О разном и разных

На маленьком диком пляже никого, кроме них. Чунмён дремлет на расстеленном по светлому песку пледе, подставив солнцу бледную кожу, а Сехун плещется в море, то ныряя глубоко, то рассекая гладь уверенными движениями. Он немного обижен на Чунмёна, который наотрез отказался залезать в воду, предпочтя активной возне ленивое валяние на берегу. Но обида эта быстро проходит, потому что, оказавшись в живой, дышащей стихии, Сехун вскоре забывает обо всем: каждая его мышца приятно напряжена, тело послушно и совсем ничего не весит. Он долго плавает, пока не замерзает, и медленно выходит на берег, чувствуя, как возвращается земное притяжение привычным грузом. Чунмён вздрагивает и распахивает глаза, когда на его впалый живот падают капли с сехуновых волос: Сехун сидит рядом и смешно трясет головой, накинув полотенце на плечи. – Хорошо поплавал? – спрашивает Чунмён, приподнимаясь на локтях. – Хорошо, – искренне отвечает Сехун. Чунмён улыбается и опускает на нос солнечные очки. Говорит, слегка комкая в ладонях песок под пледом: – В машине есть вода. И немного закусок. Если хочешь, то сходи. Сехун кивает и уходит, чтобы через несколько минут вернуться с небольшими бумажными пакетами из супермаркета. Себе он достает банку любимой сладкой газировки, а Чунмёну – бутылку минералки. Чунмён благодарно кивает и садится прямо, слегка сгибая колени. Потягивается, протянув руки к небу, прогибается в спине, и только потом берет бутылку у Сехуна. Сехун отпивает немного газировки, не сводя с него глаз. – Ты чего? – Чунмён неловким движением поднимает очки на лоб, убирая заодно прикрывающую его челку. – Это провокация, – уверенно заявляет Сехун. – Что?.. – Чунмён сводит брови и хлопает ресницами. – То, как ты прогнулся в спине, – объясняет Сехун. – Очень похоже на то, как ты прогибаешься, когда я… – Эй, – Чунмён подается вперед и закрывает ему рот свободной рукой. – Я же просил тебя не говорить таких ужасных вещей. Сехун мягко убирает его руку, оставив на узкой ладони короткий поцелуй. – Ужасные – неправильное слово. – А какое правильное? – доверчиво заглатывает наживку Чунмён. – Правильное – смущающие. Те вещи, от которых у тебя краснеют щеки, шея и даже… – Ты снова это делаешь! – Чунмён всплескивает руками и роняет бутылку на плед. Охает и подхватывает ее, но слишком поздно: по пледу стремительно расползается влажное пятно. – Ну вот, – разочарованно тянет Чунмён. – Вода. Холодная, липкая. Где мне теперь лежать? – На песке. Он теплый, – улыбается Сехун, набирая в руку горсть песка и пропуская его сквозь пальцы. Чунмён следит за тем, как светлые крупицы уносит несильный ветер, и вздыхает. – От песка я буду весь чесаться. – Тогда на мне, – говорит Сехун. – На те… – удивленно начинает Чунмён, но обрывает слово испуганным вдохом, когда Сехун отбрасывает в сторону банку газировки, хватает его за запястье и тянет на себя, валясь в песок. Чунмён теряет очки и оказывается крепко прижат к широкой груди: носом он почти касается носа Сехуна. Чунмён видит маленькую родинку у него на виске и хитрый прищур глаз. Сехун смеется и ловит оба его запястья, держит их крепко, позволяя Чунмёну опереться на свои руки и слегка приподняться. – Нечестно, – шепчет Чунмён. – Нечестно быть таким. Сехун сгибает ногу в колене, и Чунмён смущающе-отчетливо понимает, что собственными коленями зажимает сехуново бедро. Неловкая для Чунмёна поза, слишком откровенная. Он так до сих пор и не научился не стесняться того, что между ними происходит, хотя Сехун не напирает и не заставляет. В такие моменты Чунмён чувствует себя маленьким и потерянными. Не знает, что говорить, но не позволяет открыть рот и Сехуну: тот наверняка скажет что-нибудь ужасное. Поэтому Чунмён просто целует его, стараясь не думать лишний раз, что из одежды на них только тонкие плавки. – Ты невозможен, – говорит Сехун, когда поцелуй заканчивается. – Давай прямо здесь. – Прямо здесь что? – Это все еще провокация или уже издевательство? Чунмён растерянно смотрит на него, облизывая губы. – Боже, – Сехун прикрывает глаза. – Ты никогда не берешь на себя ответственность за то, что делаешь. И умудряешься не понимать намеков даже после того, что у нас было. И где у нас было. – О, ты про это, – Чунмён вскидывает брови. – Прости. Наверное, я безнадежен. – Значит, все-таки издевательство. Чунмён смеется. Сехун перекатывается, подминая его под себя, и целует настойчивее, не слушая возражения по поводу песка и чесотки. Потому что Чунмён прогибается в спине, когда сильные руки оглаживают бока, и перебирает пальцами влажные сехуновы волосы. А это значит, что, несмотря ни на что, он вовсе не против.