Нюточка

Ну вот, подходит к концу мой рассказ. О ту пору зачастила к нам опять Нина Аркадьевна. Зашла раз, вроде по делу, зашла второй. Яков Платонович ей почитай и не поддавался, но невежливым, грубым не был: все ровнехонько, с большим внимаем и уважением к ее женскому полу и слабостям. И вдруг, как гром с ясного неба, приносят ему письмо с вызовом на дуэль с князем Разумовским. То, что это вызов, я уж потом из разговоров поняла, а вначале бумагу господин какой-то видный да важный занес, позвал хозяина, чтобы отдать в «собственные руки», как он сказал. Яков Платонович бумагу раскрыл, читает, брови нахмурил: - Ничего, - говорит, - понять не могу! Чушь какая-то! Потом посмотрел на меня и говорит: - Мне сейчас некогда, на службе ждут, а ты, Нюта, сбегай в Военно-Медицинскую академию, попроси Ивана Трофимовича ко мне вечером после дежурства зайти. Вечером доктор-то пришел, я им на стол чай собрала, и сама незаметно, вроде как за делом, в столовой осталась послушать. Сначала-то мне непонятно было, о каком-таком вызове они толкуют, и чем этот вызов грозит. Потом слово за слово, я разобралась: Нина Аркадьевна специально, я так думаю, все подстроила: - позвала к себе на квартиру Якова Платоновича на разговор. И давай ему, между делом, на князя всякие разные гадости говорить. И самая главная гадость, что князь-де женщинами не интересуется, и что зря тогда Яков Платонович ее к князю-то приревновал, невиновная она совсем перед ним. Яков Платонович этих гадких вещей слушать не стал, а развернулся и пошел к выходу, а в дверях столкнулся с самим князем. Ну, раскланялись они с ним и разошлись. А к вечеру – вызов этот! Да в этом вызовы все детали расписаны, что стреляться им на пистолетах, и место указано. На следующий день поутру. Доктор его спрашивает: - Яков, ну Нина Аркадьевна, известное дело, дама, язык без костей, наговорила, что ей в голову взбрело, но тебя-то каким боком к этому делу пристрочили? Хозяин аж рукой махнул: - По дуэльному кодексу, будь он неладен, если дама оскорбляет мужчину в присутствии другого мужчины, то вызов посылается мужчине, который с этой дамой в тот момент находился, и оскорбления эти слышал. Доктор голову-то наклонил и тихо: - Ну, мы-то из разночинцев, дуэльным кодексам не обучены, поэтому прости за вопрос: а отбояриться от этого вызова нельзя? - Никак нельзя. Позор. Да еще там есть пункт о двухзарядных пистолетах. Видимо, князь решил убить меня наверняка. - А еще как-нибудь уклониться: в воздух выстрелить или еще как? - Да я и не собираюсь в него стрелять! Только у него, как у потерпевшей стороны, право первого выстрела. Я могу потом стрелять хоть куда угодно, если жив останусь… - Яков, не шути так! Может, еще обойдется. Может, этот вызов – так, попугать, может, он сам в воздух выстрелит? Тем более что как я слышал, у князя со зрением какие-то нелады: катаракта у него что ли или что-то подобное. Были какие-то разговоры. - Нельзя, по тому же дуэльному кодексу. Тогда он будет считаться как уклонившийся от поединка… Да и на какой ему тогда вызов этот мне присылать? И потом, какие могут быть нелады с расстояния в 15 шагов? Здесь и слепой не промахнется! - Насколько я знаю, эти дуэльные пистолеты – та еще тайна! Почему у отличных стрелков то осечки, то промахи случаются. - Да, всякое бывает, но рассчитывать, что у Разумовского осечка будет или рука дернется, мне пока не приходится. - Ну, скажи тогда Нине Аркадьевне, чтобы она забрала свои слова обратно, как иногда дела между мужчинами улаживаются. - Она-то может и заберет, но я-то слышал. И не могу сказать, что мне уши именно в этот момент заложило! И Разумовский об этом знает. Грязные слухи и намеки, между прочим, Нина Аркадьевна озвучила. - Да эти слухи не только она повторяет! Глядя на их сиятельное обращение с дамским полом поневоле сделаешь вывод либо о полном безразличии их сиятельства к сему предмету, либо о тайных пороках – это я вам как медик ответственно подтверждаю. - Иван Трофимович, вы мне ответьте, согласны вы быть моим секундантом в этом поединке? - Яков Платонович, дорогой вы мой человек, я вам не только секундантом согласен быть, но и на Луну согласен слетать, только бы вам угодить. Но возможно ли мне, не дворянину, участвовать в вашем дворянском развлечении? Вы уж простите меня, иначе назвать не могу! - Вот на этот вопрос дуэльный кодекс сейчас делает поблажки. Я слышал, теперь даже женщины стреляются между собой. - Ох да, читал-читал, а секундантами у них были их дочери! Дамы-то друг друга поубивали, через год-другой уже их дочери стрелялись! Раньше женщины дрались один на один, «поле» называлось, а теперь стреляются… Рассказывайте, что я должен буду делать, где и как встречаемся. - Спасибо вам большое! Выручили! - Да помилуй бог, за что? Может и хорошо, что я буду и доктор, и секундант в одном лице! - Вот и чудесно! Тогда мы вас так и представим, как доктора, а то, хотя наш теперешний государь вроде как смотрит на дуэли сквозь пальцы, но все равно, могут и надавать всем участникам «процесса» потом на орехи! А вам местом службы рисковать никак не стоит. У меня от этого их разговора сердце от страха несколько раз в пятки проваливалось. Только все равно слушала я внимательно-превнимательно, словно речь о моей собственной жизни и смерти шла. Да и то сказать, разве иначе было? И выходило так, что место князь назначил около Громовского кладбища. А я там каждый кустик, каждый камешек знала. И полянку ту, где назначили встречу, знала отлично. И решила я, что прибегу туда утром до свету, найду место, где схорониться, и побуду там. Может, и моя посильная помощь окажется нелишней? А что мне, в самом деле, дома сидеть или в церкви молиться, когда ему, благодетелю моему, мое какое содействие понадобится? Так я и поступила. Надела одежонку самую старую, оставила записку, что, мол, в церковь к заутрене побежала. Яков-то Платонович должен был спервоначалу заехать за доктором и уже вместе с ним появиться на том злополучном месте. Сама пришла на поляну, всю ее тщательно обсмотрела, кругами обошла и нашла местечко распрекрасное. Там полянку в одном месте окружали два бугорка, поросшие кустиками, и между ними прогалочек такой, вроде канавка: только мне и спрятаться. Легла я в нее, рогожкой накрылась – совсем невидимая стала. И вот тут-то уж молитовки из меня посыпались. Всю службу утреннюю проговорила и все охранительные по нескольку раз – только бы вспомнили угодники божии про меня, грешницу великую, с моей просьбой спасти, сохранить и помиловать раба божия Якова, охранить его всяких бед, злого умысла и болезней. Про самое плохое я даже не вспоминала, не думала, не ждала – потому как чувствовала, что минует его чаша сия. Уверена в том была! Через какое-то время молитвы мои нарушил тихий треск сучьев под шагами. Я его не сразу даже распознала, таким неслышным он был. И все-таки это был человек. Я еще сильнее в землю вжалась, а человек устроился прямо надо мной. Я даже молитвы читать и, кажется, дышать перестала, чтобы себя чем не выдать. А он устроился и тоже затих. Но, видимо, сделала я вывод, он здесь уже все заранее осмотрел и место это заранее выбрал. Через какое уж не знаю время раздались звуки, подъехали две коляски. Мне через рядно рогожки все хорошо было видно, даже приподнимать ничего для щелочки не пришлось. Вышли господа: Яков Платонович с доктором и тот, которого я раньше с Ниной Аркадьевной видела, с седой бородкой, и тоже с сопровождающим. Сопровождающие посовещались между собой, взяли какие-то вешки, разнесли по разные стороны полянки, воткнули в землю, потом Яков Платонович и тот, с бородкой, сюртуки поснимали, остались в одних белых рубашках, достали из какого-то ящичка по пистолету, встали по разные стороны на каком-то расстоянии от вешек. И так получается, что Яков Платонович встал прямо напротив меня, и я вижу его лицо будто каменное, губы сжатые, морщинки вокруг рта теперь уж и не морщинки, а борозды суровые. И глаза серым льдом глядят чуть ли не на меня… Я прямо вся замерла и захолодела. И над всем миром повисла такая же тишина жуткая: ни ветерок листик не пошевелит, ни сучок не треснет. Подняли они пистолеты. Яков Платонович чуть вверх, а тот с бородкой прямо ему в сердце целит. И я прямо вижу, как палец его двигается. И вдруг у меня над головой слышу отчетливый тихий щелчок. А дальше, все как один вихрь! Хлопок в ладоши секунданта, выстрелы, которые прозвучали одновременно. Только я и различила, что два звучали с одной стороны от меня, а другой-то со спины. У князя и Якова Платоновича руки выстрелом подбросило, только тот, что надо мной лежал, выстрелил верно: у хозяина моего пятно на рубашке сразу выступило и даже расплыться не успело, как князь снова поднял свой пистолет. Опять хлопок в ладоши и три выстрела снова грянули одним громом. Только я-то от вида крови, горя и прочих чувств, как подпрыгну из своего укрытия! Вторая пуля того, кто сзади меня хоронился, и угодила в меня. Только этого никто не услышал, не заметил: доктор к Якову Платоновичу кинулся, а я на землю снова упала. И потом уж сквозь смертное забытье услышала два голоса: - Отвези ее в богадельню, здесь рядом. А то труп найдут, дело откроют. А так – померла нищенка какая-то. Как ты ее не заметил? - Видел, куча тряпья какая-то валяется. - Эта куча тряпья стоила тебе верного выстрела. Ну, пошли уже.