О разном и разных

Вокруг столько синего, что у Чунмёна в глазах рябит: на длинных вешалках в маленькой гримерке футболки, пиджаки, брюки и плащи всех оттенков – от бледно-голубого до насыщенного индиго. Чунмёна одели первым, и теперь он украдкой поглядывает на себя в зеркало. Узкие светлые джинсы и тонкая водолазка в тон сидят на нем отлично, но Чунмёну кажется, что он в них слишком бледный, невзрачный, неинтересный. От пудры и крема чешутся щеки, а под веками свербит – уже от недосыпа. Чунмён вздыхает и поворачивается к Чанёлю, от которого минуту назад отошла стилистка. На Чанёле ярко-синий пиджак поверх белой футболки – броско, заметно, интересно. Особенно вкупе с шириной его плеч и груди. Чунмён давно не завидует чужим достоинствам, но все еще остро переживает из-за собственных недостатков. Чанёль бездумно рассматривает потолок, перекатываясь с пяток на носки. Чунмён замечает, что подкладка у рукава чанёльевого пиджака сбилась, поэтому сам рукав в три четверти некрасиво топорщится, задравшись с внутренней стороны. Чунмён подходит к Чанёлю и осторожно расправляет складки. Касается пальцами чужого предплечья и немного подвисает: у Чанёля очень крепкая рука, каждая мышца напряжена и чувствуется под мягкими касаниями. Не то чтобы Чунмён собирался щупать, но мысли сами уходят в какую-то неправильную, странную сторону, и вокруг столько синего… – Хён, – негромко зовет Чанёль. – А? – Чунмён рассеянно поднимает голову, все еще поглаживая пальцами шов на чужом рукаве. Чанёль слегка наклоняется, и Чунмён привстает на цыпочки, подаваясь вперед и вверх, чтобы расслышать то, что ему собираются сказать. Чанёль ухмыляется и шепчет Чунмёну в самое ухо: – Уже все ровно, хён. Можешь отпустить мой рукав. – Ох, да, я… – Чунмён улыбается смущенно и пытается отстраниться, но Чанёль неожиданно не позволяет, приобнимая за талию. Чунмён теряется, плотно смыкает губы и пытается не думать о том, какая широкая и горячая у Чанёля ладонь. – Ты покраснел, – насмешливо басит Чанёль. У него и дыхание горячее, и Чунмён боится с места двинуться. Только выпускает из ослабевших пальцев дурацкий рукав. Чанёль даже тогда не дает уйти, невесомо задевает губами ухо Чунмёна, шепчет что-то совсем неразборчивое, непонятное, но такое сладкое, вязкое и через каждый выдох – «красивый». Чунмён тонет в чужом голосе, прикосновениях и синеве вокруг. И разрешает Чанёлю увлечь себя за нагромождение вешалок в темный уголок, где Чанёль за короткие пять минут успевает сделать то, от чего у Чунмёна всю фотосессию алеют щеки и губы блестят без всякой косметики.