Always a Pleasure

      — Ну что, Соня, как тебе наш мрачный эльф? Хорош, подлец, а?       — Нормально. Наверное, — отозвалась она, пожимая плечами, но взгляд приятеля намекал на откровенность, и Рени сдалась. — Ладно. Нормально, но са-амую чуточку страшно.       — «Самую чуточку»? — переспросил Варрик, смеясь. — Да ты храбрая душа, Соня! Демонов не боишься, отступников не боишься, эльфа испугалась, но са-амую чуточку.       — Кассандры в первую встречу я тоже испугалась, — запротестовала она. — Очень уж убедительно она доказывала, что я виновна во взрыве на Конклаве, и спрашивала, почему не должна меня прямо сейчас убивать…       — Знакомое чувство. Наша Искательница просто душка, умеет расположить к себе. Ну, садись-садись. Решила, наконец, напиться?       — Я надеялась встретить монну Хоук, — Рени огляделась по сторонам, — но, кажется, она не с тобой?       — Соня, сама спишь, и ей дай выспаться, — отбросив привычную шутливость, попросил Варрик. — Путь до Скайхолда для неë был не самой лëгкой прогулкой.       — Да, я понимаю, прости… На дорогах сейчас небезопасно.       — Не понимаешь, — он покачал головой. — Это… другое, ладно? Расскажи-ка лучше мне, что это тебе сегодня снилось, а? Может, его можно использовать?       — Только если напишешь посвящение для меня в эпиграфе!       — Не думаю, что благодарность Вестнице Андрасте впишется в книгу с убийствами, руганью и постельными сценами…       — Зато такой грандиозный скандал несомненно поднимет тебе продажи!       — Ты иногда говоришь как настоящий гном, Соня. Я тобой прямо горжусь. Ну так давай, рассказывай. И пей, пей. Будет легче.              Варрик был не прав.       Легче от вина не становилось — а, может, Рени не умела правильно его пить. Кто-то мог заливать душевные раны алкоголем, но она просто прибавляла к этим ранам головную боль — потому и не напивалась. И сейчас не собиралась, несмотря на ворчание Варрика, что вина в еë кружке не убывает.       Вот от разговоров легче было.       Как в детстве, когда мама слушала про еë кошмары и волшебные яркие сны, гладила по голове и заплетала тяжëлые косы… Рени сейчас не хватало еë любви и поддержки, но Инквизиция катастрофически уступала Оствику в безопасности — инцидент с Убежищем лишь утвердил еë в этом. Только мысль, что существует место, куда можно вернуться, только человек, который ждëт еë возвращения, — потом, когда всë это закончится, и она не будет нужна ни Инквизиции, ни всему остальному Тедасу, — эта мысль помогала держаться на плаву.       Когда-то Рени мечтала покинуть Круг. Как, наверное, и все остальные в башне. Всегда казалось, что уж тогда-то! Уж потом!       Но ни в одном страшном сне она не могла представить, что еë давно забытая к тому моменту мечта сбудется так.              — Ты вырвала его сердце голыми руками?! — восхитился Варрик. — Да что ты говоришь!       — Я забыла, что у меня есть магия. Во сне такое случается, — она пожала плечами.       — Тебе определенно стоит познакомиться с нашим задумчивым другом поближе, он в таких делах специалист.       — В каких делах я специалист? — Голос Фенриса неожиданно прозвучал над самым ухом Рени. Она вздрогнула, и почти полная кружка щедро плеснула вином ей на грудь.       — Вот, я же говорил тебе — пей, пей! А сейчас что?! Сплошной убыток! — проворчал Варрик и повернулся к Фенрису. — Ты, эльф, Соню не пугай. Она попугается-попугается и исключительно от неожиданности запустит тебе молнию в одно место. С магами это, знаешь, бывает. Нервные они типы, эти маги.       — Я знаю, что бывает с магами, — мрачно отозвался Фенрис, занимая свободный стул и оглядывая таверну в поисках подавальщицы. — Но ты не ответил. Что там насчет моей специализации?       — Ну, ты в курсе — вырывать чужие сердца и всë такое. Выходит у тебя немногим хуже, чем быть угрюмым занудой.       — Я не угрюмый. И не зануда.       — Да-да, ты всегда это говоришь. А уж поведением своим отрицаешь ну просто виртуозно, — отмахнулся от него Варрик, не скрывая иронии в голосе. — Так что дальше-то было, Сонь?       — А дальше Корифей упал на колени, протянул ко мне руки и молвил человеческим голосом: «Твои рука и сердце принадлежат мне!» — тоном, куда более спокойным чем планировала, закончила Рени.       Совсем недавно она и не подумала бы сдержаться, даже бравировала бы своей несерьëзностью, передразнивая завывающего во сне Корифея, но теперь приходилось задумываться о том, какой еë должны видеть люди. И если чувство юмора для образа леди Инквизитора Рени считала допустимым, то на откровенном ребячестве в присутствии посторонних, — Фенрис пока находился в их числе, — проводила черту. К неудовольствию Сэры, которая за это считала еë занудой и не оставляла попыток «сделать из великой инквизиторской задницы человека».       — Не удивительно, что ты так из-за этого орала, — Варрик покачал головой, и Рени примолкла, подбирая слова.       — Нет, — сказала она, опуская глаза в полупустую кружку. — Вообще-то не из-за этого. Я хотела спросить… Варрик… Красный лириум — как это было в Киркволле, с Рыцарем-командором?       — Ох, — Варрик замолчал, но не стал увиливать от разговора привычной шуткой. — Ты уверена… что хочешь это знать, Соня?.. Не самая весëлая из моих историй.       — Я понимаю. Просто… Я видела это. Во сне. Лириум внутри, кристаллы… в крови и на коже, и… Поэтому я кричала, — нервно и скомкано выдавила Рени. Голос под конец стал таким тихим, что она себя едва слышала. Но как же страшно было говорить об этом вслух!       — Вот дерьмо, — вздохнул Варрик, опираясь локтями о стол и растирая лицо ладонями. — В кого ты такая впечатлительная, а, Соня? Слыхал я про твоих родителей, ещë в Вольной Марке. Суровые дядя с тëтей, и как только у них вышла ты?       — Они ну очень старались, — Рени с невесëлой улыбкой развела руками.       — Да уж вижу. Не в обиду сказано.       — Я и не обижалась.              Хорошо, что он успел заказать вино до того, как Варрик начал рассказ. Кому хотелось бы вспоминать свои кошмары на трезвую голову? Он не нуждался в чужих словах, чтобы сцены того дня вставали перед глазами — Фенрис помнил Киркволл, будто всë случилось вчера.       Когда Орсино стал одержимым, Фенриса это не удивило. Маги всегда оправдывали худшие его ожидания. Они не знали границ в своем безумии, будь это сделка с демоном, кровавое жертвоприношение или уничтожение Церкви.       И всегда у них находилось оправдание. Всегда виноват оставался кто-то другой, из-за кого они стали жертвой обстоятельств. Всегда — Высшая Цель, ради которой ничего и никого не жаль.       Только Хоук и отличалась от этого сброда, но Хоук была одна. Магов — тысячи тысяч; в одном Минратосе достаточно, чтобы они сидели друг у друга на головах.       Он никогда не собирался поддерживать отступников, но жизнь друзей Фенрис ценил выше своих убеждений. Даже если маги в очередной раз доказали, что никому из них верить нельзя, у него остались те, кому он мог верить.       Что же касалось Мередит…       К слухам о еë сумасшествии Фенрис относился скептически. Пусть в городе они ходили давно, источник сплетен крылся в Казематах, где их заложники и дня не могли прожить, не плачась на произвол храмовников.       Не так уж легко держать в кулаке мятежную башню, охраняя людей от магов, и магов — от самих себя.       Он бы не смог.       Слишком соблазнительная возможность раз и навсегда покончить с опасными тварями, которые только притворялись людьми. Стоило прижать их к стенке, и всë дерьмо, что они носили в себе, вырывалось наружу демонами и магией крови.       Мередит не имела для него никакого значения.       Но это был единственный раз, когда он увидел со стороны то, что могло бы произойти с ним самим.       Если бы идол из красного лириума попал в его руки до смерти Данариуса, его одолела бы другая навязчивая идея. Но последние месяцы, убив бывшего хозяина своими руками, в сердце растревоженного магами Киркволла думал Фенрис совсем о другом. И после взрыва Церкви на волосок был близок к тому, чтобы уйти за храмовниками.       Сумасшествие Мередит показалось ему собственным. Он так легко мог представить себя на еë месте, что эта мысль… ужаснула его.       Если бы не Хоук…       Фенрис никогда не жалел о выборе, сделанном в ту ночь, но неоднократно задумывался, что бы с ним стало, предпочти он тогда свою ненависть.       Освобождение от Данариуса оставило его опустошëнным, но что бы сделала с ним потеря друзей, когда он, наконец, осознал, насколько они стали ему дороги?       Пожалуй, ему не хотелось знать ответа на этот вопрос.              Слова Варрика железной хваткой стискивали сердце, едва позволяя дышать.       Страшные картины рисовало Рени еë живое воображение. Слишком страшные, чтобы шутки гнома могли их развеять. Она представляла себя на месте Мередит, не могла не делать этого после сегодняшнего сна. Каково это было — растерять по капле свою человечность, разменяв еë на нездоровую, болезненную одержимость?       — И что стало потом? — спросила Рени тихо. — С Мередит… Со статуей?       — Кто знает, — пожал Варрик плечами. — Может, еë утащил к себе Антиквар. Парень любит экзотические вещички. Он и сам та еще экзотика, я бы сказал.       — Я не видел статуи Мередит, когда в последний раз был в Чëрном Магазине.       — Слушай, Угрюмчик. Не нравится моя история — спроси у Каллена или придумай свою. Я закончил. Хватит говорить об этом на трезвую голову.       Ей бы хотелось услышать и Каллена. Его рассказ о том, как это всë случилось. Вид с другой стороны. Но Рени не решилась бы. Даже с Варриком разговор потребовал от неë большого мужества, а ведь его она считала своим близким другом.       — Ладно, я… я, наверное, пойду. Извини, что спросила. И спасибо, что рассказал.       — Да что там, Соня. Про это все знают.       Однако, поднявшись, Рени почувствовала, как кто-то шлëпнул еë по заднице.       — Вы чо такие квёлые? — весело осведомилась Сэра, снимая испачканную склизкой дрянью перчатку.       Постойте-ка, а ведь шлепнула она еë этой рукой!       — Сэра! — взвыла Рени, пытаясь обернуться и увидеть, насколько силëн оказался ущерб еë чувству собственного достоинства. О том, что подобная реакция не шла на пользу тщательно оберегаемому образу Инквизитора, она и не подумала — куда уж хуже!       На ощупь склизкая дрянь оказалась ещë и липкой и намертво приклеила руку Рени к еë заднице.       — Ахаха! Купилась, купилась!       — Сэра!       — Ой, да ладно! Подумаешь, беда! Щас тëпленькой водичкой польëм, и отклеишься.       — Нет! — только и успела охнуть Рени.       — Это не чай, — удивлëнно сказала эльфийка, заглядывая в пустую кружку. — Ты всегда пьëшь чай, знаешь! Я от тебя такой подлости не ждала!       — Ладно, Сэра, — сквозь зубы процедила красная от смущения и злости Рени, силой отдирая руки от безнадëжно испорченных брюк — а она к ним уже так привыкла! Пальцы слушались с большим трудом, а кожа ладоней, казалось, так и осталась на заднице, но и этого было достаточно. — Мой черед!       — Ий-я! Что это?! — взвизгнула вдруг Сэра, отскакивая в сторону и ощупывая себя сквозь одежду.       — Где? — невинно уточнила Рени.       — Вот это, которое ползает у меня под одеждой!       — Это пчëлы. Я думала, ты любишь пчëл.       — Но почему они холодные?!       — Потому что они изо льда.       — Заставь их прекратить!       — Не могу. Это волшебные пчëлы. Они остановятся, когда растают. Всего две маленькие ледяные пчëлки, Сэра! Или три. Может быть, пять — руки меня плохо слушались.       Каким же удовольствием оказалось наблюдать, как теперь вместо неë краснела Сэра. Сэра! Краснела!       Рени ликовала — месть удалась!       — Взадколдуй их! — потребовала эльфийка, подпрыгивая и пытаясь прихлопнуть пчëл через одежду. Зря только старалась — ледяным насекомым подобные удары были нипочëм. — У меня от этого… странные… ощущения!       — Зато теперь ты знаешь, что чувствовала я! — полным злорадства голосом произнесла Рени и, нахмурившись, добавила: — Не делай так больше.       — О, то есть… Ты это чувствовала? Ого. — Сэра выглядела ошарашенной и смущëнной, и почему-то поспешила отстраниться. — Ладно. Я… наверно пойду. Ага? Они уже растаяли… Ага? Ну, пока!       Она убежала прежде, чем Рени смогла понять, что сделала не так.       — Ох, нет! Я не это имела в виду! — в ужасе простонала она, поднимая руки, чтобы закрыть ими лицо, но останавливаясь на полпути — ладони у неë всë ещë были в тех липких соплях. — Варрик, я безнадежна?       — Ну, если ты хотела подкатить к Лютику, то у тебя это отлично вышло, — многозначительно отозвался он, с трудом сдерживая смех.       — Да я просто хотела, чтобы она больше не делала так!       — И это у тебя получилось. Она больше не будет делать так, — согласился гном и, от души расхохотавшись, сквозь веселье выдавил: — На людях.       — Варрик, ты садист, — вздохнула Рени обречëнно. — Закажи мне кружку тëплой воды? Я боюсь пошевелиться, чтоб не прилипнуть к чему-нибудь.       — Не могу! Сейчас я умру от смеха, и это будет твоя вина!       — Терпеть тебя ненавижу, — буркнула она, осторожно выползая из-за стола и медленно, боком двигаясь к стойке.       — И всегда у вас здесь так весело? — спросил Фенрис, но Рени сделала вид, что ничего не услышала.       И без того вся таверна, перешептываясь и хохоча, таращилась сейчас на неë, красную от смущения. Больше всех, конечно, старался Бык, сквозь смех громко интересующийся, можно ли ему тоже шлëпнуть еë, потому что он вовсе не против приклеиться к такой заднице. И судя по всему, так думал не он один — просто ему единственному хватало наглости заявить об этом вслух.       «Если Сэра хотела сделать меня ближе к народу, она своего добилась», — мрачно подумала Рени.       Ближе к народу она не была ещë ни разу в жизни.       И, честно говоря, вполне обошлась бы без этого.              К счастью, до отправления в Крествуд Сэра больше не попадалась Рени на глаза.       Всего-то и понадобилось не спускаться в обеденный зал и уходить из комнаты через башню. Ничего особенного. Тем более, в «Приюте Вестницы» и без Сэры сидело не меньше двух дюжин завсегдатаев, обсуждавших клейкую задницу своего Инквизитора и еë неудачную месть, которую слухи превратили чуть ли не в любовное признание.       Рени избегала внимания публики, лавируя между ставкой командования и собственной спальней, но эти виражи лишали еë последних душевных сил.       Поддержала светлый образ Вестницы, нечего сказать!       Создатель, ей и без того дорого обходились разговоры с людьми, а уж после такого позора хотелось и вовсе зарыться под одеяло в своей комнате и никогда и никуда не вылезать!       Этим Рени и занималась целое утро, пока не пришëл один из людей Лелианы — передать карту с маршрутом и уведомить о предлагаемом времени отбытия. Пришлось всë-таки вставать, проверять снаряжение и уныло плестись на конюшню: проследить, чтобы Таара подготовили к путешествию.       Наголоп встретил еë с радостью и ткнулся в ладони толстым тëплым носом, подбирая губами солëные хлебные крошки, которые Рени для него принесла. Про зверски убитую репутацию хозяйки он ничего не знал, зато с удивительной нежностью фыркал ей в волосы и пытался облизать пахнувшие свежим хлебом руки до самого локтя.       — Собираетесь в путь? — спросил Деннет, выглядывая из амбара на подозрительные звуки: Таар порыкивал, пока Рени чесала его по голове железной перчаткой. Не такой опасной и эффектной, как у Фенриса, но острее коротких тонких ногтей, которые толстошкурый наголоп вовсе бы не почувствовал.       — Да, нужно будет съездить по делам, — согласилась Рени. Появление Деннета вначале испугало еë, но вряд ли его стоило бояться: лошади интересовали мужчину больше досужих сплетен. По крайней мере, в это очень хотелось верить. — Подготовьте Таара к завтрашнему утру, и пусть он хорошо отдохнëт. Пожалуйста.       — Ха! Да этот великан может проскакать до Западных Пределов и обратно без отдыха — и не запыхаться! Скорее он вас загонит, чем вы его.       — Что правда, то правда. Я до Западных Пределов даже с отдыхом не проскачу. Да, радость моя? Сила-ач! Кра-аса-авец! Хочешь яблочко?       — Разбалуете его вконец, он своими яблочками Инквизицию в долг вгонит, — проворчал Деннет, уходя, но Рени только посмеялась.       — Ах да… Вы не видели Блэкволла? Мне срочно нужно с ним поговорить.       — Я у вас за лошадьми слежу, а не за Стражами! — задиристо отозвался мужчина. — Вот как станет ваш Блэкволл бегать на своих четырëх и спать в стойле, тогда обращайтесь!       — Ну, вот, — расстроилась Рени, почëсывая Таару шею. — А я надеялась взять его с собой. Страж со Стражем лучше нашëл бы общий язык, как думаешь?       — Я думаю, наг со Стражем общий язык не найдëт точно, — заметили за еë спиной, и Рени вздрогнула, прижимая свободную руку к зашедшемуся сердцу.       — Фенрис… Пожалуйста, не подкрадывайтесь ко мне, — попросила она дрогнувшим голосом и обернулась к эльфу. — Или я поседею до встречи с Корифеем, или и правда запущу в вас молнию от неожиданности. Мне не хотелось бы ни того, ни другого.       — Вам стоит быть внимательнее.       — Ходи вы погромче, я обязательно бы это заметила.       — Убийцы обычно не уведомляют о своëм появлении заранее.       — Вы меня до сердечного приступа доведëте вперëд всяких убийц, — проворчала Рени себе под нос, но слух у Фенриса оказался лучше, чем она думала.       Ещë бы, с такими-то ушами!       — Я постараюсь, — пообещал он и, когда она приготовилась уже возмутиться, добавил, — чтобы убийцы не добрались до вас раньше меня.       — Звучит демонски двусмысленно, вы знаете это?       Судя по усмешке — знал и сказал так специально.       — Мне остается лишь порадоваться, что мою спину по пути в Крествуд будет прикрывать такой надëжный человек как вы, — елейным голосом произнесла Рени, на самом деле не имея в виду ничего из того, что говорила.              Возвращаясь в Ферелден, она не могла не заглянуть в Лотеринг. Хотя убеждала себя не делать этого. Хотя знала, что увидит там.       Выжженная, осквернëнная земля. Чёрные от копоти остова полуразрушенных домов, где в бездонных провалах окон чудились безликие тени. Горы опалённых камней, похожих на надгробие старой жизни, там, где стены не сохранились.       Кладбище живых мертвецов, давно и окончательно сгнивших.       Десять лет назад, когда Фенрис спрашивал её о доме, Мариан ни секунды не сомневалась перед ответом.       Я бы хотела вернуться туда.       Она действительно хотела, но не в этот обугленный мрачный склеп без стены, впитавший в сами камни запах гари и скверны.       В детство.       Когда каждый дом ощущался действительно домом, пусть они слишком часто меняли их, чтобы привыкнуть к какому-то одному.       Когда у них с Карвером была ещё семья кроме друг друга.       Малышка Бетани, таскавшаяся за ней хвостом с жалобами, что братец утром опять прибил её косы к кровати. Отец, украдкой учивший их магии и по ночам спасавший от пугающей темноты не свечами, которые были дороги, а светом своих ладоней. Мать, окутанная как облаком запахом душистых трав, из которых она заваривала настои и промывала им, сестрам, волосы, чтобы росли длинней.       Мариан обрезала косы после смерти отца. Как старшая дочь, она считала себя обязанной занять его место. На мать рассчитывать не приходилось — слишком сильно её подкосил внезапный уход любимого. Только времени на скорбь у них не оставалось.       Обрезала — и никогда уже не отпускала, потому что длинные волосы, косички и хвостики остались там, в детстве, с папой — самым сильным, самым умным, самым лучшим.       Он бы, наверное, смог.       Спас бы и маму, и Бетани. Не дал бы Карверу заразиться скверной.       Что ещё он смог бы, чего не смогла она?       Мариан разрушила остатки — останки — дома, оставив за своей спиной столб пыли и щебня.       Папа ушёл от них первым.       Она же выжила и собиралась делать это дальше. И у неё остался Карвер, который пусть и бывал иногда настоящим засранцем, но всё-таки единственный из них всех не бросил её — даже перед лицом войны с храмовниками, хотя кого-кого, а брата она тогда меньше всего ожидала увидеть на своей стороне.       Кто и кого из них оставил? Кто и кого не спас?       Это теперь не имело значения.       Она предпочитала не задумываться ни о Создателе, ни о Церкви, но сейчас хотела верить, как мама верила, что они где-то там, вместе.       И когда придёт время, она присоединится к ним.       Но уж точно не раньше Корифея.              — Я скучал, Хоук, — признался Варрик. Он сидел на полу, на сваленных в угол рваных куртках и штанах — о которых Мариан не преминула спросить, не таскает ли он их за собой с Киркволла, — и перебирал арбалет, любовно полируя каждую деталь.       Честное слово, будь она Варрику любовницей, Мариан бы ревновала его к арбалету больше, чем ко всем женщинам в Тедасе вместе взятым.       — Спина к спине, вместе против всех — как в старые добрые времена, — продолжил он, почти мурлыкая и прикрывая глаза.       — Я бы сказала, спина к заднице, но не переживай: я люблю свою задницу и рада, что ты готов мне её прикрыть.       — И вот он я, пытаюсь быть тактичным и не намекать на твой излишний рост.       — У нас обоих с ростом всё отлично. Уверена, свой ты компенсируешь чем-то просто умопомрачительным.       Она прижмурилась, щёлкая языком и принимая нарочито мечтательный и благообразный вид.       — Хо-ук.       — Что?! Я имела в виду волосы на твоей груди! Ты знаешь, что сверху на них открывается особенно удачный вид?       — Думаешь, мне стоит использовать это в следующей партии «Алмазного Ромба»? — с сомнением спросил Варрик, наклоняясь в её сторону, чтобы Мариан получше разглядела распахнутый ворот его рубашки.       — Ах, Варрик Тетрас, Совершенный образчик мужественности, Командор волосатой груди! — простонала она, прикладывая ладонь ко лбу и в картинном жесте сползая на пол. — Создатель! Что ты со мной делаешь?! Ты видишь?! Видишь?! В меня вселился демон! Мои руки двигаются сами по себе!       Продолжая причитать, она доползла до Варрика и упала рядом, укладывая голову на его колени, а руку — на грудь.       — Теперь я могу умереть спокойно, а Изабела на яд изойдёт от зависти — она-то тебя так и не потрогала. Упустила свое счастье, нечего сказать!       — Мне больше нравилось, когда ты стонала. Можешь ещё?       — Варрик, для тебя — что угодно, но, если я начну стонать по-настоящему, сюда сбежится половина Скайхолда, — с наигранной серьёзностью ответила Мариан.       — Эх, вечно ты всё испортишь своей невовремя просыпающейся логикой, — проворчал он, снова принимаясь полировать арбалет.       Странно, что он при этом его не облизывал, насмешливо фыркнула Мариан про себя. Она поудобнее устроила голову на бедре друга и жестом притянула к себе оставленный роман, в полете перевернувшийся вниз страницами.       — Тьфу, проклятый нагожуй! Ну вот, теперь я не найду, где остановилась, — проворчала она, упираясь ногами в стену.       — Нагожуй? Это что-то новенькое.       — Пользуйся, — она открыла форзац с кратким посвящением. — Между прочим, мог бы не жадничать на слова, подписывая для меня мою же историю!       — Я написал всё что нужно. Видишь? «Это тебе, Хоук. Твой верный друг, гениальный писатель и самый скромный и прекрасный гном в мире». Даже подпись поставил! Не вздумай подделывать её на закладных, она настоящая.       — Самый скромный и прекрасный гном в мире, тебе что, жалко для меня какой-нибудь свекольной плантации?       — «Верный», «гениальный», «скромный» и «прекрасный». Ты видишь где-нибудь «щедрого» в этом списке? То-то же. Довольствуйся тем что есть и не искушай судьбу.       — Должна же я кого-то искушать, если тебя не получается?       Варрик замолчал, и Мариан продолжила читать в тишине, неспешно листая страницы с отметками на полях в поисках потерянного места.       — Странно смотреть на тебя снизу-вверх, — призналась она, задирая голову. — Тебе не странно?       — Такое уже бывало, — отозвался Варрик, не глядя на неё. — Когда тебя приложили из пращи по голове, и мне пришлось тащить твоё бесчувственное тело, пока эльф с Блондинчиком прикрывали отход. Как сейчас мне нравится больше. Ты, знаешь, не пушинка в своей громыхающей броне.       — А я и не помню.       — Ещё бы. Ты даже не поняла, что происходит, когда Блондинчик тебя вылечил.       Они замолчали снова, и Мариан какое-то время водила пальцем по строкам, не различая букв.       — Знаешь, Варрик. У меня не так много друзей, но ты давно уже не просто мой друг. Тебя я считаю частью своей семьи.       — Прекрати, Хоук. Я сейчас расплачусь от умиления, и тебе будет стыдно, — проворчал он, скривившись, но по глазам, довольно прищуренным, понятно было, что неожиданное признание оказалось ему приятно. — Ты же знаешь, я терпеть не могу такие разговоры.       — Знаю. Просто думаю, и ты должен знать.