***
В отдел Зимина вернулась, когда рабочий день уже подошел к концу. Просто больше некуда оказалось идти: в одиночестве в четырех стенах, среди Сашкиных вещей и мечущихся в голове жутких мыслей нетрудно было сойти с ума. Поехать к маме, перепугав своим потерянным видом, тоже не вариант. И ни с кем из своих поделиться тоже нельзя: как знать, чем все обернется, и чем меньше людей посвещено в проблему, тем лучше. Ведь додумался же этот урод пустить слежку за Зотовым, мало ли на что у него еще хватит ума... При упоминании о мерзавце-полковнике на смену сковывающему изнутри ужасу и безнадежности пришла ледяная ярость. Мало того, что этот ублюдок хотел сначала лишить ее законного места, мало того, что он нанял каких-то дегенератов, чтобы убить ее... он, когда прижало, не придумал ничего лучше, чем похитить ее сына, потребовать денег и безопасности, а после обмануть. Ира содрогнулась, вспоминая, как, оставив в условленном месте деньги, два часа нервно расхаживала по пронизанному ветром пустырю, останавливая невидящий взгляд то на часах, то на дисплее упорно молчащего телефона. И только два часа спустя, продрогнув до костей, измученная непрерывной ходьбой, страхом и неизвестностью, она поняла: ее обманули. Никто не собирался возвращать ей сына, если он вообще еще был жив на момент звонка. Безжалостные, жестокие мысли доводили до дрожи, но остановить паническую карусель в голове Ирина была не в силах. Еще в какой-то наивной надежде, то и дело набирая номер сына, примчалась домой, уже с порога поняв: нет, Сашка не вернулся. Не раздеваясь, зачем-то прошла в его комнату, долго сидела на кое-как заправленной постели, смотрела на компьютерный стол с пятнами от чашек, вспоминая, как постоянно ругала за эту привычку пить чай, не отрываясь от монитора, и чувствовала, как страшно каменеет изнутри. Испуг отступал, и на смену ему приходила дикая злость. Ей бы только найти всех этих тварей, которые посмели затронуть самое дорогое, единственное по-настоящему дорогое в ее жизни, и она, полковник Зимина, лично сделает все, чтобы они пожалели о том, что осмелились на такое. — Ирина Сергеевна?.. Он не стал демонстрировать наигранное удивление, равно как о чем-то расспрашивать — хватило одного взгляда, чтобы все понять. Страшно бледная, с ровной спиной, словно окаменевшая, она являла собой ту степень отчаяния, когда уже неважно, что будет дальше. — Они меня обманули. Ледяное спокойствие в голосе и ничего не выражающее лицо. Только глаза, сухие, горящие, злые, выдавали бушующий внутри ураган эмоций. Зотов даже не подумал произнести что-то вроде "а я ведь предлагал...", "а я ведь предупреждал" и прочих фраз, не имеющих теперь никакого значения. Молча поднялся, доставая из ящика стола ключи, оказавшись за спиной начальницы, запер дверь. Зимина, расценив это как приглашение к разговору, прошла внутрь и устало опустилась на диван у стены, по-прежнему безукоризненно прямая, собранная и бесконечно измотанная. В кабинете было довольно тепло, но она даже не стянула наброшенный на шею шарф, и, приглядевшись, Зотов заметил, что Зимина едва заметно дрожит. Все также не говоря ни слова, извлек из сейфа бутылку коньяка, щедро плеснул в чашку и протянул ту начальнице. На мгновение коснулся ладони и вздрогнул: рука была совершенно ледяной. Ирина Сергеевна, даже не подумав хоть как-то выразить удивление, залпом выпила половину содержимого чашки, вздрагивая и смаргивая выступившие слезы. Михаил опустился рядом и, сам не понимая странного порыва, осторожно, как-то неуверенно накрыл ладонью трясущиеся пальцы начальницы, непривычно серьезно спросив: — Что вы хотите, чтобы я сделал? Начальница резко вскинула голову, и от жгучей ярости в ее тоне Зотов невольно поежился. — Помоги мне. Помоги мне найти этих уродов. Можешь просить что хочешь, только найди. — Хорошо, — вот так спокойно, четко и просто, как будто помогать своему вроде-как-врагу было совершенно нормальным, обычным делом. Вот только сейчас, с непонятными совершенно чувствами глядя на эту отчаянную и отчаявшуюся женщину, дрожавшую от злости и сжигающего ее изнутри холода, Зотов понял, что сделает все, о чем бы она ни попросила. И — самое для него поразительное — ничего не потребует взамен.Холодно
21 июня 2017 г. в 18:23
— Ты что, плохо слышишь? Возвращаемся. Мы никого не будем брать.
В первое мгновение Зотов решил, что ослышался. Захлопнул дверцу машины и повернулся к начальнице, вопросительно приподняв брови.
— Ну и как это понимать?
— А тебе не нужно ничего понимать, — резко отозвалась Ирина Сергеевна и повторила: — Поехали.
— И не подумаю, — упрямо сжал губы Михаил. — По крайней мере, пока вы мне всего не объясните.
— Зотов, не зли меня, — по тому, как потемнели ее глаза, майор понял, что Зимина на пределе. Однако не двинулся с места, продолжая сверлить начальницу недобрым взглядом. Поняв, что внятного ответа не дождется, решил прибегнуть к наглому шантажу:
— Не хотите ничего объяснять? Отлично. Тогда я пойду один, — и, подтверждая серьезность своих намерений, достал из бардачка пистолет.
— Нет!
Куда делся приказной тон, нетерпение, недовольство? Теперь ее голос дрожал натянутыми струнами неподдельной паники и почти что мольбы. Вцепившиеся в рукав пальцы тряслись, а в глазах метался не страх даже — самый настоящий ужас.
— Просто поехали отсюда скорее! Я тебя прошу!
— Я не двинусь с места, пока вы не скажете, что за херня происходит, — твердо заявил Зотов, пытаясь найти объяснение внезапному испугу непрошибаемой полковницы. Зимина, взглянув на его излучавшее непоколебимость лицо, поняла, что уступать Михаил не намерен.
— Мы должны немедленно отсюда уехать и забыть о Грановиче раз и навсегда, иначе... — видя, что подобный туманный ответ его не устроил и Зотов ждет продолжения, через силу произнесла: — У них мой сын. Обещали отпустить, если я заплачу выкуп и оставлю Грановича в покое.
— Твою мать! — рявкнул Михаил, ударив рукой по рулю. В потемневше-растерянных глазах напротив по-прежнему металась паника, и в эту минуту он невероятно сильно пожалел, что не пристрелил того урода в их первую встречу. Выдохнул и уже спокойней спросил: — И как он узнал?..
— За нами следили, — равнодушно бросила начальница. Было заметно, что это ее волнует меньше всего. А Зотов, вспомнив дважды мелькнувшую на пустой дороге машину, мысленно выругался: расслабился, блин, совсем, потерял бдительность, а еще опером назывался...
— И что вы собираетесь делать? Поможете этой мрази свалить? — предельно спокойно, резко вжав в пол педаль газа.
— У меня нет выбора. Я не могу рисковать жизнью Саши, — все также бесцветно, на автомате.
— Но мы можем...
— Не можем! — отрезала начальница, тут же перебив. — Все, закрыли тему! Считай, что ты ничего не слышал. С остальным я сама разберусь!
— Как скажете, — очень ровно ответил Зотов, пристально всматриваясь в пустое шоссе. Он сам не понимал, какого хрена лезет в дела, не имеющие к нему никакого отношения, и это бесило. Он на роль благородного спасителя не годился от слова "абсолютно", а уж спасать непробиваемую полковницу, сроду не нуждавшуюся ни в чьей помощи, было бы тем более странно, учитывая, что его ни о чем не просили. Он и так сделал даже больше, чем должен был, чего еще?
— Здесь останови, — приказала Зимина на очередном повороте. Михаил послушно притормозил, наблюдая, как начальница нервно заталкивает в сумку мобильник. Пальцы едва заметно дрожали, и только сейчас Зотов понял, как трудно ей сохранять спокойствие. И что она чувствует сейчас, что лихорадочно прокручивает в голове — даже предположить невозможно.
Тебя это все совершенно-блин-не-касается.
Зотов с силой стиснул руки на руле, не отрывая взгляда от неестественно-прямой спины уходящей начальницы. И пожалуй впервые в жизни особенно ярко и четко осознал, что значит чувствовать себя подлецом.