О разном и разных

Бэкхён осторожно ступает босыми ногами по влажному, темному мху. Вокруг смыкаются кольцами деревья, такие высокие, что за их кронами не видно неба. Тихая мгла кутает пеленой, липнет к коже прохладным туманом. Бэкхён идет медленно, слегка подбирая полы длинной, свободной рубахи, чтобы не испачкать ее. Она должна оставаться снежно-белой – как знак его невинности. Бэкхён думает об этом, переступая через вспоровший землю корень, и усмехается. Вряд ли Кай будет церемониться с ним. Вряд ли обратит внимание на такие мелочи, как пятна на одежде. Бэкхён знает, что все будет быстро – жрецы обещали ему. Ни боли, ни вскрика: едва нечеловечески-синие глаза взглянут из-под тяжелых бровей, как темнота поглотит Бэкхёна. Примет в себя, растворит и взойдет богатым урожаем на скудной земле полей, расцветит лес кустами ягод, зашумит зверьем, которое охотники принесут домой в качестве пищи и трофеев. Еще десять лет их деревня не будет знать ни голода, ни страха. Бэкхён проклинает судьбу за то, что родился в Зеленый год вместе с десятью другими мальчишками. Им суждено было достичь совершеннолетия, вытянуться, набраться сил, чтобы одного – лучшего – жрецы могли принести в жертву Каю. Бэкхён ненавидит себя зато, что стал лучшим. Ненавидит свои светлые волосы и тонкие запястья, округлые бедра и негромкий, мелодичный голос. Ненавидит себя за слезы на лице матери и плотно сжатые в линию губы отца. У Бэкхёна до сих пор стоят в ушах всхлипы и причитания женщин деревни, вызвавшихся собрать его и проводить к лесу. Они одели на него чистую, пахнущую полынью рубаху, заплели в отросшие пряди мелкие цветы вьюнка и подкрасили губы соком дикой ягоды. Бэкхён нервно облизывается и трясет головой, пытаясь сбросить морок воспоминаний. Он больше не принадлежит своей семье, своей деревне и себе самому – только Каю. Старое поваленное дерево преграждает путь. Бэкхён хочет обойти его, но замечает, как подрагивает мох с обеих сторон – гиблое место, болотная топь. Она дышит, словно живая. Ждет, когда неосторожный путник ступит на нее, обманчиво кажущуюся надежной. Бэкхён вздыхает и наклоняется. Подхватывает полы рубахи и сворачивает их в ладонях, подтянув ткань до бедер. Осторожно переступает через толстый, трухлявый ствол, высоко поднимая ноги. Он все-таки задевает один из сучков коленкой, и царапина на ней пухнет и краснеет с каждой минутой. Бэкхён даже не замечает ее, не чувствует, потому что еще сотня шагов – и деревья расступаются, открывая небольшую поляну. На ней разведен костер. Его ровное пламя отбрасывает тени на лица – Бэкхёна и того, кто стоит перед ним. – Я ждал тебя, – говорит Кай. Он обнажен по пояс. Широкие штаны низко сидят на бедрах, перехваченные шнурком. У Кая литое тело охотника и мерно вздымающаяся грудь. В каждом подрагивании мышц – уверенность и сила. Глаза его прикрыты, а губы – растянуты в улыбке. Он хорошо притворяется человеком. – Подойди, – говорит он и протягивает руку. Бэкхён, словно зачарованный, послушно идет вперед. Замирает совсем близко, и Кай кладет ладонь ему на щеку. Поглаживает большим пальцем скулу. И открывает глаза. Бэкхён давит вскрик и отшатывается. Одно дело – слышать рассказы старейшин за праздничными столами в дни гуляний, и совсем другое – увидеть самому эту жуткую, неземную синеву глаз Кая, что лишены радужки и зрачков. И синева эта, расползающаяся по белку, такая глубокая и вязкая, что у Бэкхёна к горлу подступает ком: ему хочется то ли завыть, то ли попросить пощады. – Страшно? – спрашивает Кай, ухмыляясь. – Всем было страшно. Но ты первый, кто не решается убежать. Он вновь сокращает расстояние между ними: подходит к Бэкхёну, присаживается у его ног и задирает рубашку. Ведет горячей ладонью от лодыжки к колену. Рассматривает алеющую царапину – единственный изъян на бледной, мягкой коже. Бэкхён почти не дышит, рассыпаясь под чужими касаниями. По телу расползается жар – от страха, от пламени костра, от невыносимого волнения. Кай тянется ближе, обжигает колено Бэкхёна дыханием. Ведет вдоль царапины языком. Влажно, тягуче. И снова, пока она не затягивается новой кожицей, розовой и гладкой. Потом Кай поднимает голову и заглядывает Бэкхёну в лицо. Я ждал тебя. У Бэкхёна, невольно опустившего глаза, от ужаса подкашиваются ноги. Он готов умереть прямо сейчас, только пусть Кай не смотрит так пронзительно, не прикасается. Бэкхён пятится назад, перед глазами у него темнеет. Над поляной смыкаются ветви деревьев, затягивая небо. Вот она – тьма, что поглощает без остатка. Бэкхён встречает ее, как старого, верного друга. И ничего не помнить, ни о чем больше не думать и ничего не бояться – блаженство. * Бэкхён беспокойно ворочается на набитом пахучими травами матрасе. Сбивает одеяло к ногам, бормочет что-то неразборчивое. Всхлипывает и распахивает глаза. Хлопает рукой по матрасу рядом, натыкается на прохладную пустоту и испуганно окидывает взглядом комнату. Сквозь маленькое окно избы пробиваются лучи зимнего солнца, падают пятнами на дощатый пол. Бэкхён вскакивает, натягивает только длинную рубаху и выбегает на улицу. Снег проминается под его босыми ступнями. Бэкхён не успевает выкрикнуть имя, как его подхватывают сильными руками, прижимают к себе. Пахнет знакомо. Терпко и горько. Бэкхён утыкается носом в чужую шею и шепчет: – Мне снился плохой сон, Чонин. Очень плохой. – Поэтому ты выскочил неодетым на улицу? – сердито спрашивает Чонин, но оставляет Бэкхёну теплый поцелуй на виске. Заносит его обратно в избу, опускает на матрас и гладит по спутанным после сна волосам. Бэкхён льнет под его руку. Ищет успокоения и тепла. Чонин сгребает его в объятия и вытягивается рядом. Шепчет тихо: – Все хорошо. Я рядом. Бэкхён заглядывает ему в глаза – карие, с яркими янтарными крапинками, рассыпанными по радужке. Бэкхён верит Чонину, верит его глазам. Но все-таки неуверенно говорит: – Там, во сне, был ты… И была женщина… Мама, – Бэкхён пробует незнакомое, чужое слово, – мама… Она плакала. Она сказала, что за лесом есть другое место. И там есть другие люди. – Ты же знаешь, – мягко возражает Чонин, – что за лесом нет ничего. Я ведь водил тебя к краю. – Знаю, – соглашается Бэкхён. – Но все равно… Какое странное слово – мама… Чонин улыбается и коротко целует его в нос. Просит: – Спи. Я посижу с тобой, чтобы тебе не снились кошмары. – Спасибо, – Бэкхён сворачивается доверчивым клубком у Чонина под боком. Чонин перебирает светлые пряди его волос и смотрит, как в воздухе кружит по-зимнему синеватая пыль.