27 замков

Джеймс пах зимой. Холодным ветром, морозным узором на окнах, высоким аквамариновым небом, сугробами и Рождеством. Снегом, снегом, снегом… И руки у него были холодными, прям ледяными, и при касании их по коже разбегались мурашки, а под ней, напротив каждого легкого движения пальцев разгорался иррациональный огонь. Я носила его поцелуи на себе, как духи. Весь день они были на моей шее, на губах и скулах, и я думала, что каждый, идущий на встречу, видит их на мне. Как можно было не видеть? У меня же ожоги по всему телу, у меня же сердце то бьется, то замирает, падает вниз, оставляя вместо себя лишь зияющую пустоту. У меня же Джеймс везде. И не только на теле — в мыслях. Но никто не видел моего ужаса и страха. Никто не понимал, что мир для меня дрогнул и разделился на две части, никто не знал, что я слетела с орбиты, и Джеймс-планета, Джеймс-вселенная, меня притянул. Когда я шла к нему, позабыв об ужине и оставив сумку в комнате, я не знала, что буду делать. Просто хотела его увидеть. Каким-то образом Поттер поймал мое сердце на крючок и теперь тянул. Нет, на якорь. Пустил в меня якорь и я не могла никуда сбежать. Он стоял у окна раскрытого настежь, и вдыхал свежий вечерний воздух. Тучи гроздьями повисли на тёмном небе, и дождь в них уже собирался, одинокими крупными каплями срываясь с небес. — Ты не голоден? Джеймс вздрогнул и машинально обернулся, хотя не мог меня видеть. Белая повязка плотным обручем скрывала верхнюю половину лица. Я видела только его скулы и губы. Он выглядел милым и беззащитным, и в другое время я никогда бы так не сказала, но в ту секунду… Один у окна, босыми ногами стоя на кафельном полу, он напомнил мне ребёнка, ждущего Санта Клауса в рождественскую ночь. На нем были широкие клетчатые штаны, видимо пижамные, и серая растянутая футболка. — Я поел, — глухо отозвался он. От окна веяло холодом, а на мне была только школьная форма. Мантия осталась в гостиной. Я подошла и встала рядом с ним. — Нужно закапать тебе перед сном, — он кивнул. — Тебе лучше? — Да, спасибо, — отстранённо ответил он. Со мной говорить у него нет желания. Джеймс скрестил на груди руки, а мне оставалось только смотреть на его профиль, высеченный из камня. — Ты решил что-нибудь насчёт отборочных в команду и тренировок? — прервала я затянувшуюся тишину. Пока капитан в таком состоянии наша победа под угрозой. — В понедельник я отсюда выйду и займусь делами. — В понедельник? Но это рано, Джеймс, тебе… — Лили, я не хочу спорить. Просто сделай то, зачем пришла и уходи, — устало попросил он. Я подавилась своими словами и на несколько секунд повисла тишина. — Хорошо, — тихо ответила я. — Можно? Он кивнул, повернулся ко мне лицом, давая возможность развязать бинты. Зима постепенно проникала в меня, вплеталась с его дыханием, замораживая все внутри. Мы стояли так близко, что он почти касался руками моих бёдер. Сняв бинты, я убрала их на подоконник. — Тебе не обязательно приходить каждый раз из-за этого, — сказал Джеймс. — Ты можешь оставить капли мне. Он закрыл глаза, выжидая, пока лекарство подействует. — Мне не тяжело. — Завтра ведь Хогсмид. — Я не пойду. Дамблдор наказал меня, так что в ближайшее время я не смогу выйти из замка. Джеймс открыл глаза и удивленно вскинул бровь. — Что ты натворила? — В общих чертах, чуть не убила одного парня, напоив его любовным зельем. — Это твоё новое хобби? — усмехнулся он. — Кто же этот счастливчик? — Вряд ли он счастлив, — горько отозвалась я. Джеймс вмиг стал серьезным. — Если ты искренне переживаешь за него и… — он оборвал себя. — Если переживаешь, то он счастливчик. Мое сердце потянулось к нему. — Что у тебя с Мэри? — скороговоркой спросила я. — Что? — он опешил. — Причём здесь Мэри? Я повторила вопрос. — Вы вместе были на вокзале и потом там, в купе… Стоило картинке прошлого возникнуть в голове, как я испытала желание заколдовать Поттера вместе с Гриффит. Джеймс склонил голову набок. — Ты ревнуешь? — Я спрашиваю. Он засмеялся, опустив голову. — Какая ты грозная. Только не нужно морщить носик. — Что? Я не… Ты вообще ничего не видишь, — нашлась я. Джеймс придвинулся ближе. — Мне не нужно видеть, я помню. Ты морщишь нос, когда смеешь и когда злишься. Он улыбался. Не насмешливо, а нежно, и зная, что нежность направлена на меня, мое сердце окончательно растаяло. — Ничего между нами нет, — продолжил он. — И не было. Это просто очередная ошибка и все. Клянусь тебе. Я кивнула, поздно осознав, что он этого не видит. — Теперь моя очередь, — мягко сказал он. — У тебя есть кто-нибудь? — Нет, — отозвалась я. Джеймс удовлетворенно кивнул. — Хорошо. — Рада, что мы с этим разобрались, — отозвалась я, будто мы говорили о будничных вещах. Джеймс вдруг подхватил меня за талию и посадил на подоконник. — Эй, что ты делаешь?! Окно же открыто! Он усмехнулся. — Не простудишься, не бойся. Я посмотрела через плечо на ночь. — Ты мог меня уронить, приду… — я оборвала себя, чтобы не продолжать. Почему-то теперь называть Джеймса придурком казалось неправильным. Он стоял в шаге от меня. Я потянула его за футболку, одновременно чуть раздвигая ноги, чтобы он встал между ними. Джеймс оперся ладонями с двух сторон от меня. Мы были на одном уровне, и я позволила себе без страха и смущения смотреть в его глаза. Руку я не убрала, и она лежала на его напряженном животе поверх футболки. — У меня есть ещё вопросы. — Задавай. — Зачем ты в действительности позвал меня к себе домой? Почему все это придумал? Поттер перенёс руку на мое колено и нарисовал на нем несколько узоров пальцами. — Я не знал, что ещё делать. Мне казалось, что если я срочно что-нибудь не придумаю, у меня больше не будет шансов. Ты же меня не подпускала к себе! — Ты мог позвать меня на настоящее свидание, — заявила я. Джеймс опешил. — Эванс, ты издеваешься? — воскликнул он. — Сколько раз я приглашал тебя! — Не важно сколько, важно как, Поттер! Ты же просто издевался… Все эти твои шутки про… — я сглотнула. — Про первый курс и про омелу. Это было унизительно. Джеймс нахмурился, словно не понимал о чем я. Потом до него дошло. — Лили, ты сейчас меня запутаешь. Когда это я насмехался над тобой? Я говорил серьезно! А про первый курс… — он пожал плечами. — Не хотел, чтобы ты забыла. Я убрала руку и скрестила их на груди. — Тогда почему ты не поцеловал меня? Вторая рука Джеймса тоже легла поверх колена. — Сейчас исправлюсь, милая, — он потянулся ко мне, но я увернулась. — Ты понял о чем я. Почему тогда не поцеловал? Под омелой? Джеймс несколько секунд молчал и одна его рука метнулась к волосам в смущённом жесте. — Испугался. — Испугался? — неверяще протянула я. — А чего ты ждала? Накинулась на меня в коридоре! — Вовсе я не накидывалась! — Ещё как. У тебя вообще привычка лезть ко мне с поцелуями. Только и ждёшь, как в тёмном уголке зажать. — Вот придурок, — я попыталась спихнуть с себя его руки и встать, но Джеймс только засмеялся, не давая мне сдвинуться с места. Его руки как бы ненароком скользнули выше, задирая юбку и обнажая полоску кожи над чулками. — Я же не сказал, что против. Можешь целовать сколько угодно. Я отвернула от него лицо. — И не подумаю. Джеймс глубоко вздохнул. — Мне было одиннадцать и я не умел целоваться, — признался он. — И я запаниковал, когда увидел тебя и омелу. Ты мне нравилась, а я не хотел все портить. — Ты сказал, что предпочитаешь мне даже Плаксу Миртл, — обидчиво напомнила я. — А ты мне Гигантского Кальмара, — ввернул Джеймс. Справедливо. Я вздохнула и снова посмотрела на него. Руки поднялись по сильным предплечьям, плечам и скользнули за шею. Я сцепила пальцы в замок. — И ты решил, что стоит представить меня своим родителям как девушку, — напомнила я нить разговора. Джеймс кивнул. — Хотел, чтобы ты меня увидела вне Хогвартса. Чтобы я не ассоциировался только со школой и всем, что тут произошло. — Планы никогда не проходят идеально. — Да, — на губах заиграла улыбка. — Не мог весь вечер поверить, что это действительно сработало и ты пришла. Я ужасно нервничал. Я вспомнила, что он сказал мне в своей комнате. По выражению лица Джеймса я поняла, что он тоже помнит. — Иногда рядом с тобой я веду себя как идиот, — произнёс он. — Просто потому, что не знаю, как с тобой общаться. Ты как будто в другом мире, правил которого я не знаю. — Не преувеличивай. — Это правда. Ты всегда держишься сама по себе и никого не подпускаешь. — Может я боюсь. — Ты? Ты ничего не боишься. Сердце пропустило удар. Джеймс сказал так просто и уверенно, будто это не вызывает сомнений. Но это было не так. Я осторожно прочертила пальцами линию его губ и медленно скользнула пальцами к глазам. Джеймс зажмурился, позволяя мне оставить воображаемые узоры вокруг глаз. — Я испугалась, когда это случилось. Чуть сердце не остановилось. — Любой бы испугался. Твоя реакция была такой же, будь на моем месте кто-нибудь другой. Какой придурок. Непроходимый идиот, прости Мерлин. Я притянула его ближе за футболку. Джеймс задержал дыхание и закрыл глаза. Мы соприкасались лбами и мои губы почти коснулись его губ. — Спокойной ночи, Джеймс, — шепнула я и оттолкнула его. Воспользовавшись замешательством, я спрыгнула с подоконника. — Спокойной ночи? — переспросил он. Напряжение исчезло. — Да, — весело сказала я. Он нахмурился. — И ты оставишь меня одного? После всего? — После чего именно? — невинно поинтересовалась я, спиной вперёд направляясь к дверям. — Эванс, не оставляй слепого человека у открытого окна! Доведи хотя бы до кровати. — Обойдёшься, Поттер, — я открыла дверь. — Сладких снов. Закрыв за собой двери, я на секунду замерла, прислонилась к ним спиной и губы сами растянулись в улыбку, как бы я не пыталась ее скрыть. Неправильное счастье постепенно занимало все внутри меня, отодвигая остальное на десятый план.

***

Марлин сидела в гостиной, когда я вернулась. Все уже были в своих спальнях, и только она осталась у потухшего камина, баюкая в руках кружку с остывшим чаем. — Марлин? Она повернула ко мне голову и приглашающе кивнула на место рядом с собой. Я села на соседнюю подушку, скрестив ноги по-турецки. — Ты была у Джеймса? — тихо спросила она. Я кивнула, и Марлин вдруг улыбнулась. — Ты рядом с ним такая другая. Словно солнце проглотила. Краска залила лицо и я спряталась за завесой волос. — Почему ты сидишь здесь одна? Тонкие пальцы прочертили круг на кружке. — Не спится. Это правда? — Марлин взглянула на меня острым печальным взглядом. Конечно, Флора и Сириус. Она знает. Мне пришлось кивнуть, и Марлин прикрыла на мгновение глаза, как будто переживая это внутри, и мне неприятно подумалось, что часть ее умерла в ту секунду. Она открыла глаза и снова спрятала его в потухшем камине. — Не знаю, что произошло, — сказала я, чтобы хоть как-то смягчить ситуацию. — Флора как с ума сошла, весь день вела себя странно. Может полнолуние, — конец я сказала с улыбкой, надеясь получить ответную, но Марлин вдруг нахмурилась. — Вчера было полнолуние? — Да. Она горько усмехнулась и отложила кружку. — Что ж, это все объясняет. Я не поняла. — Что объясняет? Только не говори, что очередная фишка Локса. — Нет, — задумчиво сказала она. — Родители Флоры… — и резко замолчала. — Что родители Флоры? Договаривай, Марлин. — Нет, не могу, — скорбно покачала она головой. — Марлин, пожалуйста. Я ее подруга, мне положено знать. Она вдруг раздраженно посмотрела на меня. — Ты сама не спешишь делиться с друзьями тайнами. Справедливое замечание. Раздражение Марлин исчезло так же быстро, как и появилось, и она прижала колени к груди, положив на них подбородок. — Сириус ведь не единственный парень на свете, Марли, — мягко сказала я. — Знаю. Это звучало как «знаю, но сердце у меня все равно болит». Я придвинулась ближе к ней. Не честно, что мое сердце расцветает, а у кого-то разбивается вдребезги. — Марлин, ты ведь необыкновенная. Ты умная и добрая, красивая, искренняя… Тебе не нужен Блэк, слышишь? Ты для него слишком хороша. Она скосила она меня взгляд и слегка улыбнулась. — Дело не в нем. То есть… В нем тоже, но так странно. Мне все время кажется, что я что-то упустила. Вроде бы я должна любить Сириуса, потому что всегда любила, но часть меня твердит, что нет и я просто забыла об этом. — Прости, но я не совсем поняла… — Я и сама не понимаю. Просто… Как я тут оказалась? Не помню. Я вышла из Большого Зала, шла по коридору, а потом — ничего. И спустя время я тут, хотя не помню, где была несколько часов. Марлин не смотрела на меня, как будто рассказывала это все пустоте. — Это все от усталости, — неуверенно протянула я. — Тебе нужно поспать, ты слишком много нервничаешь. Вот посмотришь, через несколько дней все будет хорошо. Она посмотрела на меня долгим и пристальными взглядом. — Ты права, — отстранённо сказала Марлин. — Я просто устала. Я поднялась на ноги и потянулась. — Идёшь спать? Уже поздно. — Да, сейчас. Ты иди. Я несколько секунд изучала ее, глядя сверху вниз, и чувствовала, что не должна уходить, не разобравшись во всем. Но я так устала… Глаза слипались и мышцы стали тяжелыми, налившись свинцом. — Не задерживайся.

***

Марлин почувствовала, как собираются слезы в уголках глаз, пока Лили поднималась по ступеням. С каждым сделанным ее шагом, сердце билось все больнее о грудную стенку. «Ты просто устала». Слезы одна за другой скользнули по щекам. Марлин достала блокнот из кармана мантии. На чистой странице ее ждала новая запись, сделанная в спешке дрожащей рукой. Ее дрожащей рукой. «Д.М» Что с ней происходит?

***

Флоре снилась мама. Снилось, как она сидит во дворе их особняка и смотрит, как Флора тренируется с отцом. Это воспоминание — самое яркое. Ее первое обращение. Ярко светило солнце, и от жары у Флоры промокла футболка, прилипнув к вспотевшей спине. Она была одновременно уставшей и безумно счастливой. Как никогда счастливой. Первое обращение в пять лет — невероятно даже для Бирнов. Впрочем с каждым поколением их дар становился все выраженнее, способности все удивительнее, а возраст «первого обращения» — все юнее. Ее отцу было семь в первый раз, а ей всего пять, и это — гордость. Гордость для всей семьи. — Молодец, Флора, молодец, — похвалил отец, улыбаясь. Его волосы были иссиня-чёрными, длиной до плеч, и Флора мечтала быть в будущем похожей на него, а не на маму с ее банальными каштановыми локонами. У отца свои волосы были другого цвета, но он так часто принимал облик ворона, что внешность неизменно менялась. Так было у всех Бирнов. Позже она нырнула в объятия деда и ее окутал запах его парфюма. — Моя принцесса справилась! — громко объявил дед, поднял ее на руки и закружил, словно пушинку. Флора захихикала, и счастье распирало ее изнутри. — Конечно, — отозвалась статная бабуля. — Она же Бирн, не могло быть иначе. Флора не придала этим словам значение. Она не видела, как брат шагнул назад в тень, словно прячась от их глаз. Он помедлил, впитывая в себя эту картину всеобщего счастья и гордости, и медленно выскользнул за дверь. Как многое она не замечала. Она не думала, что с братом что-то не так. Ну и пусть он не обращается, когда-нибудь случится. Может он просто не хочет? Или не пришло время? Отец тоже так думал, и дед, и бабушка, и прислуга. Никто и никогда не говорил, что с ним что-то не так. Никто не относился к нему хуже или иначе, это просто не волновало их. Все были уверены — он Бирн и он анимаг, просто время ещё не пришло. «Кровь не вода» — часто говорила бабушка. Она была права, конечно, права, ошибались они не в этом, а в другом. Все Бирны — анимаги, но Руфус не был Бирном. Флора проснулась в слезах. Ее подушка была мокрой, и дыхание застревало в груди. Она встала, оглянулась убедиться, что никого не разбудили ее рыдания. Соскользнув с постели, она тихо прокралась в ванную. В отражении была она и одновременно чужачка. Волосы снова стали каштановыми, точно такими как у мамы, но у корней слегка проступал медно-рыжий, как результат новой анимагической формы. Какой позор! Бесполезный котёнок! А ведь совсем недавно она могла удерживаться целых несколько минут в обличье лисы: сильной, гибкой, выносливой и с острыми когтями. Теперь — кошка. Флора открыла холодную воду и ополоснула лицо.  — Ты обещал! — злость кипела, ярость пульсировала в висках и ей хотелось лишь одного — расцарапать Ронану лицо, сделать больно, сделать хоть что-то, чтобы стереть с лица равнодушную маску. — Ты обещал, что защитишь его! — Нет, Флора, — твёрдо сказал он. — Я не обещал тебе этого. Я сказал, что добьюсь для него лучшего.  — Лучшего? Лучшего?! — она бросилась на него. Колотила куда достают кулаки, била и царапалась, потому что боль разъедала ее изнутри. — В Азкабане нет лучшего! Верни его домой, Ронан, верни его! Исполин на мгновение прикрыл глаза, и чужая боль — нет, не чужая, боль одного из своих не могла быть чужой, — впиталась в него. Он прижал к себе Флору, укрывая в объятиях. — Тише, девочка, тише, — зашептал он. Флора не билась и не вырывалась. Она замерла и только слезы безостановочно заливали лицо. — Боль пройдёт, Флора. Ты научишься жить с этим. Тише. Все внутри неё отмирало, клеточка за клеточкой, и душа превращалась в вонючую падаль. — Он мой брат, — всхлипнула она. — Он все, что у меня есть. Ронан не ответил. Ронан знал ее боль. — Плачь, — говорил он, пока она умирала в его почти отцовских объятиях. — Ты должна выплакать все, всю слабость, чтобы осталась лишь сила. Флора и выплакала. Слабость изгоняла из себя каждую ночь, каждый раз, когда сердце замирало и разум шептал, что она идёт неправильной дорогой. Она плакала, и все исчезало. Сомнения и страх уходили, оставив после себя лишь силу и уверенность. Флора промокнула лицо полотенцем. За окном светало. Обычное утро для неё. Утро после сна с мертвецами и призраками.

***

Блэк считал, что она глупая. Глупая и красивая — идеальное сочетание для очередной игрушки. Блэк не знал, что для Флоры мира не существовало и смысла не было ни в чем, кроме одной единственной цели. Неужели, он действительно думал, что может ее заинтересовать? Однако она знала, как произвести впечатление. Все на уровне интуиции. Такие толстокожие как Блэк велись на пошлость и игру, как котёнок на солнечный зайчик. И теперь он бегал вокруг неё и крутился, стараясь поймать. Она не была солнечным зайчиком. Она была рукой, управляющей зеркалом. — Там приведения живут, — сообщил он ей, когда они остановились у забора, ограждающего Визжащую хижину. Флора прислонилась спиной к ограде, глядя на Блэка из-под ресниц. — Хотела бы я посмотреть на них, если это правда. Темная бровь поползла вверх. Блэк встал напротив, заключив ее в плен между своими руками. Его синие глаза бесстыдно изучали ее губы. — Могу показать, цветочек. Если не боишься. — Не боюсь, — с вызовом ответила Флора. Блэк плотоядно усмехнулся. — Я не о призраках, цветочек. На секунду она испугалась его взгляда и усмешки. Ей даже показалось, что она увидела клыки вместо обычных зубов, но Флора оставила своё болезненное сердце в Башне Райвенкло, а потому лишь судорожно кивнула. Внутри было пыльно и грязно, и пусто. Почти как в ее душе. Блэка все устраивало более чем. Он стянул с себя куртку и свитер, оставшись в одних брюках, и Флора мгновение изучала его обнаженный торс: жилистый и подтянутый, с несколькими кубиками на животе и темной полоской волос, убегающей за пояс брюк. На шее, между острыми ключицами, серебром сверкал какой-то медальон. — Так все-таки боишься, малышка? Вместо ответа Флора сняла куртку и та упала к ногам. Блэк сел на пыльный диван и с ленивой ухмылкой следил, как она расстёгивает пуговицы блузки дрожащими пальцами. Холод ледяными щупальцами схватил ее за плечи и грудь, и живот. Кожа покрылась мурашками. Сириус затуманенным взглядом окинул ее полуобнажённую. — Иди сюда, — прохрипел он. Флора подошла. Она встала между его ногами, и пальцы Сириуса играючи поднялись вверх по ее ноге и сжали в тиски талию. — Ты же знаешь, зачем я тебя пригласил? Она зажмурила глаза, когда он прикоснулся губами к плоскому животу и провёл дорожку рваных поцелуев до пояса брюк. Флора держала руки вытянутыми, не желая даже прикасаться к нему. — Да, — тихо сказала она. Язык Сириуса задел ее пупок. Он потянулся пальцами к пряжке ее ремня, и Флора поняла, что больше не может тянуть. — А ты? — Блэк поднял на неё затуманенный взгляд. — Ты знаешь, зачем я пришла? Он нахмурился. — Бирн… — Мне известен твой маленький секрет, — перебила Флора. — Ты анимаг, Блэк. Незарегистрированный анимаг. Сириус резко отстранился. Мышка попалась в ловушку. Может все же не зря ее новая форма — кошка?