20 дней лета

Утро приходит поздно. Они валяются на кровати, пролистывают ленты фейсбука и твиттера с телефонов. Сеск включает фоном музыку — задорную такую, на английском. — О чём вчера говорили? — всё же интересуется Давид. Тоном светской беседы — ему, конечно, совершенно не интересно, о чём. Ни разу. — «Челси», — отмахивается Сеск, не отрываясь от экрана. — Мало у Фрэнка знакомых оттуда, что ли, — не удержавшись, ворчит Вилья. — Ты так забавно ревнуешь, — Сеск фыркает. — Сам забавно ревнуешь. К Хуану, это ж додуматься надо! — и хитро прибавляет: — Я ему вчера звонил. — Кошка с дому — мыши в пляс? Сеск откладывает телефон, Давид успевает заметить на экране открытый инстаграм. — Вот именно так забавно ты и ревнуешь, — тоном, не терпящим возражений, говорит Давид. Сеск отвечает со всей возможной невозмутимостью: — Кому-то сейчас уши надерут. — И это я забавно ревную? — не удерживается Вилья. Они хохочут, а отсмеявшись, просто молчат. Давид тоже откладывает телефон и просто лежит, наслаждаясь моментом. Лёгкая, спокойная тишина. Счастье. У Сеска на плече отливающий синевой след, и он просто не может перестать время от времени на него коситься. — А ты бы не хотел со мной встретиться? — медленно спрашивает Сеск. — А я с тобой не встречаюсь? Они лежат на одной кровати, а Давиду вдруг кажется, что снова по разные стороны Атлантики. По коже идёт холодок. — Можно… — Сеск неуверенно замолкает. Давид ждёт. И ещё ждёт. Знает, что нужно переждать. Объяснить не может, но чует, что ещё чуть-чуть, и Сеск договорит. Но что он дороворит? Давид представляет, что это всё, и внутри разверзается пустота. — Мы могли бы устроить свидание, настоящее… ну, после того, как я уеду. Давид выдыхает с таким облегчением, что Сеск хихикает. — Ужин, вино?.. — Какое вино, у тебя ужин — у меня завтрак! — тут же горячо возражает Сеск. — Ну, тогда «Баскин Роббинс». У них «Лондон»-то есть? — У них — нет. У нас будет. Давид смотрит в карие глаза и безоговорочно этому верит. Сеск потягивается и начинает вставать, но со стоном валится обратно. — Знаешь, а когда-то я думал, что после тридцати всё, старость — секса нет, футбола нет, жизни нет. Становишься мрачным старичком с пузиком и не вылезаешь со скучной работы. — Таким же был, — кивает Давид и улыбается, припоминая детство. Кроме футбола и вспомнить почти нечего. — А я и сейчас не слишком-то верю, что поумнел. Они снова смеются. Солнце проникает в спальню, и в его лучах Сеск буквально светится изнутри. Давид завороженно смотрит на него и не может оторваться. Он касается ладонями тёплой кожи, целует сухие розовые губы, и откидывает со лба блестящую прядь чёрных волос. *** Из дома они выбираются ближе к вечеру — так, прогуляться по улицам, развеяться, заглянуть в очередной ресторанчик, после которого продолжают болтаться по Манхэттену. В Верхнем Ист-сайде роскошные подъезды, у каждого хоть кино снимай. То изысканные молоточки, то двойные двери, то фонарики (два по бокам или один над входом), то узоры решётки… Откуда-то дует, и Сеск зябко ёжится. Пора бы домой. — А помнишь, я когда только приехал, фото тебе присылал? Ну, залив, небоскрёбы и всё это так светится… Сеск помнит — ещё бы не помнить. Он вообще-то ко всей этой архитектурной мишуре равнодушен, но тот вид и правда был волшебным. Потому что даже по ту сторону океана Давид — рядом. — Так вот, это ж в двух шагах отсюда. Пошли? — Спрашиваешь? Они идут минут пятнадцать, и Сеска уже подмывает спросить, не заблудились ли, но очередной поворот — и перед ними распахивается тот самый вид. Сердце замирает, Сеск шёпотом матерится — все цензурные слова как-то вышибло из головы — и так и стоит, потрясённый, застыв статуей. Они вышли к смотровой площадке. Вокруг люди, не толпа, но прилично так. — Идеальное место, чтобы сделать предложение, — говорит Фабрегас прежде, чем успевает подумать. — Ну да, премия «Тормоз года» была бы моей. Столько лет, и всё никак не предложу тебе драить сковородки на постоянной основе, — отшучивается Давид. Сеску заметно, что он напряжён. Надо же было ляпнуть, сердится он на себя. — А я бы согласился, — и снова язык бежит впереди извилин. — Отлично, завтра посуду моешь ты. Я приготовлю. С утра омлетик? Хлопья? Давид переводит тему с профессионализмом опытного телеведущего. Если Лара Альварес уйдёт с «La Sexta», Сеск знает, кем её заменить. — Не важно, — отмахивается он. Достаёт мобильник и, подойдя к краю, фотографирует городскую панораму. Кажется, выходит даже лучше, чем у Давида.