***
Лорд Макгрегор не мог выносить присутствие прислуги. Они учились быть незаметными: тихая поступь, быстрые движения, постоянные оглядки на лорда — не посмели ли его потревожить? Ришарт чувствовал их даже спиной. Но больше чем прислуга, его выводил из себя собственный сын. Что за насмешка судьбы, пославшей ему наследника? Ришарт мечтал вернуться в прошлое и задушить Фэйри своими руками прежде, чем из неё выберутся два проклятия рода Макгрегоров. Ришарт никогда не спрашивал ее имени. Его не интересовало имя твари, подстреленной в лесу. Дань традиции, долг — вот и все, чем был их короткий брак. До свадьбы и после молодой и сильный в ту пору лорд проводил своё время в объятиях другой женщины. Он жил в ванили, окружённый солнцем и ароматом полевых цветов. Он вдыхал в себя магию, вглядывался в медовые глаза Эстер и тонул в их омутах. Говорят, что Маккинноны видят собственную смерть во снах, но в его кровати Эстер всегда спала крепко, прижавшись к боку и спрятав лицо на груди Ришарта. Он любил смотреть на ее обнаженное тело, сильное и красивое тело молодой женщины: налитые груди, пахнущие снегом, мягко округлённый живот, стройные ноги с загадочной линией колен. Ришарт знал, что женщины этого рода никогда не свяжут себя узами брака, но из ночи в ночь дарил своё сердце Эстер и просил взамен ее руку. И ночь за ночью неизменно получал отказ, смягченный ее поцелуями и ласками. Она отдавалась ему вся, сгорала дотла в его постели, оставив на влажных простынях свой запах. К жене он пришёл лишь раз, в их брачную ночь. Ришарт помнил Фэйри очень хорошо. Как и все из ее народа она была высокой и худенькой, кости, как у птички тонкие и ломкие, а огромная копна волос спускалась по узкой спине до самых колен. У неё были рыжие кудри, как и у всех детей солнца. Большие глаза, как у лани, мерцали волшебным светом, мягким, но далеким, будто спрятанным за лесными чащами. Она ждала его нагая, стоя перед кроватью. Ришарт думал, что все случится быстро, он лишь хотел влить в неё своё семя и уйти, но когда он приблизился, дикарка вдруг ринулась вперёд, вытянув перед собой руку с зажатым в ней кинжалом. Искусная работа: острое лезвие, способное на лету лишить птицу головы, и рукоятка, удобно ложащаяся в руку, украшенная медными ветвями и изумрудами. Конечно, он не ожидал от неё такого. Ришарт и не предполагал, что Фэйри не желает разделить с ним постель, что девчонка мечтает убежать, вернуться в свой дом, а не стать носительницей его детей. Он и так был зол и расстроен из-за вынужденной женитьбы, а дикий нрав новоявленной невесты и вовсе вверг в ярость. Ее выпад оказался бесполезным против мужчины вдвое выше и шире ее самой. Ришарт перехватил ее руку, отнял нож и метнул на пол. Фэйри бросилась за ним. Она лягалась как необъезженная кобыла, когда он перехватил ее поперёк живота, желая усмирить. Она плевалась и кусалась, осыпая его проклятиями на родном языке. Ришарт устал с ней возиться. Он бросил ее одним движением на кровать, и девочка на мгновение потонула в расстеленной оленьей шкуре. Ещё одна намешка над их родом — над родом Фэйри, обращающихся ланью. Ришарт залез вслед за ней, развязывая шнуровку на брюках. Она остановила на нем свой взгляд, полный паники, плотно сомкнула ноги и отползла, увеличивая расстояние. Перевернулась, желая сбежать. Он ухватился за тонкую лодыжку и дернул на себя, привлекая ее. Фэйри оказалась под ним. Снова завязалась борьба, но Ришарт одной рукой перехватил обе ее руки и завёл за голову. Как одержимая, она извивалась, стараясь сбросить его с себя, кусалась, проклинала его, но Макгрегор сделал то, что делали веками мужчины его рода. Он развёл стройные ноги Фэйри в стороны и одним движением вошёл в неё, сливаясь с ней и делая ее своей женой по законам их дома. Ришарт не занимался с ней любовью, любовь и нежность он берег для Эстер и отдавал лишь ей, Фэйри же достались боль и унижение. Ришарт слез с неё, когда все семя излилось в ее тело, подтянул штаны и вышел, подобрав с пола кинжал. Рыжеволосая осталась лежать на шкурах, и только когда за мужем закрылась дверь, она позволила слезам вытечь из глаз, оплакивая свою судьбу. Его семя дало жизнь двум детям. Ришарт принял весть равнодушно, даже не взглянув на неё. Фэйри нужна была лишь для этого, и Ришарт не мог дождаться, когда она выполнит своё предназначение и покинет его дом, ведь тогда он сможет предложить этот замок Эстер, разделив с ней не только ложе, но и жизнь. Ришарт помнил, как Фэйри кричала в родах. Ее крик поселился в каждой комнате Ротенбера и вспугнул даже стадо ланей с их гобеленов. Но итогом служило рождение двух малышей. Мальчик и девочка, как и множество поколений до них, они родились от союза человека и Фэйри, пусть и не в любви. Момент, когда Ришарт впервые увидел своих детей, он запомнил на всю жизнь. Их уже умыли и запеленали, усыпили в одной колыбельке, укрыв одеялом, оставленным первой Фэйри, ставшей женой Макгрегора. Его же жена стояла рядом, и не было в ней в ту секунду войны и ярости, лишь тихое женское счастье, лишь материнская любовь, которая витала в воздухе и кружила вокруг двух детей. Ришарт почти чувствовал, как ее магия, чуждая магии людей, приобретает новую силу, новую форму и легким облачком оседает на рыжих макушках малышей, и новыми нитями вплетается в одеяло, усиливая его защитную силу. Ришарт смотрел на своих детей. Вот они — плод его ярости и ее сопротивления. Вот они — дети союза, дети Локса, дети долга и страха. Спасаясь от проклятия давно разгневанной и униженной женщины, ставшей правительницей Самберли, мужчины их рода раз за разом гневали и унижали других женщин, хотя порой союзы их действительно расцветали на любви или хотя бы привязанности. Ришарт впервые тогда подумал, что смог бы иначе относиться к жене. И уже давно понял, что стоило в ту первую и единственную их ночь повести себя по-другому. Пусть не дать ей любовь, но хотя бы нежность. Однако сейчас, глядя на рыжеволосую, он прекрасно понимал, что его нежность ничего для неё не значила и значить не будет. — Спасибо, — только и сказал он, глядя на ее умиротворенное спокойное лицо. Фэйри ничего не ответила, любуясь своими детьми. Ришарт вышел из ее покоев. Теперь он стар. Его подкосило много бед и испытаний, но иногда, сидя в жалком кресле, укрытый шкурами, как слабый тщедушный старик, он, устремив взгляд за границу озера, видел в памяти глаза Фэйри, сменяющиеся глазами Эстер. Хотя все чаще это были глаза его дочери. Осколки вечных льдов, затянутые дымкой, всегда направленные вдаль, в ночь, в темноту, куда угодно, но только не в тот мир, который дарил ей отец. Его Роза… Его единственный цветок в саду жизни. Его сила была в ней, он готов был сжечь весь мир, чтобы девочка жила и была счастлива. Он даже готов был простить ей побег и связь с жалким маглом, готов был принять ее грязнокровных детей, лишь бы она вернулась домой. Но бесполезно. Энн утащила ее на дно, оставив от некогда прекрасного цветка лишь изуродованное водой тело. И где оно теперь? Лежит в земле по ту сторону озера, и к нему, в вечном плаче, тянет ветви печальная рябина. Все по вине Ронана. Его мягкосердечность, его неудача при попытке вернуть сестру домой, его медлительность — он привёл Розу к смерти, толкнул в пучину вод, оставив отца без единственного утешения. И спустя годы он посмел привести на Локс ее дочь. Когда Ришарт узнал об этом, его обуревал гнев, он готов был выпотрошить сыну душу, он угрожал, что вышлет его и пусть Локс останется без наследника, чем в руках такого мерзавца. Сын слушал молча, пропуская проклятия старика сквозь себя. Он сказал, смотря на отца глазами синими, как у Розы, глазами, за которые Ришарт его ненавидел: — Она волшебница. И она вылитая Роза. А потом он ушёл, оставив Ришарта корчиться в своей боли. Он варился в своей тоске и горе дни и ночи, пока до него долетали тихие весточки о дочери Розы: удивительно талантливая, зельевар, чувствующий каждый компонент создаваемого зелья. Ришарт догадался, что это проявление семейного дара: уметь найти все, что захочется. Макгрегоры могли найти человека лишь силой своего желания, выследить лань в лесу, найти ответы на вопросы, ингредиенты для зелий… Их дар не ограничивался ничем, с каждым поколением проявляясь по разному. Ришарт увидел огонь за окном, когда она бродила вдоль озера в компании девчонки Бирн. Даже не огонь - сама осень ступала по ее следам, снопом искр освещая сизый тяжёлый воздух. Ронан сказал, что она вылитая мать, и Ришарт увидел это в ее лице и движениях, даже в том, как она вскидывала голову и оборачивалась на окрик. Но она вовсе не была Розой. И старик ненавидел ее за это и, возможно, благодарил. Вторую Розу его сердце не выдержало бы.***
Марта вбежала в кабинет Ронана бледная и напуганная. Он сразу понял, что что-то случилось, иначе молодая горничная не посмела бы так врываться к нему. — Сэр… Там… — она задыхалась и вдруг слезы полились из ее глаз, сбивая Ронана с толку. Он поднялся, предчувствуя плохую весть. — Что произошло? Ронан слишком хорошо помнил, как в его кабинет вбежал дворецкий так много дней назад и, бледный, как мертвец, рассказал, что произошло с Бирнами. Та одна единственная ночь осталась чёрным пятном в памяти всех жителей острова. — Лорд Макгрегор… сэр… — жалобно проскулила девушка. — Он умер. Ронан опешил и от неожиданности рухнул обратно на свой стул, а Марта, потеряв всякую выдержу, разрыдалась, вновь прокручивая в голове, как вошла в покои лорда, чтобы согнать пыль с книг и полок, и как тихо она двигалась, боясь навлечь на себя раздражение лорда, и как она продрогла по вине северного ветра, рвущегося в раскрытое настежь окно. И лорд, закутанный в шкуры, сидящий в своём кресле, подставив старые кости и морщинистую, сухую, будто пергамент, кожу ветру ни разу так и не обернулся на неё. Марта, поражённая странной тишиной и безмолвностью, с опаской обошла лорда, едва ощутимо прикоснувшись к плечу. — Лорд? — тихо позвала она. Но Ришарт уже не слышал.***
Я не могла уснуть. Полная луна не давала сну проникнуть в голову, все время, как магнит, притягивая к себя взор. В конце концов мне надоело лежать неподвижно, я поднялась, закуталась в одеяло и села на подоконник, чуть приоткрыв окно. Кажется, совсем недавно Флора влетела в спальню вороном, налетев на меня с вопросами, а потом мы бросились на спасение Поттера, или, правильнее сказать, на исправление моих ошибок. Да, это было недавно, но ощущение, что прошла вечность, а не несколько дней. Круглая и молочно-белая луна повисла огромным пятном на небе. Она была словно дырой, дырой посреди тьмы, и она притягивала к себе взор. Всего лишь луна, но сколько в ней силы и проклятия, такая прекрасная и такая ужасная. Как там Ремус? Что он чувствует в эти дни, когда перестаёт быть самим собой и становится магическим существом, управляемый и ведомый лишь инстинктами? Луна была в синяках, больная и бледная луна, которая от этого не слабеет. Темная сторона луны. Что там? Что на той стороне? Нет, не земного спутника, а моей жизни и каждого моего поступка. Что я творю? Сердце отозвалось тянущей болью в ответ на воспоминания. Губы Джеймса, ставшие мне уже знакомыми и родными, его плечи, до которых дотрагивались мои руки, его шея, на которой играли пальцы, улавливая сбивающийся с ритма быстрый пульс. Я чувствовала его всего в те секунды, так близко, что пространство между нами, расстояние в несколько слоёв одежды казалось практически несуществующим. Я слышала стук его сердца, и он звучал в ритм с моим собственным. Он прикасался ко мне без дикой страсти, без напускной поспешности, не так, словно стремился урвать как можно больше за короткий промежуток времени. Нет, его прикосновения были смутно знакомыми. Я знала, что он проведёт пальцами по коже бедра, легонько сжимая и разжигая огонь, ещё до того, как он это сделал. Его характерные резкие движения, как продолжение его самого, были такими не от жадности, а от основы. В этом был Джеймс. Как ветер, как стрела, как сноп искр — он сам был сплошным оголенным нервом, и он дотрагивался до меня так, будто это правильно. Как будто только к этому все и шло и никак иначе не могло сложиться. Мне были интуитивно знакомы его объятия, ему — мое тело. Но ведь не потому, что мы предназначены друг для друга, верно? Ведь невозможно, чтобы кто-то там вплёл его имя в полотно моей судьбы. Может это потому, что мы так давно знакомы и часто — Мерлин, слишком часто! — смотрели друг на друга и… и представляли. Я знала, как целовать его. Как двигаться, как ощущать его напряжённые мускулы под собой, потому что уже видела это в своих снах. Он тоже знал, знал, потому что часто останавливал на мне взгляд, пока я ела, или читала, или смотрела в окно. Он минутами изучал разворот плеч, изгиб талии и форму губ. Он представлял, как это будет. Как я буду рядом, под ним, на нем. Он представлял и, когда это случилось, знал мое тело. И несмотря на все мои внутренние ожидания, отвергаемые и спрятанные в самых далеких уголках, в реальности все случилось иначе. Ярче, острее. Мир вокруг действительно выключился, когда мы растворились в друг друге, когда наконец-то случилось то, что созревало, когда наконец-то все взгляды, сны, эмоции, вся злость и раздражение — все сошлось, столкнулось, чтобы стать тем, чем должно было быть. Флора сказала, смеясь надо мной, что Поттер и весь остальной мир на разных концах весов для меня, и стоит мне подумать о Джеймсе, как он перевешивает все остальное. Оказалось, она была права. Джеймс как выключатель. Просто взял и выключил весь мир вокруг, оставив меня в темноте, как слепого котёнка, пытаться разобраться в собственных чувствах. И я не знала, что с ними делать, куда бежать от них и следует ли убегать. Ночь падала. Лоскутами соскальзывала с неба, летела вниз, и падала на замок, на лес, на озеро; падала на меня, укрывала, пеплом оставалась на ресницах и руках. Ночь падала, и лучи солнца малиново-клубничным джемом намазывались на востоке. Рассветало. И где-то Ремус Люпин открыл глаза, пережив очередную луну в своей жизни.***
Я не думала застать Джеймса одного. Мародеры не оставляли его, постоянно крутясь рядом, но утром никого в Лазарете не было. Вчерашняя медсестра (точно Сара) снова обрабатывала его синяки и ссадины. — Шрамы украшают мужчин, а вы лишаете меня преимущества. Сара увидела меня и поздоровалась кивком головы. Я встала у изножья кровати. — Уверена, что у вас и без шрамов нет отбоя от поклонниц, — улыбнулась она. Губы Джеймса сложились в ухмылку. — Не так уж и много, места всем хватит. Я закатила глаза, а Сара бросила на меня осторожный взгляд. Видимо, боится, как бы я и ее не отравила. Мерлин, кем я стала в глазах всех этих людей? Мстительной стервой? — Выздоравливайте, — пожелала она Джеймсу и ушла, оставляя нас наедине. Я не спешила заговаривать, пытаясь урвать ещё несколько секунд для обдумывания решения. Взлохмаченные волосы Джеймса торчали во все стороны. Кончики пальцев кольнуло током, когда я вспомнила, как руки нырнули в них, сжимая у корней и слегка царапая ногтями кожу головы. — Я настолько неотразим? — усмехнулся он. Ну, конечно, он понял, что я здесь. Я обошла кровать и подошла к нему, но садиться не стала. — Мне нужно закапать тебе капли перед занятиями. Он вскинул голову. Губы изогнулись, обнажая ряд ровных зубов. — И все? Не будет сладкого на утро? Живот скрутило в узел. — Джеймс, пожалуйста, сними бинты, — взмолилась я. Мне не хотелось дотрагиваться до него от греха подальше. Джеймс послушно поднял руки к лицу. — Для тебя, Эванс, я могу снять не только бинты. Его голос звучал весело и в нем явственно звучало предвкушение. Я только стиснула зубы и ничего ему не ответила. — Как себя чувствуешь? — отстранённо спросила я, закапывая капли. Джеймс уже привычно зажмурил глаза на несколько секунд. — Отлично, — отозвался он. — Ты говорила, что зрение вернётся через несколько недель, но мне кажется, это случится раньше. Я облегченно вздохнула и убрала пузырёк в карман. Джеймс вдруг резко перехватил мою руку и притянул к себе. Я почти упала на него, но вовремя удержала равновесие. — Ты пахнешь шоколадом, — заявил он. Я почувствовала, как он пытается привлечь меня к себе. — Это всего лишь крем для рук, — ответила я, отстраняясь. Мои пальцы выскользнули из его руки. Джеймс нахмурился. — В чем дело? Что-то случилось? — Мне пора идти. — Что? Куда... я думал… Я закрыла глаза, выкидывая из головы собственное «я думала…» Я думала, что мой первый поцелуй будет под омелой с кареглазым мальчиком. Я думала, что вытравлю из себя чужое неприятное чувство, расправлю крылья, почувствую связь с тем, кто будет стоять рядом со мной, а не на другом конце жизни. Я думала, все будет легко. Влюблюсь в милого парня, и он будет носить меня на руках, и осыпать комплиментами. Джеймс Поттер был только в первом пункте девчачьих ожиданий, а дальше наши пути должны были разойтись. Все получилось наоборот. — Мне нужно идти, — повторила я, скорее убегая оттуда, пока сердце снова не вышло из-под контроля.***
На завтраке Мародёров тоже не было и это меня немного беспокоило. Понятно, Ремус, но где Блэк и Питер? Ната, девушка Питера, кажется, с первого курсе, непривычно сидела в одиночестве. Эти двое за это время обросли всевозможными историями и воспоминаниями и в моих глазах, да и в глазах остальных, были неотделимы. Они даже внешне чем-то схожи: оба небольшого роста, светлокожие, с пшенично-темными волосами, иногда отливающими солнечными бликами. — А где Питер? — спросила я у неё. Натали подняла на меня тяжёлый взгляд, словно своим вопросом я открыла ящик Пандоры. Мне тут же стало не по себе и она, слава Мерлину, не стала срывать на мне свою злость, а только также медленно вернула свой взгляд на полную кружку чая. Похоже, и она не знает, где ее парень. Я сидела рядом с Марлин, а Эмми и Мэри устроились напротив. После всей этой истории с Джеймсом, Мэри вернулась к линии своего поведения прошлых лет, а именно — полному игнорированию моего существования. Я пыталась убедить себя, что меня это не волнует, но на самом деле игла обиды неприятно кольнула в области затылка, заставляя бросать на Мэри осторожные взгляды исподлобья. У неё День Рождения в воскресение, и, кажется, в гостиной назревала вечеринка, но меня Мэри подчёркнуто не приглашала, и я понимала, что никогда не пойду туда сама или по вежливому приглашению Марлин или Эмми. Эмми бросала осторожные взгляды в сторону братьев Пруэтт. — Гидеон вчера ещё раз пригласил меня, — сообщила она. — Соглашаться? Я покосилась на Пруэтта. «Нет» хотелось ответить мне, просто потому, что Гидеон наглый и самовлюблённый придурок, и он все ещё вёл безмолвную войну против меня, хотя я считала, что он вообще должен был извиниться за все эти слова. К моему облегчений, Марлин была со мной согласна. — Мне кажется, что это не самая лучшая идея, — мягко сказала она. — Гидеон слишком… слишком тяжёлый для тебя. Я нахмурилась, не совсем поняв ее. — Думаешь, он раздавит нашу малышку в кроватке? — прощебетала Мэри, притянув к себе Эммелин за плечи. — Дуры, — бросила Вэнс, отстранившись от Мэри. — Я ведь серьезно. Марлин прожгла Мэри недовольным взглядом. — Вообще-то я имела ввиду не это. Говоря тяжёлый, я говорю о его характере, понимаешь? Он неподъемный. Такой действительно тебя задавит, только не в постеле, — колючий взгляд на Мэри, — а в жизни. Тебе нужен такой же легкий и светлый человек, как ты сама. Эмми не успела ничего ответить. — Ой, смотрю, Маккиннон делится своим жизненным опытом? — Флора бесцеремонно раздвинула нас и села меду мной и Марлин. — Что за воду льёшь в нежные уши девочек? — хмыкнула она. — Дай угадаю, курсы минета? — Флора! — я предосудительно взглянула на неё. — Мы вообще-то едим. — А она вам, видимо, не объяснила все? — не останавливалась Бирн. — В этом же и смысл, в некотором роде. Представляешь себе банан или огурец… — Вы отвратительные, — Эмми поднялась со стола. — Все вы. Флора закатила глаза. — Ещё одна неженка. Марлин, к моему удивлению, никак не отреагировала на всю речь Бирн, равнодушно продолжая свой завтрак. Мэри тоже не высказала никого недовольства, допила свой кофе и ушла на занятия. Либо это прогресс, либо Марлин что-то задумала. Я не успела толком подумать об этом, потому что Флора, понизив голос, шепнула мне о новости, пришедшей утром. Ришарт Макгрегор скончался. Ронан новый вождь клана и лорд Локса.***
На вторую пару Мародеры все же явились, хотя Ремуса с ними не было. Он всегда пропускал день или два после полнолуния, восстанавливая свои силы. Сириус бесцеремонно отодвинул стул и сел рядом со мной и Флорой, прервав наш разговор на половине. А ведь мы хотели спокойно обсудить все на Истории Магии, теперь же все планы полетели в тартарары. Мы уставились вопросительно на Блэка, а тот встретил наш взгляд слегка выгнутой бровью, мол, чем вам не нравится моя компания. Мой список начинался его парфюмом и заканчивался уничтожением моей работы по волчьему противоядию. Хотя не заканчивался, список был бесконечным. — Мы не знакомы, — сообщил Сириус тем особым своим голосом, который всегда использовал при разговоре с незнакомой девушкой, либо когда ему что-то было надо. Флора не повелась на вкрадчивый хриплый голос. — Все тебя знают, Блэк. Он самоуверенно улыбнулся. — Ну, конечно. Ты с Райвенкло, правильно? — Что меня выдало? — притворно удивилась она. — Нашивка на мантии или галстук? — Точно не сообразительность, — заметил Сириус. Флора направила на него свой колючий взгляд. Мне пришлось откинуться чуть назад, чтобы они видели друг друга. — А знаешь, что выдаёт тебя, Блэк? — Сириус лишь слегка склонил голову набок, выражая тень любопытства. — Запах. От тебя за километр несёт. Он хмыкнул. — И что же это за запах? — насмешливо спросил он, копируя ее интонации. Флора несколько секунд сканировала его взглядом. Темные обведённые глаза неотрывно смотрели на Блэка, и я заметила, как он немного стушевался. В этом я его не винила, иногда взгляд Флоры становился звериным и от него хотелось скрыться. — Запах шлюхи, — спокойно сообщила Флора. Я резко перевела на неё взгляд, наткнувшись на непроницаемое выражение лица. Что она несет?! Лицо и поза Блэка изменились. Он повернулся на стуле, чтобы лучше видеть ее, и это напомнило мне позу хищника, изучающего свою жертву. На губах больше не играла насмешливая полуулыбка. Крепко сжатая челюсть острыми линиями очертила его лицо. В глазах заплясал зарождающийся гнев. — Что ты сказала? — вкрадчиво спросил он. Это было милостивое предложение отступить, но Флора не собиралась воспользоваться шансом. Она перегнулась через меня. — Ты шлюха, — смачно повторила она. — И все это знают, Блэк. Строишь из себя бунтаря, будто ты чем-то лучше, чем любой другой представитель общества, будто ты особенный, но на самом деле весь твой кругозор ограничен тем, что можно купить: секс, алкоголь и веселье. Кичишься тут тем, что ты не такой как остальные, ушёл из дома, напялил байкерские ботинки и считаешь, что стал другим? Лишь оболочка, — выплюнула она. — А внутри ты прогнивший насквозь слизняк. Мне показалось, что перестали дышать вообще все. Не только в кабинете, где до этого звучал гам и шум, а вообще в Хогвартсе и в мире, все замерли, устремив взгляды на Сириуса Блэка в ожидании ответа. Я тоже смотрела на него, впервые изучая его лицо так внимательно. Синие холодные глаза, от которых девочки теряли голову, сейчас не выглядели далекими и ледяными, напротив, в них горел свет, огонь и направлен он был на Флору. Она тоже ждала. Я знала, что Флора вовсе не воздвигала Сириуса на пьедестал врагов, она вообще целый день вела себя нарочито агрессивно, как будто так и хотела нарваться на неприятности. Может и на неё луна влияет особенным образом? В любом случае, сейчас она ждала, замерев как кролик перед удавом, ждала, чтобы развязать войну и выплеснуть на кого-нибудь свою злость, природу которой я так и не поняла. Сириус не собирался сражаться. По крайней мере, он затеял войну по своим правилам и на своей территории. — Пойдёшь со мной в Хогсмид? — спросил он, поглощая Флору тяжелым огненным взглядом. И я ей искренне посочувствовала, потому что выбраться живой или хотя бы без потерь из этого огня было невозможно.