Зов твоей кожи

Кевин просыпается от едва ощутимой теплой щекотки на щеках – струящиеся из окна солнечные лучи насмешливо пробегаются по его коже, давая понять, что солнце стоит высоко, а значит, уже наступил день. Тело слегка ноет и наполнено приятной тяжестью – отголоски вчерашней ночи живо напоминают о себе, скручиваясь острым жаром ниже живота. Он лениво приоткрывает глаза, щурясь от яркого света, и тут же сталкивается с внимательным взглядом льдистых глаз напротив. Хоакин совсем близко, прижатый почти вплотную, такой реальный и живой. Его щиколотки касаются щиколоток Кевина, и тот ни за что не признался бы себе, насколько это возбуждает. – Привет, – чуть хрипловатым от сна голосом произносит Кев, а потом не выдерживает и широко улыбается. Вчера, когда они оба уставшие и удовлетворенные рухнули вместе на кровать, он был уверен, что утром не обнаружит Змея рядом. Хоакин не из тех, кто остаётся после секса, чтобы провести остаток ночи в объятиях любовника. По крайней мере, так Кев считал до сегодняшнего утра. Потому что именно его напряжённый взгляд сейчас изучает расслабленное лицо парня, и Келлер отдал бы что угодно, лишь бы узнать, что творится в голове у загадочного красавчика. – Привет, – спустя почти бесконечную паузу еле слышно выдыхает Хоакин, будто бы захваченный врасплох его неожиданным пробуждением. – Долго спишь, Прэппи. – Не называй меня так, – шутливо возмущается Кевин, с трудом выбираясь из складок одеяла, свернувшегося вокруг него коконом. – Я думал, ты уйдешь, – негромко признается он, будто тоже боясь шумом разрушить магию этого ленивого утра. Вместо ответа Хоакин склоняется и целует его, глубоко и жарко, заставляя мгновенно забыть все вопросы, что так хотелось задать. Они сталкиваются носами, шумно дыша и шаря ладонями по телам друг друга, но уже без прежней ненасытности – теперь это больше напоминает прикосновения к чему-то, что ты больше не боишься потерять. К тому, что получив однажды, ты уже навсегда сделал своим. – Ты пахнешь жвачкой, – оторвавшись, бормочет Хоакин, небрежно проводя пальцами по растрепавшимся волосам. – Как ты себя чувствуешь? – Круто, – выпаливает Кев, не успев подумать. Потом анализирует собственные ощущения и добавляет: – По крайней мере, морально. Физически это как будто... – Тебя переехал грузовик? – дразнит Змей, и его лукавая ухмылка слишком провоцирующая, чтобы не стереть ее новым поцелуем. Они валяются в кровати ещё какое-то время, обмениваясь ленивыми поцелуями и ничего не значащими фразами. Так сильно хочется навсегда остаться в этом теплом общем утре, залитом солнечными лучами и мягкими прикосновениями, что Кевин совершенно забывает о существовании времени и скором возвращении отца. Он просто наслаждается данным им маленьким шансом – навряд ли такое скоро повторится вновь. – У тебя неплохие бицепсы для такого ботаника, – Хоакин с задумчивым видом проводит подушечкой пальца по коже парня, неосознанно вырывая из него тихие вздохи. – Я не ботаник! – слабо возмущается Кев, безуспешно пытаясь сделать вид, что ласковое прикосновение не посылает по мышцам дрожь. – Я видел твои оценки в школе – там сплошные «А», – небрежно фыркает Де Сантос, не прекращая своего занятия. – Ты следишь за мной? – Просто спросил у Бетти, – он пожимает плечами, наконец убирая руку и устало откидываясь на спину. – Погоди... Ты запомнил ее имя? Ты говорил с ней обо мне? – расплывается в недоверчивой улыбке Кевин, тут же нависая над парнем и требовательно глядя ему в глаза. – Я помню все, что важно для тебя, – отрезает Хоакин, не пытаясь разорвать зрительного контакта, а его голос звучит слишком четко и слишком серьезно для этого утра. Кевин не отвечает, только ищет в голубых глазах подтверждение искренности сказанных слов – и находит. От осознания этого захватывает дух, и короткая фраза, звучащая в голове все это утро, едва не слетает с губ – лишь в последний момент он осознает, что возможно, для таких важных слов ещё рано и просто опускается сверху, принимаясь целовать бледную шею с лёгким запахом сигарет. Он не выдерживает и кусает тонкую кожу, заставляя Хоакина сорваться на короткий стон, от которого по спине бегут мурашки. – Извини, – виновато шепчет Келлер, а потом бессовестно оставляет яркий малиновый засос на ключице, надеясь, что у Змея не получится спрятать его под тканью футболки. Они выбираются из кровати ближе к полудню, натягивая только боксеры и шлепая на кухню босыми ногами. – Что хочешь на завтрак? – услужливо интересуется Кевин, гремя чашками в попытке отыскать банку с кофе. – Тебя. – Это не считается. В итоге они всё-таки съедают по сэндвичу, сделанному наспех из обнаружившихся в холодильнике продуктов. Кофе, конечно, с недовольным шипением убегает из турки, пока они зависают около стола, стараясь оставить друг на друге как можно больше собственнических меток. В конце концов, кофе можно сварить еще, а упущенных секунд назад уже не вернешь. Спохватывается Кевин только тогда, когда стрелка на настенных часах неумолимо приближается к двум, оповещая о том, что через несколько минут отец должен вернуться со смены. Сообщать об этом не хочется до умопомрачения, но все же приходится, на что Де Сантос лишь понимающе кивает. В итоге они вдвоем пытаются надеть на Хоакина всю его одежду и одновременно скрыть любые следы пребывания в доме чужого человека. Получается быстро, но нелепо, и они со смехом едва не падают друг на друга, осознавая абсурдность ситуации. Вероятно, на Змее даже оказывается пара вещей из гардероба Кевина, но честно говоря, тот совершенно не против такой оплошности. Хоакин уходит за пятнадцать минут до того, как машина шерифа Келлера останавливается у красивого дома с резным забором. К этому времени Кев успевает привести себя в порядок и даже помыть посуду после их неудачного завтрака. Отец слишком уставший, чтобы подмечать какие бы то ни было детали, так что он просто обедает и уходит спать, оставляя парня наедине с собственными мыслями. Когда в доме вновь становится тихо и пусто, Кевин опускается на стул, чувствуя себя необыкновенно вымотанным и счастливым. Эти искорки счастья и покоя поселяются внутри и тут же оживают, стоит вспомнить ласковое лицо Хоакина, смотрящего на него с непередаваемым выражением нежности, заставляющим ноги слабеть и безвольно подкашиваться. Кевин вспоминает, что неплохо было бы принять душ. На самом деле, это стоило сделать ещё утром и желательно вместе, но тогда так сильно не хотелось вылезать из постели, что это приходит в голову парню только сейчас. Тело вмиг даёт знать о себе ломотой в мышцах и липкостью кожи. Так что после недолгих колебаний Келлер все же захватывает полотенце и закрывается в ванной, с облегчением стаскивая с себя всю одежду, что пришлось натянуть, дабы не вызвать у отца подозрений. Кевин забирается под душ, расслабляясь и позволяя прохладной воде смыть с кожи пот и следы чужих прикосновений. Делать этого не хочется, хочется навсегда отпечатать эти прикосновения в памяти так же, как он оставил отпечаток на ключице Хоакина, напоминание для него и для себя об этом утре, в котором все было хорошо. Но все же приходится, и жёсткие струи стекают в сливное отверстие, забирая с собой тактильные воспоминания. Вымывшись, Кевин тщательно вытирается полотенцем и останавливается перед зеркалом, с волнением разглядывая собственное тело, будто обновившееся и ставшее незнакомым после ночной близости с Хоакином. Кожа все такая же гладкая и блестящая, и Кевин замирает на секунду, неосознанно любуясь собственными мускулами – результатом постоянных тренировок и физических упражнений. А потом внутри внезапно холодеет, и внутренности словно замерзают, скованные этим неожиданным осознанием. Его ключицы все такие же гладкие и чистые, на них нет никаких покраснений, никаких следов – ничего. На них нет отпечатков той метки, что он так нагло оставил Хоакину утром, желая сделать его целиком своим. Нет той самой метки, которая должна была бы появиться, обязательно должна была… Если бы Хоакин в самом деле был его родственной душой.