***
…было темно. Пахло какой-то химией. Тошнило, кружилась голова и было холодно. Хотелось повернуться и оттолкнуть что-то позади. Не получалось. Обернуться не выходило. Его осторожно, но настойчиво удерживали на месте крепкими объятиями. Странно, но к этим объятиям он кажется даже привык… успел привыкнуть. Надо отвыкать. Потому что… болезненной вспышкой под веками — искаженное ненавистью лицо. И слова, которые хочется забыть. А лучше — никогда не слышать. И еще удар. И взгляд. И Юрка. Замутило с новой силой. Виктор трудно сглотнул. Адски хотелось пить, но во рту было горько. Это удар в голову. Сотрясение и скорее всего серьезное. Что же происходит? Что случилось в доме? И почему… почему он снова в доме Кацуки? — Не дергайся, — у Бека был усталый голос. — Если хочешь пить — просто скажи. И… прости. Так было нужно, — он легко коснулся губами шеи. — Хочу, — Виктор снова сглотнул и глухо застонал, когда к горлу подкатило. — Блевану сейчас… — сквозь зубы процедил он. — Помоги… Его подняли, перенесли, устроив перед тазиком. И пока его рвало, придерживали за плечи, поглаживая по волосам. А когда выворачивать перестало — приподняли, оперев спиной на грудь, все также обнимая и поднося стакан с водой. — Пей. Только не торопись. По маленькому глоточку. В следующую минуту он целиком сосредоточился на двух действиях: дышать и пить. Медленно, крохотными глоточками, прикрыв глаза. Мир под веками кружился, никак не желая останавливаться. — Что происходит? — наконец выдохнул Виктор, откинув голову на жесткое плечо позади себя. Точка опоры — это хорошо. Это как точка отсчета. Есть к чему вернуться. — Нас обложили, — словно понимая его самочувствие, Бек говорил коротко, негромко, но четко. — Награда за твою голову очень высокая, тебя ищут. Нужно было убрать тебя со сцены. Уже завтра вся страна будет знать, что тебя убили. — Дай угадаю, исполнять обязанности главы семьи теперь будет Юрка? — в голосе Виктора прорезалась злость, и будь он чуть менее слаб — Беку бы прилетело. — Чем вы думали вообще? Я готов жертвовать чем угодно, чтоб Юрка не лез в это говно… а вы, два дебила, херите это все, и ради чего? Черт… Вода попросилась обратно, и его снова долго выворачивало над тазом. Мучительно, желчью и унылым стаканом воды. — Юрку до дела никто не пустит, — Бек, как только приступ закончился, вернул его и подал новый стакан воды. — Он просто играет роль разбалованного пустого мальчишки, которому интересны только медальки и фигуристки. Такой он ни для кого угрозы не представляет. Тише, Витя, не дергайся… — Отабек отвел от лица прядки, погладил лоб, губами прижался к виску. — Мы все там играли роль. Только твое падение я не просчитал. Прости. Это должно было быть по-другому. — Я все равно не понимаю, — Виктор тяжело поднял руку и вытер губы тыльной стороной ладони. — И я не могу тупо сидеть в лубочном домике Кацуки. — Можешь. И будешь. Потом меня убьешь, когда все закончится. А сейчас просто лечись. Я не смогу здесь остаться, но Юри обещал, что присмотрит за тобой, — Отабек осторожно развернул его голову так, чтобы заглянуть в мутные глаза. А лицо у него усталое, осунувшееся. Посеревшее. Бек погладил его губы и опустил руку. — Надеюсь, ты не поверил ничему, что там было сказано? — Уволю и отправлю на Бродвей… если до этого тебя не убьют, — Виктор устало закрыл глаза. Объяснить, что в тот момент, когда все придуманное двумя идиотами услышал — тупо умер, — он не мог. Не было сил ни моральных, ни физических. Сейчас даже облегчения от того, что все оказалось спектаклем, не было. — Не марай об меня руки. Я сам уйду, — тихо и очень устало выдохнул Отабек. — Только сейчас не лезь. Не хочу с ума сходить из-за страха за тебя. Юрки хватит. Я обещал Кацуки, что найду настоящего убийцу. Ему и Джакометти. Так что теперь это не только наше дело. И это уже не остановить. — Я же мертв. Куда я полезу? — В сон клонило со страшной силой. То ли виной всему стресс, то ли тяжелая рука Бека, то ли еще что, но Виктор медленно и верно уплывал в некое странное подобие сна, где не было боли. И волнений тоже не было. Зато была постель и яркие краски тропического утра. Как же хочется выдохнуть… — Зная тебя — не удивлюсь, если ты найдешь способ духом прийти, — в голосе Отабека слышалась улыбка. Он чуть сдвинулся и аккуратно уложил Виктора на кровать. Поправил подушку, накинул одеяло, склонился, почти ощутимо лаская взглядом лицо. — Спи. И позволь мне позаботиться о тебе.14.
14 июля 2017 г. в 16:15
Ощущение неотвратимости и неприятности было настолько сильным, что в какой-то момент Виктор отложил книгу и вышел в сад. Тишина, мягкий запах влажной земли, травы, душный аромат глициний, тихий звонкий перестук бамбука у фонтанчика. Привычные уже парни с оружием и ни следа хозяина.
В комнате Юрки не было. Чемоданы были старательно выпотрошены, шмотки валялись абы как, но совершенно точно недоставало костюма. На свидание? В костюме. Это вряд ли. Скорее в любимой «леопардовой» толстовке и стоптанных кедах — позорище, которое стоило бы уже давно вышвырнуть, да Юрец не давал. Но вот сейчас и толстовка, и кеды были на месте. В смысле в куче юркиных вещей, но самого Юрки как корова языком слизала.
Дальше — лучше. Кацуки не оказалось ни в библиотеке, ни на татами, ни в его апартаментах. Свалил с Юркой? Что-то сомнительно, учитывая то, как бесился Юра последние дни и как рыдал, стоило только Самураю показаться на горизонте.
Здесь что-то другое. Но что?
То ли мальчики господина Кацуки имели на тему господина Никифорова особые распоряжения, то ли оябун перестал считать его угрозой, но его пустили всюду, куда бы он ни шел. Так что обнаружив в кабинете внезапно работающий городской телефон, первое, что сделал Виктор — набрал номер Бека. Но господин Алтын вызов с незнакомого номера проигнорировал. Номер Юрки так же не отвечал, как и домашний. Зато отозвался телефон Поповича.
Гоша был рад. Даже не так, Гоша был искренне счастлив, так, что это слышалось в его голосе, таком усталом и каким-то надтреснутом. Таким его голос был только в период, когда он распрощался со своей невестой. Анна подкосила его, но сейчас голос отражал неподдельную радость.
Босс жив, и это отличная новость на сегодня, потому что дома творится черт знает что, Отабек мечется как подорванный, а сегодня вот вернулся с Юркой и у них там посиделки, танцы-шманцы, и Мила жжет, и Юрке наливают…
Юрка дома? В смысле вернулся домой? Какого черта происходит? Задавать вопрос нельзя, иначе у Гоши подорвет все на свете, а с Поповича станется поднять панику и испортить все, что еще не испортил своим появлением Юрка. Ну Юрец ладно, но куда смотрел Бек? Какого дьявола не отправил его сразу к чертовой матери в Москву? Какого беса Кацуки недосмотрел?! И вообще, почему Кацуки отпустил Юрку? Сам же божился, что будет защищать!
Запертый в четырех стенах господин Никифоров сходил с ума. С одной стороны, он ни черта не понимал, что происходит и действия Отабека, Кацуки и дурацкий побег Юрки пониманию не способствовал. С другой стороны, Юра и Бек сейчас дома. И Мила тоже там. И судя по словам Гошки — они вполне себе… развлекаются?
Надо выбираться и срочно. И домой. Как можно скорее, потому что творится какая-то нездоровая херня. Гошка, в свою очередь, полюбопытствовал где босс и не надо ли за ним подскочить. Надо, конечно надо, Попович, никогда в жизни Виктору Никифорову не хотелось домой. Если бы существовали телепорты, он не задумываясь отдал бы треть своей жизни за то, чтоб оказаться там. Дома. Но телепорта не было, а сам господин Никифоров не знал где именно он находится.
Придется выбираться как-нибудь. Давай же, Витька, ты все сможешь.
Он пообещал набрать Георгия, как только доберется до более удобного для разговора места. Если быть точнее — до места, которое можно хотя бы идентифицировать и понять где он и куда можно вызвать такси. Ближайший Макдональдс вполне подойдет.
Стемнело. В саду все еще слышался плеск и бамбуковый перестук. И Кацуки все еще не было. Зато вычищенный и отглаженный костюм и свежая рубашка Виктора были на месте. Как и бумажник. Переоделся он быстро. И тут свою партию начала паранойя. Это было слишком легко. Никого в коридоре, никого на галерее, и даже парень у ворот в будочке дремал. Или делал вид, что спит. Тихая аллея, спуск к магистрали и ни одной машины ни к особняку, ни назад. Что-то не так. Чувство опасности порцию за порцией впрыскивало в кровь адреналин, но остановиться он уже не мог. Он без приключений добрался до крошечной закусочной, в которой даже был телефон. Он связался с Георгием, и тот явился спустя всего-то час после звонка. Сомневаться в том, что Гоша летел по городу, не приходилось.
Кацуки его отпустил. Но перед этим Бек общался с ним. И с Милой скорее всего. И, вероятно, с Джеем. И бог его знает с кем еще. У Виктора Никифорова всего-то два больных места. Вот только понять, кто и за что его предал — никак не получалось. Не верилось. Не хотелось верить. Не могут так подставить два самых дорогих человека. Не могут. Вот только все указывало, что смогли. И предали.
Юрка и Кацуки. Бек и Бабичев. Сговорились, как по нотам разыграли сценарий. Неужели Бек решил прибрать к рукам Юрку? Из ведомого и подчиненного стать главным? А тот и повелся? Но зачем? Чего им обоим не хватало? И зачем было так долго лгать?
Он чуть не спятил прежде чем машина остановилась у парадного. Буквально пулей вылетел из салона, стремительно преодолел расстояние до двери, вломился в ярко освещенный холл. Музыка и смех доносились из гостиной. Громкая музыка. Пьяный смех. Их там трое. Бек, Юрка и Мила. Вот и действующие лица трагедии. Хотя, наверное, это все-таки комедия. Абсурд и сюр. И главным посмешищем сделали его.
Танцы-шманцы. Он видел их, всех троих. Бек развалился в кресле и пялился на то, как Мила обжималась с Юркой. Совершенно пьяным и от того — невнимательным и абсолютно расслабленным. И этот взгляд… о, ему знаком такой взгляд Бека. Вот как, значит. Не Никифоров ему нужен, ему Юрку подавай… а старика Виктора — в расход. Как же ты радовался, должно быть, когда услышал-таки признание влюбленного слепого идиота! За что же ты так, Бек, а?
Витя не выдержал, когда пальцы Милы с силой смяли юркин зад. Шагнул вперед, рывком разворачивая Бабичеву к себе лицом, отдирая ее от Юрки. Женщин он никогда не бил и не собирался начинать. Так что просто толкнул ее в глубокое кресло, подошел к подорвавшемуся с места Отабеку, встретив его мощным ударом в челюсть.
Тот отшатнулся, но не упал, ниндзя херов. Улыбнулся, слизывая кровь из разбитой губы:
— А вот и хозяин пожаловал.
А вокруг словно и не стало никого. Ни Юрки, ни Милы. Даже ее крик словно издалека донесся. Только Отабека было слышно.
— Что ж ты там не остался, где был, а? Заебал ты меня, Витенька. Заебало шавкой при тебе быть да на побегушках.
— Чего ж тогда ждал?! Столько раз грохнуть мог! — Нет, не может быть. Что же ты несешь, Бек, мое Золото? Это ложь, господи, не может такого быть! Не в этой гребанной жизни! Виктор смотрел в его глаза и не понимал.
В почерневших глазах Отабека промелькнула на мгновение сильная, почти чудовищная боль и утонула на дне зрачков.
— Надеялся, что что-то изменится? Что ты человека во мне увидишь? — он шагнул вперед, вытягиваясь перед Виктором. — Капризы твои выполнять надоело! Истерики выслушивать достало! Ты и твоя родня мне жизнь сломала!
Виктор побелел. На секунду показалось, что покачнулся даже. У Юрки — глаза дурные. Не соображает нихера, повис на Миле, с тупой пьяной улыбкой. Пропадет ведь охламон… но Бек…за что ж ты так?
— Задорого продался? Кому? Бабичеву? Джею? Кацуки? Или полиции меня сдашь?
— Я не продаюсь! — Удар был четким, очень точным. По касательной, но с инерцией, отшвырнувшей Виктора назад. На ногах тот не удержался. Рухнул назад, от удара обо что-то в затылке перед глазами засверкали фейерверки. Тело точно парализовало, по шее потекло что-то горячее, а сознание словно погрузилось в туман. Голоса, крики, звуки он слышал, но сознание их не фиксировало. И глаза держать открытыми сил не хватало.
— Твою мать… — зло зашипел Отабек где-то прямо над ним. Зачем-то приложил пальцы к шее, но прикосновение было до странности нежным. Где-то подальше был слышен женский голос, но разобрать слова было невозможно. Кажется, о том, что он, Виктор Никифоров, все-таки умер. А потом его подняли и понесли куда-то. Свет сменился тьмой, потом еще раз светом. И окончательно воцарилась тьма. Он еще чувствовал, как его куда-то уложили, и как твердое под ним начало плавно покачиваться, словно он лежал на волнах. — Он ударился… — слова слышались урывками, — …много крови… не так страшно… я вернусь… надо обработать… чтобы ни один волос…
А потом он все-таки ускользнул в забытье.
...Хмель Юрки сошел, стоило только увидеть кровь. Крови было много. Пепельные пряди Виктора стали грязно-рыжими, слиплись сосульками и облепили бледное лицо с бескровными губами и закрытыми глазами.
На белой рубашке — яркие брызги. И резко пахнуло металлом. Сладковатый запах то ли железа, то ли меди. Руки безвольно раскинулись. И вообще сейчас Виктор был не похож… не похож на живого. Скорее напоминал сломанную куклу. Красивую фарфоровую куклу из тех магазинов, в которых мастера изготавливают коллекционный штучный товар. Виктор-кукла. Виктор сломан. И кровь…
Отабек спокойно подошел ближе, наклонился, коснулся шеи Виктора кончиками пальцев. Даже отсюда было видно, как заходили желваки на смуглом лице.
...И все же так страшно было смотреть на это. Слышать каждое слово их… разговора. Видеть какое у Виктора было лицо. Лицо человека, которого предали. Которого убили.
Давай, Юрка… надо закончить. Надо, иначе все это было зря. А так быть не должно. Нет. Они не об этом договаривались. И такого вот… конца они с Беком не планировали. Виктор должен быть жив. Должен быть в порядке. Но роль еще не сыграна до конца.
— Блядь, Бек… ты не подохуел часом?.. — какой хриплый и тихий голос получился. Не так говорят свежеиспеченные мафиозные боссы. Но он новенький… и в состоянии эффекта. Нет, как-то это по-другому называется. Аффект. Когда у тебя на глазах человека убили, крышей протечь можно. — Ты, бля, че творишь?.. Ты ебанулся, чувак!.. Ты, блядь, только что моего траханного дядюшку угробил! Ты шаришь ваще, что ты творишь, или последний мозг тебе вынесло, м?.. Нас же теперь всех заметут! Убери нахер его отсюда!
...Юрка смотрел на то, как Бек поднимает с пола Виктора. Как ТЕЛО. Как труп. И как грязно-порыжевшие волосы Виктора окончательно скрыли обескровленное лицо. Руки безвольно свесились вниз, и Бек ушел. Не обернулся даже. Бросил, что со всем сам разберется, но не обернулся. Будто боялся смотреть в лицо. Ну и хер с вами. Трясло так, что зубы за малым не стучали. И жесть как холодно. Адреналин выходил, но рано, еще рано, еще ничего не закончено.
...Что-то начала втирать Мила. Что это конец, что он теперь полноправный хозяин. Что Бек зарвался и от него надо избавиться, пока за убийство не посадили. Что самому Юре нахер руки марать не надо, он же звездочка, ему в катание надо, медали собирать, а Мила может побыть вместо Бека, она готова, а у папы есть свой банкир, который поможет Юрочке обязательно, они помогут и прикроют если что… Юрка кивал, как китайский болванчик, мычал что-то в ответ, расплываясь сознанием все больше. Виктор-Витя-Витька…
...За пятнадцать минут отсутствия Бека он успел дернуть бокал вискаря и самолично затереть кровь на полу. Вискарем же и салфетками. И успокоить внутреннюю истерику, чтобы не ошибиться, не переиграть.
А когда Бек вернулся - снова начал орать. На вконец остохреневшего казашонка, на то, что Бек теперь сам себя ебать может, потому что свою жопу Юра ему не доверит, и что зверям место в клетке, и Бек такой же больной ублюдок, как и покойный любимый дядюшка…
...Прооравшись, он налил себе еще вискаря, залпом выпил и уселся в кресле. Маленькая разбалованная сука. Мальчик, у которого было все. А стало еще больше. А все остальное — по пизде. В том числе смерть «любимого дядюшки».
— Хочешь жить, Бека… если хочешь жить, готовься умолять меня о том, чтоб я не спустил на тебя собак. Потому что работать с тобой я не хочу.
Тот только криво ухмыльнулся, но повернулся почему-то Миле:
— Что, уже успела устроить ему королевский минет?
Но Мила, тоже уже успокоившаяся, только плечом передернула:
— Тебя это уже не касается. И что-то мне подсказывает, что ты здорово облажался.
— Думаешь, у тебя получится лучше? Мои парни девку слушать не будут.
— Будут, если Юра отдаст такой приказ.
— Зачем это тебе? У тебя свой бизнес.
— Надоело под папочкой ходить. Закончим сделку, и я помашу ему ручкой.
Отабек повернулся к Юре:
— И ты отдашь этой бляди все, что мы с твоим дядей создавали?
Юрка осклабился, выбрался из кресла, шагнул ближе, похлопал его по щеке и, приподнявшись на цыпочках, громко прошептал на ухо:
— Посмотрим, мое золото… А теперь свали, пока я не вспомнил, что ты самолично грохнул моего типа любимого дядюшку, и не свернул тебе шею, как полагается.