Home, it’s where the heart is So just let me breathe again Make me young again And we’ll go where we are free again… Hurts — Exile*
Жизнь каждого из нас имеет свой переломный момент. У кого-то он проходит тихо и плавно, так, что этот человек его совершенно не замечает, но он есть. Однако у кого-то этот момент настолько эмоционален и ярок, что его просто нельзя не заметить и пройти мимо. Так случилось со мной. Я жила обычной жизнью подростка: гуляла с лучшим другом, тратила часы на рисование и даже ссорилась с мамой. Если тогда все проблемы казались такими масштабными, то теперь, вспоминая о них, ты задаешь себе вопрос: «А стоило ли это того?». Если рассказывать по подробнее, то переломный момент моей жизни случился, когда пропала моя мама и я узнала всю правду о себе и своём происхождении. Как оказывается, я — дочь главного злодея Сумеречного Мира; мой отец — Валентин Моргенштерн. С этим ещё можно было смириться, но когда я узнала, что не единственная наследница утренней звезды, то просто не находила себе места. Долгое время мне открыто врали и играли на моих чувствах, говоря, что мой старший брат — это человек, которого я люблю. На самом деле мой старший брат — Джонатан Кристофер Моргенштерн — полная мразь и сволочь, похуже нашего отца. Сначала он скрывал свою небратскую любовь ко мне, но когда Валентин победил в войне над сумеречными охотниками и заставил их приклониться перед ним, то тут же среагировал и Джонатан. Вдолбил отцу о том, что я тоже Моргенштерн, только неправильно воспитанная, что меня нужно взять под своё крыло и перевоспитать. Цитирую, как высказался брат: «Из этой глупой Фэйрчайлдовской девчонки нужно сделать истинную правительницу и наследницу рода Моргенштернов». Отец моментально согласился с белобрысым ублюдком, и теперь я нахожусь в особняке, принадлежавшем Валентину и его семье. Ещё важная деталь: всё обучение, кроме изучения латыни, немецкого и греческого языков, проводит так «обожаемый» мною старший брат, которого я мечтаю задушить подушкой, пока он спит. На все мои негативные комментарии в его сторону он отвечает лишь одно: «От ненависти до любви один шаг. Помнишь, сестрёнка?». Хотя, как по мне, то между любовью и ненавистью миллиарды километров. Единственное, чему я сейчас рада, это то, что моя мама, друзья и Джейс живы. Как только начались опасения по поводу предстоящей битвы, многих детей, не достигших совершеннолетия, пришлось эвакуировать, а при нападении количество увеличилось втрое. Убедив всех, что мне ничего не сделают и я вернусь домой к своим друзьям и семье, они все же ушли, потому что не были трусами. Мариза и Роберт боялись за своих детей и поэтому силой затащили их в портал, как и Джослин по моей просьбе. В итоге Идрис пал, и все, кто в нём остались, были вынуждены подчиниться, потому что непокорных убивали на месте, а жить-то всем хочется. Жизнь обитателей Аликанте за три месяца после войны почти ничем не изменилась, а вот моя изменилась до такой степени, что я не узнаю саму себя…***
Ловко делаю блок, чтобы не получить ещё один удар, и заезжаю в ответ кулаком в живот. Впервые Валентин решил посетить тренировку младшей дочери и посмотреть, насколько лучше я стала управляться с физическими нагрузками. Вот ещё один удар, который я ловко сбиваю, но, никак не ожидая следующих действий брата, остаюсь побежденной в этом бою. Джонатан делает захват и кидает меня на твёрдый мат. — Вполне неплохо, Кларисса. Если продолжишь заниматься в том же духе, то, может быть, скоро догонишь брата хотя бы в борьбе, не то что в языках; если присмотреться, то немецкий у тебя получается лучше, чем латынь. Может, гены семьи начинают просыпаться? — закатываю глаза, а Себастьян откровенно насмехается надо мной. Конечно, гены семьи проснулись, ага. Может, только в следующем столетии проснутся, и то не факт. И что я могу сделать, если латынь труднее немецкого? У меня просто язык заплетается во время произношения, и Валентин не упускает возможности, чтобы поиздеваться, как и Джонатан. — Я же говорил, что она сможет, и если ты забыл, то латынь мне тоже тяжело давалась. А, нет… Какой был двенадцатый по счёту язык, который я изучал? Итальянский или испанский? — я зло бью его по ноге с такой силой, что он приземляется недалеко от меня. Подымаюсь и свысока смотрю на Себастьяна, еле сдерживаясь, чтобы не поставить на него ногу, но, зная, что этим только ещё больше его разозлю, просто показываю язык. В его глазах зажёгся огонёк гнева, и я поняла, что мне пора бежать, но мы одновременно перевели взгляд на аплодирующего Валентина. — Ну наконец-то ты смогла хоть что-то применить против брата, даже если это было не запланировано и глупо, и за умение применить хоть что-то, пока твой противник отвлечен, получишь тем меньше на изучение так ненавистной тебе латыни. — Хоть на этом спасибо. Понял, Джонатан, кто здесь главный? — не удерживаюсь и ставлю на его пресс ногу, за что обратно приземляюсь на мат, больно ударившись локтями. Маленький засранец! Хотя, я сама виновата. Валентин не остался наблюдать, как его дети дурачатся, вернее, младшая дочь представляет себя царём и издевается над старшим братом. — Я смотрю, ты совсем охренела, Кларисса. — Джонатан подымается с пола и протягивает мне руку, чтобы помочь встать, но я отказываюсь. Уж лучше я за кактус голыми руками возьмусь, но ни в коем случае не прикоснусь к этому напыщенному самовлюбленному эгоисту. — Знаешь, недалеко от тебя ушла. Ты слышал о понятии слова «карма» или нет? Нечего было надо мной насмехаться. — Зло взмахиваю руками и завязываю хвост по-новому, потому что пару рыжих прядей вылезли и теперь мешают. — Ну, ты должна понимать, что я не только насмехаться могу. — После этих слов я моментально начала отступать, потому что он — чертов Моргенштерн, и от него можно ожидать все, что угодно. Он, словно гепард, подкрадывается к своей жертве, в данном случае ко мне, а я, испугавшись, начинаю отходить ещё быстрее, пока не врезаюсь в стену. Себастьян был настолько близко, что у меня не было возможности отступить, а дышать стало тяжело. Адреналин забушевал в крови, и я дернуться боялась. Он аккуратно провёл ладонью по моей щеке, убирая непослушную рыжую прядь, после чего прошептал мне на ухо: — Ещё одна такая выходка, Кларисса, и тебе не поздоровиться. Клянусь Разиэлем. Мы стояли и смотрели друг на друга. Его чёрные бездонные глаза пожирали меня взглядом, от чего по спине пробежала мелкая дрожь. Я боялась выдохнуть, потому что настолько велик мой страх к Джонатану, особенно в такой близости. Моргенштерн всё же убирает руку и выходит из комнаты, а я наконец могу спокойно выдохнуть. Джонатан не шутит, и поэтому нужно вести себя поаккуратней, потому что быть изнасилованной собственным братом как-то не хочется. Это самая лучшая мотивация, чтобы вести себя хорошо, но жизнь меня совершенно ничему не учит, потому что за эти три месяца я ни разу не остановилась и не промолчала, когда появлялся повод блеснуть сарказмом. Приведя наконец дыхание в норму, выхожу из комнаты, тихо закрыв дверь, потому что если задержусь хоть на минуту, то опоздаю на латынь, а ещё один выговор от Валентина получить не хочется.