Мохито

Джулиан не рассчитывал, что Кварк скажет что-то конкретное, но всё равно попробовал надавить на ференги. Безуспешно. Однако и этого было достаточно, чтобы передумать насчёт разговора с Гараком и встревожиться ещё сильнее, чем прежде. Уже не пытаясь отрицать свои чувства, Джулиан в полной мере осознавал — у Гарака неприятности, неприятности очень серьёзные. Но, главное, он не намерен разбираться с ними с помощью самого Джулиана. Они не друзья. Если бы они были друзьями, то Гарак обратился бы к нему за поддержкой, разве нет? Джулиан долго, мучительно долго не мог заснуть, потому что пытался убедить себя — Гарак всего лишь играл роль внимательного слушателя, но никогда не был в нём заинтересован. Не получалось. Не получалось выдернуть из самого себя убеждённость, что на самом деле Гарак привязался к нему. Хотя бы немного привязался. — По части самообмана, Джулиан, тебе нет равных, — проворчал он, но даже высказанные вслух, эти слова не заставили его увериться — Гарак действительно считал его назойливым и раздражающим. Ближе к времени подъёма Джулиан вдруг подумал, что никогда прежде не просил О’Брайена об одолжении. Никогда не пытался воспользоваться тем, что Майлз был ему обязан. Ведь часть информации, которую стремились уничтожить кардассианцы, он всё-таки сумел восстановить! Что если и медицинские файлы… Сев на постели, Джулиан потёр виски, он уже настолько привык к этой ноющей боли, что почти перестал обращать на неё внимание, скорее всего, сказывались генетические изменения, и в кои-то веки он готов был признать их по-настоящему полезными. Что ж, завтра же он настоятельно попросит Майлза помочь. *** Обратиться к Кварку было безрассудным шагом, но Гарак не видел иного выхода. Честно говоря, связно мыслить становилось всё труднее, боль играла с ним — то накатывала волнами, то отступала, позволяя вздохнуть, испытать краткое наслаждение… от всего лишь небольшого перерыва, от мига покоя. И затем она смалывала его новым цунами, размазывала и уничтожала. Он хотел оттолкнуть Джулиана. И вместе с тем отчаянно желал оставить всё хотя бы так же, как было. Новый имплантант помог бы, помог бы справиться, дал бы несколько дополнительных лет на станции рядом с тем, кто, увы, оказался слишком необходимым. Гарак ненавидел себя за слабость, ненавидел Кварка за желание нажиться, ненавидел Deep Space Nine, которая сама по себе являлась худшей пыткой из возможных. Ненависти в нём оказалось так много, что он даже иронизировал — в те короткие промежутки, когда боль немного утихомиривалась — его чувства стали лишь биохимическим продуктом. Какой же тогда гормон отвечает за пресловутую любовь к Кардассии, можно ли изъять его из организма, очистить от него кровь и мозг?.. В конце концов Гарак нашёл себя «У Кварка». Он уже не сказал бы точно, сколько выпил, и почти не мог контролировать себя. Снова им руководило нечто иное, будто бы автоматика, которая отстранила от управления его самого. Точно он находился перед консолью корабля, компьютер которого отказался переключаться на ручное пилотирование. Он спорил с Кварком и требовал больше спиртного, хотя это ничуть не помогало, боль доводила его до тошноты, заполняла целиком, жила в нём и руководила им. А потом рядом возник Джулиан. Обеспокоенный Джулиан, в глазах которого было непонимание и что-то ещё, но сейчас ни тот незнакомый Гарак-боль у руля, ни тот Гарак, что был спрятан внутри, не могли прочесть, что именно случайно обнажилось во взгляде доктора. — Я всё исправлю, — горячо пообещал Гарак, и это было почти искренне. — Пожалуйста, присоединяйтесь ко мне. С одной стороны, Гарак хотел убедить Джулиана, что тогда, перед несостоявшимся ланчем отчаянно лгал, с другой… Боль просто жаждала новой жертвы, скалила зубы, мечтая вонзиться и в Джулиана. Гарак не владел собой и понимал это. — Здесь слишком шумно, — чуть улыбнувшись, сказал ему Джулиан. — Пройдём в более тихое место… И тут же боль вскинулась, почуяв угрозу. Гарак никак не мог остановить себя: — Медотсек?! Дорогой мой доктор, уж не держите ли вы меня за дурака?! Верните мне бутылку. Но приступ на этот раз был намного сильнее, он был настолько сильным, что Гарак невольно схватился за виски и уже не смог удержаться на ногах. Он полностью и безоговорочно проиграл, проиграла и боль. Джулиан опустился с ним рядом, и последнее, что Гарак успел понять — его доктор, его родственная душа, сосредоточенно смотрит на данные трикодера. *** Было ли это корректно с медицинской точки зрения?.. Джулиан не стал задаваться подобным вопросом. Едва он остался один, как расстегнул причудливый замок браслета, по-прежнему скрывавшего запястье Гарака. На светлой — чересчур светлой из-за болезни — коже он увидел тёмные буквы. Не татуировка, не какое-то вмешательство извне. Они образовались сами собой, как если бы были меланиновыми пятнами на человеческой коже. «Мохито». Джулиан поспешно застегнул браслет. У него сбилось дыхание, поплыли круги перед глазами, и пришлось сильно зажмуриться и надавить на глазные яблоки, чтобы прийти в себя. Пока он проводил необходимые тесты и изучал данные, внутри обрастала подробностями, выстраивалась в идеальном порядке картина, которую он так долго не мог рассмотреть. «Юноша, обретающий рассвет». Сомнительное согласие… Наверное, Гарак смеялся над ним после, смеялся так громко и неудержимо, как Джулиан посмеялся бы и сам. Нет, сомнительным был только его собственный интеллект и способность воспринимать информацию. Метка, напиток, принятие… Чёртово мохито. — Я предложил ему этот коктейль, это был я, — прошептал, забывшись, Джулиан, а затем похолодел. «Родственные души чувствуют боль друг друга». «Взгляд его помутился — как больно, как страшно. И сердце сорвалось «Керо, что с Керо!» «Каждую мысль твою знаю, как свою принимаю любую печаль…» Осколки научных статей, обрывки цитат разом закружились в голове. Мигрень, к которой Джулиан как будто привык, была лишь отголоском боли, пожиравшей Гарака. — Гарак, вы невыносимы, — отвернувшись к мониторам, Джулиан сжал зубы, пережидая, когда внутри уляжется вихрь чувств. Он произнёс для себя, полностью отсекая любые пути сомнениям: — «Вам не нужно, чтобы я что-то объяснял, Джулиан. Вам просто немного не хватает концентрации и внимания к деталям. А ведь они повсюду, как крошки на столешнице, что мы регулярно разделяем». Вот теперь я точно понимаю, что вы имели в виду. *** Очнувшись в медотсеке, Гарак первым делом коснулся запястья, но браслет не исчез, чего нельзя было сказать об остальной одежде. Стоило ли доверять федеральной деликатности? Гарак не был в этом уверен, но пока боль утихомирилась, лишь ощущаясь где-то на заднем плане, он собирался покинуть это место. Его костюм отыскался рядом. Оставив больничную рубашку скомканной на кушетке, Гарак спешно направился к себе… Унося немного, совсем немного сильнодействующих обезболивающих. Возможно, эта кража оттолкнёт Джулиана достаточно далеко, чтобы он… чтобы с ним… Мысли снова начинали путаться. Ворвавшись к себе, Гарак опять ощутил ненависть — к этой каюте, ко всей станции, к отвратительной ситуации, к собственной слабости. Боль выламывала его, и никакие прежние умения, способности и тренировки не могли защитить от неё. Она превратилась в требовательного хозяина его тела, и теперь Гараку приходилось служить ей. Он отыскал свой гипоспрей. *** Обнаружив пропажу, Джулиан не сомневался ни мгновения — Гарак ушёл к себе, и, возможно, не стоило медлить ни секунды. Ворваться в комнату 901 жилого уровня H3 не составляло труда. Джулиан не знал в тот момент, чего в нём самом больше — негодования или любви. — Что, чёрт вас дери, как думаете, вы делаете? — закричал он, тут же заметив, как болезненно Гарак реагирует на слишком громкий звук. Он подскочил так быстро, как только мог, и отобрал гипоспрей. Страх сбежал по позвоночнику, но, к счастью, всё ещё было поправимо. Ужасно плохо, но поправимо. Удивительно, но Гарак ещё боролся. Джулиан видел, что боль почти овладела им, но Гарак поразительным образом сохранял способность изъясняться всё так же слаженно и элегантно. Если бы не удушающая тревога за него, Джулиан непременно оценил бы это. Но не сейчас. — Вы ничего не можете для меня сделать, — холодно сказал ему Гарак, доводя до отчаяния своим нежеланием поддаться. — О, а Кварк может, не так ли? — не удержался от шпильки Джулиан, обдумывая, как увести Гарака в медотсек силой. — Казалось бы, это меня называли шпионом, доктор, — смех Гарака был неестественным, истерические нотки подсказывали Джулиану, что очень скоро всё может обернуться очередным приступом. — Кварк не придёт, — сказал он как можно мягче, но всё равно прозвучало жестоко. — Откуда вы знаете? — и как бы Гарак ни пытался скрыть своих чувств, сейчас Джулиан не только видел их, но и понимал. Внезапно ему открылась и боль, и смятение, словно связь, та связь, что, оказывается, лежала между ними, уже была каким-то образом подтверждена. Но при этом Джулиан мог отделить свои чувства и эмоции от чужих, свою боль от боли Гарака, и мог пережить это. — Он не достанет то, о чём вы просили, — Джулиан приблизился на шаг, пристально глядя Гараку в лицо. — Действительно? Как это… расстраивает. Но, полагаю, совершенно неудивительно. Что ж, может быть, это к лучшему. Верните мне гипоспрей, пожалуйста. — Я не собираюсь позволить вам совершить самоубийство, — Джулиан едва не добавил «Особенно теперь», но остановился вовремя — неуместно было бы прямо сейчас обнажать, насколько он хорошо разобрался в ситуации. — Я здесь, чтобы помочь вам. — Сомневаюсь, что вы на это способны, — если Гарак и хотел вложить в эту фразу весь сарказм, на который был способен, дело не увенчалось успехом. Очередная волна боли заставила его сжаться. Джулиан подскочил и сразу же проверил его состояние трикодером. — Не время беспокоиться о гордости, пора задуматься об имплантанте у вас в голове. — Так вы знаете об этом? Джулиан видел, что Гарак искренне удивлён, но отнёс это удивление на счёт лёгкого помутнения рассудка от боли. Гарак не мог не понимать, что Джулиан уже обследовал его. — Это какое-то пыточное устройство? — наверное, было несколько гадко пользоваться таким состоянием, но иначе Джулиан не знал, как вытащить из Гарака хотя бы подобие правды. Вместо ответа Гарак попытался рассмеяться, но жалкие задыхающиеся звуки только обнажали, насколько плоха ситуация на самом деле. — Пыточное? Полагаю, теперь так оно и есть. Если бы Джулиан мог, он вырвал бы имплантант в ту же секунду, но вместо того ему пришлось слушать. Впрочем, возможно, это было даже важнее. Гарак, мучившийся так сильно, раскрылся, оказался готов рассказывать. — Имплантант вручил мне Энабран Тейн, глава Обсидианового ордена. Он предназначался для стимуляции центров удовольствия для выработки природных эндорфинов в случае пытки. Оцените иронию, Джулиан, — Гарак посмотрел на него, и Джулиан едва не задохнулся от горечи, что прочёл в его глазах. — Его единственной целью было сделать меня неуязвимым к боли. Но он не предназначался для долговременного использования. Жизнь на этой станции, где всегда слишком холодно, где всегда чересчур ярок свет, это пытка для меня, доктор. Каждый баджорец смотрит мне вслед с ненавистью и презрением. В какой-то момент… я решил, что не могу жить так больше. Я постарался уменьшить эту боль… — И активировали имплантант, — Джулиан уже не ждал продолжения, хотя Гарак, казалось, не собирался останавливаться. — Сперва я использовал его лишь несколько минут в день, но постепенно я прибегал к нему всё чаще и чаще. Пока не забыл отключить его. Джулиан видел, что Гарак почти сломлен, перестал бороться. Но теперь всё было совершенно ясно — наркотическая зависимость от большого количества эндорфинов, пришедший в негодность и ставший настоящим орудием пытки имплантант… Если бы Джулиан не был врачом, он признал бы, что лучший способ остановить всё это безумие — самоубийство. — Я не позволю вам так просто сдаться, Гарак, — сказал он. — Меня не волнует ваше прошлое, я никуда не уйду и не допущу вашей смерти. Мы должны отключить имплантант, я врач и знаю, что делать со всеми побочными симптомами и синдромом отмены. Я помогу вам. Как отключить его? Гарак взглянул на него и опустил голову. Поверил ли он? Сдался ли? Джулиан не пытался решить этот спор. Его голос был тих и почти лишён каких-либо эмоций. — В столе, второй ящик. «Я объясню позже, всё объясню позже», — подумал Джулиан. Он хотел бы, чтобы Гарак понимал его так же ясно, как и прежде. Не сейчас, когда боль раздирала его на куски.