Мохито

Вырвавшись из беспамятства, Гарак сел и едва сумел подавить глухое рыдание. Жалкий звук всё же вырвался, слишком громко прозвучал в комнате, где свет был намеренно приглушён. Тут же послышался шорох и почти удивлённый возглас: — Гарак? Гарак забыл, что разум может быть настолько ясным. Он безжалостно задавил в себе мгновенно всколыхнувшиеся от звука этого голоса чувства, оставив только ненависть. Разве он достоин жить, если настолько слаб?.. Разве Джулиан — подумать только, он мысленно зовёт его своим! — не всего лишь жалеет его, отвергнутого Кардассией, брошенного умирать от холода на станции, среди ненависти и отвращения? Разве Джулиан не признал сам, пусть и косвенно, что видит в нём чудовище? Монстра? — Оставьте меня. Не прикасайтесь ко мне, — слова вырвались сами собой, вырвались, вместе с действием — Гарак сбросил тёплые, даже чересчур тёплые ладони. — Я был спокоен слишком долго. Посмотрите, насколько жалким выглядит это место. Во что только превратилась моя жизнь! Как ни странно, Джулиан не выглядел растерявшимся. Он не казался удивлённым, будто точно знал, что происходит. И это вызывало ярость, ненависть, всё самое тёмное, что только скрывалось у Гарака в душе. Он принялся крушить комнату, только чтобы дать этой ярости выйти прочь. Было больно, но теперь это взъярилась не физическая боль, не терзавшая виски мигрень, а что-то другое, будто нарыв, который прятался в самой душе, теперь вскрылся, выплеснув гной. И вместе с этим выплеснулись слова, снова не до конца правдивые, снова призванные запутать Джулиана, запутать или же дать ключи, которые всё равно бесполезны. Ключи, которыми он не сумеет воспользоваться, как до сих пор не смог разобраться с простейшей мозаикой, касающейся родственных душ. О, разве это само по себе не жалко?! Его родственная душа — человек, который никак не может понять ни одного намёка?! Гнев на себя заставил Гарака говорить всё более отрывисто, подбирать фразы, которыми можно задеть, ранить, уничтожить любые возможные чувства Джулиана. Если в нём вообще было что-то кроме любопытства и жалости. — …Я полагал, что вам была приятна моя компания. — О, была. Это худшая часть. Понимать, что я действительно наслаждаюсь ужином, глядя в ваше самодовольное ханжеское лицо. Я ненавижу это место. Я ненавижу вас, — наверное, только этой последней фразой Гараку удалось достигнуть хоть чего-то. Джулиан на мгновение опустил голову, пряча глаза. И голос его прозвучал иначе, чем прежде: — Это ваше право, Гарак. Но сейчас вам нужно лечь. Гнев стал только сильнее, потому что, как оказалось, Гарак надеялся, глубоко внутри себя надеялся, что Джулиан сумеет принять его любым. Даже ненавидящим. Но в его голосе звучал только профессионализм медика, больше никакой теплоты. Так лучше сразу убить его, уничтожить его, чтобы суметь уничтожить и себя!.. Джулиан оказался сильнее, быстрее, более ловким, чем можно было предположить, глядя на его стройную фигуру. Гарак понял, что проигрывает — в который раз! — и только внезапно обрушившееся беспамятство спасло его от самого себя. *** Джулиан позволил Баширу-медику выйти вперёд, заслонив все прочие чувства. Могут ли родственные души не иметь взаимной любви? Может ли один ненавидеть другого в такой ситуации? Эти вопросы следовало решать потом, прежде нужно было спасти жизнь ещё одному пациенту. Не потому, что этот пациент был так по-особенному дорог, а потому, что он нуждался в помощи. Джулиан работал старательно и с обычной сосредоточенностью, не вспоминая, что говорил Гарак, не оправдывая его, не выпуская из глубин души обиду. В конце концов, все чувства переплавлялись во время работы, растворялись, больше не причиняя боли. Такое не удавалось провернуть только с влюблённостью, но… Что ж, она всё равно не слишком мешала. Ему удавалось оставаться беспристрастным, пока он не услышал голос Гарака, но даже тогда внутри первой подняла голову отнюдь не обида. Так ли уж важно сейчас, что там на самом деле думает Гарак о нём, когда Джулиан прекрасно разобрался в собственных чувствах?.. — Есть кое-что, что вы должны знать, — говорил Гарак, и в лице его больше не было ни гнева, ни ненависти. Джулиан оборвал себя, не давая рассмотреть, что там есть ещё. — Я почти отчаялся услышать от вас правду, Гарак, — сказал он, и против воли улыбнулся так тепло и мягко, как только умел. Гарак был лжецом. Он солжёт и снова, но разве не любит его Джулиан именно таким? — Не стоит так быстро сдаваться, Джулиан… У терпения есть свои награды. И новая сказка, печальная, как и прежние, трагичная и берущая за душу, полилась так легко и свободно, что Джулиан понял — это прощание. Это не он сдался, а Гарак. Гарак, убеждённый, что Джулиан не знает, кто они друг для друга. — Так можете ли вы простить меня, Джулиан? Я нуждаюсь в прощении. — Я прощаю вас, Гарак, что бы вы ни совершили, — на мгновение Джулиан сжал его пальцы, браслет, всё тот же браслет оставался у Гарака на запястье и сейчас. Как оставалась и иллюзия, что Джулиан на самом деле не понимает, за что Гарак просит прощения, отчего он прощается. — Спасибо, это много значит для меня. И когда сон унёс Гарака за собой, Джулиан резко поднялся. Он точно знал, что делать, с кого спрашивать ответ. Он отчаялся получить правду — да, но вовсе не сдался. И во что бы то ни стало, но он ещё собирался посмотреть Гараку в глаза. *** На первый взгляд Энабран Тейн не казался опасным. В нём сквозила любезность, некое дружелюбие, такое знакомое, что Джулиан насторожился. Ну конечно, Тейн по своей обходительности был похож на Гарака! Или… это Гарак перенял черты у своего… учителя? — Доктор Башир, добро пожаловать, чувствуйте себя как дома… — усыплял его бдительность Тейн. — Может быть, предложить вам мохито? Слышал, вы любите этот напиток. — Не люблю, — Джулиан сощурился, понимая, что Тейну известно слишком многое. Как там говорил Одо — Обсидиановый орден знает, что каждый кардассианец предпочёл выбрать за обедом?.. — Надо же, как интересно, — Тейн только улыбнулся. — Как там Гарак? Ему стало лучше? Джулиана нисколько не обманывало это показное добродушие и милая болтовня. Он постепенно раздражался, но при этом старался держать себя в руках — нельзя было показать своих истинных чувств. Даже если Тейн всё равно мог предсказать их так или иначе. — Значит, вы говорите, Гарак умирает и вы желаете спасти его? Но как же так, вы ведь… друзья? — в глазах Тейна мелькнула насмешка. — Полагаете, что этим окажете ему услугу? Что ж, он не заслужил такой быстрой смерти. Он должен прожить долгую и несчастную жизнь, полную презрения и осознания, что никогда не сумеет вернуться домой. Вы получите необходимые данные. — Ещё кое-что… Мне хотелось бы знать, что произошло со старым другом Гарака. Тейн удивлённо взглянул на него. — И как же зовут этого друга? — Он называл его Элим. Тейн засмеялся, и смех показался Джулиану довольно искренним, насколько вообще мог быть искренним смех у бывшего главы Обсидианового ордена. — Он нисколько не изменился. Там, где достаточно лжи, не стоит говорить правды. Доктор… Элим — это его первое имя. *** Когда Гарак впервые с момента болезни присоединился к нему за ланчем, Джулиан постарался не выдать, насколько этому рад. Он хотел быть строгим врачом, у которого не слишком ответственный пациент, но очень скоро забыл об этом. И уже в самом конце, поймав очередную улыбку Гарака, заметил: — Сегодня я хотел бы пригласить вас на ужин. — Пригласить? — удивился тот. — Да, я зарезервирую столик «У Кварка», — продолжал Джулиан. — Обычно в этом нет нужды, — резонно заметил Гарак. — И я не хочу, чтобы что-то нам помешало, — парировал Джулиан. — Есть много вопросов, которые нам следует обсудить. — Я полагал, что дал вам уже все ответы, — теперь Гарак лукаво улыбался. Но Джулиан и сам не сдержал улыбки: — О, эти вопросы я вам ещё не задавал. — Тогда встретимся за ужином, — Гарак первым поднялся из-за стола. *** Казалось, Джулиан ведёт с ним какую-то игру. Гарак чувствовал себя хорошо — даже слишком, если учесть всё, что успело произойти за эти десять дней, только метка… Каждый день, снова пряча её под браслет, Гарак чувствовал, как она жжётся, как она настойчиво напоминает о себе. Вот только Гарак не рискнул бы теперь узнать, что чувствует Джулиан. Не рискнул бы ни за что на свете, потому что… в каком бы сомнительном состоянии сознания он ни находился, в памяти сохранилось всё, что он успел высказать Джулиану, в памяти сохранилось то, как голос его доктора лишился всякого тепла. Впрочем, приглашение на ужин выбивало из колеи. Гарак не мог даже представить, что его ожидает. О чём собрался сказать ему Джулиан?.. О своём переосмыслении «Бесконечной жертвы»?.. «У Кварка» оказалось намного больше посетителей, чем Гарак рассчитывал. Кроме того, он улавливал, что многие стараются не показать, как им на самом деле интересна его персона. Его незаметно провожали взглядами даже играющие у дабо стола! Джулиан уже ждал его за столиком, хотя Гарак и надеялся прийти заранее. И это тоже было несколько странным. Однако доктор волновался, что немного успокоило Гарака. Поначалу. — Сперва я хотел бы заказать вам коктейль, — улыбнулся Джулиан, поднимаясь ему навстречу и протягивая ладонь для рукопожатия. — Но я бы… — Гарак машинально ответил на жест. — Вы не можете отказаться, — опередил его Башир. — Я спас вам жизнь, вы мне обязаны. — Это ведь ваша работа, — нахмурился Гарак. Они всё ещё не сели за столик, но Кварк с подносом, где стояло два коктейльных бокала, уже замер около стойки. — Разве нет? — Да, но ради вашего спасения мне пришлось сильно превысить свои полномочия. Так что я настоятельно требую, чтобы вы приняли этот коктейль, — Джулиан не отпускал его руки, и Гарак почувствовал, что доктор сумел хотя бы в чём-то переиграть его. — И что же это за коктейль? — Ваш мохито, — тут же подскочил Кварк, выставляя бокалы на столик. Джулиан не позволил Гараку сесть, глаза его были чуть сощурены. — Возьмите бокал, Гарак. — Джулиан… — Берите, — улыбкой Башира можно было порезаться. — Я не могу сказать, что хорошо разбираюсь в кардассианской культуре, но на Земле существует забавная традиция. Полагаю, что она отлично подойдёт, чтобы закрепить… наши дружеские, — с нажимом в голосе продолжал Джулиан, — чувства. Гарак поднял бокал, вопросительно глядя на Джулиана. — Нам следует переплести руки в локтях… — и он сам первым сделал нужный жест. — Это называется «на брудершафт». А теперь пейте, Гарак. — Джулиан… — Для метки этот момент был решающим. И Гарак медлил, не желая признать — Джулиан понял, разобрался во всех намёках и кусочках пазла. — Джулиан, вы не понимаете, что пытаетесь сделать. — Напротив, сейчас я всё понимаю как никогда ясно, Элим, — тихо отозвался Башир. — Пейте, чёрт вас возьми. И, словно околдованный звучанием имени, которое он так старательно приписывал никогда не существовавшему другу, Гарак сделал глоток. Метка будто бы раскалилась, но это не причинило боли. Джулиан смотрел ему в глаза. Затем они отставили бокалы. — Это ещё не всё, — Джулиан поймал его лицо в ладони. — Это всего лишь традиция, Элим… И он коснулся губами губ. Гарак невольно обнял его, привлекая к себе. Оказалось, что он сам отчаянно желал этого момента… Но всё же отстранился первым. — Теперь мы можем наконец сесть и перестать привлекать внимание всей станции, Джулс? — спросил он холодно. — Вы знаете, — теперь уже в голосе Джулиана скользнуло удивление. — Знаю. — И?... — Сядьте уже, мой дорогой. Вы только что заставили меня признать вас своей родственной душой, — Гарак усмехнулся. — Теперь эти вопросы нам придётся решать вместе, не так ли?