20 дней лета

Они просыпаются рано, бодрые и счастливые, и с трудом распутываются, чтобы дойти до душа. После, вытирая полотенцем мокрые волосы, Давид ловит тоскливый взгляд Сеска, направленный в сторону кухни. — Тоже не жаждешь постоять у плиты? — Ещё меньше хочу мыть посуду. — Одевайся. Вокруг миллион кафешек — что хочешь? Сеск пожимает плечами. — Не знаю, что-нибудь американское? Они доходят до John’s за двадцать минут, даже меньше. По дороге Давид успевает разложить местное меню: яйца Бенедикт неплохи, но что ты там в Англии из яиц не видел, блины пышные, но делают их, блин, столько, как будто сами пшеницу на муку выращивают. Венские вафли с клубникой и бананом вкусные, но ими одними сыт не будешь. Из омлетов с моцареллой лучший, греческий ещё хорош, к испанскому лучше даже не притрагиваться, а с луком… ну, тут вообще надо что-то объяснять? Маленькое кафе притаилось на углу кирпичной четырёхэтажки, между суши-баром и спа-салоном. Рядом с высотками дом кажется почти игрушечным и очень старинным. По фасаду над вывесками вьётся пожарная лестница — Давид к ним уже так привык, а поначалу удивлялся: ну дико же неудобно, маленькая, крутая лесенка, ржавая и хлипкая на вид, а порой и мокрая от дождя. Внутри с десяток столиков и барная стойка. Такими кафе полна Барселона — да и вся Испания. Крошечные рестораны, магазинчики, где хозяин сам торгует всем, что бог послал. Супермаркеты у них не в почёте, а тут, в Америке, наоборот — в них едут каждые выходные, загружая машину под завязку. Они выбирают по французскому тосту с индейкой, ветчиной и сыром, пьют кофе с чизкейком и обсуждают, куда дальше. — Мне понравился Метрополитен, он тут точно такой один? — Сеск облизывает губы, и Давиду сложно сосредоточиться на вопросе. Фабрегас замечает его взгляд и смеётся. Давид отводит глаза, понимая, что краснеет. И как можно только? Столько лет, уже всё, кажется, видел, а тут раз — и ничего ты не видел. Метрополитен — это забитые людьми ступеньки, ветреная смотровая площадка, вид на реку, ну, ещё картины всякие. — Хай Лайн Парк? — предлагает Давид. Как он сразу не подумал? Хотел же показать Сеску, как в первый раз увидел, и вот, Сеск тут уже почти две недели, а он и не чешется. План составлять в следующий раз, что ли, в заметках в айфоне… Давид удивляется сам себе — ещё пару месяцев назад думал, что всё, расстанутся нафиг, а теперь строит планы на следующую встречу. — Давай, — легко соглашается Сеск, хотя он понятия не имеет, что и где это. Они допивают кофе с чизкейками, берут навынос по парочке сэндвичей и выходят. Утренний час пик почти прошёл, поэтому Давид легко ловит такси. До парка недалеко — только пересечь мидтаун с востока на запад. Пока они едут, Сеск опускает голову ему на плечо. Нет слов. Утром буднего дня в парке пустынно. Внизу гудит автострадами город, шумят, торопятся люди. Внизу душно и тесно, а тут просторно. Ветрено — рядом всё те же манхэттенские высотки. Они идут по длинным полосам серых камней, просветы между которыми периодически расходятся, чтобы выпустить пучки травы и ржавые рельсы — когда-то по этому мосту шла наземная часть метро. То тут, то там стоят деревянные скамьи, будто вылезавшие из камня. У некоторых спинки, у других их нет, третьи больше походят на угловые диваны. — Знаешь, наверное, это моё любимое место в этом городе, — признаётся Давид, когда в просвете между многоэтажками им открывается особенно красивый вид на Гудзон. — Да, красиво тут, — соглашается Сеск, поправляя растрёпанные ветром волосы. Через полторы секунды ветер возвращает бардак обратно. Они идут над многополосными шоссе, над вокзалом и железнодорожными путями, просто над улицами. Наконец, ещё не устав — устанешь тут, привыкнув тренироваться каждый день по нескольку часов! — садятся на широкий деревянный шезлонг. Чтобы чем-то себя занять, Давид достаёт сэндвичи. Сеск с радостью разворачивает один и вгрызается в него. Губы становятся мокрыми от сочных кусочков помидора. Давид смотрит на него и не может отвести взгляд. У Сеска морщины прорезают лоб, у глаз, а Давид видит его тем юнцом, которому Арагонес подзатыльник как-то отвесил. За что влетело тогда, Давид уже и не помнит. И решается спросить. Раньше всё не до того было, или забывал, или ещё что… — А помнишь, когда мы в первый раз на базе сборной вместе оказались, тебя Арагонес за что-то здорово отчитал? Сеск смотрит непонимающе, удивлённо. Возводит глаза к небу (и тут же щурится от яркой, пронзительной синевы), вспоминая. — Не-а. — И подзатыльник не помнишь? — Нет. — А я тогда тебя и заметил. Сеск выглядит растроганным. Смущённо улыбается, краснеет и — надо же! — хихикает. — Это нечестно! Мне, выходит, влетело, что я на тебя смотрел, а тебе — нет? Отсмеявшись, Давид предлагает: — Можешь восполнить несправедливость. Отшлёпай меня, я был плохим мальчиком. — Три дня без мультиков и никакого луна-парка в понедельник. Что? На Лие работает! Не буду же я девочку бить! — Да, с парнем проще. Лука набедокурит — подзатыльник или по попе и готово. На девчонок даже рявкнуть не выходит, у них сразу глаза такие, слёзы. Приходится выкручиваться: мультики все эти, куклы, мишки… — Так говоришь — я прямо сам парня захотел. — И давай. Мальчик — это круто. Машинки, вертолёт на радиоуправлении. К тому же, с твоим обратным алфавитом — Лия, Капри — парню будет из чего выбирать. Хуан, Хавьер, Джонатан… — Я тебя к Хуану так ревновал когда-то, — неожиданно признаётся Сеск. — Ну даёшь! К Хуану? Он же из Овьедо! — Скажешь тоже… Астурийское дерби самое мирное. Трепались бы на своём эонавьего… — Бабле, — поправляет Давид. Понаедут из своих британий и путают диалекты испанского. Эонавьего — это астурийско-галисийский, язык западной Астурии. — И как я тебя к Жери — это смешно, а к Хуану?.. — Отстань, — закатывает глаза Сеск. Он скатывает бумагу от сэндвича в комок, прицеливается и, дождавшись, когда стихнет порыв ветра, прицельно кидает в мусорную корзину. Попадает.