27 замков

У меня бывают особенные дни, когда я выгляжу и чувствую себя прекрасно. Эти дни приходят вслед за серой вереницей одинаковых событий, врываются в мой мир с солнечными лучами и легким порывом ветра из раскрытого окна. Совершенно по особенному блестят глаза, волосы кажутся гладкими и шелковистыми, любые несовершенства кожи исчезают, а улыбка не покидает лица. В такие дни мир выглядит великолепно: золотые пылинки воздухе кружатся и складывается в волшебные геометрические узоры, магия звенит и вибрирует вокруг меня, смех людей искрится и отражается от стен замка. В такие дни я чувствую умиротворение и покой, мое сердце открыто для всех и приятная, исцеляющая сила времени очищает меня от всех обид и зла. Но вслед за этими днями неизменно приходят Болотные Вечности. Я не знаю, с чем они связаны или как проходят сквозь защитную завесу и засасывают в себя весь мой мир. Но они всегда наступают. Это не мое воображение — нет! — я действительно становлюсь меньше ростом, всё превращается в серый, любое слово, любое событие превращается в острый шип, направленный против меня. Это состояние, когда внутри отмирает душа, мысли, полные боли, яда, неизбежности, затмеваются все остальные, хочется освободить себя из ловушки, рвать ногтями горло, срывать кожу лоскутами, найти выход для души. В эти дни мне хочется умереть. Они длятся бесконечно долго, темнота внутри меня становится все больше, заглатывая все вокруг. Стоит чему-то яркому появиться на горизонте, и оно вмиг теряет свой цвет и живость, поглощённые болотом. И какими бы Болотные Вечности не казались вечными, они проходят. Всё проходит. Любая боль, любое отчаяние или страх, всё проходит. Утро вновь становится карамельно-золотистым, а редкие насмешки не воспринимаются, как конец света. Как жаль, что я поняла это только с возрастом. В детстве все воспринималось совершенно иначе, моему философскому образу жизни ещё не пришло время. Первые несколько дней после того, как в школе узнали о моей маме, мне не давали прохода. «Ненормальная», «психованная» — шепотом и в полный голос, на рваных клочках бумаги и на спине моей мантии. Слова били в сердце, и я защищалась от них кипой книг, прижатых груди, я опускала голову, стремясь стать как можно незаметнее, садилась только на первую парту, чтобы не видеть никого из ребят, а ночью душила рыдания в подушке, вздрагивая всем телом. Мне хотелось быть своей в мире магии, но здесь царили те же правила, что и дома: найди жертву, слабее себя, и не забывай напоминать об этом всем. Однако, несмотря на мою личную трагедию, мир вовсе не остановился, а жизнь не прекратила свой бег. Приближалось Рождество, замок дышал праздником и магией, дети прямо в коридорах начинали петь рождественские гимны, а каждый день под школьными елями кто-то находил маленькие подарки, подписанные его именем. Самым же волнительным для всех оставались парящие омелы: старосты по традиции заколдовали их, и они расцветали над головами школьников в самое неположенное время, вызывая взрыв хохота со стороны свидетелей и смущение застигнутых врасплох парочек. Девочки шептались, что омелы расцветают только над головой влюблённых, не зависимо от осознания ими своих чувств. Со мной они, конечно, не делились, но я часто становилась свидетельницей разговоров в женских уборных, в спальнях, в укромных уголках библиотеки. Девочки заговорщицки улыбались, краснели и каждая мечтала оказаться под омелой с понравившимся мальчиком. Я старалась не думать об этом, но стоило только представить волшебную картину и мое маленькое сердечко сбривалось с ритма. Это ведь было так романтично! Встретить своего человека в уютном коридоре, вдали от шумной толпы, когда серебряная пыльца омелы оседает на головы и почувствовать легкое прикосновение тёплых губ к щеке. О большом я даже не думала! И пусть это были лишь мечты, но они помогали убежать от реального мира и окунуться в собственную сказку, где я не одинока. К сожалению, мечты имеют привычку сбываться. Профессор Слизнорт, увидев, что я закончила задание раньше остальных, попросил меня отнести в Больничное Крыло несколько зелий, приготовленных им. Мне хотелось размять ноги, к тому же я без дела сидела уже добрых десять минут, поэтому с удовольствием согласилась. Коридоры были пустынны. Сонное декабрьское утро разрисовало окна морозными узорами. Я прошла несколько шагов, а потом, убедившись, что совершенно одна, весело побежала вприпрыжку, следя за тем, чтобы склянки из корзинки случайно не выскочили. За очередным поворотом я со всего разбегу впечаталась в другого человека. Корзинка осталась в моих руках, но сама я повалилась на каменный пол. — Ты что, ослепла, Эванс?! — прикрикнул Поттер, отряхивая свою мантию от пыли. Я поднялась на ноги. — Это ты в меня врезался! Поттер зло нахмурился, резко вдохнул, набирая в легкие больше воздуха, чтобы ответить мне длинной тирадой, но тут над нами будто разбили пузырёк с магией и серебряная пыльца медленно осела на наши волосы и ресницы. Мы оба перевели взгляд вверх. Мое сердце дрогнуло, когда я увидела омелу. Она была прекрасна, парила прямо в воздухе, а ее лепестки слегка шевелились, будто бы плавали в воде. Очень медленно пыльца падала вниз, но исчезала, не достигнув холодного пола. Руки у меня задрожали. Наши взгляды встретились. Я считала его ресницы, опушённые серебряной пыльцой, посмотрела в глаза, цвета теплого чая. Джеймс чуть придвинулся, сокращая между нами расстояние. «Вот оно, — подумала я. — Мой первый поцелуй, и произойдёт это с Джеймсом Поттером». Ресницы дрогнули, и я медленно закрыла глаза от переизбытка эмоций. — Ты совсем с ума сошла, Эванс? Я разлепила веки. Джеймс смотрел на меня со злостью в чайных глазах. — Я лучше Плаксу Миртл поцелую, чем тебя! Он усмехнулся, достал пальцами омелу и швырнул ее в другой конец коридора. — Ненормальная, — буркнул он, исчезая в повороте. Я смотрела на быстро вянущую омелу, и с трудом сдерживала слезы, глядя на грустную пыльцу, больше не танцующую вокруг зелёных листьев. Так что были в моей жизни и пустой коридор, и омела, и Джеймс Поттер, заколдовавший на секунду солнечными глазами. Ни к чему хорошему это не привело. А главной проблемой оставалось то, что Джеймс не мог забыть тот день, я же по глупости вручила ему туз. Поттер умел издеваться над людьми, больно колоть в самые чувствительные места, безошибочно угадывая слабости. Ему нравилось злить меня всеми способами, но особенное удовольствие доставляла игра «влюблённый Поттер». Конечно, я не нравилась ему, он сам много раз говорил об этом, но на публику играл роль бедного романтика, и каким бы трогательным не было его очередное приглашение, в глубине глаз продолжал гореть издевающийся огонёк. Ты когда-то посмела подумать, что достойна меня, Эванс? Он выговаривал мою фамилию медленно, словно наслаждался ее звучанием, хотел подольше подержать на языке, растягивая гласные. Джеймс двигался с завораживающей грацией, весь собранный, подтянутый, жилистый, как молодой дикий кот. С двух сторон от него шли постоянные спутники — Блэк и Люпин. Сириус, противоположность Джеймса, развязный, постоянно двигающийся, вечно растрёпанный и дёрганный, будто у него нервное расстройство. Руки Блэка жили отдельной жизнью: они прохаживались вдоль рукавов мантии, поигрывали с палочкой, гладили камень внушительного перстня на пальце, заламывались, ныряли в водоворот тёмных волос на голове. Он не мог спокойно стоять ни минуты. И вечно бегающий взгляд, быстро перескакивающий с потолка на стены, на собеседника, на собственные руки, снова на людей и исчезающий в углах комнаты. Ремус весь состоял из осколков. Он никогда не казался мне цельным: отдельные черты, которые складывались в нереальную картину. Он был не ниже друзей, но постоянно ссутулился, сгорбив плечи. Его одежда была старой, но выглядела хорошо и аккуратно, она скорее была милой, чем чудаковатой. Его шрамы, старательно скрываемые, иногда проскальзывали, то хитро выныривая из рукава рубашки, то резкими всполохами белого и розового пробегали по груди, если он рисковал снять одежду при посторонних (в основном в лазарете). Ремус говорил редко, но складывалось впечатление, что ему всегда есть, что сказать. И он никогда, никогда не тускнел рядом с друзьями. Пусть они были громче, больше, сверкали лоском (несмотря на отчаянное желание Блэка выглядеть, как бродяга) Ремус рядом с ними светил холодным лунным светом. Не таким обжигающим и ослепляющим, но достаточным, чтобы развеять тьму. В компании с ними часто появлялся и Питер, но он как-то становился ещё ниже, незаметнее рядом с парнями, трясся за их спинами, скорее мальчик на побегушках, чем равный друг. Ремус при мне позволял себе негативно высказываться на его счёт, а уж если божий одуванчик Люпин не был в восторге от человека, значит человек этот самого низкого сорта. Однако Блэк и Поттер явно оставили предостережения друга проигнорированными: они не видели ничего предосудительного в том, что за ними яшкается этот коротышка, часто исполняющий роль пушечного мяса. Они втроём шли навстречу, а я спешила в библиотеку, крепко прижав книги к груди. Тяжелый взгляд Поттера остановился на мне. — Э-э-ва-анс, — протянул он на свой излюбленный манер, раздражающе пропевая гласные. Я вздрогнула, услышав свою фамилию из его уст, но не обратила внимание. Гриффиндорцы, конечно, тоже частенько цеплялись ко мне, но их шутки были от скуки, а не настоящей ненависти. Не то, чтобы это было приятно, но уж точно не беспокоило. — Куда направляешься? — он отделился от своих друзей и преградил мне дорогу. Остальные прошли мимо, будто ничего и не заметили, только Ремус отстранённо кивнул в приветствии. — Явно не в одну с тобой сторону, — сквозь зубы изрекла я. — Дай пройти. Он ступил в сторону одновременно со мной, потом в противоположную, не давая уйти. И на губах все ещё играла ленивая улыбка. — Ладно-ладно, не хмурь бровки, сейчас пропущу. Но если только согласишься погулять со мной. Скажем, завтра в четыре тебя устроит? Он стоял близко, но расстояние между нами оставалось вполне приличным. Улыбка Поттера стала шире, напомнив скорее оскал, и у меня сложилось впечатление, что он уже давно спланировал нашу встречу, свой вопрос и мой ответ на него. — У меня планы, — как можно более мягко сказала я, не отпуская его взгляд. На моих глазах улыбка потускнела. — Отмени, — потребовал он. Именно потребовал, ни о какой просьбе и речи быть не могло. Теперь его голос звучал иначе, вовсе не мило и лениво, а грозно и уверенно. Пальцы с силой сжали обложки книг. Мне не хотелось долго вести эту беседу, о решение я даже не задумалась. «Нет» в его адрес было стопроцентным и безоговорочным. Все равно, если бы вас пригласил дементор на прогулку: может он и сказал «пожалуйста», но не забывайте об искренних мотивах — вы всего лишь ужин. — Я не стану отменять свои планы, Поттер, — с трудом произнесла я. Плечи болели от силы, с которой я прижимала книги. Они были не защитой от Поттера, а оружием. Его глаза сузились, как две щелочки, а от улыбки не осталось и следа. Плотно сжатые губы выражали нетерпение и раздражение. — Я зову тебя погулять, Эванс, — медленно сказал он, кажется отдельно произнося каждое слово. — Только ты и я. Так что отмени планы и просто скажи «да». — Не смей мне указывать, Поттер. И не смей говорить со мной в таком тоне! — Пришла моя очередь приблизиться к нему и метать глазами молнии. — Научись принимать вежливый отказ, Поттер, — отчеканила я. Он шагнул в сторону, насмешливо козырнул мне и усмехнулся. Когда я очнулась и посмотрела по сторонам, оказалось, что половина коридора пялится на нас. Кровь хлынула к лицу, я метнула в Поттера злой взгляд, опустила низко голову, крепче прижала книги к груди и поскорее попыталась покинуть коридор. По взглядам свидетелей я поняла, что в копилку «истеричка Эванс» прибавился ещё один довод: бедный-бедный Поттер, он всего лишь был добр к этой странной девочке, а она повела себя, как неуравновешенная дура! Мерлин, какое безобразие! Иногда мне нравилось мысленно передразнивать их. В итоге я срывалась на всеобщем любимце Мародере, и оказывалась злой и капризной в этом соревновании. И ведь кому-то в голову пришло, что Джеймс, мантикора его, Поттер влюблён в меня! Такой бред могли придумать только в Хогвартсе. Так происходило довольно часто. Я перестала вздрагивать каждый раз, когда Поттер выкрикивал мою фамилию и делал сомнительный комплимент или отпускал двусмысленные шуточки. Многие считали, что он искренне влюблён в меня, а я слишком бессердечна, чтобы это понять, часть полагала, что у нас с ним свободные отношения и я частенько позволяю ему зажимать себя в темных уголках. Дошло до того, что пошлые комментарии отпускал теперь не только Поттер, но и другие парни, а сердобольные соседки наперебой уверяли, как мне повезло. Повезло! Этот маньяк перенёс свою игру в собственный дом! Впутал меня в это извращение, а я, как полная идиотка, ведомая абсолютно ничтожными мотивами, согласилась и солгала прекрасным людям. Джеймс Поттер злил не из-за своего обмана (чем я-то лучше?), не из-за фото, прикрепленного к стене и не из-за его слов (он мог сказать и похуже в попытке смутить меня и шокировать), я злилась, потому что он не считал себя виноватым. В этом его особенность: Джеймс никогда не был виноват, он никогда не ошибался и, следовательно, не просил прощения. Он считал, что его поведение абсолютно нормально, что это правильно, возможно, это я — глупая идиотка — не понимала его благих намерений. Только вот благими намерениями, говорят, вымощена дорога в ад. Так что Поттер может говорить, что пожелает, оскорблять меня, издеваться, напоминать о моих наивных мечтах, выставлять истеричкой в школе, сводить с ума своими пошлыми похабными словечками, но это не вызовет ничего, кроме злости. Я не куплюсь на его улыбки снова, не совершу снова ошибку. С возрастом мозгов у меня прибавилось. Засыпая, я вспомнила о словах директора Дамблдора: «Нас контролирует тот, кто нас злит».

***

Утром я чувствовала себя удивительно легкой, как пёрышко, и ничто не могло испортить хорошего настроения. Мне не пришлось долго возиться с волосами, они сами аккуратными локонами легли на спину и плечи, а глаза казались ярче и насыщеннее, поймав в плен солнечные лучи. Собирая вещи в чемодан, я мурлыкала под нос веселую песенку, а большой ворон, выхаживающий по тёплому подоконнику, готовился мне подпевать. Я чувствовала невероятный прилив сил. Собрав вещи, бросила взгляд на часы и спустилась вниз, таща за собой ношу. Энди явно был удивлён, заметив меня. — Собралась куда-то? — Поеду домой на выходные, — я оставила вещи у лестницы и взяла зеленое яблоко со стойки. — Ты ведь справишься без меня? Он фыркнул. — Как и много лет до этого. Энди вернулся к посетителям, а я влезла на табурет и забарабанила пальцами по столешнице, бросив нетерпеливый взгляд на часы. Я не стала писать Ронану, пусть мой приезд будет сюрпризом, а на остров попаду с помощью Флоры — должна же она заглянуть на чай, как и обещала. Скрипнула входная дверь, и я обернулась, надеясь увидеть тяжелую копну волос и тоненькую фигурку, но вместо Флоры на пороге стояли Блэк и Поттер. Я резко отвернулась, но было поздно: парни направились прямо ко мне. — Лили, — примирительно начал Поттер. — Я пришёл поговорить. Они встали с двух сторон от меня, не оставив места для искусного манёвра, чтобы сбежать. Поттер чуть ли не в лицо ткнул мне букетом цветов. — Зачем это? — холодно спросила я. Белые ромашки, обёрнутые коричневой бумагой, остались лежать передо мной. — Хотел сделать тебе приятное, — смущённо пробормотал он. — Можешь стукнуться головой об стену, мне будет очень приятно. — Не будь стервой, Эванс, — вмешался Блэк. Пришёл на помощь другу. Он бессознательно играл с солонкой, перебрасывая ее из одной руки в другую. — Мы же с белым флагом к тебе пришли. Блэк меня бесил всегда, даже когда молчал и просто стоял где-то поблизости, а уж если он открывал рот, то мне хотелось использовать на нем одно из изобретённых Северусом заклятий. Я проигнорировала его, посмотрев на Поттера. Он стушевался и опустил взгляд, изучая свои руки. — Я не хотел, чтобы так получилось. Он поднял взгляд и посмотрел на меня. Я подумала о крепком чае, взглянув в омуты. Солнечные блики вокруг зрачков выглядели тусклыми и затуманенными. — С этого момента держись от меня подальше, Поттер. В его глазах будто разлили пузырёк с горячим шоколадом: чёрный цвет заполнил радужки до краев, изгнав солнечные блики. — Эванс, да ты… — Перестань, Бродяга, — бросил он, не переставая смотреть на меня. — Пойдём. Блэк явно хотел поспорить, но Джеймс уже развернулся и двинулся к выходу. Я смотрела ему вслед, пока он не покинул паб. Мы с Поттером просто должны находиться на расстоянии друг от друга и тогда все будет хорошо. — Ты дура, Эванс, — смиренно произнёс Блэк. Я прожгла его взглядом, но не стала отвечать, чтобы не инициировать перепалку. Мое хорошее настроение ничто не испортит. Он вышел, в дверях разминувшись с Флорой. Она удивлённо посмотрела через плечо, приближаясь ко мне. — Что здесь делали золотые мальчики? — Не знаю, пили кофе, наверное, — пожала я плечами. Флора недоверчиво посмотрела на меня, но спрашивать не стала. Она бросила взгляд на собранный чемодан. — Ты куда-то уезжаешь? — Да, — я не удержалась от улыбки. — Мне нужно в Локс и ты меня туда доставишь. Идёт? Она засмеялась. — Зачем тебе на остров? — Расскажу позже, когда будем на месте. Так ты согласна? — Окс, — улыбнулась Флора. Я нахмурилась. — Что ты сказала? — Окс, — повторила она. Я покачала головой. — Флора, извини, не хочу показаться занудой, но ты говоришь неправильно… Нужно говорить «окей». Флора возвела глаза к потолку. — Эванс, все я верно говорю. Окс. Как «окей» и «нокс», понимаешь? Завершение разговора. Окс. В моих глаза отразилось недоверие, и она решила пояснить: — Я всегда так говорю. Окс. — Окс, — осторожно повторила я, пробуя слово на вкус. — Окс, — Флора улыбнулась. Так у нас появилось своё слово. Окс, знаете ли.