***
И ведь не то, чтобы дверь существовала. Но был вход. И она боялась войти. В прошлый раз интуитивный страх тоже был, но тогда ее наставники сказали одну фразу, заставившую побороть свои чувства. И в этот раз, воскресив в памяти мудрые слова, она вошла. Лили Эванс падала. Совсем в другом мире она падала, а заклятие, сплошная темнота и боль, пронзило юное тело, прожигало сердечную мышцу и нервные окончания. «Мгновенная смерть», но даже мгновение способно длиться вечно. 24 дня. И ведь не то, чтобы дни существовали. Но было время. И оно неумолимо приближалось. Время Смерти. Смотреть на них всегда неприятно. Да и как иначе, когда перед тобой мертвецы. — Где мой сын? — надломлено спросила Лили. Отвечать не хотелось. Он ведь жив. Он жив, а значит больше не существует. В этом мире существовали и были реальными только мертвецы. Но вот комната, дверь, стол и стулья, книга в смешном банальном красном переплете и даже она сама — всего лишь удобная для восприятия Лили Эванс картина. То, что ее умирающий мозг мог представить. — Лили, вернемся к вашему рассказу. Эванс проморгала, будто не понимала происходящего. Да и кто понимает? Правда, были некоторые, кто не успел упасть до конца — их вернули. И они рассказывали о свете в конце туннеля, о всей жизни, в мгновение пронесшейся перед глазами. Вот, чем была секунда перед смертью — еще одной жизнью. Рассказом обо всем, о каждом чувстве, об эмоции, о боли и печали. Их работа была тяжелой, но кто-то должен ее выполнять. Умирающим нужно время, чтобы свыкнуться, понять, осознать и свободно идти дальше. Иначе они навсегда останутся привязанными к непрощенному, не забытому или слишком дорогому — призраки, привидения, полтергейсты — все те бедные души, не сумевшие принять свою смерть. Либо их мгновение прошло слишком быстро, и они просто не успели. Лили Эванс должна была успеть. Она падала. В другом мире, где было небо и земля, где была война и магия. Она падала — медные волосы, зеленые распахнутые глаза… Она падала — плач ребенка, застрявший в ушах. — Ваш сын в безопасности, — мягко произнесла она, чтобы успокоить. Им постоянно приходилось лгать. Уж в том мире, в мире живых никто не может быть в безопасности. И мертвецы знают об этом лучше других. — Нам нужно продолжать, Лили. Та снова отгородилась, закрылась, скрестив руки на груди. «Ты не хочешь здесь быть, — говорили ей наставники, когда она сомневалась, — но поверь, они в сотню раз больше не хотят здесь находиться»***
Джеймс стоял у окна. В Лазарете было прохладно: с улицы дул ветер, играя в скуке с затянутыми белыми пологами. Поттер холода не чувствовал: босые ноги, футболка с коротким рукавом, темно-бронзовая кожа, легкие клетчатые штаны. Я медленно приблизилась к нему, оставив корзину на койке. Джеймс курил, но услышав мои шаги, потушил сигарету и выкинул окурок в урну. Окно закрывать не стал. — Ты в курсе, что сигареты вредны для здоровья? — Мне кажется, это уловка журналистов. Пытаются заставить нас паниковать. Либо борются с государством, зарабатывающем на табаке. Кто их разберет. — А ты никому не веришь? — протянула я. Джеймс снял бинты, и я провела нашу обычную процедуру. — Как твое зрение? Карие глаза смотрели прямо на меня. — Лучше. Ты волшебница. — Сколько пальцев показываю? — Четыре? Я показывала два. — Джеймс, ты не можешь в понедельник вернуться к учебе. Это не рационально. Он закатил глаза. — Лили, не принимай близко к сердцу, но нянька мне не нужна. Если я сказал, что завтра возвращаюсь к нормальной своей жизни, значит так оно и есть. — Ты даже душ самостоятельно принять не в состоянии, не то, что на метле летать. — Ты всегда можешь помочь мне с душем, — вкрадчиво сказал он. Я фыркнула и скрестила на груди руки. — Нет, это не ко мне. Мародеры справятся с тобой втроем, я им доверяю. Тебе не холодно? Может окно закрыть? — Замерзла? Я поежилась. Джеймс закрыл створки, и мы вернулись в кровать. Он шел медленно, а я чуть на расстоянии, не решаясь предложить помощь. Джеймс этого не оценил бы. — У нас королевский завтрак, — я села в изножье кровати, открыла корзинку и достала продукты. — Готова поспорить, ты не ел ничего вкуснее. — Готов поспорить, ты никогда не завтракала с потрясающим парнем. — Готова поспорить, ты тоже. Мы тихонько рассмеялись. Я намазала джем на круассан и протянула Поттеру. Джеймс откусил и его зубы задели мои пальцы. — Прости, — улыбнулся он уголком губ. Шоколад поблескивал на губах. Я перевела взгляд на его губы, чувствуя поднимающийся в груди жар. Все мысли налетали одна на другую, смешиваясь в вязкую кашу. — Еще? — прошептала я, приблизив круассан к его рту. Джеймс обхватил мое запястье, направляя руку к себе. Он медленно откусил, но жидкий шоколад потек по моим пальцам на предплечье. Джеймс чуть повернул мою руку, слизывая с кожи шоколад. Я мягко отстранилась. — Расскажи о себе. — Что именно тебя интересует? — он откинулся на локти, вытянув ноги. Я сняла обувь и тоже удобно легла. По правде, на одноместной больничной койки места было немного. — Твое детство. Он усмехнулся. — Не знаю… Я не самый послушный сын, если ты еще не поняла. — Я догадывалась. — Да… — он задумчиво уставился в потолок. Я изучала его лицо, уже почти привыкнув, что можно не беспокоиться о том, что он может заметить. — Когда мне было шесть, родители купили мне первую метлу. Отец позволял летать на заднем дворе, но и речи не было, чтобы взлететь далеко. Мне это не нравилось. В какой-то день их обоих не было дома, и я решил, что это лучший шанс для меня. Взял метлу и привычно взлетел. Вначале я сделал несколько виражей над двором, а потом вылетел за границы. В паре миль от нашего дома рос лес… Я как-то и забыл о нем, и когда пролетал прямо над ним, угодил в воздушный поток…- Джеймс на мгновение замолчал. Голос его стал тише. — Потерял управление. Упал в чащу, и ровно через секунду понял, что угодил в силки. Их была сотня. Они заплелись между собой, как клубок змей, а я в самом центре. Я чувствовал, как они заглатывают меня, обвивают руки и ноги… — он неосознанно потянулся к правой руке. — Силки так сильно пережали конечности, что сломали мне кости. Все кости на руках и ногах. Остались просто осколки под кожей. — Как ты выбрался? — Не сам. В нашем городе жила одна ведьма, занимающаяся традиционной медициной. Она собирала травы, варила зелья и продавала из дома. Мне повезло, что она была в лесу в тот день. Услышала мой крик и пришла на помощь. Она вытащила меня оттуда и перенесла в Мунго. Дальше помню плохо. Пил зелья, пытался восстановиться. Целители сомневались, что смогут срастить все кости, а если у них и выйдет, вряд ли я вернусь к нормальной жизни. Мама боялась, что я буду хромать. Я сглотнула. Джеймс и словом не обмолвился о своей боли, и я даже представить не могла, насколько сильная боль его преследовала. — Долго это продлилось? — В Мунго я лежал год, — вкрадчиво сказал он. — Потом дома. Мама ужасная паникерша. Ты и сама наверно поняла, что она слишком сильно меня опекает, а в то время она просто с ума сошла. Мне запрещалось даже из дома выходить, она действительно была не в себе. — Ты заставил ее нервничать. Он пожал плечами. — Со всеми случается. В итоге, все срослось, — он несколько раз покрутил запястьем. — Но иногда мои кости будто говорят мне «мы все помним, ничего не забыли». Когда дождь, или слишком долго на ногах — начинают ныть. — Но ведь это преподало тебе урок, не так ли? — вскинула я бровь. — Слушаться родителей, например. — Ммм… скорее научиться лучше летать. Я покачала головой. Джеймс придвинул руку к моей ноге и как бы невзначай провел пальцами по голой щиколотке. Согнула ногу в колене, подтянув ее выше. Пальцы Джеймса скользнули вслед по простыням, поднялись вверх по ноге, слегка задрав штанину и мягко накрыли голень. Я улыбнулась. — А ты? Твоя очередь детских историй. Джеймса сел, и перенес руку выше, поглаживая теперь коленку. Сквозь ткань брюк прикосновения чувствовались как приятная легкая тяжесть. — Я тоже была не самым послушным ребенком, — я задумалась, решая, что именно хочу рассказать ему. — Однажды осенью у соседей расцвела яблоня. — Серьезно? — усмехнулся он. — Да. Такая красивая яблоня с огромными румяными яблоками. Никогда таких не видела. Я смотрела на них каждое утро из окна, и представляла, какие они вкусные… Мне даже снилось, как я откусываю его и сладкий яблочный сок течет по губам. — Ты яблокоманка? Я опустила глаза. Не рассказывать же ему, что мы с сестрой уже много дней ничего не ели. Отец не возвращался из бара, а мама сидела в холодном саду и водила грязными пальцами по мерзлой земле. — Как-то ночью я решила, что могу украсть парочку. Воровство — это плохо, знаю, но я хотела эти яблоки, а попросить даже в голову не пришло. Ночью я вышла из дома, перелезла через забор и спрыгнула в их саду. Очень холодно было, как сейчас. И темно. — я засмеялась, но смех получился грустным. — А там была собака. Огромный мастиф. Серьезно, такой большой и страшный, как будто домашний пес дьявола. Он меня почуял и бросился на меня. За спиной — только забор, а навстречу бежит огромный монстр. Я думала, что умру. — Он тебя укусил? — Нет. Адреналин ударил в голову, и я одним махом перескочила через забор… Из забора торчали такие острые металлические пики, сантиметров десять в высоту. И в спешке я не была достаточно осторожна, когда перебрасывала ногу подняла ее не слишком высоко и одна из пик насквозь пронзила бедро. Вот здесь, — я показала на заднюю поверхность бедра. — Я не вижу, — заметил Джеймс. Без задних мыслей, я взяла его руку и перенесла выше. — Вот тут. — Хм, понял, — рука Джеймса стала тяжелее. Он придвинулся ближе, рука переместилась на внутреннюю поверхность. — Что дальше? У меня перехватило дыхание. — Пес лаял, перебудил всех в округе. А я плакала и просто не могла остановиться. Крови было очень много. Она текла по ноге и заливала забор. Из дома выбежала сестра, а на шум еще соседи проснулись… Меня сняли с забора, завели в дом, перебинтовали рану. И дали нам целый мешок яблок. В память остался шрам. — Подозреваю, теперь ты не любишь яблоки. — Обожаю. Он усмехнулся. Приподнялся и осторожно навалился сверху. Мое тело среагировало само, подстраиваясь под Джеймса. Приятная тяжесть разбудила жар в животе, как солнце переместившийся ниже. Его ресницы загибались на концах, а в глазах горький шоколад таял, оставляя следы-родинки на коже. Когда он поцеловал меня, моя душа — странная мифическая субстанция — проснулась, и я почувствовала ее разом внутри себя. Всю. Со всеми красками и нотами. Поцелуй стал нашей печатью, скрепившей договор. Мы обменялись пистолетами и вручили друг другу по пуле, нацеленной на наши слабые места, и я знала, мы будем вновь и вновь вручать патроны друг другу. И ждать, кто первым выстрелит. Джеймс осторожно и медленно задрал мой свитер, холодные пальцы прошлись по коже, повторяя контуры ребер. Он играл на них, как пианист на клавишах, и мелодия эхом отражалась от моего сердца. Снежная мягкая вьюга вилась надо мной, окутывала холодом, но холод был приятным, как мятные леденцы, он таял на губах и глушил весь мир снаружи. Джеймс будто спрятал меня внутри себя, и мне нравилось там, под его кожей, нравилось, как руки скользят по его спине, как губы остаются пламенным дождем на губах, шее и ключицах. Неожиданно холод прошелся выше, инеем морозя кожу, руки Джеймса легли на мою грудь, и меня словно прошибло током. Я замерла и оттолкнула его. Джеймс незамедлительно отстранился. — Я не хотел тебя пугать. — Ты не напугал. Просто… — я села, заправляя волосы за уши. Холод отступал, перед глазами исчезал белый туман, возвращая в мир краски и звуки. — Лили, — он мягко притянул меня, ложась на спину. — Я не сделаю ничего, что тебя напугает, обещаю. Приятно было слушать ровный и сильный ритм его сердца под ухом. Напряженные мышцы словно било судорогой, когда я прикасалась к нему. — Буду знать. — По крайней мере, я хочу видеть тебя, когда мы будем вместе, — хитро шепнул он, выделив голосом «вместе». Кровь прилила к щекам. — Хочу еще истории, — сказала я, чтобы перевести тему. Джеймс медленно и старательно расплетал мою косу. — Когда ты сбежала из коридора после неудавшегося поцелуя… — Ты меня прогнал, — напомнила я. — Обойдемся без подробностей, — ввернул он. — Я постоянно об этом думал. И даже хотел подойти к тебе и поцеловать на следующий день. И потом тоже. — Трусишка. — Ты очень пугающая. — Не оправдывайся. — Я серьезно. Ты единственная меня пугала. Как увижу тебя, сердце в пятки. Я ударила его ладонью в грудь. — Это не страх, придурок, а влюбленность. Джеймс засмеялся, крепче прижимая меня к себе. — Может быть, Лили. Знаете, на норвежском есть очень странное слово — «forelsket». Звучит угрожающе, правда? Его могли бы выкрикивать викинги, когда нападали на саксов, ну или футбольные болельщики. А на самом деле оно дословно переводится, как эйфория, которую испытывает человек, впервые влюбившийся. Я влюбилась. Влюбилась так, как люди влюбляются в зимы. В холодные вьюги, в пушистый мягкий снег, в иней, рисующий картины на стеклах, в облачко дыма, вырывающееся изо рта. Именно зимой, когда весь мир спит, когда спит природа, ты слышишь и чувствуешь свое сердце. Именно холод будит тебя, твою душу, заставляя увидеть все чудеса, заставляя тебя жить. И в центре снежной метели ты неожиданно находишь свой дом, в котором мечтаешь развести костер. Все, что пугало тебя обращается в прекрасный мир. Неудивительно, что именно норвежцы придумали это слово: они знают все о холоде, снеге и любви. — Хорошо, а что ты выберешь, море или горы? Джеймс задумался, перебирая мои волосы. — Море. Но только не белый пляж, солнце и теплые волны, а скалы, камни и серое небо. Понимаешь? Но и от гор я бы не отказался. Неплохо бы прожить пару лет в глуши, в старом доме, где только камин, глинтвейн и музыка из приемника. Я приподнялась и удивленно взглянула в его лицо. Время будто замерло, пока мы были вместе, отрезанные от всего мира белой больничной ширмой, и этот кусочек жизни, совсем особенной, тихой и настоящей жизни мне хотелось вырезать из собственной вечности и спрятать в рамку. — И ты бы жил один в той глуши? — Моя очередь задавать вопрос, — заметил он. Я закатила глаза, но спорить не стала. — Ты бы согласилась пожить со мной в доме в горах, отдельно от всего мира? — Если бы там было много еды, то почему бы нет. — Я бы научился готовить, — скромно заметил он. — Даже я научилась бы готовить, Поттер. Я осмелела, обняла его за живот, закинула ногу на него и по-хозяйски выводила собственное имя невидимыми чернилами на его груди. Вдруг стало совершенно необходимо прикасаться к нему и чувствовать пульс под кожей. — Почему твоя мама так относится к Ремусу? — тихо спросила я. — Миссис Поттер смирилась с тем, что я официантка во второсортном пабе, но она не может смириться с твоим другом? Джеймс помедлил с ответом. — Мама считает, что я все еще нуждаюсь в ее опеке и защите, но это не так. Ей тяжело с этим свыкнуться. По его тону я поняла, что большего от Джеймса не добьюсь. — А твой отец? Джеймс пожал плечами, я почувствовала, какой он сделал глубокий вдох. — Он вечно работает и времени на семью не остается. Это нормально, — его голос прозвучал слишком обыденно, будто он нарочно говорит таким тоном. Я снова приподнялась, чтобы взглянуть на него. — Мой отец тоже всегда слишком занят. Джеймс нахмурился. — Ты хочешь поговорить о твоей маме? — Нет, — резко ответила я. — Не спрашивай меня о ней. Не сейчас. Он улыбнулся уголками губ и потянулся за поцелуем, но я отстранилась. — Джеймс, ты ведь должен мне желание, — неуверенно начала я. Джеймс подтянулся на руках и сел. — Я могу его использовать? — Попробуй. — Давай никому не рассказывать о нас? Поттер нахмурился и невольно усмехнулся. Я тоже села, скрестив ноги по-турецки. — Ты меня стесняешься? — Конечно, нет. — Тогда в чем дело? — Это сложно, — тихо ответила я. — Но прошу пойми, так будет лучше. Сейчас не подходящее время для таких новостей. Во-первых, Сириус меня ненавидит. — Стоп, — перебил он. — При чем здесь Бродяга? — Он будет против наших отношений, а я не хочу соревноваться с Блэком. Джеймс засмеялся. — Лил, Сириус не станет вмешиваться, и нет никакого соревнования. Он мой друг, а ты моя девушка. Вы совершенно в разных плоскостях, понятно? «Девушка» заставило сердце дрогнуть, и оно жидким вином проникло во все сосуды, опьяняя не хуже красного полусладкого. Красного как кровь, полусладкого как поцелуи Джеймса. — Джим, правда, я прошу, давай не будем, — я потянулась к нему, вынуждая откинуться на спину. Поттер прикусил губу, когда когда я села на его напряженный живот. Руки с проступающими венами легли на мои бедра, и от его почти машинального движения у меня пересохло во рту. — К тому же будет весело… Тайные отношения, — я понизила голос, наклонилась к нему, замерев в нескольких дюймах от губ, — коридоры, ниши… Поттер потянулся ко мне, даже не дослушав. Горячий язык скользнул в мой рот, руки сжали бедра, удерживая меня на месте. — Я согласен, — шепнул он. — Но не дольше нескольких недель, ясно? — Договорились, — улыбнулась я ему в губы. Джеймс странно засмеялся, откинув назад голову. — Что? Почему ты смеешься? — Мы только начали встречаться, а ты уже мною крутишь. — Вовсе нет, ты просто очень умный, и знаешь, что для нас лучше. Джеймс притянул меня к себе, и я легла под его боком. — Эванс, ты для меня чертов перелом, который никак не заживет, и если это случится, то наверняка неправильно. Я не знала, что ответить на это, поэтому просто поцеловала его в плечо, сквозь ткань футболки, прижимаясь ближе.***
Сириус соединил ладони и окинул девушку напротив оценивающим взглядом. Она оделась и стояла у грязного мутного окна, обнимая себя тонкими руками. — Ладно, Бирн, забудем обо всем, что ты сейчас сказала и вернемся к моменту, когда ты, мать его, окончательно свихнулась. В детстве упала или уже в старшем возрасте? — Блэк… — Да и хуй с ним, не важно, — продолжил он, вставая на ноги и поднимая свою куртку. — Но меня в это не вмешивай. — Я же все тебе объяснила, — спокойно ответила она. — Если ты не поможешь мне, я сообщу, что ты незарегистрированный анимаг. — Ты ничего не докажешь, — протянул Сириус, хотя и не был в этом уверен. — Одно заклинание на выявление анимага — и ты уже в Азкабане, отсиживаешь срок. Тогда мой план тебе покажется разумным. — Нет. Флора сократила расстояние между ними. — Послушай меня, Блэк, я потеряла все. У меня ничего и никого нет, но я не оставлю брата гнить в Азкабане. Я вытащу его оттуда, и мне плевать, чьи кости станут мостом, ясно? — Из Азкабана никто не сбегал, — раздельно сказал Блэк. — Это невозможно. — Азкабан — тюрьма. Из любой тюрьмы можно сбежать. Ее темные глаза некоторое время изучали его. Сириус подумал, что никогда не видел такого безжалостного взгляда, и он точно не вязался с юной девушкой из Хогвартса. — Я подумаю, — бросил он. Она открыла рот, собираясь возразить, но Сириус повернулся к ней спиной и направился к выходу. — Не советую меня шантажировать, Бирн. С такой же легкостью я могу прямо сейчас пойти к директору и поделиться своими воспоминаниями. Быть незарегистрированным анимагом не так опасно, как готовить побег из самой охраняемой тюрьмы. Флора проглотила свои слова, глядя, как он уходит. Она надеялась, что выбрала правильный путь.***
Марлин сбежала вниз по ступеням, прижимая к животу маленькую сумочку. Сердце бешено колотилось в груди, и ей хотелось как можно скорее узнать правду, узнать, существует ли в ней новая жизнь или все происходящее — плод воображения? Согласно всему, что знала о себе Марлин, законах зачатия и здравого смысла — она не беременна. Но странное чувство внутри нее, смутные путанные мысли, провалы в памяти, тревога и напряженность говорили о том, что что-то происходит. Что именно — предстояло разобраться. Эмми встретила ее у Трех Метел. — Почему так долго? — требовательно спросила Вэнс, заходя внутрь. Марлин отставала на один шаг. — Ты в курсе, что на улице холодно? — Прости, просто очередь была большая. Где мы сядем? Эмми встала на носки, пытаясь разглядеть что-то за головами посетителей. — Мэри должна быть где-то тут… А вон она, вижу! И с ней Пруэтты, — шепотом добавила она, закатывая глаза. Девушки двинулись в сторону столика, занятого друзьями. — Можно присоединиться? — улыбнулась Марлин. Фабиан подскочил, придвинул два стула с соседнего стола. Маккиннон мысленно отметила, как он отодвинул стул для Эммелин, помогая ей сесть. Гидеон подозвал официантку. — Четыре сливочных пива и чай, — сказал он. — Мне тоже чай, — вставила Марлин, заслужив удивленные взгляды. Обычно только Фабиан его заказывал. — И что-нибудь сладкое, — продолжил Гидеон. — Есть булочки с корицей, — подсказала официантка. — Да, подойдет. Сиропом только полейте сверху, хорошо? Обильно так. Мэри улыбнулась, когда выполнили их заказ. — Не стоило, правда. Гидеон поджал губы. — Это же наша первая вылазка в этом году. Мы угощаем, дамы. Что насчет завтра? Марлин обхватила кружку руками, обжигая пальцы, и уставилась в темный напиток. На несколько секунд она выпала из разговора, а все звуки вокруг стали лишь фоном, на котором она просуществовала, пока разговор не коснулся Джеймса. — Мне все равно не нравится эта история, — недовольно сказал Гидеон. — с Эванс что-то нечисто. Эмми бросила на него раздраженный взгляд. — Вы опять за свое? Можем мы не говорить об этом, иначе будем спорить, а потом разругаемся. — Поддерживаю, — скромно вставил Фабиан. Гидеон перевел взгляд на Эмми, и в темных глазах отразилось такое презрение и осуждение, что Эммелин стало не по себе. Между ними повисло напряжение после ее отказа, и оно до сих пор чувствовалось в воздухе, как гроза в ночном небе. — Он наш друг, Эммелин, — с нажимом произнес Пруэтт. — Мое волнение объяснимо. — Да, только необъяснимо твое предвзятое отношение к Лили, — вставила Марлин, не отрывая взгляда от своего чая. — Знаешь, что необъяснимо? — вмешалась Мэри. — Твоя дружба с ней. Мерлин, не имею ничего против Эванс, но меня бесит, что ты возишься с ней, будто она твоя дочь! С чего вдруг? Ты просто вернулась из Локса, заведя новую лучшую подружку. — Это здесь не причем. Мэри усмехнулась и скрестила на груди руки. — Конечно, не причем. Только мы знакомы уже столько лет, но ни я, ни Эмми ни разу не были на острове. Ты ведь сама говорила, что чужакам туда не попасть, однако сюрприз! Эванс там была. — Не я ее пригласила. — Правда? — Мэри усмехнулась. — Это твое оправдание? — Ее пригласила Флора. — Почему ей можно, а тебе нельзя приводить гостей? Это не похоже на правду. Марлин неверяще покачала головой. Она не могла понять обиженные нотки в голосе Гриффит. Они дружат столько лет, через многое прошли вместе, но сейчас готовы рассориться из-за абсолютно детской причины. — Послушай, — примирительно сказала Марлин, — Флоре многое можно, Ронан не хочет ей перечить. — О да, понятно, — саркастическим тоном протянула Мэри, глотнув своего пива. Марлин усмехнулась. Невероятно. Они ей не верят! Почему вечно ей никто не верит, почему все пытаются обвинить ее во лжи, будто ждут от нее любой низости. — Он ее крестный, ясно?! — потеряла она терпение. — Так что да, Мэри, Ронан иногда идет ей на уступки, хватит ревновать меня к Лили — это глупо! Мы не дети, чтобы общаться только с несколькими людьми, прости, если ты не моя единственная подруга, мне жаль, но я общаюсь с Лили, поэтому просто смирись, хорошо? — Марлин встала на ноги, чувствуя, что от жары у нее кружится голова. Хотелось на воздух. — Я не думаю, что Лили серийный убийца, который хочет отравить Джима, и уж точно не верю, что она решила наказать его за какую-то смехотворную обиду, не нужно быть такими мнительными и подозрительными, ясно? Не нужно всех обвинять в чертовом сумасшествии, что творится вокруг, нужно быть просто чуть умнее, чуть добрее и чуть терпимее к окружающим. Может тогда мир станет лучше. Она оставила друзей пораженными и бегом бросилась из паба, борясь с подступающей к горлу рвотой. — Я же говорила, — тихо прошептала Эмми. — Не стоило поднимать эту тему. — У нее ПМС? — озадаченно пробормотал Гидеон. Мэри откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди. — Пожалуйста, заткнись, Гидеон, — взмолилась она. Фабиан только задумчиво смотрел перед собой. Марлин едва успела обойти здание паба и согнуться пополам, когда ее желудок вывернулся наизнанку, избавляясь от недавнего завтрака. Во рту остался неприятный горький привкус рвоты, Маккиннон дрожащими руками достала из сумки бутылку с водой и ополоснула рот. Дышать стало легче. Ей потребовалась еще некоторое время, чтобы прийти в себя, когда, наконец, Марлин решила, что лучше вернуться в школу. Она расчесала волосы руками, пытаясь привести свой внешний вид в более приличный, и вышла из укрытия. — Эй, Марли! — раздалось за спиной. От низкого с хрипотцой голоса стая мурашек пробежала вверх по пояснице. Марлин обернулась, чтобы дождаться Сириуса Блэка, легкой трусцой сбегающего с холма, ведущего к хижине. Когда Сириус Блэк откидывал легким движением вихрь темной ночи со лба, в груди Марлин сердце замирало. Она уже привыкла ко всем этим бурным чувствам внутри себя, привыкла к затяжной боли, к обиде, к унижению, которое накрывало с головой при каждом взгляде на Блэка, когда он, по всей видимости, жил дальше, забыв все и отпустив. Губы Сириуса изогнулись в обворожительной улыбке, когда он замедлился, чтобы поправить на себе куртку. Марлин молча наблюдала за ним. — Ты уже обратно? — легкомысленно спросил он. Марлин ненавидела Сириуса. Ненавидела его за эту легкость, за пустые улыбки, за простоту, с которой он к ней обращался. Она-то считала, что он должен беречь ее сердце, разбитое им, считала, что Блэк обязан вечно испытывать вину за себя, за свое существование, за то, что предал ее и выбросил из своей жизни, но сам Сириус вовсе так не думал. Он никогда не был с ней осторожен или нежен, никогда не заботился, никогда не относился иначе, никогда не жалел о сделанном, и поэтому Марлин не смогла бы его простить ни через год, ни через десять лет. Она просто не могла поверить что кто-то может так ужасно с ней поступать и совсем от этого не мучаться. — Не очень хорошо себя чувствую, — объяснила она. Они двинулись по дороге, петляющей к замку. — Ну и холодно сегодня, — поежился он. — Что планируете на завтра? Вроде вечеринку, правильно? — Надеюсь у тебя есть подарок для Мэри. Он скривил лицо. — На самом деле нет. Я подумал, ты могла бы помочь мне с этим! — добавил быстро Сириус, пока Марлин не успела возмутиться. — По старой дружбе, Марли, пожалуйста. Выручи меня в последний раз. Она неверяще усмехнулась, уставившись под ноги. Сириус еще что-то говорил, но его голос превратился лишь в гул, лишь в рой мух, не дающих покой. Раньше каждое его слово было камнем, и оно падало в душу Марлин, оставляя после себя круги, она потом лежала в постели, перебирала каждое слово, как четки, крутила в руках, пробовала на вкус, анализировала и приходила к выводам. К выводам, не ждавшим ее, к выводам, портящим ей жизнь. Небо было серым и немного фиолетовым, капал мелкий дождь, зависая в воздухе как бесценный стеклярус. Сириус все еще говорил. Марлин подняла на него взгляд, изучая руки, находящиеся в вечном движении, широкие запястье фарфорово-бледные: да, Блэк постоянно пытался спрятать свою белую аристократичную кожу за мешковатой небрежной одеждой. Черные спутанные волосы, в которых сверкал бриллиантами дождь, встали на дыбы, и весь облик Сириуса вдруг показался Марлин очень подходящим для туманного дня, для дождя и Хогвартса, для разбитого сердца, зависшего в груди Марлин. Она остановилась, вынуждая и Блэка прервать свой монолог и замереть. Маккиннон еще некоторое время всматривалась в синие глаза, потом взгляд ее скользнул по линии ровного носа и остановился на холодных губах. Она знала, что холодных, но все равно решила убедиться. Сириус пах мятой и смятением, он слегка покачнулся от удивления и отступил назад, когда Марлин шагнула к нему и поцеловала. Кончиками пальцев она прошлась по его волосам, обняла за шею, прижимаясь в теплому и живому телу. Руки Сириуса мягко скользнули в ее волосы, спустились ниже, прочерчивая линию позвоночника и осторожно замерли на пояснице. День был фиолетовым, стеклярус разбивался об холодную мерзлую землю, сердце Марлин все теми же осколками билось в груди, и клей-поцелуй вовсе ничего не исправлял. Они отстранились одновременно, и оба вдруг почувствовали неловкость. — Марлин… — упавшим голосом произнес Сириус. Воспоминания в голове ожили птицами, забились крыльями об черепную коробку, пробивая лоб изнутри. Полный сожаления голос Блэка словно гильотина отсек ее последнюю гордость. Марлин обошла его и поспешила к старому зданию школы, возвышавшемуся в тумане как неприступная крепость горгулий и демонов. — Марлин, стой! — Сириус догнал ее. — Я хотел поговорить с тобой. О Флоре Бирн, — добавил он, наткнувшись на ее молчание. — Ты знаешь что-нибудь о ней? Она же из Локса, верно? Марлин остановилась и обернулась к нему, не веря своим ушам. Они поцеловались секунду назад, а его интересует вовсе не это, а Бирн?! — Пошел ты к черту, Блэк! Пошел к черту! — Марлин толкнула его в грудь, и он отступил на несколько шагов. — Эй, Марли, спокойней! — Какой же ты эгоист! — закричала она. — Ты не просто был с ней на свидании, но еще и спрашиваешь у меня о ней? — она покачала головой, не веря этому. — После всего, что между нами было, ты просто собираешься встречаться с ней? Почему она? Нет больше других людей в этом мире? — Мы не встречаемся, — жестко оборвал он. — И это тебя не касается, Марлин. — Конечно, — она зло усмехнулась. — Ты меня не касаешься. И вы не встречаетесь, а просто трахаетесь. Конечно! Я-то знаю, Сириус! Знаю, что ты не способен на чувства к кому-то, Все, что тебя волнует — это секс. — Прекрати! — глаза его сверкнули. — Не начинай вечную тему, Марлин. Не вплетай сюда произошедшее. — Ты бросил меня! Как только мы переспали! Сириус взлохматил волосы. — Это невероятно, — засмеялся он. — Ты еще меня выставляешь виноватым? Ты меня обманула, Марлин! Устроила целый спектакль! «Я девственница, ты будешь моим первым, не торопи меня, дай время!» — прокричал он ей в лицо. — Я полгода за тобой бегал, не переходил границы, дал тебе время, и что в конце? Зачем было мне лгать?! Марлин ткнула его пальцем в грудь. — Я никогда тебе не лгала. — Ты могла просто сказать правду, — уставшим голосом сказал Сириус. — Мне плевать на эти средневековые взгляды, Марли. Ты просто могла сказать мне, что ты не девственница. И все, возможно, получилось бы. Я не понимаю, зачем ты лгала и продолжаешь лгать. — Сириус, не всегда бывает кровь… Он издевающе засмеялся. — Кровь? Причем здесь кровь, Марлин? Ты… — он покачал головой. — Для тебя может это и открытие, но мужчина в состоянии почувствовать когда член, мать его, проходит без всякого сопротивления. И ты… — он продолжил без улыбки, — ты не вела себя, как девственница. Как ты двигалась, как целовала… Тебе было не впервой, Марлин. — Сириус… Они стояли очень близко, в зрачках Блэка она видела собственное отражение. — Я бросил тебя не потому, что ты не девственница и не потому, что мне нужен был от тебя лишь секс. Ты лгала мне, Марлин. Изо дня в день, методично, несколько месяцев, разыгрывая целую драму. Я никогда не смогу тебе доверять. У меня нет к тебе чувств, Марлин. Может могло что-то получиться, но не сложилось. Я живу дальше, и тебе тоже стоит жить дальше. Прости, но… — он развел руками. — Я тебя не люблю. Марлин отошла на несколько шагов, увеличивая между ними расстояние. Она смотрела под ноги, как дождь заливает ботинки. — Пойдем, — вздохнул он. — Я провожу тебя до школы. — Нет необходимости, — отозвалась она. — Уходи. У тебя прекрасно это получается. Сириус медлил несколько секунд, затем обошел ее и побрел к школе, засунув руки в карманы. Марлин прижала ладонь ко рту, останавливая всхлипы. Она закрыла глаза, и холодные слезы обожгли кожу. Ей хотелось вскрыть грудную клетку, вытащить наружу горячее сердце, полное боли, и закопать в землю, чтобы оно прекратило портить ей жизнь. Маккиннон не знала, как добрела до школы. За собой она оставляла кровавый след, и дыру в сердце продувал холодный ветер. В дверях проходящий парень больно ткнул ее в плечо, сумка вылетела из ослабевших пальцев и ее содержимое упало на лестницы. Марлин даже не побеспокоилась вскинуть взгляд и молча села на корточки, собирая немногочисленные вещи. Зелье, слава Мерлину, осталось в сумке. Мужские руки в черных кожаных перчатках одновременно с ней потянулись к блокноту, но успели раньше. Марлин впервые вскинула раздраженный взгляд и увидела перед собой Дерека Мальсибера. — Это мое, — отрывисто сообщила она. — Отдай. Мальсибер перевел взгляд на блокнот и открыл его на случайной странице. — Что ты делаешь? Не смей читать! — Марлин попыталась выдернуть из цепких пальцев свою тайну, но Дерек резко согнул руки, приближая блокнот к себе. Его глаза водили по неровным строчкам, и с каждой секундой взгляд его все больше темнел. — Мальсибер? Ты идешь? Марлин взглянула поверх его плеча и увидела поджидающего Регулуса Блэка. Темное пальто, застегнутое наглухо, контрастировало с бледной кожей. Блэк походил на длинную темную статую, только синие глаза двумя холодными океанами смотрели колюче с худого лица. — Дерек! — повторил он, полным нетерпения голосом. Мальсибер медленно протянул блокнот Марлин, она схватила его, но какое-то время парень не разжимал пальцы, глядя ей в глаза странным взглядом, словно кричал что-то, пытался о чем-то сказать. Он развернулся и стремительно сбежал по ступеням. Слизеринцы перекинулись несколькими словами, и две темные фигуры двинулись сквозь туман и дождь по дороге в Хогсмид. Марлин замерла на пороге школы, чувствуя невероятную тяжесть блокнота в руках. Тревога съедала ее изнутри. странное чувство ужаса и страха осталось на губах и коже. «Д.М.» Дерек Мальсибер.