О разном и разных

Чунмён ежится от прохладного ветра, ругается сквозь зубы и то распрямляет завернувшийся край пледа, расстеленного на крыше многоэтажки, то зажигает погасшие свечи. Которые тут же затухают вновь, издевательски щекоча нос тонкой струйкой дыма. Чунмён горестно вздыхает и едва не роняет из дрожащих рук вынутые из корзины бокалы, когда очередной порыв ветра внезапно оказывается сильным и не просто прохладным – чертовски холодным. А ведь синоптики из утренней программы новостей обещали тихую и теплую ночь... – Никому нельзя верить, – бормочет Чунмён, пристраиваясь на горке из маленьких подушек и подтягивая острые коленки к груди. Он бездумно скребет ногтями по подворотам джинсов, разглядывая свои кроссовки, и не сразу слышит шаги: Кёнсу тихо выбирается из люка, подходит со спины и накидывает Чунмёну на плечи пиджак. – Ох, – Чунмён оборачивается и поднимает голову. – Ты пришел. Подожди, я сейчас… Он судорожно чиркает спичками, ломает их одну за другой, пока Кёнсу не накрывает его пальцы своими ладонями, мягко вынимая из холодных рук коробок. Откладывает его в сторону и садится рядом с Чунмёном. Смотрит ему лицо, улыбается и говорит: – Ты совсем замерз. – Хотел сделать тебе сюрприз, – пожимает плечами Чунмён, неловко косясь на так и не разобранную корзинку с фруктами. – Я прочитал твою записку, – кивает Кёнсу. – Очень в твоем духе. Правда, я все равно не подумал бы, что для романтического ужина ты выберешь такое… странное место. – Говори уже сразу, – бурчит Чунмён, – неподходящее, дурацкое, глупое место. И я глупый… поверил прогнозу погоды! Кёнсу усмехается тихо и обхватывает лицо Чунмёна руками, наклоняется к нему и мягко целует обветренные губы. Чунмён отвечает нехотя, все еще смущенный и обиженный на себя и на ветер, но Кёнсу целует настойчивее, роняет на подушки, сбивая рукой, бокалы. Они скатываются с пледа на пыльный бетон крыши, тихо позвякивая. – Эй, – Чунмён несильно отталкивает Кёнсу. – Это бокалы из маминого сервиза. Я поклялся ей, что буду их беречь. Кёнсу смеется и отстраняется. Подбирает бокалы и отдает Чунмёну, который осторожно укладывает их в корзинку. – Наверное, – неуверенно начинает Чунмён, – в этом уже нет никакого смысла… Мы не поедим тут нормально и вообще… Я испортил сюрприз. – Все нормально, – Кёнсу гладит сворачивающего плед Чунмёна по спине. – Мы спустимся в квартиру и там поужинаем. – Но атмосфера, огни, звезды… – бормочет Чунмён, пытаясь уложить подушки одну на другую. – В следующий раз. Кёнсу берет корзинку и плед, выпрямляется вслед за Чунмёном, который удерживает гору подушек перед собой так, что из-за нее видны одни глаза. Кёнсу делает шаг вперед, обходя Чунмёна сбоку, и целует его в лоб. Тот довольно жмурится, и мягкие поцелуи обрушиваются на веки и переносицу. – Вот мои звезды, – говорит Кёнсу. – Твои глаза. Слышать от него эту романтичную чушь – невероятно. Кёнсу всегда скуп на слова, и Чунмён с непривычки краснеет до самых ушей и утыкается лицом в подушки. – Ты чувствуешь себя неловко? – глухо спрашивает он у Кёнсу. – За то, что говоришь мне такие вещи? – Ни капли, – смеется Кёнсу и тянет его за пояс джинсов к люку. И в прихожей их квартиры, когда они опускают корзину и подушки на пол, Кёнсу прижимает Чунмёна к стене и шепчет ему в ухо: – Если захочешь, сегодня я скажу тебе много слов. Таких, от которых у тебя покраснеют не только уши. Только пообещай мне кое-что. – Что? – выдыхает Чунмён, плохо соображая от помечающих шею горячих поцелуев. – Что не будешь заморачиваться из-за ерунды. Чунмён обещает. Кёнсу сцеловывает слова с его губ и знает, что Чунмён все равно будет заморачиваться, переживать и волноваться из-за любой глупой мелочи. Но эта особенность, пожалуй, именно то, чего не достает уверенному и спокойному Кёнсу – у него всегда все четко и просто, и только Чунмён вносит в его жизнь яркий хаос своими непоследовательными метаниями. – Люблю тебя, – впервые так открыто признается Кёнсу где-то на пути от прихожей к спальне. В полумраке не разглядеть, насколько сильно краснеет Чунмён на этот раз, но пыл, с которым он обнимает Кёнсу за шею и обвивает ногами его бедра, заставляет их остановиться на диване в гостиной. – И я тебя, – успевает прошептать Чунмён прежде, чем надолго теряет способность связно выражать мысли.