Держаться за воздух

Миша Зотов никогда никого не любил. Вернее, давно, кажется совершенно в другой жизни, еще будучи ребенком, он искренне верил, что любит своих родителей: и сдержанную, молчаливую мать, и строгого, требовательного отца, столь же обожаемого, сколь и холодного. И изо всех сил стремился, чтобы папа гордился им: отлично учился, мечтал тоже стать милиционером. Обязательно самым лучшим, таким, как папа... Светлый образ рухнул в одночасье. Когда взбешенный генерал ворвался в коридор больницы, наградив сына такими фразами, каких любимый папа просто не мог произнести. Миша и сам понимал, что виноват, и тем сильнее его потрясли злые, циничные слова, сыпавшиеся вперемешку с безжалостными ударами: его вина не в краже пистолета и даже не в том, что пострадал человек, а в Поступке — необдуманно глупом приступе сострадания и доброты. Тогда-то и усвоил четырнадцатилетний Миша Зотов жестокую правду жизни: добро всегда наказуемо. Гораздо проще и выгодней быть равнодушным эгоистичным подонком — кто еще позаботится о твоих интересах, если не ты сам? И если ради этого придется сломать чью-то жизнь, что ж, значит, так тому и быть... Простить отца, легко сломавшего его, Михаил так и не смог. Равно как и мать, в один миг ставшую чужим человеком: слишком живы были воспоминания о боли, страхе, а сильнее всего — непонимании: почему, за что? Почему за правильный, хороший поступок последовало столь жестокое наказание? И почему мама, любимая мама, вместо того, чтобы защитить, помочь, смотрит укоризненно и холодно, словно чужая?.. Она и осталась для него чужой. Все те долгие двенадцать лет, до самой смерти, он не сумел сказать ей ни слова, раз и навсегда запомнив выражение брезгливой отчужденности на лице единственного человека, способного защитить. Время все лечит, так говорят. Но с Мишей Зотовым все произошло с точностью до наоборот: долгие годы одиночества только сильнее очерствили душу, больше цинизма и жестокости привнесли в характер. Холодное сердце накрепко закрылось от человеческих чувств, способности сострадать, беспокоиться о ком-то, кроме себя. Не помогла и Марина, милая, без памяти влюбленная девчонка, не сразу разглядевшая под внешним обаянием и обходительностью молодого опера истинную жесткую сущность, холодность и закрытость. И за годы брака не изменилось ровным счетом ничего — искренная влюбленность не тронула сердце, ничем не отозвалась в душе. Ошибкой было думать, что чужие чувства пробудят что-то в ответ, помогут оживить давно умершее, обрести навсегда утраченное. Лишь усталое раздражение и глухое равнодушие копились изо дня в день, помноженные на ревность, недовольство, непонимание — откуда ей было знать, что причина не в ней и даже не в нем, а в том суровом уроке, преподанном самым близким человеком... Глупый, изначально провальный брак распался со скандалом, когда Марина убедилась в очередной измене. Зотов и сам не до конца понимал, зачем нужны эти ничего не значащие интрижки — попытка убежать от себя, поиск чего-то настоящего, стоящего, или банальная злость: если жене так хочется его уличать, что ж, пусть. И ни сожаления, ни чувства вины не оставил поспешный разрыв — так и должно было закончиться, ничего удивительного. Тем более что у капитана Зотова в жизни наконец-то появилась хоть какая-то цель. Нечто большее, нежели деньги или карьера: справедливость. Жестокая, незаконная, но справедливость, которой невозможно добиться иначе кроме как силой. И впервые Зотов почувствовал, что делает что-то нужное, правильное, что-то, что кроме него и еще нескольких искателей правды не сделает никто. А потом на их пути возникла упертая, не поддающаяся никаким угрозам полковник. Единственный, кто способен был пустить под откос машину жестокого правосудия, разрушить дело, которое многие считали правильным и даже необходимым. И Зотова совсем не удивил суровый вердикт: убрать. Не человека, не полковника полиции, а досадную преграду, опасную помеху, ненужного свидетеля. Может, это и было далеко от справедливости, но она знала, на что шла, ввязываясь в борьбу, и не их вина, что невозможен другой исход. Однако иной поворот событий оказался более чем реален — лиса легко выскользнула из капкана, перехитрив саму судьбу. А Зотов, испытавший странную смесь досады, облегчения и восхищения, тогда и не подозревал, что любящая подшутить жизнь готовит немало сюрпризов и череда событий и невероятных совпадений приведет к тому, чего можно было ожидать меньше всего. К простой и удивительной истине: эта женщина и внезапные чувства к ней — вот что оживит хоть какую-то часть его заледеневшей души. И каждый, кто попытается лишить его этой возможности, поплатится жестоко...

***

      — Ну и где ты ходишь? — недовольно напустилась Зимина, едва Михаил показался на пороге. — Ты что же думаешь, теперь...       — Ничего такого я не думаю, Ирина Сергеевна, — без труда угадав причину раздражения, перебил майор, лучась самодовольством. Поплотнее прикрыл дверь и прошел к столу, за которым, скрытая ворохом бумаг, сидела начальница.       — А чего это ты довольный такой? — прищурившись, осведомилась Ира. — Вроде ни премии, ни внеочередного звания не предвидится. Или, может, у нас разом все висяки сами собой раскрылись? Поделись радостью.       — Лучше, Ирина Сергеевна, — вкрадчиво промурлыкал Зотов, нагло устраивая ладонь на спинке ее кресла. — У меня для вас подарок.       — Какой еще подарок? — недоуменно приподняла брови полковник.       — Замечательный, — ухмыльнулся майор с какой-то затаенной кровожадностью. — Уверен, вам понравится. Только надо прокатиться, это тут недалеко.       — А по-человечески сказать нельзя? — начала раздражаться Ира. Кривые ухмылки Зотова уже начинали ее бесить.       — Такое надо увидеть, — усмехнулся Зотов, и на мгновение Ире стало не по себе: уж очень недобрым огнем вспыхнули его обычно ничего не выражающие глаза. Ира с тоской взглянула в сторону огромной кипы бумаг, не испытывая ни малейшего желания провозиться до глубокой ночи. Соблазн забить на все и позорно сбежать оказался велик, и противиться полковник не стала.       — Черт с тобой. Поехали.

***

      — Ну и куда ты меня привез? — хмуро осведомилась Ира, оглядывая пустынную улицу и тянущиеся вдоль нее заброшенные склады. Развитие событий уже начинало напрягать, хотя страха еще не было.       — Вы что, меня боитесь? — усмехнулся Зотов, пристально взглянув ей в лицо.       — Вот еще, — сердито фыркнула Зимина и уверенно зашагала следом за майором. — Может, объяснишь наконец, что происходит?       — Еще немного терпения, Ирина Сергеевна. Ира невольно поежилась, узнав эту предвкушающую интонацию, однако даже не подумала развернуться, упрямо двигаясь вслед за своим спутником. Промозглые, безлюдные, едва освещенные улицы не располагали к спокойствию, но разрешить себе бояться было бы непозволительной роскошью, и Зимина решительно отсекла все лишние мысли. Тем более что пугаться оказалось поздно: остановившись у низкой двери одного из складов, Зотов зажег фонарик и с издевательской галантностью протянул начальнице руку:       — Осторожнее, Ирина Сергеевна.       — Очень мило, — с сарказмом протянула полковник, осматривая обшарпанные стены, тонущие в полумраке. — Ну, может объяснишь уже? Вместо ответа Зотов перевел луч фонаря в один из углов небольшого помещения, и пятно света озарило неясную фигуру у стены. Ира, больше не размениваясь на вопросы, осторожно приблизилась, пытаясь что-нибудь разглядеть, и тут же отшатнулась, не совладав с эмоциями.       — Это... это что?!       — Это? — переспросил Зотов. Губы дрогнули в змеиной улыбке. — Это и есть мой подарок, Ирина Сергеевна. Правда, без ленточки и подарочной упаковки... Полковник Гранович собственной персоной. Человек, из-за которого вы едва не лишились должности. Тот, кто нанял двоих дегенератов, чтобы вас убить. Тот, кто шантажировал вас жизнью вашего сына.       — Он... он что... Ухмылка Зотова стала шире, глаза же смотрели холодно и зло.       — Ну да. Сначала я, правда, хотел оставить за вами это почетное право, но потом подумал, что вы вряд ли поверите в чистоту моих намерений, начнете искать всякие подвохи... Или я не прав?       — Зотов, да ты... Ты просто псих! От Карпова заразился, что ли?!       — А вы лицемерка, Ирина Сергеевна, — насмешливо выдохнул Зотов ей на ухо. — Еще скажите, что хотели его отпустить как ни в чем не бывало за все, что он натворил. Все равно не поверю.       — Псих, — вторично буркнула Ира, решительно отталкивая его руку, коснувшуюся талии. И порадовалась, что Зотов не видит сейчас ее лица: довольная хищная улыбка предательски рвалась с губ. — Пошли уже отсюда.

***

Ира нетерпеливо посмотрела на часы, сердито нахмурившись, перевела взгляд на дверь ресторана. Обычно пунктуальный бизнесмен опаздывал уже на пятнадцать минут, и Зимина начала раздражаться: не царское это дело — ждать. Но Логинов был единственным коммерсантом, "сотрудничавшим" с полковником напрямую: боявшийся собственной тени, он не признавал никаких посредников и доверенных лиц, опасаясь где-то просчитаться, оказаться обманутым, остаться в дураках... И Зимина решила уступить: пугливому бизнесмену не имелось никакого смысла посвещать в детали их взаимовыгодного сотрудничества лишних людей.       — Опаздываете, Виталий Борисович, — сухо заметила Ирина, когда запыхавшийся Логинов, наконец появившись в зале, плюхнулся на стул напротив.       — И-извините, — пробормотал тот, испуганно оглядываясь, хотя посетители, кроме них, в этот час в ресторане отсутствовали. Ире сразу бросилось в глаза, что Логинов нервозен больше обычного: ерзает, заикается, то и дело оглядывается, потеет. — Вот здесь все, как обычно, — пробормотал бизнесмен, пододвигая Зиминой конверт.       — Отлично, — кивнула Ира, не спеша убирать "дань" в сумку.       — Пересчитывать б-будете? — снова заикнулся Логинов. Ира приподняла бровь:       — Зачем? Какой смысл вам меня обманывать? — и наконец, к облегчению бизнесмена, потянулась к конверту. А в следующее мгновение ширма, отделявшая VIP-кабинеты от основного зала, отъехала в сторону, и, словно трое из ларца, возле столика возникли три бравых молодца в костюмах.       — Полковник Зимина? Управление собственной безопасности...