Замерзающее пламя

Слово «выходной» начало потихоньку стираться из моей памяти, но, когда этот святой день настал, проснувшись по привычке рано и приведя себя в порядок, я всё же вспомнила, что полагается спать как минимум до обеда. Я сгребла в охапку шкурку и бросила её на уже заправленную кровать и, пока животное не успело сбежать, хлопнулась рядом. Маленькое тельце приятно грело, я запустила руку в мягкую детскую шерстку и постаралась доставить ребёнку побольше удовольствия, та благодарно замурлыкала и прикрыла свои коричневатые глазки. В какой-то момент мне показалось, что она уснула, и я аккуратно, чтобы не потревожить, на цыпочках ушла на кухню, сделала горячий шоколад — секрет в двойной порции — и услышала трижды наглое «мяу». Возле миски с недоеденным кормом сидело моё чудо и этими самыми глазёнками смотрело на меня: ей тоже хотелось вкусняшку. Плеснув ей молока, я уселась рядом, и мы обе принялись за лакомство. У этого дня были все шансы. Когда пришла Лисса, с шоколадом покончено ещё не было, я соскочила с пола и кинулась открывать дверь. Моройка улыбнулась и предложила позавтракать в кондитерском кафе неподалеку. А в нём между прочим готовят лучшие во Дворе пирожные! Я начала собираться, а она заозиралась по сторонам, как мне показалось, в поисках шкурки. Однако, немного понаблюдав за ней, я пришла к иному выводу: подруга была вся на нервах и не могла удержать на месте неуверенный взгляд. Лисса хотела рассказать что-то очень важное, что-то, что мне, наверно, не понравится, и дружеский завтрак представлялся ей весьма удобным моментом. Ответ на вопрос «что?» не лежал на поверхности её сознания, и, сгорая от любопытства и начиная опасаться, я не нарушила её границы. Мы устроились за столиком, и Лисса, не придав должного внимания заказу, уставилась в тарелку. У моройки никак не получалось удобно взять ложечку, словно раньше она только со стороны видела, как ей пользоваться. — Всё хорошо? — Да, — решительно ответила она и внезапно выпалила, — я тут подумала над кличкой для котёнка. Можно назвать её женским именем, каким-нибудь коротким и милым, например, Наоми, Юта, Шая, Зита. Но мне больше нравится что-то осмысленное: Тайна, Ночь, Вера, Ангел… — Я уже придумала имя, — я резко оборвала её на полуслове. — Правда? Какое? — Под моим тяжелым взглядом подруга отвернулась и начала тихо-тихо, едва слышно, — это нападение…  ужасно… страшно подумать, что мы беззащитны… и жизнь может вот так в один миг оборваться… Я шумно выдохнула. Когда вчера вечером Ганс прислал мне сообщение о том, что ближайшие два дня я ему не нужна, я поклялась забыть обо всем произошедшем накануне. Увы я не в состоянии что-либо изменить, а значит пора перестать принимать всё близко к сердцу и отгородиться от всего, что меня не касается. — Ты не беззащитна. Я с тобой. — Нет, Роза, я не о том. С этим нужно что-то делать, мне кажется, весь мир катится в тартарары, всё… так неправильно!. Ты знаешь, я никогда не хотела лезть в дебри, но теперь чувствую, что должна. Как принцесса. Как обладательница духа. Королева сказала, было бы неплохо, если бы я встретилась с одним человеком… Только он отказался приехать во двор… Но он будет сегодня у своего знакомого в деревне, это всего в часе — двух езды отсюда. И мне выделят четверых стражей. — Лисса, ты с ума сошла? Вчера стригои захватили отель! Сколько бы стражей тебя ни сопровождали, этого слишком мало! — Я уже обещала ей, что поеду. — А мне ты обещала, что будешь осторожна! — Когда? — Не знаю. Но когда-то точно обещала. Лисса открыла рот, чтобы привести очередной аргумент, но я покачала головой. Она уже всё решила, это был бы бессмысленный спор. — Когда ты едешь? — Сейчас. Выяснилось, что «сейчас» означает не «сегодня» и даже не «через пару часов», а именно «сейчас». То есть в этот самый момент четверо стражей заводили машину и уже ждали её. — Кто он? — Не знаю. Но он очень влиятельный, и у него много сторонников. Так Татьяна сказала. Она придвинула свою тарелку к моей, предлагая так и не тронутое пирожное. Я тяжело вздохнула, но откуп приняла. Опять весь день на нервах… а ведь я только настроилась! Подруга крепко обняла меня и убежала. Я заставила себя еще несколько раз глубоко вздохнуть и досчитала до десяти. Когда часа через два в мою дверь вновь постучали, я уже не ждала ничего хорошего. Но увидеть прямо перед собой Дмитрия с поднятой головой и его обыкновенным твердым открытым взглядом не ждала ещё больше. — Привет. Впустишь? — Я не нашла, что ответить, да и не сочла нужным, лишь скрестила на груди руки. — Нам надо поговорить. — Нет необходимости. Ты довольно красноречиво бросил меня утром. Он молчал, чуть отвернувшись, и что-то в его потемневшем взгляде не давало мне покоя. Не знаю, почему я отступила, просто сделала шаг назад, и всё тут. Мужчина вошёл и снова посмотрел мне в лицо. — Прости… Прости… — Он положил руки мне на плечо и притянул к себе, но не властно, а тихонько, словно боялся чего-то, витающего в комнате, растворенного в воздухе за его спиной; обнял меня, запустил пальцы в мои волосы и зарылся в них носом. — Я больше не оставлю тебя… если ты позволишь… Я молчала, он тоже. Долго. Не шелохнувшись. — Я ничего не понимаю, помнишь? Тебе придётся объяснить. — Шепнула я, намекая на его же слова. — Я объясню. Мы проговорили остаток дня, устроившись на диване. Он спокойно сидел, приобнимая меня; а я — рядышком, опускала голову на его плечо; выпрямлялась, чтобы смотреть ему в глаза, держала за руки; ложилась на спину, укладывая голову на его колени, разглядывала его лицо снизу вверх. Пока он наконец не сказал: — Как бы я ни хотел, жизнь не остановится. Я чувствую себя пассажиром, который, сев в поезд, бежит в последний вагон в отчаянной попытке остаться в пункте отбытия. — Хочется жить? — Мужчина легко закивал. — И тебя рядышком… Я пытался убедить себя, что именно потому что ты нужна мне, я должен забыть о тебе, но я не могу. Ты права, это твой выбор, и я складываю с себя ответственность за него. Решай сама — я не стану. Да, любимый, я тоже не смогла, подумала я. Почему-то я решила, что отпустила его, что больше не зависима от его бездонных красивейших глаз, смотрящих прямо в душу, обволакивающего бархатного голоса, нежных сильных рук. Фальшь всё это. Защитная реакция. Я вдруг поняла, что вчерашний день стал для него стократ труднее, чем для меня. Дмитрий был со мной откровенен, и всё же мне никогда не узнать, о чем он вчера думал, что переосмыслил, к каким выводам пришел и чего ему это стоило. Но по выражению его лица я видела, что это уже не имеет никакого значения, главное — все уже решено, и решено, как он полагает, верно. Дима резко схапал шкурку, впервые решившуюся прошмыгнуть мимо нас, усадил к себе на колени и принялся гладить моего ребёнка по крошечной головке и хрупкому тельцу, она при этом мило подгибала ушки и мурлыкала. Я вспомнила, как пожадничала её Лиссе. Но Дмитрий? Пусть она любит его так же, как люблю его я. — Как её зовут? — Эйфория. А какая порода? — Дмитрий улыбнулся. — Сибирская, конечно. — Мог бы выбрать и потеплее. — Он улыбнулся шире. — Если ты захочешь пустить её на варежки, думаю, она и будет самой тёплой. Из тебя вышла хорошая хозяйка, — заявил он, взглянув на довольную и благодарную мордочку Эйфории — А как же Таша? — А что Таша? Она как была мом другом, так им и останется. Я бесконечно благодарен ей: её поддержка и чуткость очень сильно помогли мне. И ведь дело не в том, что он позволил ей быть рядом, а мне нет, а в том, что он не защищал её так, как защищал меня. — Но я ведь сама видела… как вы гуляли вместе, как улыбались друг другу. — Я улыбался не ей, Роза. Я улыбался тебе. Мы опрокинулись на спину — Дмитрий перетащил котёнка с колен на живот, та, не прекращая урчать, свернулась в маленький клубок, который мужчина мог бы запросто накрыть ладонью — и продолжили болтать обо всем на свете. Пока меня не оглушил омерзительный писк.