­кун­ду не дрог­нул ни один мус­кул, ког­да кай про­делал ды­ру в го­лове маль­чи­ка из Крии. Не дрог­нул бы и сей­час, ес­ли бы Й­он­ду изо всех сил не хо­тел хо­тя бы на ту же се­кун­ду, что­бы к не­му чувс­тво­вали что-то, кро­ме жа­лос­ти, не­навис­ти, стра­ха. По­жалуй, вся его пар­ши­вая жизнь бы­ла пол­на лишь ими: бу­дучи цен­таври­ан­ским ра­бом кри­ий­цы ис­пы­тыва­ли к не­му ли­бо ни­чего, ли­бо жа­лость, Опус­то­шите­ли же в боль­шинс­тве сво­ем чувс­тво­вали страх и не­нависть. Шо­кер­фейс, нав­скид­ку, то­же чувс­тво­вал что-то по­доб­ное, прев­ра­щая в гус­тую ка­шу в го­лове, щед­ро зап­равлен­ную цис­терной за­вис­ти. Тя­жёлый муж­чи­на с пла­неты По­ама выг­ля­дел очень силь­ным, и очень злым, из­редка ска­лясь в их сто­рону по­жел­тевши­ми зу­бами. По­чему-то, он от­ча­ян­но на­поми­нал Й­он­ду Та­носа. На­вер­ное, ему сто­ило ре­же ду­мать. Ему оп­ре­делён­но сто­ило мень­ше тер­зать се­бя, и ча­ще гло­тать воз­дух, что­бы пе­ред гла­зами Га­лак­ти­ка не рас­плы­валась ту­ман­ной пе­леной. Шо­кер­фейс по­тянул но­сом, выс­ка­кивая из ко­раб­ля, и встре­чая по­амав­ца ис­тошным вор­ча­ни­ем. По­жалуй, Шо­кер­фейс го­дил­ся лишь для по­доб­но­го ро­да за­даний, но всё же Й­он­ду вы­шел сле­дом, поп­ри­ветс­тво­вал муж­чи­ну, и пе­редал ма­лость под­копчён­ные не­оно­вые чи­пы в его боль­шие, тол­сто­кожие ру­ки. У не­го все круп­ные паль­цы в мо­золях: по­амы жал­кий мир­ный на­родец, ко­торый ра­ботал для то­го что­бы вы­жить. Опус­то­шите­ли, в прин­ци­пе, то­же, — ка­кая иро­ния, — с раз­ни­цей лишь в том, что для жи­телей По­амы это средс­тво для су­щес­тво­вания, а для Опус­то­шите­лей — цель су­щес­тво­вания. И эта раз­ни­ца ощу­щалось длин­ной в бес­ко­неч­ную про­пасть. — Эти чи­пы бы­ли ук­ра­дены из глав­ной за­лы ка­пель­ни, — по­яс­нил муж­чи­на. Й­он­ду лишь кив­нул. Ему бы­ло пле­вать, от­ку­да они, кто их ук­рал и что на них мог­ло ока­зать­ся. Глав­ное зак­лю­чалось в ином: — в ка­чес­тве пла­ты я ос­тавлю вам ва­ши жиз­ни. А мо­жет быть на­род был не сов­сем мир­ным. Как бы то ни бы­ло, сло­ва эти бы­ли слиш­ком оп­ро­мет­чи­вы, а удар бу­лавой ока­зал­ся очень мет­ким. В гла­зах по­мут­не­ло, и ру­ки на се­кун­ду от­ка­зались слу­шать­ся. Як ока­зал­ся над пле­чом при пер­вом вы­соком прон­зи­тель­ном свис­те, на­висая над тя­жёлый го­ловой по­амав­ца. — Это бы­ло боль­но, — ко­рот­ко по­яс­нил Й­он­ду, вы­тирая тыль­ной сто­роной ла­дони ко­рот­кую струю кро­ви, что тя­нулась вниз, — и это ты зря. Я ведь по хо­роше­му хо­тел. Як быс­тро виль­нул алой нитью, и дви­нул­ся впе­ред, ос­тавляя за со­бой свер­ка­ющую ли­нию, бес­пре­пятс­твен­но во­шёл в буг­ристую ко­жу по­амав­ца и по­тянул за со­бой струю кро­ви. — Да, зря, — Й­он­ду ко­рот­ко по­жал пле­чами, оги­бая ла­донью як, — глянь, мо­жет быть у не­го есть что цен­ное. И не за­будь заб­рать чи­пы, — ска­зал он, на что Шо­кер­фейс не­доволь­но хмык­нул, но всё же скло­нил­ся над мёр­твым те­лом. Как раз в стили космо-пиратов. Как очаровательно. Йонду выдохнул через раз через приоткрытый рот, и сосредоточился. Запах живой крови доводил до лёгкой тошноты и головокружения. И Питер бы обязательно воспользовался поводом простебать Йонду, если бы он мог увидеть все сериалы чувств, возникшие на его лице. И это было не круто. До временной базы космо-пиратов несколько световых лет, Йонду правда не знал сколько, Шокерфейс наверняка, тоже, но Краглин очень дальновидно подключится к необходимой планете. Йонду были плевать на каждого Опустошителя в его клане. Это было можно в подобных кругах. Йонду раздражали именно те Опустошители, которые мешали ему не совсем успешно продолжать свой аморальный путь пирата. И Питера они, если уж совсем честно, откровенно ненавидели. — Чипы не представляют из себя что-то ценное, — легко пояснил Питер, кидая на стол перед космо-пиратами пластмасски. — То, что может стоить для нас ровным счетом ничего, для иной расы может быть бесценно, — ровно пояснил Йонду. — Ну так давай сделаем чулан для всякого хлама, чтобы ты бережно мог собирать его, — коротко усмехнулся Питер, подходя к Йонду так, чтобы в голову ударил недовольный взгляд. Йонду хотел, чтобы от этого у Питера ноги задрожали. Но Квилл собрался сделать это в последнюю очередь: он широко улыбался своему остроумию, а когда закончил, принялся собирать из чипов домик. Йонду не выдержал первым, — швырнул Питера в ближайшую общую спальню (Это было случайно, подумай Удонта), и зашипел над ухом: — Нравится осквернять? — коротко выдохнул Йонду ему в затылок. Питер неожиданно поднял глаза на него, и Йонду на секунду растерялся: ровное дыхание сбилось, и стало отчасти сложно вот так стоить. Квилл влип всем телом в боковину корабля, бегая глазами по сжатым рукам, когда кулак со злостью проскользнул у уха и врезался в металл.