Молчать, Мэри говорит!

«Десять араши бодались неделю, Через семь дней их осталось лишь девять. Девять араши мы в клетках уносим, Умрет лишь один, а выживут – восемь. Восемь араши забрели в темь, Один потерялся, осталось их семь. Семь араши присели поесть, Один отравился, осталось их шесть. Шесть араши улеглись спать, А проснулось из них лишь пять. Пять араши играли с секирой, Махнули неловко, осталось четыре. Четыре араши с червями внутри, Ой, нет, подождите, их уже три. Три араши зашлись в диком вое, Принеслись волки, осталось их двое. Двое араши, один нелюдим, Он вскоре сдох, и остался один. Последний араши купил себе соль, Съел весь мешок, и осталось их ноль. Все араши тупые, смеяться над ними – грешно. Но нам похеру, нам – хорошо», – один из множества стишков, рассказываемых в империи Йеша.

Восхитительного белого окраса коршун время от времени тыкался черным клювом во все еще холодный песок. – Ничего ты там не найдешь, – от звука знакомого хрипловатого голоса птица встрепенулась и как-то нетерпеливо завертела головой. Кроваво-красными глазенками она высматривала источник этого самого голоса. – Ты все уже обыскал, цыпленок, – в пяти метрах от него над костерком высилась сгорбленная фигурка. Высилась она, однако, только на фоне «цыпленка» или костра, а на фоне любого человека она казалась бы маленькой и субтильной. Коршун уставился на фигуру, а потом снова ткнул клювом в песок наугад. – Я говорю, ничего там нет... Лети сюда, погреешься, – фигура выпрямила левую руку. Коршун послушно взмахнул крыльями, взлетел и приземлился на плече щуплой девушки. Она была в легком, протертом до дыр плаще, от которого пахло потом, костром, керосином и каким-то приторным запахом. Ее лицо было скрыто под безвкусной маской в виде птичьей морды. В красных глазенках коршуна заплясали искры. – Хочу жрать, – выдала девушка. – А ты? Она стояла над небольшим котелком, из которого на все ущелье распространялся весьма резкий травяной запах. В одной руке она держала ею же выстроганный деревянный черпак, а в другой – пучок жухлой травы противного желтого цвета. – Чертовски холодная ночь выдалась, – продолжала девушка свой бессмысленный монолог. Коршун пожал бы плечами, если бы мог. Но он не мог, поэтому он лишь наблюдал за тем, как его хозяйка машет желтой травой. – Ёб твою, – выругалась девушка. – Я не протяну долго, если буду пить только эту дрянь, – в порыве чувств она с размаху кинула пучок в котелок. Коршун недоверчиво пялился на бесцветное варево. Ему определенно точно не нравился исходящий запах. От него клонило в сон. Девушка потянулась одной рукой, ведь на другой сидела ее птица. Довольно промычав что-то нечленораздельное себе под нос, она сказала: – Время отдохнуть! Не считаешь? – и чуть ли не бегом направилась к гамаку, натянутому между камнем интересной формы и трухлявым скрючившимся деревом. На ходу она скинула птичью маску, и та полетела в песок. Если бы коршун мог, он бы оценил довольно симпатичное смуглое личико в обрамлении светлых волос. Он бы восхитился красивыми зелеными глазами и формой губ. Он бы пришел в ужас при виде относительно свежих шрамов, пересекающих бровь, скулу и губы. Но коршун не мог. Энни, – а так звали девушку, – легонько провела кончиками пальцев с черными от ударов по ним ногтями по белоснежным перьям птицы. – Ну-ка, цыпленок, спорхни куда-нибудь, – протянула она нежным голосом. Коршун расправил крылья и перелетел с ее плеча на одну из веток. Он пронаблюдал за тем, как Энни плюхается на свой гамак, скидывает дряхлые сапоги из вареной кожи и достает из кармана плаща грязную самокрутку. – Я тут подумала, цыпа, – вслед за самокруткой Энни извлекла на свет и допотопную зажигалку, – о том, что я все еще не дала тебе имя. Коршун отвернулся. Энни так и улыбнулась с зажатой между зубами самокруткой. Зажегши ее и спрятав зажигалку в глубины своего плаща, она уставилась куда-то наверх, на узкую полоску розоватого неба со все еще видными звездами. – Как мне тебя назвать? – девушка мечтательно затянулась. Коршун следил за каким-то насекомым, которое кружило рядом с коленкой Энни. Насекомое было довольно крупным, но хозяйка птицы его, казалось, в упор не замечала. – Давай я буду предлагать варианты, а ты... А ты... – Энни стряхнула пепел. – А ты так и сиди, пидрила неблагодарный. Насекомое явно было кровососущим. Коршун не отрывал от него взгляда своих красных злобных глаз. – Хм... Цыпленок? Нет?.. Ты, кажется, уже откликаешься на это имя. Хотя это не имя, а дерьмо какое-то. Белок? Опять что-то связанное с цыплятами. Бело́к надо жрать, а тебя я, вроде, ращу не на убой, – Энни снова затянулась и выдохнула дым. – Никакой фантазии у меня нет, утырок. Подскажи чего, а? Нет? Пидрила пернатый. Я тебя ращу, холю и лелею, а ты... Да ну тебя нахер. Сварю тебя завтра. Коршун не обращал на нее никакого внимания. – Левиафан? В честь того рухнувшего корабля! – Энни улыбнулась. – Нет, он же рухнул... А ты вообще мальчик или девочка? Нас-с-срать. Будешь мальчиком. Как же назвать тебя?.. – Энни затянулась еще пару раз перед тем, как продолжить. – Марвин? Не. Не то, все не то... Ну, бля, птицан, отреагируй! – воскликнула она. В ответ – ноль реакции. – Так как же? – продолжила бормотать девушка. – Яков? Джо? Фельдмаршал Дуб? Плотва? Что такое плотва?.. А фельдмаршал?.. Э-э... Дизель? Птицан, не нервируй меня!.. – Энни отбросила самокрутку в сторону костерка. – Голиаф? Крутое слово, не считаешь? Икар? Нет, Икар тоже рухнул. Улисс? А это вообще что?.. Цезарь? Не... Хотя... Коршун встрепенулся. – Кайзер! – громко заорала Энни, и в этот же момент он сорвался со своей ветки. На лету он проглотил насекомое, описал над хозяйкой круг почета и вернулся обратно. – Я буду звать тебя Кайзер! – радостно воскликнула Энни и села. – Кайзер... Кай-зер... – бормотала она себе под нос. Коршун удивленно пялился на нее. – Кайзер, ко мне! – она вытянула левую руку. Коршун перепорхнул с ветки на предплечье, не забыв оцарапать его до крови своими острыми когтями. – Да-а, с этим надо что-то делать, – Энни, поморщившись, проследила за тем, как из царапин потекла кровь. Кайзер снова перелетел на дерево. Девушка, встав с гамака, стала искать ящик со своими принадлежностями. Ящик представлял собой частично гнилую деревянную коробку, в которую было накидано все, что могло ей пригодиться в любой момент. Она обнаружила его у трухлявого дерева; он частично был засыпан песком. Энни взгромоздила ящик на плоский камень и принялась копаться в нем. Пару раз она укололась обо что-то, но она не обратила на это внимания. Спустя несколько минут на свет она извлекла кусок грубой плотной кожи, толстую иглу, нитку и ножик. Пока она отрезала от куска кожи ненужную часть, сшивала ее и проверяла, удобный ли напульсник получился, варево в котелке начало кипеть. Кайзер наблюдал за всеми ее действиями. – Так, – Энни удостоверилась в том, что напульсник никак ей не мешает, – птица, лети сюда. Кайзер перелетел на ее руку и, вцепившись коготками в напульсник, уселся на ней. – Нормально? Нормально. Ты еще маленький, а вот потом вырастешь, будешь на плече сидеть. Ты меня вообще понимаешь?.. Кайзер уставился на нее. – Понимаешь, – довольно протянула Энни и нежно погладила его по шейке. Девушка подошла к котелку. Кайзер вовремя опустился на песок в нескольких метрах от костерка. Энни аккуратно перенесла котелок на плоский камень и затем засыпала костерок песком. – Ты чувствуешь этот запах? – спросила Энни зачем-то. Кайзер явно его не чувствовал. Он смотрел на хозяйку, как хищник смотрит на жертву. – Я тоже чувствую, – Энни села на свой гамак. – В общем, – спустя пару минут снова заговорила она, – я пока посплю, а ты разбуди меня, если случится что-то интересное. Кайзер довольно нахохлился. Энни усмехнулась, легла, накрылась своим вонючим плащом и закрыла глаза. Ее разбудил далекий шум. Так выходило, что, не выпив своего отвара, Энни спала очень чутко, без снов, слыша, что происходит вокруг нее. По ее мнению, прошло не больше часа. На деле же прошло больше двух часов. Она привыкла к тишине, изредка нарушаемой треском веток в костре или же завыванием ветра между стенами ущелья, в котором она обитала. Но тот звук, что разбудил ее... Энни слышала его лишь пару раз в своей жизни. Девушка поспешно слезла с гамака и, не надевая ни плаща, ни сапог, побежала к выходу из ущелья в открытую пустыню. Она боялась покидать свое обиталище дальше, чем на полкилометра. Ей почему-то казалось, что если она рухнет на землю, то ее занесет песком, или же ее утянет вверх небо. Обычно этого не случалось, но иногда ей становилось действительно страшно. Энни, прижавшись к уже нагревшемуся камню, посмотрела вперед, на бесконечные просторы пустыни. Ничего не изменилось. Почти что девственно чистое небо с двумя маленькими облачками, желтые дюны, темные, почти черные или красные на их фоне камни и рябящий от жары воздух. И одна странной формы крупная точка, которая портит всю красоту. – Корабль! – не сдержавшись, радостно крикнула Энни. Несмотря на то, что он летел довольно низко над землей, разглядеть его формы было довольно сложно. Энни решила, что это какой-то важный торговый воздушный корабль, хотя обычно так далеко такие не залетали. И тут Энни поняла, что она не приметила еще кое-что, что тоже не прибавляло скучному пейзажу красоты. Не очень далекое серовато-коричневое облако. Песчаная буря. Воздушный корабль опускался. Облако шло в его сторону. За одной из дюн он сел. Энни, едва сдерживаясь от довольного вопля, побежала обратно. – Кайзер! – завизжала она, плюхнувшись на гамак. – Кайзер, там... дри... дири... э-э... – задумавшись, Энни начала потирать сморщенный лоб. Кайзер, который успел задремать, теперь смотрел на нее с натурально человеческим презрением. – Дирижобель, во! – изрекла Энни. – Прости, цыпа, поспишь потом. Она принялась надевать свои сапоги. – Мало времени, – бормотала она, дрожащими пальцами завязывая шнурки. – Мало, мало, мало. Надев их, Энни встала, проверила, удобно ли ей, а потом подошла к котелку со странным варевом. – У меня кончается вода, – буркнула она недовольно, сняв с пояса старую самодельную флягу. Вообще у нее было три фляги. В одной, что была больше, она держала воду, в другой – «золотой» отвар, а в третьей – аналог чая, очень крепкий, дурно пахнущий и ужасно горький. В котелке, который она сняла с огня утром, был тот самый «золотой» отвар. Энни опустила пустую флягу прямо в котелок и зачерпнула. – Частично готова, – бормотала она себе под нос, пока вешала потяжелевшую флягу обратно на пояс. Она бегло осмотрела себя. Ей показалось, что если люди с дирижабля увидят девушку в набедренной повязке и в топе, туго обтягивающем грудь, они не испугаются. Конечно, такой одеждой нельзя никого испугать. Другое дело – татуировки, которыми была покрыта спина Энни, ее плечи, руки и ноги. Они вызывали недоверие у представителей других кланов, а у цивилизованных людей они точно будут ассоциироваться с чем-то нехорошим. Подумав где-то минуту, Энни подобрала с земли птичью маску и закрыла ею свое лицо. Покопавшись где-то неподалеку от того же дурацкого дерева, она достала ею же некогда сделанные копье, лук и колчан с десятью стрелами. Совершенно неудобно было носить и лук, и копье, но Энни уже смирилась с этим и даже привыкла. Экипированная и готовая на любую реакцию людей с дирижабля, она осторожно выглянула наружу. Песчаное облако почти настигло судно. – Кайзер, – позвала она, – ты со мной? Коршун перепорхнул с ветки на ее плечо. – Умница, – Энни нежно чмокнула его где-то недалеко от глаза. Кайзер довольно нахохлился. – Лети, но не дай им себя убить. И не потеряй меня, – она повела плечом, и коршун взлетел. Энни вздохнула. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Она бросилась бежать. Небо не забрало ее к себе, как бы она этого не боялась. Когда-то Энни сказали, что во время песчаных бурь надо сидеть дома. Песок будет забиваться в глаза, нос и рот, и после этого ты умрешь. Но потом Энни сделала себе маску, и песок не забивался никуда, кроме, иногда, ушей или белья. Энни и дирижабль разделяла одна дюна. Девушка пыталась услышать хоть что-то, но все, что вообще было слышно – это шум ветра и песка. Она уже поняла, что нужно идти к этим людям, но почему-то она стояла и ждала чего-то. Она сама не знала, чего. Рука Энни лежала на груди. Пальцами она сжимала камушек на своем племенном ожерелье. Племени для нее больше не было, а ожерелье осталось. Оно представляло собой камушек с неаккуратным, нарисованным потускневшей от времени красной краской узором, по сторонам от него две бусинки, два клыка какого-то животного, два перышка и снова две бусинки. Энни на автомате переключилась на второе ожерелье, которое раньше принадлежало не ей. На нем было больше перьев, бусинок и клыков. Потому что предыдущий обладатель был настоящим воином. Энни, вздохнув, проверила, нормально ли натянута тетива ее лука. Ей почему-то казалось, что люди не захотят с ней разговаривать. К тому же, они наверняка говорят на том совершенно не звучном, грубом общем языке, которому несколько лет назад пытались обучить несколько племен из Араши. Энни помнила несколько слов, но говорить на нем она не могла. Она забралась на самую вершину дюны. Песчинки едва ощутимо царапали ее кожу, но девушка не обращала на это никакого внимания. Дирижабль выглядел как-то странно. Два шара, один большой, другой поменьше, были закреплены в каркасе-пирамиде. Гондола была несимметричной; в полете, возможно, дирижабль клонило влево. Рядом с дирижаблем бродила одна фигура в плаще и защитной маске. Капитан, должно быть. Он остановился чуть поодаль, чтобы справить малую нужду. Тем временем на песок спрыгнула какая-то девушка в старой военной форме. Энни видела такую форму на людях из цивилизации. Остальные члены экипажа не показывались. Энни внимательно проследила за тем, как девушка разминается. Она заметила, что за поясом у той висит пистолет. Энни не любила пистолеты. Это не честно, когда у кого-то есть палка, которая плюется огнем, способная убить с одного выстрела. Девушка поманила кого-то рукой. С дирижабля сошел грузный мужчина в комбинезоне, с цепью на поясе. До Энни долетели обрывки их разговора. Энни сняла с пояса флягу с отваром, который она приготовила утром. Отвинтив крышечку, она осторожно понюхала. Пахнет неприятно, как обычно. От непривычки она чуть не чихнула. Задрав маску и запрокинув голову, Энни начала пить. Она сделала ровно пять глотков. Сегодня она еще ничего не ела, а значит, отвар подействует спустя несколько ее вздохов. Энни повесила флягу и поправила маску. Пальцами она нащупала оперение стрелы, лежавшей в колчане, который болтался чуть ниже поясницы. Она натянула тетиву. В этот момент она перестала дышать. Весь мир словно поблек, все звуки исчезли. Все, что Энни слышала – это были шум крови в висках и далекий грохот мнимых барабанов. Она, приложив неимоверные усилия, вздохнула. В нос ударил сладкий запах вялых цветочных бутонов, которые она довольно давно запихнула внутрь клюва своей маски. Энни смотрела на капитана. Он стоял к ней спиной. Нужно было учесть силу ветра, летящий песок и то, как сильно была натянута тетива. Девушка разжала пальцы правой руки. Тетива хлестнула ее по предплечью левой. Стрела влетела в спину капитана, и наконечник показался из его груди. Мужчина не успел упасть, а Энни уже скрылась. До нее донесся удивленный девичий возглас. Раздался громкий выстрел. Кто-то что-то кричал ей вслед. Грохот барабанов заглушал крики. Энни выпустила стрелу наугад. Не попала. Чертыхнувшись про себя, она решила подбежать к дирижаблю со стороны, где у него не было орудий. Ее заметили. Энни чудом увернулась от очередной пули. Третья стрела угодила в девушку в военной форме. Остался лишь грузный мужик. Он-то ей ничего не сделает. Неповоротливый и медленный. Она обошла дирижабль. Мужчины нигде не было. Убежал? Энни готова была возликовать, но ей помешала крупная фигура, что возвысилась над ней спустя пару секунд. Энни прицелилась, но раздался подозрительный свист, и что-то тяжелое выбило лук из ее рук. Цепь. Громила махал своей цепью. Он взмахнул ею еще пару раз. Энни получила тяжелым стальным звеном по пальцам. Она не почувствовала боли. Мужчина махал своей цепью, а Энни пятилась. Она достала из-за спины свое короткое легкое копье с наконечником, который она щедро смазала черным ядом какой-то змеи за несколько часов до этого. – Подойди, – сказал мужчина на языке ее племени. Цепь просвистела прямо перед ее лицом. Энни вскрикнула и отскочила назад. – Подойди, с-сука! – завопил он и ринулся вперед. Бум. Бум. Бум. Бум. Биение сердца участилось. Он взмахнул цепью еще раз, и она обмоталась вокруг копья. Оно вылетело из рук девушки. Энни не знала, что делать. Она на автомате отскакивала от его атак. Отвар мешал ей думать. Перед глазами стояла дымка. На громилу налетело что-то маленькое и резвое. Кайзер. Коршун принялся царапать и клевать его лицо, и, пока мужчина пытался отбиться от надоедливой птицы, Энни успела подобрать свое копье. Она пробила его легкое. Прозвучал хруст сломанных ребер. Раздался еще один выстрел. Что-то ударило Энни в плечо, и она чуть не упала на спину. Грохот барабанов нарастал. Под такие ритмы она сражалась с мужчинами из своего клана. Нет, вокруг царила почти идеальная тишина. Под такой ритм сейчас билось ее сердце. Энни уставилась на дирижабль. На палубе стояла девушка. Смуглая. С темными вьющимися волосами. – Лия?! – не поверила своим глазам Энни. Еще один выстрел, и что-то обожгло ее ухо. Стрелявшая девушка не была Лией. Энни вообще не знала, почему она приняла ее за Лию. Девушка зачем-то принялась трясти пистолет. Огонь, которым он плевался, кончился. Энни кинула копье. Кайзер клевал глаз, сидя на уже расковырянном носу на лице громилы. Но Энни этого не видела. Она бродила по палубе. Дирижабль был небольшим, но Энни на нем нравилось. Она все еще не могла поверить в то, что ей выпал такой шанс наконец-то пересечь пустыню Араши и улететь куда-нибудь в другое место, где будут люди, которые не начнут бить ее лишь из-за того, что так гласят догматы их клана. Энни уже осмотрела каюты. Их было всего две. Крохотная с нарами, видимо, была для экипажа, а не такая крохотная с обычной кроватью, предназначалась капитану. По мнению Энни, это было роскошью. Невиданной ранее роскошью. Она посмотрела на выведенные из-под палубы трубы с загадочными вентилями и манометрами. Затем она забралась на верхнюю палубу, которая представляла собой узкий мостик с двумя орудиями и помпой, от которой шел толстый шланг к баллону. Энни здесь нравилось. Хотя палуба казалась ей какой-то блеклой, даже неуютной. Каюты тоже. Ясно было, что на этом дирижабле летали не раз и не два, но полеты были не на дальние расстояния. Судя по состоянию бронепластин, баллона, цепей, канатов и прочего, дирижаблю было не менее пяти лет, а на верфь его ни разу не пригоняли. На одной пластине, позже заметила Энни, была покосившаяся табличка, на которой красовалась выцветшая надпись. Название дирижабля. Только Энни не умела читать, и название осталось для нее чем-то неизвестным. Энни торчала рядом с выведенными наружу трубами и зачем-то тыкала пальцем в один из манометров, как вдруг она услышала чьи-то робкие шажки. Девушка прикусила нижнюю губу до крови и быстро осмотрелась. Она оставила свое копье недалеко от штурвала, бежать до него было несколько секунд, но именно эти секунды могли стоить ей жизни. Энни посмотрела прямо в сторону предположительного источника этого звука и от удивления вскрикнула. Перед ней стоял человек в плотном оранжевом комбинезоне. Он высоко поднял руки. Его грудь вздымалась от тяжелого дыхания. Странный, даже жуткий респиратор придавал звуку этих вздохов что-то страшное, зловещее. Энни присмотрелась. Перед ней все же стояла женщина. Или девочка. Она была ниже, стройнее, с маленькой грудью и узкими бедрами. Из-за странной униформы не было видно ни кожи, ни волос. – Ты еще кто? – вопросила Энни на родном языке. Девочка, не опуская руки, пожала плечами. Выглядело это забавно. Энни на несколько секунд задумалась, пытаясь вспомнить, как же это будет звучать на том самом поганом общем языке. – Кто? – тупо выдала она. Девочка снова пожала плечами. – Ты меня понимаешь? – снова спросила Энни на родном языке. Девочка кивнула. – Как тебя зовут? Она пожала плечами в третий раз. – Руки можешь опустить, – сказала Энни. Девочка еще пару секунд постояла так, а потом, будто опомнившись, опустила руки. – Ты не знаешь, как тебя зовут? Девочка помотала головой. – А говорить ты не можешь, да? Она промычала что-то невразумительное. Энни грубо выругалась. Девочка вздрогнула, услышав это. – Мне тебе имя придумать, что ли? – злобно спросила Энни, смотря в бездушные окуляры, за которыми, наверное, были спрятаны глаза. Потому что если бы их там не было, Энни бы просто усралась от страха. Девочка кивнула. Энни поджала губы. – Я, блядь, обожаю выбирать имена. Девочка никак не отреагировала. – Я назову тебя Лией, – пробормотала Энни сквозь зубы, смотря куда-то мимо девочки. Та помотала головой. – Не хочешь? Я тебе имя даю, а ты еще и отнекиваешься? Ладно. Будешь Анной-Марией. Девочка не захотела быть Анной-Марией. – Айша, – Энни вспомнила одну женщину из своего племени. – Не? Шева?.. Тоже не нравится? Хули ты привередливая такая, м? Девочка пожала плечами. Она всегда делала это так, будто всю жизнь только и занималась пожиманием плечами. – Майя? Мишон? А чем тебе, собсно, Лия не нравится? Замечательное же имя. Девочка опять помотала головой. – Бесишь, малявка, – буркнула Энни недовольно. – Не знаю. Я не слышала больше других женских имен. Она скрестила руки на груди и, доверчиво повернувшись к девочке спиной, побрела к штурвалу. Постояв у него секунд двадцать, она развернулась, и снова закричала от неожиданности. Девочка стояла прямо перед ней; их разделяло два шага. – Еб твою мать! – завопила Энни. – Не пугай меня так!.. Девочка кивнула. – Будешь... А-а-а, я не знаю, кем ты будешь! – и Энни сказала первое пришедшее на ум имя: – Сонечкой будешь! Девочка кивнула. Затем кивнула еще раз, уже медленнее. – Малявка, – недовольно буркнула Энни. Новоиспеченная Сонечка помотала головой. Она показала Энни растопыренные пальцы, затем она их сжала, и снова разжала, но уже восемь, а не десять. – Все равно малявка, – злорадно ухмыльнулась Энни. Сонечка пожала плечами. – Ладно, малявка, раз ты на моем дирижабле, то будешь выполнять мои приказы, – сказала Энни. В ответ на это Сонечка указала в сторону мертвого капитана. – Нет, дирижабль мой. Сонечка вздохнула и указала на левое плечо Энни. Та посмотрела и на несколько секунд замерла в ступоре. Немного выше локтя кожа была разодрана, виднелась плоть. На смуглой коже остались бурые кровоподтеки. Энни вспомнила, что что-то ударило ее в плечо. Пуля, прошедшая навылет. – А, это... – рассеянно пробормотала Энни, прикрыв рану ладонью. Сонечка побежала в каюты. Энни же села у штурвала и стала ждать. Почему-то ей стало нехорошо, как только она увидела свою собственную кровь. Она прикрыла глаза и медленно выдохнула. Спустя несколько таких вздохов вернулась Сонечка с аптечкой. Дирижабль, который оказался на удивление неповоротливым и медленным, Энни завела в ущелье, благо там хватало места для этой махины. Пирамидообразный каркас, защищающий два шара, пару раз чиркнул по камню. Сонечка была отправлена драить палубу, а Энни снова решила заглянуть в каюты и в трюм. В трюмах она, к собственному сожалению, не нашла ничего съестного, только один небольшой ящик, заставленный бутылками с чем-то мутным. На ящике было выжжено три крестика. Энни взяла одну бутылку, но не рискнула пока ее открывать. Поискав еще, она нашла форму инженера. Одежда была плотной и закрытой, а в пустыне Араши только по ночам становилось прохладно. Энни отложила одежду на потом. Ближе к вечеру, когда уставшая Сонечка дремала – Энни думала, что она дремала – у фальшборта, выяснилось, что топлива почти не было. Ни одной канистры. Долететь до города не представлялось возможным. Энни очень расстроилась из-за этого. Утром же она собралась на дальнюю прогулку. Она взяла с собой несколько веревок и лук. Скрыв лицо под маской и накинув на плечи грязный плащ, Энни попрощалась с Сонечкой и пошла туда, откуда обычно робко появлялось солнце по утрам. Кайзер упорно не хотел слазить с плеча Энни, но иногда он все же поднимался в небо и выискивал себе жертву. Энни брела до заката. К тому моменту, когда она едва-едва рассмотрела из-за ряби раскаленного песка темные руины на горизонте, ее ноги истерлись в кровь, а шея от солнца потемнела еще больше. А потом солнце исчезло там, откуда она пришла. Перед ней был «Левиафан», самая большая хрень, которую она когда-либо видела. Сейчас он походил на гигантскую груду металла, но лет пять назад, когда Энни впервые его увидела, он произвел на нее неизгладимое впечатление. Ее тогдашний отец, шестой или седьмой, который ходил тогда с ней, сказал, что «Левиафан» упал с неба. В ответ на это Энни лишь снисходительно улыбнулась и сказала, что эта махина не могла летать. Потому что летают только птицы и насекомые, а железо должно лежать на земле. Спустя еще год Энни увидела дирижабль, только он был крохотным, если сравнивать его с «Левиафаном». А потом Энни предположила, что и сам «Левиафан» мог взлететь. И она захотела полететь сама. Энни не раз уже бывала у «Левиафана». Она не раз забиралась внутрь, не раз воровала детали. Вот и сейчас она, пробормотав себе под нос что-то о прощении, забралась на одну из палуб и принялась искать. Поиски не были успешными до следующего дня. К ночи второго дня Энни вернулась. Она тащила за собой шесть канистр. Все они волоклись по песку, а к каждой была привязана веревка, за которые девушка держалась. Сонечка, казалось, все это время пролежала на палубе. – Просыпайся, у нас много дел! – воскликнула Энни, поднявшись на борт. Сонечка вздрогнула и оглянулась. – Подними канистры на борт, – приказала Энни. – И не бухчи на меня, я тащила их весь день. И она побрела в каюту. Утром оказалось, что маршевый двигатель дирижабля был древнее, чем, должно быть, павший «Левиафан». Он износился, при запуске тарахтел так, что уши закладывало, в нем что-то гремело время от времени. Энни на пару с Сонечкой сидела над вскрытым движком несколько часов. Не придумав ничего лучше, кроме как облить все шестеренки большим количеством масла, Энни забила и решила, что потом как-нибудь разберется с этим. Сонечка проверила целостность баллона. Энни все еще не понимала, что она мычит, но все равно решила, что все в порядке. Когда Энни решила, что пора улетать отсюда, солнце почти зашло. Девушка побродила по ущелью, собрала все нужное и ненужное барахло и запихнула его в трюм. Она сделала несколько глотков из бутылки с мутным пойлом, которую она взяла ранее, потом выпила еще немного своего отвара, прикрыла лицо птичьей маской и на дрожащих ногах поднялась на палубу. Сонечка убрала трап и поднялась наверх, к помпе баллона. Энни по привычке провела пальцами по камушку на племенном ожерелье. – Кажется, – вяло пробормотала она, – дирижабли надо называть как-нибудь перед первым полетом... И нас-срать, что он далеко не первый... Я назову этот дирижабль... – в памяти сразу всплыло нужное имя. – Я назову дирижабль Офелией. Кайзер, который все это время сидел на каркасе безопасности, что прикрывал капитанский мостик, перелетел на плечо Энни. – Ну и жирный же ты, – Энни встала за штурвал. Кайзер, стоило ей шевельнуться, снова перелетел на каркас, ударив хозяйку крылом и оставив царапину на ее плече. – Обижайся, ушлепок, сколько хочешь! – Энни хохотнула. – Сонечка, мы взлетаем! Сонечка, что-то недовольно промычав, начала шаманить над помпой. Раздалось шипение, засвистел воздух, и частично спущенный баллон начал медленно надуваться. Энни с восторгом смотрела на то, как натягиваются цепи и канаты, на которых висела гондола. «Офелия» грузно поднималась. Солнце пустыни исчезло за дюной. – У-ди-ви-тель-но, – пробормотала Энни, оглянувшись. Сонечка сидела на ступеньках, ведущих на капитанский мостик. Услышав бормотание, она вздрогнула и резко обернулась. – О-ху-и-тель-но, – чуть громче сказала Энни. Ручка машинного телеграфа находилась на делении «малый вперед». Движки шумно тарахтели, вяло крутились лопасти. Разноцветные флажки, украшавшие канаты и цепи, так же вяло развевались на ветру. Энни мерзла, но пронизывающий до костей ночной холод пустыни Араши никак не влиял на ее настроение. Куда она летела? Она не знала. Ориентиром долгое время не служило ничего. Вокруг были лишь бесконечные пески. Когда на горизонте показался огромный силуэт какой-то махины, Энни сначала испугалась, а потом обрадовалась еще больше. Но стоило подлететь поближе и приглядеться получше, и вся радость улетучилась. В одном из огромных иллюминаторов горел свет. Судя по неверным всполохам и неровности, внутри кто-то развел костер. Энни нахмурилась. Ей определенно не хотелось нарываться на новые неприятности, но при этом ее так и манил «Левиафан», что маячил где-то впереди. Сонечка тихим шагом подошла к Энни и мягко потрепала ее за плечо. – Отъебись, – отмахнулась от нее та. – У нас тут «Левиафан» рядом, не видишь разве? – Ммф? – Сонечка ткнула пальцем в ее лопатку. – Чего тебе? – начала злиться Энни. Сонечка молча указала в сторону правого борта. Энни присмотрелась. – Ничего не видно, – констатировала она. Сонечка в ответ прикрыла свой респиратор ладонью. Энни фыркнула. – Паникерша, – сказала она и оскалилась. Сонечка что-то промычала и снова указала за правый борт. Энни сощурилась, но все равно не увидела ничего. Даже горизонт. Даже звезды. Энни распахнула рот и издала гортанный, странный звук. – Это… Это… Это?! – запаниковала она и сразу же передвинула ручку телеграфа с «малый вперед» на «полный вперед». Сонечка довольно хмыкнула. С севера на них надвигалось огромное пылевое облако. Энни не имела понятия, что случится, если песок настигнет ее «Офелию», а проверять ей не хотелось. – Так! – уверенно воскликнула Энни, выворачивая штурвал. – Меняем курс! Наша цель – вот эта вот груда хлама! Маневровые двигатели жалобно затарахтели, и «Офелия» медленно повернулась носом в сторону «Левиафана». Энни, не отводя взгляда от песчаного облака, одной рукой нервно теребила ожерелье, висевшее на шее. Неслышно, едва шевеля губами, она бормотала племенные проклятия, просьбы и молитвы. Но сегодня ни одному из богов не было до нее дела. Облако настигало дирижабль. – Пожалуйста, пожалуйста, – Энни зажмурилась. – Сонечка, что будет, если мы не успеем? Сонечка промычала что-то. Казалось, тарахтение маршевого двигателя слышно даже в отдаленных каютах «Левиафана». Энни нервничала, теперь она боялась не только песочного облака сзади, но и выстрелов, которыми встретит ее человек, что прятался впереди. На фоне света в иллюминаторе не появлялась фигура. – Снижаемся! – дрожащим голосом приказала Энни, как только решила, что «Офелия» подлетела достаточно близко. Сонечка крутанула вентиль на помпе, заработал насос. Газ с шипением покидал баллон. «Офелия» опускалась. Энни решила, что это происходит слишком быстро. Тяжелый удар о землю сотряс палубу. Энни едва устояла на ногах. «Офелия» пролетела несколько метров вперед, скрежеща днищем о песок. Она остановилась только тогда, когда перед ней оказалась крупная часть от «Левиафана». Нос гондолы был частично зарыт в песок. Прошло несколько долгих секунд, и все вокруг накрыло злосчастное облако. Энни накинула на голову капюшон своего грязного плаща. – Сонечка! – хрипло позвала она, спустившись с мостика на палубу. В ответ – тишина. – Сонечка!.. – позвала Энни еще раз. Она посмотрела наверх, на верхнюю палубу. Сонечка лежала рядом с помпой. Энни громко выругалась и поспешно поднялась к ней. Услышав незнакомые слова, Сонечка встрепенулась и робко подняла голову. Завидев капитана дирижабля, она что-то очень тихо промычала и медленно поднялась. – Ты цела? – Энни положила руки ей на плечи. Сонечка, потирая бедро, пожала плечами. Затем кивнула. Энни широко улыбнулась, хотя ее помощница и не увидела этого из-за маски. – Не пугай меня так, – Энни крепко обняла Сонечку и не отпускала довольно долго. Откуда-то из-за песчаной стены вылетел Кайзер. Он приземлился на плечо Энни и издал громкий звук, из-за которого у его хозяйки заложило ухо. – Блядь! Жопа! – От испуга Энни чуть не ударила коршуна, а затем повернулась обратно к Сонечке. – Давай-давай, пойдём! Крепко держась за лестницу, они осторожно спустились на главную палубу. Затем Энни подошла к борту и спрыгнула на твёрдую землю, если так можно сказать о песках пустыни. Она прошла пару шагов, но приземления на землю её миниатюрной спутницы так и не было слышно. Энни обернулась, увидела Сонечку стоящей возле борта с виновато опущенной головой, и сделала пару шагов к ней. – Чё, ты не идёшь? Сонечка помотала головой. – Нельзя? – Уточнила Энни. И Сонечка кивнула. - Ебись оно конём! – Всплеснула руками Энни. – Да тебе вообще можно хоть что-то? Лады, оставайся там. Береги себя! Буря усиливалась. К концу разговора Энни могла видеть только силуэт Сонечки, и эта одинокая фигурка на борту весело махнула ей рукой и скрылась где-то в недрах корабля. Как ни странно, но Энни крайне не хотелось оставлять её одну на борту «Офелии» в песчаную бурю возле Левиафана, в развалинах которого бродит непонятно кто, но она ничего не могла с этим поделать. С другой стороны, это было правильно, ведь корабль должен был кто-то охранять. Энни, конечно, не представляла, как Сонечка расправилась бы с тем, кто без разрешения влезет на борт Офелии, но нельзя знать наверняка, на что способна эта загадочная девица. Тем не менее, перестраховаться стоило. - Кайзер, присмотри за ней. Мало ли чё. И без глупостей, блядь! Я вернусь. Коршун задумчиво посмотрел на хозяйку, и, видимо, решив, что она знает что делает, упорхнул. Тут Энни закралась в голову мысль: а, может быть, на самом деле Сонечка – это душа корабля? Энни обернулась, чтобы посмотреть на силуэт «Офелии», уткнувшейся носом в песок. Есть ли у корабля душа? Определённо, должна быть. Как иначе объяснить то, что эта груда металла может летать, если она в сотню раз больше и тяжелее любой из птиц? Энни тряхнула головой и презрительно фыркнула. Она никогда не любила думать на серьёзные темы, и попыталась отогнать эти мысли прочь, но вдруг её осенило. Энни остановилась и повернулась к своему кораблю всем телом. Внезапно она поняла, чья душа теперь играет в обшивке, баллонах и механизмах её дирижабля. Нет, всё же не душа Сонечки в рыжем комбинезоне. Энни развернулась и пошла дальше. Она вошла в брюхо «Левиафана» через огромный разлом в его корпусе. Внутри было темно, и она шла мелкими шагами, ожидая, когда её глаза адаптируются к сумраку. В развалинах огромного дирижабля была слышна только отдававшаяся тихим эхом аккуратная поступь девушки и звук песка, бьющегося о ржавую сталь бортов огромного корабля. Энни остановилась, сняла с себя маску и зажала её под ремнём. Неприятный холодок ночной пустыни защипал её лицо. Лабиринты руин не давали буре проникнуть внутрь, песок сыпался только через разломы и дыры, образуя миниатюрные дюны. Иногда струйки песка сыпались откуда-то сверху. Энни шла в ту часть развалин, где видела свет перед тем, как посадила дирижабль. Иногда на её пути встречались обломки конструкции «Левиафана», и тогда относительная тишина нарушалась ещё и стуком жёстких сапог о металл. Вскоре Энни наткнулась на чьи-то следы. По тропинке, которую она обнаружила, кто-то множество раз выходил из «Левиафана» на улицу. Впрочем, это мог быть не один человек, не два, а целая компания. Энни выхватила стрелу из колчана, вооружилась луком и осторожно пошла по следам. Ей не понадобилось много времени, чтобы увидеть на песке полоску мерцающего света, льющегося из очередного разлома. Рядом с ним Энни встала спиной к обшивке, натянула тетиву, очень медленно выглянула в освещённое помещение, но не увидела там ни души. Девушка вздохнула и выглянула ещё раз, на этот раз чуть менее осторожно, и, взяв в руки копьё и убедившись, что ей не показалось, вошла туда. Энни не могла поверить, что здесь никого нет, потому что это место не выглядело покинутым ни в коей мере. Здесь было довольно тепло и уютно – песка на полу не было, весь он был старательно выметен и свален, должно быть, где-то неподалёку. Иллюминатор уже был закрыт металлической ставней. На земле лежали многочисленные узорчатые ковры, из-за чего Энни на секунду ощутила себя словно в сказке. В её племени говорили, что в цивилизованном мире у всех сильных мира всего в доме должен быть ковёр, и не один. Чем больше – тем лучше. Из-за этого Энни чувствовала себя как во дворце. Из сказки вырывали её только маленькие кучки песка, невольно принесённые сюда обитателем этого убежища на ботинках. Впрочем, может быть, это именно она незаметно для себя насорила в чужом убежище. Она взглянула наверх, и не увидела потолка, но только обломки конструкций, перекрывающих друг друга. Место выбрано очень умно: песок не проникал сюда сверху, а дым костра мог свободно уходить наверх. Вдоль стен убежища стояли шкафы с книгами. В одном из углов стоял массивный сундук, вокруг него были разбросаны разнообразные вещи, в том числе и непонятного ей назначения. Над сундуком висела картина. Энни подошла поближе, чтобы разглядеть её, и увидела изображенного на полотне котёнка. Картина не выглядела потрёпанной. Это нарисовано недавно? Может быть, она была нарисована здесь? Вдруг Энни обернулась к источнику света. Кострище было аккуратно выложено камнями примерно одинакового размера, а на вертеле жарился довольно крупный окорок. Живот предательски заурчал. Чёрт возьми, когда она ела в последний раз? Вдруг Энни услышала гулкие шаги по песку, приближающиеся к ней. За доли секунды, сообразив, что спрятаться ей негде, она подскочила к входу в убежище и, едва дотянувшись, схватила вошедшего человека за плечо одной рукой, а другой направила ему копьё в живот. Затем она взглянула ему в лицо. Вошедшим оказался небритый худощавый молодой темноволосый парень в чёрном плаще до колен. Обладатель этого убежища явно давно не спал, судя по мешкам под глазами, и не причёсывался, но в остальном выглядел достаточно аккуратным, как и его жильё. Помимо того, он курил трубку и был довольно высоким, так что низкая Энни на его фоне смотрелась достаточно комично. Незнакомец вынул трубку изо рта. - Ты… Сестра… - Сказал он тягучим голосом что-то на межплеменном языке, но Энни поняла только эти два слова. Энни отпустила его плечо и немного отступила назад. Его штаны были закатаны до щиколоток, а по песку он передвигался босиком, что немало её удивило. В одной руке парень нёс котелок с водой, а в другой продолжал держать трубку. Энни поразили его глаза, совершенно спокойные, но в то же время в них читался некоторый интерес. Рассмотрев его внимательнее, она отвела копьё от его живота, потому как, кажется, он не был опасен, и даже не вооружён. - Чё ты спизданул?! – Рявкнула она. Незнакомец совсем не походил на её брата. Хозяин убежища секунду подумал, словно что-то вспоминал и кивнул сам себе. - Что ты здесь делаешь, сеструха? – Спросил он, грамотно подбирая слова на единственном языке, который знала Энни. Энни сбило с толку то, что бледнокожий, даже не из дикарей, мог обращаться к ней как к равной, и даже не просто не испугаться, а более того, заговорить как с давним другом. Молчание затянулось. Незнакомец, видимо, поняв её состояние, оставил Энни наедине с собственными мыслями на минутку и пошёл к костру, чтобы повесить котелок. Это ещё больше ошарашило её, она положила копьё рядом с собой и беззвучно села на пол. Тем временем парень достал из шкафчика по две миски, вилки, чашки и один нож. Сев рядом с костром, скрестив ноги, и разложив приборы рядом с собой, он бросил каких-то трав в котелок и срезал с окорока по большому куску мяса в каждую тарелку. - Эй, чувиха, не парься, давай похаваем, – позвал он её с другого конца своего убежища. Энни поняла, что стоит просто расслабиться и принять местного жителя таким, какой он есть, со всеми его чудачествами. Она сняла колчан и лук, положила их рядом с копьём, и подобралась к костру. Рассевшись возле него, она, проигнорировал вилку, взяла предложенное ей мясо руками и слопала его за пару мгновений. Энни была ужасно голодна. - Здоровый аппетит, – одобрил незнакомец, предложив ей следующий кусок. Парень не успевал орудовать вилкой, пока Энни, смачно чавкая, поглощала кусок за куском. К концу трапезы она объела своего нового знакомого в два, если не ещё больше, раза, но он, казалось, не имел ничего против этого. - Меня Рудольф зовут, – сказал он после того, как окорок кончился, а чавканье Энни стихло. - Я Энни. Рудольф протянул ей руку, сжатую в кулак. Энни видела подобный жест приветствия в одном из соседних племён. Она не сильно ударила по подставленному кулаку. После этого, заведя руки за голову, Рудольф громко зевнул, едва не напугав Энни, и развалился на полу. - Ты на кой здесь живёшь? – Спросила она вдруг. - Ты так говоришь, будто это место для этого не подходит, – ответил собеседник, усмехнувшись. С Рудольфом нельзя было поспорить. Место уютное, а воду и еду он откуда-то берёт. - А эти все ковры… Они твои? – Спросила Энни, задумчиво глядя на бурлящую воду в котелке. Вот-вот закипит. - Да, мои. А чё такое? - Ты богат? - Ну, это самое, - Рудольф задумчиво почесал подборок, – В каком-то смысле, наверное, да. Определённо. После этих слов он снова сел, вытряхнул трубку над костром, и зачем-то ушёл к одному из шкафов. - Слышь, а чё у тебя там? – Энни указала пальцем на полку с книгами. - Это? – Рудольф достал одну из книг и посмотрел на неё так, словно сам вспоминал, что это. – Это книги. Он положил книгу на пол перед Энни и открыл на первой попавшейся странице. - Я нихуя не поняла, – коротко декларировала девушка, глядя на бумагу, исписанную символами, смысл которых был для неё недоступен. - Ну, короче, это такие штуки, где люди хранят информацию в буквах и словах, а потом делятся ей с другими. Если хорошо следить за книгой, она может пережить своего хозяина и передавать всякие интересности через поколения. – Объяснил ей Рудольф. Энни пролистала несколько страниц, и вдруг строчки слов и символов сменились картинкой. На ней был изображён высокий каменный дом причудливой архитектуры. Энни никогда не видела таких. Когда она была ребёнком, то все её ровесники, естественно, включая и её саму, считали, что самое большое здание в мире – это шатёр шамана их племени. - Знаешь, давай-ка я тебе что-нибудь поинтереснее принесу, – сказал Рудольф, увидев заинтересованность Энни в разглядывании картинок. С одной из полок он достал наугад большую книгу. На корешке блестящими буквами было написано «Дирижабли всего мира». - Хм, это подойдёт, наверное, – сказал он самому себе, и отнёс книгу Энни. Тем временем котелок вскипел. Рудольф положил книгу рядом с Энни, а затем взял кочергу, отодвинул котелок от подальше скопления углей и каждой кружкой зачерпнул получившийся напиток, исходивший паром. Энни же тем временем рассматривала корабли. Книга показывала разные: маленькие и большие, скоростные и тихоходные. Военные и гражданские, грузовые и пассажирские. Энни узнала один из них. - Ого, да у меня такой же! – С детским восторгом ткнула она пальцем в книгу. - У тебя, что корабль есть? – Удивился Рудольф, принявшись делать самокрутку. – А где взяла, расскажешь? Вдруг там ещё остались, я бы не отказался от одного. - Не-е, - протянула Энни, - там, где я взяла этот, уже нихуяшеньки не осталось. Я его угнала. - Угнала? А зачем, если не секрет? - Чтобы съебаться куда подальше, – с серьёзным лицом ответила она. - А как же твои кореша и всё такое? – Спросил Рудольф, поджигая самокрутку от костра. - Срать я на них хотела. Чтоб они все сдохли, – проворчала Энни. - Воу, всё в порядке, сестрюнь? Может, тебе стоит выговориться, и всё такое? – Рудольф затянулся и выдохнул облачком дыма. – Не, если ты как бы не захочешь, то и хрен с ним, я пойму тебя. Но он был прав. Она ещё никому не рассказывала, от чего бежит уже который день, а, возможно, стоило бы. Вдруг на душе перестанет быть так погано? - Слыхал о войне племён? - Да, такое, – кивнул Рудольф, затянулся ещё раз, и передал ей свою самокрутку. Энни затянулась тоже. Вкус дыма напомнил ей о духе единства, о том, как в старые добрые времена они раскуривали что-нибудь всем племенем, когда между общинами пустынями царило шаткое, но хоть какое-то единство, и можно было не опасаться нападений со стороны соседей. Перед началом своего рассказа Энни заметила, что вновь вспоминая самый тёмный день своей жизни, она почему-то не чувствует даже комка в горле, а слезах гнева и скорби и вовсе нечего было и говорить. Они уже были давно выплаканы ею, все до последней. Кажется, курево немного притупило её сознание уже после первой затяжки. Должно быть, Рудольф завернул отменную травку. - Ну, короче, слушай: короткая история о боли, славе, и лучшем воине на всей этой ебучей земле, – с этими словами Энни передала самокрутку обратно Рудольфу для очередной затяжки, улыбаясь тому, что сказала только что - нечасто у неё получалось красиво выразиться, – в один день соседнее племя решило бросить на нас все свои силы. Вообще все. Было ясно одно: или мы их, или они нас, и третьего дано уж точно не было. И мы приняли бой. Я сражалась бок о бок с одной девушкой. Её звали Офелией. Офелии не нравилось её имя, поэтому её звали короче - Лией. Я её с детства знала. Она приглядывала за мной, пока я ещё совсем соплёй была, при том, что сама-то не шибко старше была. Она умела драться на чём угодно: с мечом, с рапирой, с копьём, со щитом. С лука стреляла. Блядь, да она даже табуретом опиздюлила бы кого угодно. Представляешь? – восхищённо спросила Энни. Рудольф, покачал головой, словно говоря «ничего себе». Он с неподдельным интересом слушал её историю. - Из лагеря отвели всех, кто не мог драться. Мы морды свои раскрасили, в лагере зарылись в песок, попрятались, и всё такое, ну чтоб из засады атаковать, а потом увидели этих уёбков. Представляешь себе? В костяных шлемах с рогами и типа того. А потом всё пошло по пизде, вот точнее не скажешь. Их лучники начали палить из-за их строя стрелами. Горящими! Прямо по лагерю, представляешь? Ну, некоторые из песка вырылись и щитами прикрылись, но не все. Многие так и остались лежать, молясь всем богам, чтобы в них не попало. Само собой, многим не повезло. Стрелы-то одинаково попадали, что в песок, что в людей, в палатки, в шатры. Офелии стрела прилетела под лопатку. Горячая! Чтоб я сдохла, но она ни звука не издала! Так и лежит себе, ждёт момента для атаки. А ублюдки уже в лагерь. Мы их в середину лагеря пропустили, они там уже машутся с теми, кто встал, и тут мы все вскакиваем. Барабаны гремят, знаешь, все машутся. Кто копьями, кто чем, некоторые чем под руку попадётся. Ну и я тоже махалась с кем-то. А Офелия так и дерётся, со стрелой в спине, хоть бы хрен. Не сказала бы, что тогда их больше было, чем нас. Одинаково примерно. А кругом уже разгорается всё после стрел ихних. Потом барабанщика нашего кто-то ранил. Плохой это знак. Тут-то наших мандраж и хватил. Подумали, что отходить лучше, давай раненых хватать, потихоньку выводить, отступать начинают. Офелия тогда на площадке возле главного костра с кем-то дралась, её все видели. И как ты думаешь, что она сделала? Как сейчас помню. Я только с тем, с кем дралась, закончила, а она булавой кому-то башку как проломит. Ну Офелия руку с оружием вверх подняла, на наших оглянулась и как заорёт, – Энни горько улыбнулась, - До костей тогда пробрало, не вру. Не только меня. Некоторые из наших обратно начали возвращаться, но не все. Мне уж тогда совсем похуй стало, я под золотым отваром была, увидела нескольких уёбков со щитами и прыгнула в них ногами вперёд. Не помню, пробила или нет. Помню, что щитом мне прилетело тогда. Прямо по балде. После этого я вырубилась. Энни потёрла рану на голове, которая всё ещё ныла. Рудольф, воспользовавшись паузой в рассказе, вновь протянул ей самокрутку, и после короткой затяжки получил её обратно. - Я очнулась уже только в палатке шамана, он меня приводил в порядок. Я пыталась узнать, что произошло, но он не говорил и не выпускал. Потом я начала буянить, и он сказал. Племя бежало с поля боя. Я спросила, где Офелия, но он мне так и не сказал, а зря. Я начала буянить ещё больше. Тогда шаман забил и просто дал мне выйти. Из палатки я попала в незнакомое место, в новый, пустой лагерь, и начала спрашивать каждого встречного, где Офелия. Тогда я и узнала, что Лия отказалась покидать поле боя и пала смертью храбрых. Я не хотела в это верить. Ходила по палаткам и шатрам, никого не слушала, искала её. Когда не нашла и устроила истерику, меня пытались утешить, а я в ответ устроила драку. Можешь не верить, но меня смогли удержать только три мужика. А до того я лупила, лупила их всех. Называла мразями, у которых не хватило духа продолжить бой, и была права. Потом меня оттащили к предводительнице. Не знаю, зачем, не помню, что она говорила, я просто плюнула ей в лицо, вышла из шатра, взяла пару своих шмоток, вот это, - Энни показала пальцем на сложенное оружие, - и ушла. Никто не посмел меня остановить. Рудольф выкинул окурок в костёр. - Ну, дела, - вздохнул он, - сожалею, Энни. Серьёзно. - Да хуйня. – Ответила Энни, хотя на самом деле это вовсе было не так. – Я назвала корабль в её честь, чтобы не одна только я своей башкой помнила, что случилось. Кроме того, соплеменники оставили тело Офелии на поле боя. Эти гниды даже не утрудились проводить её в тот мир правильно. Если соседское племя скормит её своему сраному богу под землёй, или, ещё чего хуже, сожжёт, как тогда она попадёт в золотой чертог, где храбрецы живут вечно? Сегодня я поняла, что у корабля есть душа. Я надеюсь, что с именем Офелии он впитает и её дух, и она на его крыльях взлетит в свой новый дом. Они посидели, немного помолчав, слушая только треск костра. Рудольф, задумавшись, изготавливал очередную самокрутку. - Выпей чаю, Энни. Лучший во всей пустыне Араши, клянусь тебе, – посоветовал он. Энни взяла успевшую немного остыть кружку и сделала глоток. Рудольф не врал – его чай был в тысячи раз лучше, чем варево в её фляжке. Вкус трав вновь напомнил ей о жизни в племени. Казалось, это было так давно. - Ты настоящий воин, - вдруг сказал Рудольф. - Чё? – Энни не поняла, что он имел в виду. - Я не знаю, как бы я поступил в этой ситуации. Не уверен, что мне хватило бы смелости поступить так же, как Офелия, или так же, как ты, – Рудольф отхлебнул из кружки, - насколько я понял, ты её очень ценила. Поэтому я уверен, что, окажись ты на её месте, Офелия сделала бы то же самое ради тебя, ведь твой поступок в столь же степени храбр, как и её. Лия сейчас смотрит на тебя, улыбаясь. – Он потрепал Энни по плечу, и та тоже слегка улыбнулась. – Ты воительница, Энни. Держись, сестрюня. Всё образуется, я гарантирую. После этого Рудольф вновь зажёг от костра самокрутку, отдал её Энни и куда-то отошёл. Он вернулся с каким-то небольшим круглым музыкальным инструментом, на котором были натянуты струны. - Эта штука называется укулеле, – пояснил Рудольф, снова видя замешательство в глазах Энни, – она делает музыку. - Знаю… Я где-то видела такую, но не помню где. Может, в одном из племён? – Задумалась она. Рудольф кивнул, поняв, что Энни не нуждается в лишних пояснениях, и начал играть. Раньше девушка знала музыку только по нестройной игре племенных барабанов и бубнов шамана, а теперь услышала струнный инструмент. В его игре, определённо, было что-то от бубна, но куда более складное, звонкое и жизнерадостное. Рудольф определённо импровизировал, но под аккомпанемент треска костра эта мелодия казалась совершенно правильной. Энни глубоко вдохнула в себя дым самокрутки и медленно выдохнула. Она поняла, что здесь, в убежище чудаковатого обитателя руин «Левиафана» она испытывает что-то, подобное тому чувству, когда она стала капитаном «Офелии». Безопасность, а вместе с тем и уют. Так странно чувствовать себя комфортно с человеком, о котором ничего не знаешь, да и сам он едва тебя встретил, а уже делит с тобой пищу и кров прямо в сердце песчаной бури. Энни внимательно осмотрелась по сторонам. Да у него даже оружия никакого не было! По крайней мере, на виду. Но все жители пустыни хранят свои орудия убийства только рядом с собой, и никак иначе. Кто же он такой?.. Вдруг ритм мелодии потихоньку смолк. Рудольф закончил играть, и Энни передала курево. - Что ты вообще собираешься делать дальше? – спросил он. - Я летела в столицу перед тем, как сесть здесь. Хрен его знает, планировала поднять немного денег, а дальше как пойдёт. В конце концов, у меня теперь корабль есть, как-нибудь разберусь. - А почему бы тебе не взять мен-я-я с собо-о-о-ой? – внезапно пропел Рудольф и в конце фразы брякнул на укулеле какой-то аккорд. Энни ожидала от него чего угодно, но только не этого. От внезапности его предложения она поперхнулась чаем, и Рудольф похлопал её по спине, чтобы кашель скорее прекратился. - На кой хер это тебе? – сиплым голосом спросила Энни, как только вновь смогла говорить. - А почему бы и нет? К тому же, ты теперь осталась совсем одна. Тебе же будет скучно. Мне приходилось летать на дирижаблях, хоть чем-то да смогу быть полезен, и компанию тебе составлю. - Я не вовсе не одна. Со мной на борту Кайзер и Сонечка. - Ох… - Не подумай, что я не хочу тебя брать, но… Разве ты не хотел бы здесь остаться здесь? Рудольф задумчивыми глазами оглядел своё убежище, словно видит его в первый раз, и вздохнул. - Знаешь, нет. Ни капли. Лицо Энни засияло. - Полетели завтра утром? – спросила она. – Ты успеешь собраться? - Я ничего с собой не возьму. Ну, почти. Слушай, а кто такие Кайзер и Сонечка? - Забьёшь ещё косячок? – усмехнулась она. Рудольф не отказал, и Энни рассказала ему всё. Как приручила коршуна, как перебила экипаж «Офелии» в одиночку, и какая странная девочка её там ждала. Они сидели и болтали дальше, ожидая, когда прогорят угли в костре. Иногда Рудольф играл на укулеле. Вдруг он попросил дать ему примерить «вон ту птичью морду», которую сшила Энни. - О-о-о, ништяк, – слегка приглушённым голосом прозвучал его вердикт из-под маски, – а можно мне такую же? - Хм, посмотрим. - А ты не хочешь привести сюда своих? - Сонечке нельзя выходить с корабля. Не знаю, почему. - А, ну такое. По-хорошему, Энни стоило вернуться на корабль и хотя бы предупредить Сонечку, что всё в порядке. Но здесь было так тепло и уютно, а они накурились так, что едва могли идти прямо. Может быть, Сонечка догадается, что ситуацию можно считать плохой, только когда Кайзер сорвётся за своей хозяйкой?.. - Слушай, а здесь, в развалинах, всяких уродов не шляется? – Спросила Энни. - Не-е-е, я один здесь живу. Там, на корабле, им ничего не угрожает, но Энни всё равно чувствовала себя ужасной эгоисткой. Костёр почти догорел. Отблеск последнего язычка пламени мерцал на стенах убежища. Рудольф стал готовиться ко сну. Он зажёг спичку и, слегка пошатываясь, гулял вдоль шкафов в поисках каких-то вещей. - Будешь спать в гамаке? – Спросил он у Энни, развалившейся на полу. - Не, я на углях посплю. Дай мне только что-нибудь, что накинуть на них. Я дикарка, а не йог. Рудольф откуда-то достал ей спальный мешок, и когда угли рассыпались, Энни, пересилив накатившую на неё после нескольких выкуренных самокруток лень, залезла внутрь и через камни перекатилась на тёплое местечко. Когда угли остынут, и Энни начнёт замерзать, она проснётся бодрой. Так было пережито уже множество ночей. Рудольф же спал в гамаке, накрывшись кучей тряпья и не снимая с себя плаща. Он долго не мог залезть на своё спальное место, боясь потерять равновесие и упасть. В конце концов, Рудольф расставил руки для лучшего баланса и прицельно рухнул в гамак, как профессиональный ныряльщик. Энни казалось, что если бы он упал мимо, то уже не встал бы до самого утра. - Энни, - вдруг сказал он, - у меня есть небольшой дровяник. Завтра с утреца надо будет перетаскать его тебе на корабль. Как у тебя вообще на «Офелии», топка не опустела? Но Энни мало понимала устройство корабля, и не могла понять, куда же там, на корабле, надо было закидывать дрова и зачем. - А, хуй его знает. Энни надеялась, что Сонечка позаботится об этой проблеме, и запас дров и угля не иссякнет в середине пустыни, где не найти даже чахлого деревца. Рудольф, услышав её ответ, начал негромко, но заразительно смеяться. - Вот за что ты мне нравишься, Энни, - сказал он, когда перевёл дыхание, - так это за то, что ты сама искренность. Как же, сука, хорошо, что ты сегодня пришла сюда! Ну, всё, давай спать. Не прошла и минута, как он засопел. Она тоже уснула как младенец. Большой накуренный младенец. А ночью ей впервые после разлуки приснилась Офелия. С утра Энни не помнила, где они были, но место было залито белым светом и светилось. Лия что-то говорила и улыбалась, а Энни стояла как вкопанная и смотрела на неё, не веря своим глазам. Офелия куда-то позвала её, и только тогда Энни вышла из оцепенения. Она пошла следом, и пыталась хотя бы раз прикоснуться к своей подруге, но та или игриво отбегала дальше, или же уворачивалась от её руки. На Энни вдруг накатила невыносимая тоска. Она смотрела на оглядывающуюся и хихикающую Офелию, понимала, что та просто беззаботно дразнится и играет с ней, почти как в детстве, но почему-то Энни никак не могла двигаться быстрее. В очередной раз она протянула руку, но прикоснуться ей всё же не удалось. Энни ощутила холод, окутавший её кожу, и вылезла из спального мешка. Рудольф всё ещё спал, и она тихо подошла к иллюминатору, чтобы открыть ставни. В убежище хлынул обжигающий свет утреннего солнца. Глядя на голубое небо без единого облачка, Энни широко зевнула. Она чувствовала опустошение, разочарование и лёгкую тоску. «Это всего лишь сон!» - Старалась она убедить себя. До того, как она покинет пески, осталось совсем недолго. В фольклоре практической каждой страны уделялось много внимания солнцу, ведь оно считалось чем-то вроде вечного источника живой силы, что позволяла жить зверям и человеку, расти деревьям и травам. Именно солнце спасало северные страны от холодной погибели и давало местным жителям короткую передышку между суровыми зимами. Солнце рассеивало темноту, которой люди опасаются с незапамятных времён. Даже сейчас далеко не все пилоты согласны летать ночью, только самые смелые и опытные из них. Или же самые отчаянные. Но любое правило подтверждается исключениями. На земле существовала страна, не возводившая солнце в культ. Страна, в которой солнце приносило настолько мало хорошего, что стало вестником смерти. Нетрудно догадаться, что это была за страна, а, точнее, Лига. Лига Араши. Самым поганым временем здесь всегда было утро, когда все вокруг ещё помнят холод ночи, но уже успели прочувствовать адский зной. Всё живое в этих землях, едва завидев рассвет, старалось закопаться, убежать, улететь, укрыться, исчезнуть, чтобы в очередной раз не испытывать убийственную муку жары. Спрятался в тени и Кайзер. Он неуютно чувствовал себя в трюме, даже несмотря на то, что там можно было найти очень вкусную по его скромным меркам крысу. Гораздо лучше он чувствовал себя на открытом пространстве, как и положено хищной птице. Сонечка сидела в тени громадного баллона «Офелии» прямо на занесённой песком палубе и смотрела, как Кайзер рядом с ней клюёт между досок. На что он рассчитывает, глупыш? Между досок палубы, плотно подогнанных друг к другу, не найти даже самого дохлого таракана. Хочется есть – пожалуйте в трюм, господин коршун. Если ты достаточно честная птица, то сможешь поймать одну из корабельных крыс. Если же есть желание подпортить себе карму и не боишься получить по заслугам – стащи чего-нибудь с камбуза, если там не пусто, конечно же. Иногда Кайзер подходил к Сонечке и заглядывал ей в глаза, словно спрашивая: «Где наш капитан, Софья?». Но она тоже не знала ответа на этот вопрос, и, чтобы немного отвлечься, аккуратно гладила двумя пальцами Кайзера по голове. Бедный коршун. Он не знает, что если Энни не вернётся, Сонечка всё равно останется на борту ждать её. Неделю, если придётся. Месяц. Год. Десять лет. Может быть, придёт новый капитан, и Сонечка подчинится. Не потому, что ей так хочется. Так надо. Она не может ничего с этим поделать, и деться ей от этого некуда. Сонечка повесила голову. Энни была первым капитаном, которая ей понравилась. Новый капитан была довольно добра с ней. Ругалась, конечно, но Сонечка не видела ещё ни одного матроса, который бы не выражался. Энни была первой, кто обращалась с ней как с человеком, и даже придумала ей имя, которая она теперь будет носить с гордостью. Сонечка нежно постучала по клюву Кайзера кончиком пальца, затянутого в перчатку. Тот не клюнул её, хотя с лёгкостью мог оттяпать палец. Вместо этого коршун сделал шаг назад и сердито посмотрел на неё. Вид нахохлившегося Кайзера порадовал её, и она, умилительно хмыкнув, потрепала его по голове ещё раз, надеясь, что тот простит её. Сонечка просто хотела надеяться, что капитан вернётся, и они, втроём с Кайзером, пройдут вместе на «Офелии» столько воздушных миль, сколько не ходил ещё ни один дирижабль! Вдруг Сонечка заметила какое-то движение в руинах. Сначала она наклонила спину вперёд, чтобы разглядеть получше, а затем и встала на ноги. Поднявшись на ноги, она увидела двух людей, волокущих что-то по песку. Высокий мужчина и миниатюрная женщина. Смуглая блондинка с самокруткой в зубах и нелепой улыбкой. Узнав в этой девушке своего капитана, Сонечка довольно хихикнула и начала прыгать, хлопая в ладоши. Кайзер сначала недоверчиво глянул на неё, но, осознав, что она радуется возвращению его хозяйки, с криком бросился к Энни, и сел на её плечо, растрепав и без того как попало висевшие волосы. - Вот и они все! – сказала Энни Рудольфу, пока они тащили сетку с дровами до «Офелии». Сонечка перестала прыгать, вспомнив, что надо выбросить трап. Засуетившись, она сделала это, и, встречая поднимающихся на борт, встала, вытянувшись по струнке, как на флоте. Другого способа выразить радость она придумать не успела. - Привет, дорогая, как ты? – спросила её слегка запыхавшаяся Энни, поднявшись по трапу. – Сонечка, познакомься, это Рудольф. Он летит с нами. - Приветик! – сказал он, протянув свой кулак. – Я, вот, это самое, дров принёс. Сонечка посмотрела на странного человека с мешками под глазами, полноразмерной картиной котёнка, висящей у него на шее, и с музыкальным инструментом, похожим на маленькую гитару, в свободной руке. У неё возникла парочка вопросов к ним, но, раз уж для неё задать их всё равно было невозможным, Сонечка решила не придавать всему этого особого значения и застенчиво ударила своим кулачком по кулаку Рудольфа, дав радости от пополнения экипажа захлестнуть себя с головой. Поздоровавшись с девочкой, тот в одиночку потащил сетку с дровами в глубины трюма. - Мы готовы взлетать? – спросила капитан. Ответом ей был короткий, но уверенный кивок головой. - Спаси-и-ибо, я не зря надеялась на тебя! – Сказала капитан и внезапно несильно ладонями сжала щёки Сонечки, отчего последняя смутилась и покраснела как помидор, но этого никак нельзя было увидеть через респиратор. – Тогда взлетаем! Раскидывая песок под ногами, Энни пробралась к штурвалу, надевая свою маску, а Сонечка, что-то робко и растерянно проворчав, аккуратно забралась по лестнице, перебежала на другой конец мостика и начала свои манипуляции с помпой. Насос зашумел, Кайзер спорхнул на каркас безопасности, канаты натянулись, и «Офелия» начала свой грузный подъём. Один борт поднялся на секунду позже другого, по-видимому, корабль слегка зацепился за что-то, и благодаря этому большая часть песка высыпалась с палубы за борт. Курс на столицу. Из трюма вышел Рудольф, уже без картины и дров, но с каким-то стульчиком. Поставив его на главной палубе, он снял плащ, повесил его на спинку стула, и, оставшись в одной рубашке, плюхнулся на него. - Не насилуй движки. Нет нужды ставить на «полный вперёд», поставь чего поменьше. Топлива сэкономишь целую кучу, а прилетим в Мансурию всё равно только через несколько часов, – посоветовал он капитану, и та передвинула ручку машинного телеграфа на пару позиций вниз. Гул двигателей немного стих, и Рудольф решил что-нибудь сыграть. - Сонечка, а ты знаешь, что музыка высекает искру из сердец людских? – спросил он, подбирая аккорды. Сонечка посмотрела на него с верхнего мостика и озадаченно почесала голову. «Не только высекает искру из сердец, а ещё и склеивает разбитые», - вдруг подумалось Энни. Вся её прошлая жизнь прошла под бой тренировочных барабанов и крики дикарей. Мелодия её будущего будет звучать совершенно по-другому. И через несколько часов они достигли Мансурии. Легендарная столица Лиги Араши, её промышленный центр, и город на территории которого прекращались любые междоусобицы каких бы то ни было племён. Даже самых диких и отдалённых. - Рудольф, подержишь штурвал? – обратилась Энни к нему. - Да без базара, – тут же откликнулся тот. Энни подошла к борту и высунула голову. Увиденное поражало её воображение. Она видела дома из светлого камня, а не палатки, и даже не шатры из шкур и ткани. Много каменных домов. Квадратные и фигуристые. Столица была равномерно покрыта ими, словно ковёр узорами. Домам и строениям не было конца, они простирались везде, куда смотрела Энни, и светлый камень словно светился, освещаемый солнцем. Людей было столько, словно сюда съехались все племена пустынь разом, и все они сновали туда-сюда. Везде что-то происходило! Энни видела пальмы. И даже реку, полную воды. Целые ряды пальм и сверкающая на солнце вода! Энни хохотала как сумасшедшая и от радости колотила руками по фальшборту, как ребёнок, выражаясь при этом совершенно не по-детски. - Ебите меня семеро! – руганью она выражала свой восторг. Затем в её поле зрения попали высокие причальные мачты, с пришвартованными вокруг них кораблями. Порт! - Ой. Рудольф, а ты бывал здесь раньше? – немного успокоившись, спросила она. - Да, такое. А чё? - Поставишь «Офелию» на стоянку правильно? - Не вопрос. Наслаждайся видом, сеструх. Капитан продолжила хохотать, визжать и материться ровно до тех пор, пока Сонечка не кинула швартовы докерам на разгрузочной площадке. Нужно было одеться поприличнее. Энни убежала в трюм. - Настала твоя очередь, – сказала она, стоя обнажённой в капитанской каюте и держа перед собой комбинезон инженера. Рудольф сидел на одном из ящиков, стоящих на разгрузочной площадке, и курил трубку, когда Энни, держа руки в карманах, медленно сошла с борта корабля и подошла к нему. - Чётко выглядишь, – одобрил он, – Что делаем теперь? - Не знаю. Наверное, пойду поработаю в какой-нибудь бордель с недельку-другую, устрою знатный траходром, – где-то на палубе ойкнула Сонечка, – Заработаю достаточно денег, чтобы привести «Офелию» в боевое состояние. - Ну, я тебя не осуждаю, сеструха. Все профессии нужны, все профессии важны, – сказал Рудольф и затянулся. - А чё тут осуждать-то? – не поняла Энни. Не успев дождаться ответа, пока её собеседник выдыхал дым, она вдруг что-то вспомнила и подошла к борту корабля. - Рудольф, здесь, кажись, было старое имя «Офелии». Сможешь прочитать, что тут написано? Тот неторопливо подошёл, встал бок о бок с капитаном и с пару секунд что-то обдумал. Затем он заглянул в небольшую щель между разгрузочной площадкой и кораблём, и внезапно со всей силы саданул ногой по табличке, которую собиралась прочесть Энни. Железяка слетела со своего последнего прогнившего сломанного крепления и с грохотом полетела вниз. - Не, не знаю, – совершенно спокойно сказал тот, и Энни так расхохоталась, что несколько докеров удивлённо обернулось. На площадку поднялся невысокий усатый человек с планшетом, одетый в униформу песочного цвета. Подойдя к «Офелии», он с важным лицом спросил что-то у Энни и Рудольфа на международном универсальном языке. - Слы, а чё надо ему? – скривила лицо Энни. - Регистрация, – коротко пояснил Рудольф, – сейчас разрулим. Затем он что-то затараторил, употребив слова «Энни» и «Офелия». Усатый уже хотел было спросить что-то ещё, но, покосившись на комбинезон Энни, продолжил свои записи в планшете. Рудольф через его плечо заглянул в бумагу и, одобрительно кивнув, сказал диспетчеру слова прощания. - Теперь, когда у тебя спросят фамилию, называй себя Крамер. Это он так тебя записал. У тебя на бирке написано. У тебя ведь не было фамилии? - Не-а. - Универсал выучить тебе надо, вот чё скажу. А ещё за простой корабля больше дня тоже надо будет заплатить, но там вроде не так дофига. Смотри сама. Тебе переводчик не нужен? - Нет, ты чего, – посмеялась она, – в борделях только одни бабы и сидят, которые кроме племенного языка больше нихуя не знают. Поймут уж как-нибудь. Универсал выучу. За аренду отбашляю. – Энни ещё немного потопталась на месте. – Ну, я пойду… - Ага, давай. Удачи тебе там, сеструха. Вдруг Энни вздохнула и нежно посмотрела на этого чудака, облегчившего ей жизнь, казалось, одним лишь своим появлением и принятием её такой, какой она и является. Беглянка, опозоренная своим же племенем. Она чувствовала себя прощённой им, хоть и никаких извинений никому была не должна. - Брата-а-а-ан! – Закричала она, схватив его за шею и потрепав за волосы. – Вечером вернусь, ждите. Она медленно шла вниз по лестнице причальной мачты, оглядываясь по сторонам. Энни не могла закрыть рта, наблюдая всё то же самое, но уже с земли. За бортом город не казался таким близким к реальности. Энни чудом никого не сбила, пока шла через порт спиной вперёд. Она наблюдала за швартовкой и взлётом кораблей, вспоминая картинки из книги, которые недавно рассматривала в одной из книг Рудольфа, и эта возня напоминала ей гигантский улей. Задумавшись, она таки врезалась в каменный забор, и столкновение выбило воздух из её легких. Энни пошла дальше, уже как положено, лицом вперёд. Портовый пейзаж сменился трущобами, а ноги продолжали её куда-то вести. Она не боялась идти здесь, она не боялась карманников. С собой у неё не было ни пиастра. Жизнь города всегда особо кипуча возле его порта. Бордели, бары, гостиницы, криминал, мелкое чиновничество и поножовщина – всё это здесь, в прилегающих к порту кварталах. Она знала, как найти ближайший бордель, ей даже не нужно было знать универсал для этого. Нужно было всего лишь найти где-то здесь улицу шире обычной, может быть, более облагороженную. Затем найти двигающихся туда и обратно матросов, а определить направление, в котором нужно двигаться, можно определить по большому дому с красными занавесками на окнах. Ничего сложного. Но ноги упорно тащили Энни куда-то в сторону от всего этого. Река в этом квартале не была закована в канал, и Энни как-то попала на её берег. Это было как раз то, чего ей не хватало. Оглянувшись назад, она поняла, что только что проскользнула через вертлявый узкий переулочек, и рядом никого нет. Выскользнув из одежды и оставив её на берегу, она разбежалась и, подняв брызги, нырнула в реку, в первый раз жизни познав то ощущение, когда тело целиком омывает вода. Её глаза были открыты, лицо щекотали пузырьки воздуха, а сосульки её волос трепыхались, словно щупальца маленького кальмара. Прямо в воде Энни перевернулась спиной вниз и почувствовала, как вода окончательно смывает с неё не только пот и накопленные за дни странствований пыль и грязь, но словно и всё плохое, что случилось в её жизни. Её лицо поднялось над поверхностью воды, Энни проморгалась, фыркнула, и почувствовала скольжение капель по щекам и вискам. Сейчас она была расслаблена как никогда. Ни одна самокрутка не доставляла ей столько кайфа, как этот заплыв. Ничего не пойдёт вспять. Но это не значит, что всё потеряно. Можно ли, безвозвратно утратив что-то, приобрести большее? Будет ли она скучать?