Любить законом не запрещено

      Юри не считает себя паникером, он в этом уверен. Не то чтобы в стрессовой ситуации в его голове бегает маленький человечек с криками: «Мы все умрём!!!», но к своим годам нервишки у него расшатаны знатно.       Он не хочет встречаться с Виктором. Не хочет с ним ни о чем разговаривать. Ни видеть, ни слышать, ни знать. Хочется банального: проснуться с утра и понять, что никакого Виктора Никифорова никогда и не существовало. Пусть его посадят, но, пожалуйста, уберите эти чертовы аквамариновые глаза, которые не просто в душу смотрят, а выворачивают ее наизнанку.       Они обусловились встретится в центральном парке: Виктору надо еще раз полностью услышать всю его историю. И хоть пока что Кацуки еще толком ничего не рассказал, чувствовал он себя, словно продал свою семью вьетнамским наркоторговцам.       Мерзко.       Есть ощущение, что на его месте так бы поступил каждый. В выборе между свободой и тюрьмой ответ всегда один и до смешного очевидный.       Только вот Кацуки совсем не каждый. Пусть он не особо любит то, чем он занимается. Пусть в глубинах своей души ненавидит все это, а в частности себя. Все равно как-то неправильно это все.       В голове слегка запоздало формируются мысли из серии: «А что, если?»       А что, если Джей-Джей узнает о том, что Юри работает с полицией?       А что, если вся эта затея провалится и Никифорову придётся его посадить?       А что, если Леруа, узнав об этом всем, убьет не Юри, а Пхичита или Виктора? А его самого продаст вьетнамским наркоторговцам?       А что, если Виктор его обманул? И все это нужно лишь для того, чтобы Кацуки во всем признался?       Юри паникером не был…       Парню до смешного хочется потеряться, заблудиться и никогда не быть найденным Виктором. Казалось бы, да? Парк огромный, что может быть проще?       Но не с Виктором, нет… Он сияет. Светит так, что слепит. Никифоров может поспорить с солнцем, и, ох, вряд ли небесное светило выиграет.       А еще Виктор теплый. Для этого не нужно его касаться, это чувствуется за километры. Такой, что хочется к нему прижаться и греться, греться, греться, пока весь лед из души не выйдет. С такими людьми хочется хотя бы находиться рядом, чтобы ухватить чуточку тепла, но есть ощущение, что в случае Юри — дотронься и сгоришь.       Только вот не для него это все, не его, не ему.       В груди будто что-то ломается, дышать становится тяжело (да и не хочется, если честно). Тело пробирает озноб, Юри осознает.       Дом.       Вот с чем у него ассоциируется Виктор. Вот почему он слова против ему сказать не может. Вот почему сердце сейчас ломает ребра, пытаясь, видимо, уйти.       Дом. Нет, не родительский, где всегда пахнет свежей выпечкой. А тот, в котором живут два любящих человека, где по ночам горячие поцелуи и стоны в постели, а с утра кофе в кровать и засосы по всему телу.       Бегущей строкой в голове проносится — ты влюбляешься, ты влюбляешься, ты влюбляешься.       Господи, как же это все банально, глупо и тупо. Но так по-настоящему.       В конце концов, если Виктор выпустит ему пулю в лоб, то сделает большое одолжение.       Когда на ватных ногах Юри все же подходит к полицейскому, тот выглядит уже намного лучше, сразу видно — болезнь отступила. Тот, расположившись на лавочке, потягивает кофе и стоит ему заметить Юри, как улыбка невольно расцветает на его губах.       — Я не знал, какой ты любишь, — Виктор протягивает картонный стаканчик, а у Юри сердце еще сильнее заходится, — взял на свой вкус.       Даже если бы там была земля, разбавленная водой, он бы не смог не выпить это. И тем не менее с кофе Никифоров угадал.       И что совсем выбило его из равновесия — разговор. Не то чтобы Юри как-то представлял, как будет проходить их диалог, но то, что Виктор будет болтать с ним как будто они старые друзья… Они разговаривали так, словно обсуждали погоду или новинки в мире шоу-бизнеса.       Никифоров не напирал, не вел разговор в формате допроса, нет. Он просто спрашивал, внимательно слушал и, если надо, задавал наводящие вопросы. В словах не было строгости, во взгляде не было презрения. Наверное, поэтому Юри и открылся. Рассказал все, как есть: как вступил в банду, как попал в Нью-Йорк и по какому принципу они работали.       Не сходится только одно — преступления продолжаются, почерк ограблений в стиле Юри, но тот об этом ничего не знает. Это немного подозрительно, но Виктор обещает себе вернуться к этому позже. Сейчас есть вещи поважнее.       — Ты должен понимать, что всю жизнь так жить нельзя.       «Не, ну если научиться носить маску, то очень даже можно», — думает Кацуки, но что-то подсказывает, что Виктор эту иронию не оценит.       — Понимаю, но я и не собирался, — Кацуки не лжет. Рано или поздно его криминальная карьера все равно бы закончилась.       Либо бы его убили, либо поймали. Второе, кстати, относительно уже произошло.       — Ну, так или иначе, к этому ты больше не вернешься, — с улыбкой произносит Виктор и, бросая взгляд на наручные часы, ойкает. — Не составишь мне компанию в полицейский участок? Мне нужно кое-что забрать и записать твои показания.       Кацуки напрягается при фразе «полицейский участок», и Виктор, заметя это, тут же объясняет:       — Нет, нет, нет, ты все не так понял, — он даже садится перед Юри на корточки, заглядывая в испуганные глаза собеседника. — Я просто подумал, что разговаривать в участке тебе будет некомфортно, но тем не менее мне нужно записать некоторые моменты, чтобы потом мы поймали плохих парней, окей? — и, чтобы до конца разрядить обстановку, подмигивает.       Кацуки краснеет и отводит взгляд, а Виктор тепло улыбается, думая, какой он милый.       В здании полиции тихо и прохладно. С Никифоровым все здороваются, улыбаются ему, бегло рассказывая какие-то новости. Юри же испытывает укол зависти, так как у него так никогда не будет. Он всегда будет в стороне, серой мышью или чьей-то тенью, тем более с таким прошлым.       Они заходят в кабинет Виктора и тот тут же предлагает присесть, но парень слишком некомфортно себя чувствует, поэтому мнется у двери.       — Боишься меня? — хмыкает он.       Мужчина подходит вплотную, отрезая собой любую попытку к бегству. А у Юри кружится голова, от запаха одеколона полицейского его ведет, сердце снова выделывает какие-то непонятные кульбиты в грудной клетке.       Каким Богам молиться, чтобы Виктор не заметил это? Но это было слишком очевидно, и Никифоров, улыбнувшись каким-то своим мыслям, продолжает наступать.       Виктор настолько близко, что они буквально делят одно дыхание на двоих. Виктор настолько близко, что Кацуки может спокойно разглядеть мелкие крапинки синего пигмента в этих невозможных глазах. Виктор настолько близко, что если он его сейчас не поцелует, то это будет тоже своего рода преступление.       Последний раз опалив кожу Юри своим дыханием, мужчина отстраняется.       — Знаешь такую игру «Правда или действие»? — спрашивает мужчина будничным тоном, так, будто это не он только что чуть не поцеловал Юри. Или это у Кацуки уже едет крыша, и он выдает желаемое за действительное?       — Ну так вот, — не дожидаясь ответа, продолжает, — давай сыграем в нее, но без действия. Будем просто задавать друг другу вопросы и отвечать на них честно.       Он выделяет последнее слово, и Юри хочется засмеяться. С Виктором он и не сможет соврать, даже если очень сильно будет надо. Не в такой чуть ли не в интимной обстановке, не здесь, не сегодня, не в этой жизни. С кем угодно, но не с Виктором.       — Я начну: почему ты стал вором?       Еще и лицо такое делает заинтересованное, будто ждет какой-то суперинтересной истории.       — Все просто, — Кацуки жмет плечами, — не получилось с катанием, вот и… — он не успевает закончить, как Виктор перебивает.       — Юри, такие истории я слышу по двадцать раз на дню, все как одна. Я хочу слышать правду.       — Я не знаю, — после долгой тишины отвечает он.       В молчании они сходятся на том, что пока что каждый останется при своей правде. И есть ли мы смысл сейчас копаться в чьем-то прошлом, когда надо спасать будущее?       — Хорошо, у меня встречный вопрос: почему ты мне помогаешь?       Но вместо ответа тишина, снова. Она, к счастью, не давит и даже не кажется сейчас лишней. Однако любопытство хуже воровства, и, черт, Кацуки нужно знать ответ. Никифоров же будто его специально изводит. Смотрит снова пристально так, будто ответ у Юри на лбу высечен.       Впрочем…       — Не для всего и не всегда нужны причины, знаешь. Я делаю это, потому что хочу, нет никакого скрытого смысла или заговора, — Виктор говорит это все, но вдруг осознает, что впервые отвечает на этот вопрос сам себе.       Может, это и не совсем честный ответ, но и не ложь. А полностью правильного ответа и сам мужчина пока не знает, хоть в глубине души очень близко к ответу.       Они хотят поиграть в правду, но ни один не знает правильного ответа на вопрос, заданный ему. Как забавно.       — У меня есть одна просьба, — Кацуки говорит тихо, почти на грани шепота.       А Виктор неожиданно осознает, что если парень попросит его свернуть какую-нибудь гору, то Никифоров, даже не задумываясь, пойдёт. Он все для него сделает… И это пугает.       То, что сейчас происходит между ними, можно в целом охарактеризовать как «ничего». Друзьями их назвать нельзя, но и врагами тоже. Напарники? Слишком громко сказано, да и в их ситуации «вынужденное сотрудничество» больше подойдёт. Однако ни один из них не признает, что между ними что-то точно есть. Та самая искра, которая либо превратится в итоге в красивое пламя, либо сожжет их обоих к чертям. Вопрос только в том, кто первый это все заметит и смогут ли они перешагнуть ту бездну, что сейчас разделяет их.       Юри из полиции уходит очень поздно вечером. Во-первых, потому что под покровом темноты и объемным капюшоном он чувствует себя куда безопаснее. А во-вторых, Виктор до собственного заплетающегося языка не хотел «слезать» с Кацуки: по несколько раз переспрашивал его историю, что-то записывал, где-то сильно задумывался. В общем, сейчас Юри чувствует себя морально изнасилованным и от представления, что сейчас его ждет примерно такой же допрос от Пхичита, хочется выть, да голоса уже нет.       Еще где-то через неделю вот таких «встреч» наконец было решено начать действовать. Юри и Пхичиту пришло сообщение от Леруа о том, что готовится новая вылазка. Вроде бы снова что-то связанное с ювелирными украшениями, но впервые им было вообще все равно что там надо грабить.       Самым главным было, чтобы все получилось. План был прост, а оттого гениален — подловить преступников на месте преступления. Сейчас на стороне полиции информация, а это чуть ли не самая главная их фишка.       Кацуки с Чуланонтом приходится немного побыть актерами и притвориться, что второй заболел. Юри, в силу того, что в городе почти вся их группировка, снова возвращается на место координатора, на место Пхичита выходит Мила. В паре кварталов от «места» Юри ждет машина, на которой его увезут дабы не спалить. В принципе все должно пройти идеально.       Выезжали все из квартиры Виктора, так проще. Когда Крис и Пхичит уже переступили порог квартиры, Юри, идущего следом, резко затаскивают обратно. Никифоров собран: глаза стеклянные, губы в тонкую полоску сжаты. Даже не по себе как-то становится, но Кацуки понимает, что они не на дискотеку идут. И все же тот Виктор, что, казалось, был всегда веселым и добрым, был уже куда роднее.       — Виктор? — Юри хлопает глазами, не понимая, почему они вдруг остановились.       — Ты помнишь про микрофон? — тихо уточняет он и, проверяя собственные слова, мягко касается чужого уха. У Кацуки ноги ватными становятся от такого незамысловатого жеста. — Мы все между собой на связи, если что-то пойдет не так, то ты сразу же уходишь оттуда, слышишь?       Разница в росте сыграла с ними смешную шутку — Виктор примерно на голову его выше, и обычно Юри приходится задирать голову, но сейчас Никифоров сам наклоняется к нему, ловит взгляд, и их словно примагничивает. Весь мир сужается до человека, что стоит напротив. Дрожащую руку Кацуки кладет на руку Виктора, ту, что все еще бережно держит его. И вроде хочется сказать, что сейчас не самое подходящее время для такого, но стоит чужим губам накрыть его, становится все равно.       Виктор целует жадно, кусает нижнюю губу, толкается языком и не дает и шанса прекратить это безумство. Да и зачем, если в такой безумный, страшный день это единственное, что кажется правильным?       У Юри кружится голова, в легких катастрофически мало кислорода. Но как же ему хорошо. Губы мужчины мягкие, но при этом властные, и Кацуки с трудом сдерживается от стона. Это слишком хорошо.       Поцелуй заканчивается так же внезапно, как и начался, и с легкой улыбкой Виктор продолжает держать лицо Юри в своих горячих ладонях, мягко поглаживая большим пальцем щеку парня.       Будет ли странно спросить, что сейчас было?       Мужчина, будто почувствовав вопрос, уже собирается что-то ответить, но обрывает себя. Еще раз коротко чмокнув его в уголок губ, он уже полностью отстраняется.       — На удачу, — подмигнув Юри, который так и остается стоять с нечитаемым выражением лица, Виктор выходит из квартиры.       На место назначения они прибывают вовремя. Что касается Кацуки, так тот вообще не заметил дорогу от дома Виктора до ювелирного магазина. Просто в какой-то момент его друг хлопнул по плечу и они, коротко кивнув друг другу, разошлись.       Около магазина его уже ждали Изабелла и пару незнакомых Юри парней. Девушка перекинулась с ним парой слов, он показал ей строение здания, выходы, где ее будут ждать, и прочие важные в их деле вещи.       Чувство тревоги с каждой секундой становится только сильнее. Кажется, что, пытаясь себя успокоить тем, что Виктор профессионал и что все будет хорошо, он делает только хуже. На каждый аргумент в пользу полицейских мозг будто в отместку рисует по два-три в пользу его преступной группировке.       Хотя говорить «его» не совсем верно уже. Но и к полиции он себя причислить не может. Ни туда, ни туда… И, честно, это угнетает.       Еще раз пройдясь по плану действий, все расходятся по своим позициям. Юри проходит пару кварталов, где его ждет неприметный фургончик, напичканный проводами, мониторами и прослушкой. Да уж, Леруа не скупится на все, что касается его нелегального бизнеса.       Обычно в таких «передвижных лабораториях» они работают по несколько человек, но Кацуки зарекомендовал себя как человека в легкую справляющегося в одиночку. Что сейчас им играло как раз на руку.        Зная место и время ограбления, они могли с легкостью его перехватить. Яков с удовольствием выделил людей, Крис и Пхичит со своих сторон согласились помочь. Все было проще простого. Тогда в какой момент Юри пропускает момент, когда все пошло в тартарары?!       Он говорит девушке куда идти, что отключать и где что лежит. Одновременно с этим дает всю информацию Никифорову. Тут все идет ровно.       Он пишет людям, что они могут подъезжать за награбленным, и смотрит по камерам, как Виктор и Крис заходят в здание. И здесь все по плану.       Все решается в момент, когда Изабелла вместо того чтобы сдаться, начинает играть с полицией. И Юри действительно слышит, как громко трещит и ломается их план. Он позволяет себе замешкаться буквально на пару мгновений, не зная, с кем в первую очередь начать общаться.       И, поднимая взгляд на мониторы, успевает лишь вдохнуть.       Последующие сцены разворачивались перед Юри словно фильм в очень быстрой перемотке. Вот он слышит, как Виктор приказывает Изабелле положить оружие и сдаться, вот слышит, как она неестественно смеётся (не боится, не верит) и обещает подорвать здесь все. И Никифоров, черт возьми, не верит, продолжает наступать.       Выстрел оглушает, будто пистолет находится у его уха. Юри жмурится до пятен перед глазами, вгрызается зубами в нижнюю губу до крови. Когда Изабелла, словно тряпичная кукла, падает на пол, Кацуки кажется, что и он сейчас вот так же шлепнется. Но ноги (хоть и ватные) продолжают его держать, а сознание не хочет отключиться хотя бы на одну чертову секунду.       Из-за качества и удаленности камер он не может четко рассмотреть лицо Виктора (на самом деле полицейский для него вообще одно нечеткое пятно), но на ментальном уровне чувствует, как тот растерян. Он не хотел.       Проблема была не в том, что Никифоров убил человека. Не в том, что это женщина. Не в том, что… да не важно.       Важно лишь одно.       Виктор Никифоров только что убил невесту Джей-Джея.       — Ох, Виктор, — Юри медленно осел на стул, — что же ты наделал?