***
В отдел Ира вернулась усталая, взвинченная, злая. Очередной допрос не принес ничего, кроме раздражения, а еще понимания — особо стараться и разыскивать Грановича никто не собирается, пройдет какая-нибудь пара недель, и дело заглохнет окончательно. Разумеется, оставлять это все так просто Ирина не собиралась, но что она и остальные могли предпринять в сложившейся ситуации, не имея ни ресурсов, ни информации? Тут нужен был кто-то гораздо более влиятельный, а самое главное — готовый помочь. Грачев отпадал сразу — еще в прошлый раз он ясно дал понять, что встревать в какие-то мутные разборки не видит смысла. Вот если бы... В первое мгновение Ира отбросила возникшую мысль как ядовитую змею. И тут же, словно в насмешку, ожил в памяти вкрадчивый, полный нахальной уверенности голос, вспомнилась собственная убежденность: уж к кому, а к нему за помощью она не обратится никогда. Убедилась, блин...***
Он не ожидал, честно. Это было... странно, даже как-то неправильно: Зимина на его пороге. Не те у них отношения, чтобы заглядывать друг к другу на милую беседу за чашечкой кофе. Пожалуй, единственный раз, когда начальница почтила его визитом — тот недоразговор "по душам", когда она ясно дала понять, что знает правду и вставать у нее на пути очень плохая затея. Удивительно: а ведь даже тогда он невольно разоткровенничался с ней, высказав то, что прежде и сам не до конца осознавал. Отчего-то казалось: она поймет. И, похоже, она действительно поняла... — Я пройду? — не вопрос, скорее утверждение. Закрыв за собой дверь, даже не скинув пальто, с прелестной бесцеремонностью прошла в комнату, не дожидаясь ответа. — А ничего, что я мог быть не один? — вскинул брови Зотов, на что начальница только презрительно фыркнула. — Не думаю, что твоя очередная шлюха получила бы психологическую травму от того факта, что ей не дали доработать. — На этой фразе Михаил едва не поперхнулся, отставив стакан с виски и порадовавшись, что не успел сделать глоток. — Впрочем, интимные подробности твоей личной жизни меня волнуют меньше всего. Я по делу, Зотов. — Я вас предельно внимательно слушаю, — хмыкнул Михаил и остановился рядом с креслом, в которое, откинувшись на спинку и закинув ногу на ногу, по-хозяйски уселась Зимина. На этот раз она была в форме, и взгляд против воли скользил по стройным ногам, натыкаясь на раздражающую ткань форменной юбки. Отчетливым воспоминанием вспыхнула сцена в кабинете, ее прерывистое, возмущенное дыхание, его рука между этих обалденных ног, и такая шелковистая, такая горячая кожа под его пальцами... Что за наваждение, твою мать? Как будто и не было в его жизни женщин — более молодых, более сговорчивых, более сексуальных, с не менее шикарными ногами... Гребаным эхом панически проносившихся в голове мыслей Зимина, уловив его неотрывный взгляд, резко выпрямилась, разглаживая и поправляя ткань. Как будто это дурацкое движение могло остановить лихорадочный рой беспорядочно кружащих в мозгу картинок. Мыслей. Игру воображения, чтоб его. Больного воображения — иначе не скажешь. Вряд ли кто-то другой на его месте, рассеянно вслушиваясь в мягкие переливы голоса, ярко и неимоверно пошло представлял свои руки поверх ее нервно сжимавшихся пальцев, руки, нагло перехватывающие и скользящие... скользящие, приподнимающие, срывающие... Оглаживающие, проникающие, ощущающие... Так сильно, так горячо, так... так, твою мать, нужно... — ... ты хочешь? Вздрогнул. Совсем как мальчишка, застигнутый за рассматриванием журнала для взрослых. Дернулся, замер почти в испуге, чувствуя, как лицо изнутри начинает пылать. — Ч-что? — выдавил с трудом, борясь с острым царапаньем волнения во внезапно пересохшем горле. Зимина раздраженно вскинула бровь, недовольно дернув уголком губ. — Ты меня вообще слушаешь? Я спрашиваю, сколько ты хочешь за то, чтобы найти Грановича? У тебя больше связей, ты можешь, в конце концов, обратиться к отцу... — А с чего бы это? — прервал Зотов, скривившись. — С какой стати мне вам помогать? Дело вообще ведем не мы, чего ради я должен напрягаться? Пусть его ищут те, кто и должен это делать. — Ты прекрасно знаешь, что, кроме нас, его искать никто не будет! — повысила голос Ирина Сергеевна и уже спокойней повторила: — Сколько ты хочешь? Назови любую сумму. Мне нужен этот урод! Мне, а не этим, блин, следакам! — Так вот оно что... — насмешливо протянул Михаил, с ироничным прищуром рассматривая начальницу. — Принцессе нужна голова дракона. А что взамен получит охотник за головами? — Давай без этих твоих аллегорий, — поморщилась Ирина, невольно отпрянув — из напряженной зелени вновь потемневших глаз повеяло яростной неуправляемостью приближающейся грозы. — Просто скажи цену. — Вы знаете цену, — ответил Зотов хрипло и как-то слишком серьезно, без обычной ледяной усмешки во взгляде. — Ночь. Вся ночь и любое мое желание. Затянувшаяся тишина прорезалась недоверчиво-нервным смешком. — Зотов, ты че, серьезно? — Более чем, — чересчур спокойно для хреновой шутки. — А я ведь вас предупреждал, Ирина Сергеевна... — Ты вообще в своем уме? — и все то же я-наверное-ослышалась недоумевающее выражение в напряженно-темных глазах. — Ты сам хоть понял, что предложил? — И что же такого я предложил? — снова маска холодного ехидства, вернувшаяся на лицо. — Мне казалось, в вашей жизни могли быть и более неприятные минуты, чем... И вновь долбаным дежавю — метнувшаяся к щеке рука, его горячие пальцы, до боли сковавшие запястье, яростный огонь кристально-чистой ненависти в бездонных глазах. — Что же вы так заводитесь? — и прежняя наглая ухмылка, неимоверно хамский и вместе с тем какой-то странно-мягкий, непривычный тон, от которого внутри вновь стало невыносимо жарко и больно. — Отпусти, — тоже хрипло. И очень зло. Стальная хватка ослабла, однако пальцы по-прежнему касались покрасневшей кожи. Теперь — почти-нежно, почти-осторожно. — Имейте в виду, третий раз предложения не будет, — очень тихо, почти выдохом в самое лицо. Горячее дыхание, легкий запах виски и въедливая горечь полыни. Как в солнечно-душном июле — наверное, от этого так тяжело и трудно дышать. И все возмущенные да-что-ты-о-себе-возомнил, что-ты-себе-позволяешь, как-ты-только-смеешь фразы моментально растаяли на губах. Она просто смотрела в раскаленную нетерпением бездну его глаз и не понимала, почему не говорит ничего. Не может. Не хочет. А в следующее мгновение он ее поцеловал. Что-то замерло внутри. Застыло, обледенело, стихло. Только жаркие, нахально касавшиеся губы, терпкий привкус алкоголя и почему-то полное отсутствие желания оттолкнуть. Это ведь Зотов! Тот-самый-Зотов, который... которого... Испуганно сталкивающиеся в голове мысли разлетались осколками доводов разума. И, в самой настоящей панике прислушиваясь к себе, Ира с ужасом понимала, что не чувствует отвращения. Совсем. Нисколько. Его просто не было. Только когда отчего-то подрагивающие пальцы нетерпеливо рванулись к ткани распахнутого пальто, Ирина очнулась. Чтотыделаешьматьтвою?! — Зачем тебе это? — выдохнула еле слышно, как-то потерянно. — Почему именно я? Отомстить вздумал, унизить? Чего ты хочешь, Зотов? — Много чего, Ирина Сергеевна, — хрипло ответил он, обжигающим шепотом касаясь нежной, пылающей кожи. — Вы даже представить себе не можете, как много я хочу...***
Он действительно захотел многого. И, в очередной раз вздрагивая в его руках, она не понимала, не находила ответов — зачем это нужно ему, почему у нее нет ни малейшего... да ничего, собственно нет: ни сожаления, ни отвращения, ни стыда, ни даже привычного ощущения нелепости, абсурдности происходящего. Просто забудь, что это Зотов. И она забывала. Когда его руки медленно скользили по спине, настойчиво стискивали бедра, направляя, приказывая... Когда, задыхаясь, царапала ногтями тонкий шелк простыни, совсем как школьница заливаясь краской от бесстыдства того, что ему хватало наглости с ней вытворять. Когда захлебывалась приглушенными вскриками, чувствуя его жаркое, сбитое дыхание над самым ухом и вновь дрожа от накатывающих волнами диких, неуправляемых ощущений... Когда нетерпеливо впивалась ногтями в спину, подталкивая, почти-умоляя и даже не пытаясь уйти от его насмешливого взгляда, от откровенно читавшегося в глазах удовольствия от ее нетерпения... И, снова проваливаясь, переворачиваясь, теряясь в водовороте ощущений, захлестывающих, стирающих остатки хоть каких-то мыслей, она ни о чем не жалела. Потому что... Потому что, черт возьми, это было по-настоящему прекрасно, дико, сладостно, а еще — удивительно искренне, как будто намертво прикипевшие маски — и его, и ее — вдруг исчезли, становясь ненужными, лишними. Сейчас, наедине, в эти тягуче-бесконечные, мучительно-сладкие мгновения они наконец стали свободными. И уже не имело значения, что было и что будет, не имело значения, кто он и кто она. Только то, что происходило сейчас, только то, какими они становились сейчас. Он — то требовательный, нетерпеливый, почти извращенный. То вдруг осторожный, пронзительно-нежный, восторженно-трепетный. Она — то почти-смущенная, податливая, трепещущая. То неистовая, бесстыдная, искренне-страстная. Такая настоящая, такая, как нужна. Безумно правильная в каждом движении, вздохе, полустоне. Идеальная для него. — Марафонец, блин, — выдохнула тяжело, откидываясь на подушки. Чувствуя себя невероятно измотанной, как после двойной нормы в спортзале. И с холодной иронией подумала, как сильно это отличается от унылого фитнеса с Михайлиным. Для Зотова, казалось, просто не существовало никаких правил, запретов, норм — в этом он остался собой. — Такси мне вызови. Она не увидела, как при этих словах дрогнула его рука, державшая бутылку виски, только заметила, как напряглась спина. Удивительно: худощавый с виду, он оказался на удивление жилистым и сильным, а еще, с ехидной усмешкой мысленно добавила Ира, еще очень выносливым — видимо, подобные "марафоны" для него были делом привычным. В отличие от нее: Ирина сомневалась, что у нее хватит сил хотя бы одеться — по телу все еще прокатывалась дрожь, в голове, разбиваемый редкими мыслями, царил полный туман. — Может, останешься? Спросил и сам себя возненавидел. Что еще за хренова недо-забота? Он получил свое, то, чего так сильно, мучительно желал — так чего еще? Пусть катится на все четыре, какая ему разница? — Зачем? — он, даже не видя ее лица, готов был поклясться, что Зимина недоуменно вскинула бровь. Хотел бы он сам это знать! — Все равно через несколько часов на работу, — так выверенно-спокойно, больше всего желая подавиться собственными словами. — Ну да, — лениво согласилась начальница, поспешно поправляя обнажившую плечо простыню. Зотов, в этот момент обернувшись, проследил за движением жадным взглядом и натянуто усмехнулся: — Странная ты, Ира. Только что орала подо мной... и не только, а теперь стесняешься показать плечо. — Рот закрой! — вспыхнув, осадила Зимина, и Михаил понял, что напоминание о произошедшем ей не то чтобы неприятно, но уж точно не вызывает восторга. И это почему-то ужасно задело. — Ванная в конце коридора, — буркнул, не дожидаясь предсказуемого вопроса, и вновь вернулся к бутылке. Разлил содержимое по стаканам и залпом выпил свою порцию. Ирина, сделав глоток и поморщившись, уже поднялась, но вдруг замерла и как-то слишком серьезно спросила: — Ты правда хочешь, чтобы я осталась? Заготовленные грубые слова застряли в горле, перебиваемые рвущимся с языка искренним ответом. Зотов молча смотрел на нее, впитывая раздирающий легкие почти выветрившийся запах кофе, горячей кожи и безудержного, бесстыдного секса. И очень просто ответил: — Да.