20 дней лета

— О, боже! — хнычет Сеск у входа в четвёртый магазин косметики. Найти сам магазин, сфотографировать ассортимент, дождаться ответа от Даниэлы, купить нужное, повторить. И так ещё чёрт знает сколько раз. — И надо ж было захотеть такую хрень, которую в интернете заказать нельзя, — ворчит Фабрегас на телефон. — Пойди её теперь вживую найди… Давид едва сдерживает ехидную улыбку. Он написал Пат, что пройдёт с Сеском с десяток магазинов косметики, и спросил, нужно ли что-то ей. Патрисия в ответ прислала закатывающий глаза смайлик. И координаты трёх магазинов, после которых из списка покупок было вычеркнуто три четверти названий. Мечта, а не женщина. Давид с трудом сдерживается, чтобы не сорваться на ком угодно, выплеснуть всю горечь и весь стыд, что мучают его каждый раз при мысли о том, как он с этой мечтой обращается. А потом глаза закрыть, вдох, до трёх сосчитать, выдох — и проходит. Часть пакетов, в одном из которых лежали три литровые бутылки, он забрал у Сеска, чтобы ему было удобнее достать кошелёк, ещё на кассе второго магазина. Теперь же Фабрегас с немного виноватым видом отдаёт ему и остальные — фотографировать иначе просто невозможно. Когда они заканчивают, дело идёт к вечеру, а Давид не чует ног. Занеся покупки в дом, они спускаются ближайшее кафе и заказывают по стейку с большой порцией картошки фри. — Знаешь, Дани каждый день нужны комплименты, — очистив тарелку и откинувшись на спинку кресла, говорит Сеск. — Ты такая красивая, прекрасно выглядишь, ты вся сияешь, чудесная помада, необыкновенные духи, вот это платье — новое? Давид молчит. Это не боль, не неодобрение — после стольких лет он может слушать про семью Сеска спокойно, даже с интересом. — А тебе мне хочется это говорить. И всё равно, после стольких лет — такое признание выбивает из груди воздух. Первым делом — защитная реакция, и только — на ум приходит язвительный ответ про платье и помаду. И только потом из глубины души доходят слова серьёзные, с горечью и теплотой: — Ты восхитительный, знаешь? Хотя я тоже этого не говорю. После таких слов сложно продолжить разговор, и домой они возвращаются молча. За окном темно, но звёзд на небе не видно — огни города глушат всё. В квартире Давид заваливается на диван с планшетом, а Сеск бегает кругами в поисках своих вещей — И если я что-то оставил… — говорит Сеск, заканчивая собирать чемодан. За час с лишним успел — со всеми сборами и выездами он, как и сам Давид, отточил этот навык до совершенства. — То это синяя футболка, — заканчивает Вилья. Синяя футболка — имя нарицательное, мем, код, шифр только для них двоих. Синяя футболка — это та самая, что осталась в доме Давида в Валенсии после первого приезда Сеска. Отправлять её в Лондон посылкой было глупо, Давид думал взять с собой на матч сборной, вспомнил, когда уже приехал в Лас Росас, Фабрегас только фыркнул, что нашёл, мол, ценность… Заношенная и вылинявшая, она отправилась на помойку только года четыре назад. К тому моменту «синей футболкой» успели побывать ещё две — белая и с пародирующей «найк» надписью. А также зонтик, пара джинсов и даже один галстук (как использовался последний, Давид не скажет даже под допросом щекоткой, но найден он был под кроватью покрытым, помимо тонны пыли, белыми пятнами). Сеск садится на чемодан, но молния всё равно застёгивается с трудом. — Утрясётся, — со знанием дела отмахивается от картинных усилий Фабрегаса Давид, выключая планшет и поднимаясь с дивана. — Ночь собранным, и туда даже доложить что-нибудь будет можно. — А то. Сеск пинает чемодан, который легко закатывается в угол на своих четырёх колёсиках, и не дожидаясь, пока тот остановится, поворачивается к Давиду, обнимает — торопливо и сильно, почти стискивает — и замирает. У Давида перехватывает дыхание, и совсем не от того, как туго сомкнуты руки на грудной клетке. В голове ни слова, ни даже полуоформившейся мысли. Какое-то время он медлит, стоя как истукан, и наконец одной рукой зарывается Сеску в волосы, а другой медленно ведёт по спине. Сеск отмирает с прерывистым выдохом, смотрит прямо в глаза, и блестящий влагой взгляд у него наполовину вызывающий, а наполовину смущённый. Давид обнимает его сам, зарывается носом в растрёпанные пряди чёрных волос. Это не вожделение, нет — мысли совсем не про секс. По телу разливаются тепло и нежность, и Сеска хочется держать так, в своих руках, не отпуская ни на секунду, ощущать его всеми чувствами. Чтобы он был рядом — сейчас. А от сейчас полшага до вечности.