Молчать, Мэри говорит!

Там, в белфастском порту, Есть матрос, что рождён Душным утром одним У ворот городских… Там, в белфастском порту, Всех матросов приют, И один из них жрёт Рыбьи бошки и хвост, Он откроет свой рот, Полный сгнивших зубов, Но своим чёрным ртом Цепи рвёт он легко… Там, в белфастском порту, Есть матрос, что умрёт Пьяным громко крича - Сталь как кровь горяча… - Одна из вариаций нестройной песни матросов, часто путешествующих по северу Фьордских Баронств.

«Голдфиш» беглецов держал курс на запад. Капитан и не думал сбрасывать скорость. Ручка машинного телеграфа уже несколько часов не меняла своего положения, застыв на позиции «полный вперёд». Казалось, за это время беглецы должны были достигнуть другого конца света, но они всё ещё были в границах Англеанской Республики , настолько были широки её земли. Ландеберт отказывался останавливаться, пока не выведет экипаж в безопасное место с территории государства, где все трое теперь были по ту сторону закона. А тем временем настала ночь, и теперь капитан Чехов ди Лакер-Сфорца не видел ничего, кроме ярких звёзд и линии горизонта, которая постоянно переламывалась, опадала и восставала обратно из темноты. Температура падала всё ниже и ниже. Мороз пожирал капитана, словно голодный зверь. - Да чтоб меня! – В отчаянии крикнул Ландеберт в ночное небо, начиная замерзать. Только самые матёрые капитаны и самые опытные рулевые умеют управлять кораблём ночью, оставаясь один на один с машиной. Ни один начинающий пилот не согласится лететь ночью, пока набирается достаточного опыта в управлении кораблём. Более опытные выходят в ночные рейсы с внимательным штурманом, который обязан без перерыва следить за скоростью, временем полёта, пройденным расстоянием, альтиметром, подробной картой местности с построенной линией маршрута, указанием высот рельефа, и компасом. Одна-единственная ошибка штурмана неизбежно приведёт к кораблекрушению. Неподчинение приказу штурмана ведёт к тому же. Именно поэтому связка «пилот-штурман» должна быть сработавшейся командой, в которой оба человека могут целиком и полностью доверять друг другу. Но иногда сложившиеся обстоятельства бывают сильнее чего-либо ещё. Мэй много раз предлагала Ландеберту приземлиться и дождаться утра, но тот не уставал отвечать ей отказом. - Нет, спасибо, дорогая, - говорил он, - но я уже один раз не смог убежать. С тех пор я понял одну вещь – если бежишь, беги до конца, не щадя себя, и даже на секундочку думать не смей об остановке. И она соглашалась с ним, несмотря на то, что его упрямство немного бесило её. Предвидев такой поворот событий, Мэй ещё при свете дня занялась построением маршрута, а затем приступила к измерению фактической максимальной скорости корабля, и делала это на протяжении нескольких десятков воздушных миль. Мэй проводила расчёты не один раз, с каждым разом сводя погрешность к минимуму, ведь малейшая неточность могла обернуться, опять же, крушением в ночи. Сейчас она сидела прямо на верхней палубе, подложив под себя кучу всякого грязного тряпья и прижавшись спиной к бронепластине, которая предназначалась для защиты человека за штурвалом. - Будьте вы прокляты, республиканские жлобы, которые выдали этому калеке, - так он иногда в шутку называл Николаса, - только одну рукавицу из, мать его, двух! – Ругался Ландеберт, переодевая варежку с одной руки на другую. Свою пару рукавиц Чехов нигде не терял, они были надеты на его руках, но пальцы коченели, пока поверх одной варежки не наденешь другую. Только тогда ничего не мёрзло. Спасибо реформе программы снабжения тюрем Англеанской Республики! Зажигать бумажные фонарики, висящие на потолке надстройки на верхней палубе, они не стали. Не этой ночью. Без каких-либо огней «голдфиш» мог разминуться с патрульным кораблём даже в пределах прямой видимости. Всё же, Мэй нужен был хоть какой-то источник света, поэтому она сняла один из фонариков и поставила рядом с собой на полу. Когда Ландеберт замечал в ночи какие-то огни, она его тут же тушила, а затем разжигала вновь спичками. В тёплом свете фонарика Мэй могла видеть все свои штурманские принадлежности и ноги Ландеберта, стоящего за штурвалом. Она сидела настолько близко к капитану, что даже боялась получить сапогом, в том случае, если Чехов вдруг решит размяться или попрыгать на месте. Но делать было нечего. Мэй не могла видеть только альтиметра, расположенного рядом с машинным телеграфом. Чтобы посмотреть на него, ей приходилось приподнимать фонарь, приподниматься самой и извиваться, оглядываясь назад. В такие моменты она могла увидеть торчащее из-под шапки и капюшона лицо Ландеберта, замотанное в шарф по самые глаза. Его брови и ресницы покрылись инеем, как и часть шарфа, которой был прикрыт его рот. Мэй не мёрзла даже с открытым лицом и в одной паре рукавиц, но она-то сидела за щитком, где свирепый северный ветер не мог её достать. Чехова же ледяной ветер обдувал со всех сторон, и этим капитан поражал её своей стойкостью. Управляя кораблём в первый раз, к тому же и ночью, он не мог расслабиться, и вцепился в штурвал так, что под варежками у него, определённо, белели костяшки. Тем не менее, Ландеберт час за часом продолжал следить за курсом движения корабля, вполне себе успешно игнорируя ветер и холод, при этом он был в тюремной куртке, которые начинали разваливаться и пестрить дырами уже после недели работ. Впрочем, последние минуты показали, что капитан потихоньку сдаёт позиции Англеанскому морозу, равно как и Мэй. Её руки уже немного тряслись, в ногах появилась слабость, а голова медленно начинала гудеть. Она сочувствовала Ландеберту, которому приходилось куда хуже, и завидовала Николасу, который уснул в тёплом трюме ещё пару часов назад. - Давай выгоним его на палубу, пускай сменит тебя, – много раз предлагала Мэй. - Ага, хер ты его разбудишь. Хоть из пушки над ухом стреляй, – бурчал Чехов, – уж я-то его знаю. И вновь устанавливалась тишина, нарушаемая только гулом двигателей и свистом ветра. Бабушки и дедушки северной Республики частенько говорили своим внукам: «Рот закрой – тепло закончится». Эта народная мудрость была актуальна для всех поколений людей, живущих, по сути, на гигантском леднике, пропахавшем землю страны ещё во время Катастрофы. Молчание прекращалось, когда Мэй корректировала курс или спрашивала что-то, а Ландеберт нарушал тишину преимущественно руганью. Но не всегда. - Сколько осталось до границы? – спросил он. - Ещё полчаса лёту, – ответила она, сверившись с карманными часами, которые нашла в капитанской каюте, – ты как? - У меня во внутреннем кармане пузырёк, помнишь? Влей его в меня, ещё столько же пролечу, – попросил он. - Не волью. Не поможет. Только первое время, потом хуже станет. Обморозишься ещё к чертям. - Хоть чутка! - Лучше не надо, – настаивала Мэй. Ландеберт разочарованно вздохнул, и из-под шарфа вверх поднялись клубы пара. - Когда пересечём границу, я сделаю тебе чаю, – пообещала она, - на камбузе найдётся, на что хочешь спорить могу. Пока я не могу уйти. Главное - не сдавайся. - Угу, – угрюмо буркнул тот. Ландеберт вспомнил учёбу в университете, как он на лекциях считал минуты до конца занятия, чтобы пойти перекусить. Сколько бы минут не оставалось до конца, всегда казалось, что лекция будет продолжаться целую вечность. Сейчас Чехов чувствовал что-то подобное тому мучительному ожиданию, только вместо сидения в светлой аудитории он сейчас пилотировал 150-тонный корабль, будучи ответственным за жизни трёх человек, находившихся на борту, включая его собственную. «Голдфиш» отзывчиво и точно реагировал на малейший поворот штурвала, но, тем не менее, корабль казался Ландеберту звероподобным, должно быть, из-за своей мощи. Этот тип кораблей был самым быстрым из всех, производимых в Империи Йеша, а, значит, во всём мире было немного дирижаблей, способных обогнать его или идти наравне. «Голдфиш» был добротно бронирован, но это вело к избыточному весу конструкции корабля, что порождало ряд недостатков, однако Ландеберт мог закрыть на это глаза. Корабль ему нравился, и в каком-то смысле капитан уже гордился им. Интересно, что сказал бы Ландеберт из прошлого Ландеберту нынешнему? Что подумал бы, зная, что всё повернётся вот так? Чехов вспомнил про убитого им охранника. Один из преподавателей психологии вскользь как-то сказал, что первое убийство, совершённое психически здоровым человеком, обязательно оставит свой отпечаток в его душе, даже если это была самооборона или необходимость. Ландеберт не мог понять, было это правдой или нет. Чехов настолько устал, что убийство охранника казалось сейчас далёким и чем-то незначительным, хотя в тюремном лагере ему действительно трудно было решиться сделать это. Мэй похлопала его по ноге и отогнала тяжёлые мысли капитана, сама того не зная. - М? – усталыми глазами он посмотрел на неё сверху вниз. - Мы пересекли границу, – тихо, словно не веря этому, сказала она, – Корректируем курс, возьми левее. Последняя прямая. Ландеберт немного повернул штурвал и держал его, пока Мэй ждала, когда стрелка компаса встанет точно в ту позицию, в которую нужно было. - Хватит! – сказала она, и Чехов вернул штурвал в изначальное положение. Мэй, кряхтя, поднялась и пошла к помпе. - Сбрасываем до пятисот метров, – крикнула она. - Лады! Послышался звук, похожий на что-то среднее между свистом и шипением, когда Мэй закончила манипуляции с рычагами и вентилем. - Готово! – крикнул Ландеберт, и Мэй закрыла вентиль. Затем она вернулась к своему месту возле штурвала и собрала все свои штурманские принадлежности, кроме часов, которые сунула Чехову в карман. - Я скоро вернусь, – сказала Мэй и пошла трюм в обнимку со всем тем, что взяла. От усталости неуклюже преодолев все лестницы, она попала в главный коридор трюма, откуда можно было попасть в машинное отделение, камбуз, медицинский отсек, кубрик, капитанскую каюту, уборную или грузовой отсек. В трюме, освещаемом оранжевым светом газовых ламп, было довольно тепло. Дла начала Мэй зашла в капитанскую каюту и сложила на письменный стол всё то, что забирала на верхнюю палубу, а затем влезла на табурет, чтобы дотянуться до замка подвесного шкафчика, и убрала все вещи туда. Вся мебель на корабле либо была подвешена за потолок, либо прикручена к стенам или же к полу, а также имела запоры на всём том, что открывалось или откидывалось. Очевидно, что это было сделано для предотвращения возникновения в середине полёта шторма в трюме из всего, что в нём находилось. Мэй защёлкнула капитанский шкафчик и перебежала в камбуз. На кораблях, которые часто ходили по северным маршрутам, печку на камбузе обычно топили непрерывно для лучшего обогрева, помимо основного способа, предусмотренного производителями кораблей – ответвлений труб паровой машины, проходящих через весь трюм. Такое отопление управлялось вентилем и при ненадобности выключалось. Увы, заглянув в печку, Мэй обнаружила, что там не горит огонь, а угли с золой аккуратно выгребли. - Ебать! – ругнулась она, зная, что никто не слышит. Нужно было немедленно найти чайник. К счастью, хотя бы он сразу нашёлся, хоть и не на своём месте, а на столе. Мэй схватила его, но не ожидала, что тот будет столь тяжёл, внутри что-то плеснётся, а под ним будет какая-то записка. Мэй поставила чайник обратно и взяла посмотреть, что гласит бумажка, на которой что-то было написано тонким угольком. «Это для вас, смотрите, не замерзайте. Простите, что так рано вырубился, я ужасный матрос. - Ваш, спящий Николас». Умница! Мэй была безгранично благодарна Николасу, который словно предвидел эту ситуацию, и, будь он сейчас здесь, то она точно бы крепко его обняла. Она вновь влезла на табурет, чтобы порыться в посудном шкафчике. Выбор был скуден. Самая большая жестяная кружка, кажется, выглядела вполне чистой, поэтому Мэй взяла её, а затем налила туда чай. Тот был уже не горячий, но ещё вполне тёплый. Собравшись выходить из трюма, она вдруг вспомнила что-то и вернулась в каюту капитана. Из шкафчика Мэй забрала сигнальную ракетницу и несколько зарядов к ней. Выйти из тёплого освещённого помещения наружу, в холод, было для Мэй тем ещё испытанием. Но бросать Ландеберта одного было нельзя. Плотно затворив дверь, она нетвёрдой поступью начала восхождение обратно на капитанский мостик. Определённо, спустившись сверху ещё раз, обратно она уже сегодня дойти не сможет. Споткнувшись на одной из ступенек, Мэй чудом не расплескала чай. Та ступенька имела какую-то неправильную форму, и, похоже, была сломанной. Нужно будет починить позже. Подойдя к Ландеберту, она аккуратно поставила кружку на палубу и начала снимать варежки. - Сколько ещё осталось? – спросил он. - Чуть меньше двух часов. - Тысяча чер-р-ртей! – Пытался имитировать стереотипную пиратскую брань Ландеберт. В целом, было похоже, но звучало вяло. - Держись. Там, куда мы летим, будет гораздо теплее. Там тёплое течение в океане какое-то, и ледника никакого нет… Наденешь? – Мэй протянула ему рукавицы. - Я пальцев уже не чувствую! – в отчаянии воскликнул он. - Господи… Давай руку, – Мэй с трудом натягивала ему третью варежку, – Не вцепляйся ты так в штурвал. Кровь плохо циркуляет, вот и мёрзнут у тебя пальцы. - Да что ты? – тихо спросил Ландеберт, и Мэй не смогла понять, был ли это сарказм, или же простой вопрос. - Как медсестра тебе говорю. Давай другую руку. - Ты и медсестрой была? - спросил он. - Да, и медсестрой была… Эта варежка наделась куда проще. - Всё, надела. Держись крепко, но не мёртвой хваткой, умоляю тебя. А теперь слушай меня. Мэй стянула шарф Ландеберта вниз и приложила ладони к его щекам, закрыв пальцами его нос, чудом не превратившийся в ледышку. Сначала Чехов не успел понять, что она делает, и, как следствие, не успел принять решения сопротивляться. Затем он ощутил тепло её тонких пальцев и ладоней, и не стал дёргаться. - Через эти два часа мы придём в небольшой городок. На подлёте ты должен будешь увидеть его сигнальные огни, или сигнальный костёр… Не знаю, что там будет. Но ты поймёшь, что уже на месте. Докеры на причальной мачте дежурят ночью, они помогут тебе пришвартоваться. Если через два часа и десять минут ты не увидишь никаких огней – значит, мы заблудились. - Насколько такое вероятно? – спросил он, задевая её ладони своими губами. - Едва ли. Я, конечно, не навигатор от бога, но потерять здоровенный кусок суши мы вряд ли сможем. Так вот, если поймёшь, что мы всё-таки заплутали, и ничего не видишь вокруг, останавливай корабль, тут же. Стреляй с сигнальной ракетницы вниз, смотри что там. Если ничего не видишь, осторожно снижайся и повтори ещё раз. Видел, как я управляюсь с помпой? - Разберусь, – кивнул он. - Разберёшься, – кивнула и она. - А что за ракетница? - Сейчас отдам. Короче, если увидишь под собой воду, зови меня. Будем искать, где мы. Если увидишь землю – снизься, но не слишком, чтоб забраться снизу нельзя было. Якорь ты в таком состоянии один не сбросишь, так что хрен с ним. Понадеемся, что в таком случае не сдует. И тогда иди спать. Всё понял? - Ага. Пей. Мэй взяла кружку и приложила к его губам. Ландеберт выпил содержимое, не отрываясь. По его животу разошлось тепло. Крепкий чай придал Чехову хоть какой-то заряд бодрости, который поможет ему продержаться. - Вот тебе ракетница, - она всунула её между машинным телеграфом и альтиметром, словно в кобуру, - вот тебе и боезапас. – Мэй положила заряды в карманы его куртки. Судя по глазам Ландеберта, ему стало немного легче. - Ты справишься? – Спросила она. - Справлюсь. Иди спать, дорогая. Ты сегодня отлично поработала. Чехов улыбнулся ей перекошенной от усталости улыбкой, которая успокоила Мэй. Сейчас она видела улыбку человека, отказывающегося сдаваться, а не дурацкую ухмылку пижона из тюремного лагеря, каким она тогда знала его. - Я верю в тебя, капитан Ландеберт, – сказала Мэй, натянув шарф Чехова обратно до глаз, и ушла спать. Как только она сошла с капитанского мостика, по его телу прошла морозная дрожь. Спускаясь в трюм, Мэй в какой-то мере чувствовала себя крысой, бегущей с корабля, оставляя уставшего Ландеберта на посту одного в его первый вылет. «Дезертирство хуже поражения», - вспомнила она свои же слова, сказанные Чехову, и стала винить себя ещё в том, что бросает его. Но она была в таком состоянии, что ничем не смогла бы помочь, и это её несколько утешало. Шаркающими шагами дойдя до кубрика, Мэй увидела в нём две двухэтажные койки, стоящие друг напротив друга. На нижнем ярусе одной из них прямо в сапогах и верхней одежде спал Николас. Мэй выбрала себе место также внизу. У неё была идея занять из вредности капитанскую каюту, но на сегодня у неё не оставалось настроения на подобные шутки. Последние силы она потратила на то, чтобы вытащить с верхней койки простыню, и, зацепив за край, свесить её вниз, чтобы сделать своей постели импровизированную шторку. За эту ночь она натерпелась холода, поэтому не стала раздеваться целиком, несмотря на то, что в трюме было довольно тепло. Сняв верхнюю одежду и сапоги, она скользнула под тёплое шерстяное одеяло и тут же заснула. Прошло какое-то время, когда Мэй сквозь сон осознала, что наступила неестественная тишина. Корабельные двигатели смолкли. Вскоре она почувствовала лёгкий, можно даже сказать, нежный, до боли знакомый удар в борт, какой обычно бывает, когда докеры притягивают корабль канатом к мачте или доку. Затем Мэй, не просыпаясь, различила тяжёлую поступь капитана. Больше – никаких шумов и полное отсутствие какого-либо движения. Если бы кто-то видел лицо Мэй в этот момент, то наверняка бы подумал, что ей снится счастливый сон. Впервые за очень долгое время она улыбнулась, и, перевернувшись на другой бок, продолжила спокойно дремать в тишине. Ландеберт проснулся от того, что слетел с койки после удара чего-то в борт «голдфиша». Судя по громкому звуку, это что-то ещё и взорвалось. - Ну ёпт! – выругался он, пытаясь встать с пола. Как и Николас, Ландеберт спал в верхней одежде, поэтому капитан не задержался в трюме и сразу пошёл на палубу, по пути сбросив куртку, потому что в ней стало слишком жарко. Кубрик был пуст, а двигатели вновь работали на полную мощность. Кто трогал его корабль без разрешения?! Ландеберт был крайне недоволен. Он решительно направился на капитанский мостик, чтобы навести здесь порядок, но у борта он остановился и округлил глаза от удивления. Внизу он видел не вечные снега, как у себя на родине, а зелёные равнины. Здесь было не так много деревьев, но вместо них Чехов видел безграничные луга и поля, редко перечерченные линиями грунтовых дорог. В лицо дул мягкий, тёплый ветер. Ландеберт улыбнулся. Но идиллию нарушили два снаряда, разорвавшихся в десятке метров от корабля. Чехов инстинктивно отшатнулся назад, а затем побежал дальше наверх. Мэй, колдуя над помпой баллона, услышала позади себя топот. Обернувшись, она увидела сердитое лицо Ландеберта. - Все вопросы – туда, - она махнула в сторону Николаса, стоящего за штурвалом и вновь отвернулась к помпе, - я не хочу ничего об этом говорить. - Ни-и-ик! – недовольно протянул Чехов. - Я сделал это во имя искусства, – стыдливо буркнул Николас, когда Ландеберт подошёл к нему. - Да ну? И что же ты сделал, дружище? - Увидел на свалке носовую фигуру богини победы. На свалке. Кому она там была нужна? Убедил Мэй помочь мне зацепить её. А потом за нами погнались. - Отличная идея, партнёр! А знал ли ты, что Баронства начали скупать по двойной цене каждый килограмм металла, чтобы продолжать производство танков и кораблей? - Берегись! – крикнула Мэй, крутанув вентиль. Корабль нырнул вниз, а Ландеберт с Николасом пригнулись, и где-то рядом с дирижаблем разорвалась очередная пара снарядов, настолько близко, что броня поглотила всю энергию взрыва, и от этого «голдфиш» бросило вбок. Николас держался за штурвал и остался на ногах, а Ландеберт вместе с Мэй растянулись на палубе, выругавшись при этом. Как ни странно, Мэй выругалась куда грубее капитана. Ландеберт встал, демонстративно отряхнувшись. - На чём я остановился? – сказал он. – Ах, да. Зачем ты впутываешь в свои авантюры порядочных сударынь? Пора заканчивать с этим. - Я не думал, что из этого выйдет что-то плохое, – равнодушно оправдывался Николас. - Ничего больше не натворил? - Ну, мы разнесли фигурой какой-то сарай, но не более того. - Всё с тобой ясно, коллекционер антиквариата. Где подзорная труба? Николас махнул культёй в сторону Мэй, и Ландеберт подбежал к ней. - Держи, – протянула она ему искомое. Настраивать трубу не пришлось. Ландеберт сразу же в мельчайших деталях увидел корабль, который своим высоким профилем и круглой формой баллона напоминал гигантскую погремушку. - «Спайр», – презрительно бросила Мэй Чехову, не отрывавшемуся от прибора наблюдения, – с одного плевка можно сбить. Но до того момента прикурить дать он может кому угодно. Ландеберт увидел на «спайре» спаренную пушку крупного калибра. Кажется, она только что перезарядилась. - Право руля! – гаркнул капитан, доверившись своей интуиции, и Николас крутанул штурвалом. Уже через секунду слева по борту раздалось два последовательных взрыва. Мэй одобрительно хмыкнула. - Они занесли корабль в журнал? – Спросила она. - Не-а, - громко хохотнул Ландеберт, - докеры сказали, что диспетчер в доску пьян и придёт только утром, а до тех пор попросили не делать глупостей и не улетать. Я-то сдержал обещание, а Николас ведь ничего им не говорил, так? – капитан подмигнул Мэй. – Не хочу сглазить, но из нас выходит какая угодно команда, но точно не неудачников! - Значит, именно поэтому мы, только уйдя от одной погони, тут же ввязываемся в другую? – меланхолично спросил Николас. - Ворчание-е-е-е! – прокричал ему Ландеберт, сложив руки вокруг рта. - Вниз-то не хочешь глянуть? – предложила Мэй. - С превеликим удовольствием, – шутливо поклонился Ландеберт и выглянул за фальшборт. Внизу, чуть позади корабля, он увидел висящую носовую фигурку богиню победы, которую чтил народ Баронства. Кажется, её называли Патрицией. Патриция, расправив свои крылья, заносила копьё, словно собираясь атаковать. Канат был крепко повязан как раз вокруг её копья. Фигурка была покрашена краской, напоминающей позолоту. Выглядела госпожа Победа немного потрёпанно, но, в целом, довольно внушительно. Кто-то потянул заглядевшегося Ландеберта за шиворот. Этим кем-то оказалась Мэй. Они оба рухнули назад, и в полёте капитан чуть было случайно не зацепил её локтём по лицу. Как только они упали, раздалась ещё пара взрывов, подбросившие корабль немного вверх. - Спасибо, дорогая, – сказал Ландеберт, поднявшись, а затем помог встать и Мэй. - Может, уже встанешь за штурвал? – спросил Николас. - Да-да, порулил и хватит. Брысь с капитанского места! Иди Мэй помоги. Но Мэй пока не требовалась помощь, поэтому Николас просто остался рядом с ней. Тем временем, Ландеберт закладывал вираж, восторженно смеясь. Можно было бы сказать, что он явно встал с той ноги, если бы только на самом деле его утро не началось с приземления лицом на пол. И Мэй это напрягало. Видимо, она была единственной, ранее участвовавшей в сражениях, в том числе и воздушных, и оттого в полной мере понимающей их опасность. Впрочем, может быть, эти двое просто представляли две разные крайности несерьёзного отношения к жизни? - Дайте нам высоты! – крикнул Ландеберт. И по его велению, но стараниями Мэй, корабль начал лениво подниматься вверх. Через пару секунд бронепластина на корме «голдфиша» приняла два выстрела. Вновь сильно тряхнуло, и команда чуть в очередной раз не повалилась с ног. Раздался скрежет. Судя по всему, что-то массивное отвалилось с кормы. По телу Мэй прошла дрожь, когда она поняла, что, выстрели они парой секунд раньше, снаряды попали бы не по корме, а влетели бы прямо на капитанский мостик. - Прекратите дырявить мой корабль! – развернулся Чехов и погрозил кулаком преследовавшему его дирижаблю. К его удивлению, «спайр» значительно отдалился от их корабля. - А чего они ближе-то не подойдут? – удивлённо спросил Ландеберт, подняв бровь. - У них главный калибр создан для дальнего боя, – пояснил Николас, разглядывая окрестности в подзорную трубу. – Им выгодно держать нас на большом, но не запредельном расстоянии, однако «спайр» крайне, скажем так, неторопливый корабль, ещё и теряет скорость на манёврах. Ты бы знал, сколько ему времени понадобилось, чтобы догнать нас. Мы успели свалить с острова, пересечь залив и ещё долгое время летели над материком. Ты выбежал из трюма незадолго после того, как они смогли сделать первый выстрел. Единственное, чего я не понял, так это того, как они нас догнали. Максимальная скорость «спайра» этого не позволяет… - Я чего-то о тебе не знаю? – прищурился Чехов. - Я рисовал много чего, корабли в том числе, – пожал плечами Николас. – Хочешь или нет, а матчасть приходилось знать. Очень интересно, между прочим… - Самогон! – вдруг сказала Мэй. - Самогон? – переспросил Ландеберт. – Я бы не отказался! - Балда, они шли на самогоне, – ответила она. - Разве самогон можно заливать ещё и в бак, а не только в глотку? – удивился Николас. - Ну, да, – Мэй, соображая, потрепала волосы на голове. - Я не моторист, но самогон, кажется, воспламеняется лучше и всё такое. Творится колдовство, и корабль идёт быстрее. Правда, двигатели при этом пашут на износ. - Капитан, вижу горы к югу от нас, – доложил Николас. - Отлично, мы туда. У нас есть самогон? – спросил Ландеберт, вращая штурвал. – Может, видел кто-нибудь? - Должен быть, - предположила Мэй, – Николас! Подмените даму, будьте добры! Тот уже понял принцип управления помпой, но всё же недоверчиво покосился на устройство. Мэй в два шага преодолела лестницу, ведущую вниз на главную палубу, и тут же свернула в помещение, которое располагалось прямо под капитанским мостиком. Чтобы не делать крюк через всю палубу, каждый член экипажа, поднимаясь из трюма на самый верх, проходил здесь. Мэй не была уверена, знали ли Ландеберт с Николасом, для чего предназначалась эта надстройка на главной палубе. Вообще, здесь обычно складывали всякий хлам, но также здесь находилась и горловина огромного, как и у любого дирижабля, топливного бака «голдфиша». Мэй открутила крышку бака. «Ахой!» - крикнула она в горловину, и её голос коротко отдался эхом от стенок резервуара с топливом. Аппетит корабль имел немалый, поэтому топлива оставалось меньше половины от изначального объёма бака. Тем не менее, даже на таком количестве оставшейся солярки корабль мог пройти ещё внушительное расстояние. Хвала Империи Йеша за то, что их инженеры предусмотрели все возможные злоключения экипажей при производстве кораблей! Мэй покрутила головой, ища канистры, которые ей были нужны. Тем временем корабль вильнул чуть в сторону, а затем раздались ещё два взрыва. Кажется, выстрелы прошли мимо. Она обнаружила одну ёмкость, отмеченную тремя крестиками. За той канистрой обнаружился ряд таких же. То, что надо! Теперь нужно было найти ведро. Мэй нашла одно, но затем горько разочаровалась. У ведра полностью выгнило дно. - Это что, шутка какая-то?.. – пробубнила она себе под нос, смотря сквозь отсутствующее дно ведра на солнечный свет. Скверно. Плотность самогона была выше плотности дизеля, поэтому лучше было вливать всю порцию сразу, чтобы она опустилось на дно бака, а оттуда её забирал топливный насос. Что ж, придётся наливать по канистре. Рывок получится ступенчатым, а не моментальным, двигателям это придётся не по нраву. Мэй не стала мелочиться и влила в бак все канистры с самогон, оставшиеся на борту. Одна из них была полупустой, и Мэй недобрыми словами вспомнила тюремщиков – предыдущих хозяев корабля, явно имевших склонность к потреблению горячительных напитков. Как только последняя канистра опустела, девушка кинула её в дальний угол, и, закрутив крышку, убежала обратно на капитанский мостик. - Я бы на вашем месте держалась за что-нибудь покрепче, потому что сейчас начнётся реальное дерь… Мэй не успела договорить, хоть и концовка фразы была очевидна. «Голдфиш» сделал внезапный рывок, словно срываясь с цепи. Попытка освободиться была неудачной – корабль отбросило назад. Затем последовало ещё два таких рывка, и на четвёртый дирижабль выпустил зверя внутри себя. «Голдфиш» понёсся так, словно у него открылось второе дыхание, а затем его ошпарили кипятком. Ландеберта чуть не оторвало от штурвала, а он смеялся то ли от испуга, то ли от восторга. Он, глядя вдаль, сжал глаза ещё больше, чем они были сжаты до этого, но ветер, тем не менее, высекал слёзы из его глаз, и капитан ничего не мог с этим поделать. Мэй, затаив дыхание, слушала, с каким звуком работают двигатели. Если один из них сейчас заклинит, уйти будет очень и очень проблематично. Но, кажется, всё работало как надо. Даже правый двигатель, которому Мэй доверяла меньше всего, сначала словно прочихался с нового топлива, чем нешуточно напугал её, а затем продолжил работать ровно. Тем временем, за кормой раздалось ещё два взрыва, но было уже слишком поздно. Мэй с Николасом видели, как снаряды разорвались, даже близко не успев долететь до «Голдфиша». Погоня близилась к завершению. Корабль, не щадя двигателей и бешено молотя лопастями, держал курс на горы. Как только «голдфиш» исчез, нырнув за один из скалистых уступов, корабль, преследующий их, стал казаться на фоне горизонта настолько маленьким, что, казалось, он уместился бы и в сжатой ладони. «Спайр» проиграл гонку. Ландеберт сбросил скорость и повернулся к экипажу, выполнив воинское приветствие. - С ещё одним выигранным боем вас, команда! Николас, выпрямив осанку настолько, насколько мог, так же козырнул капитану. У Мэй же вместо воинского приветствия вышла какая-то вялая пародия на него, которую она исполнила, не отрываясь от рычагов помпы. Вскоре самогон в баке кончился, а примерно через полчаса лёту через горную цепь «голдфиш» достиг того места, где должна была быть её середина. Ландеберт увидел горную реку и повёл корабль прямо над ней, настолько низко, что ангел победы почти касалась воды. Рядом с Чеховым стояла Мэй, задумчиво разглядывая карту - Лучше пойти над морем, - сказала она. – Возможно, над материком нас будут искать. Кто знает, может, о нас уже доложили пневмопочтой? Продолжай держаться над рекой, по ней мы в море и выйдем. Нам нужно как можно скорее пришвартоваться в городе. У нас мало угля, мало солярки, мало всего! - Постой-ка, - сказал Ландеберт, - не на одном ли из этих берегов лежат земли Торговой Гильдии? Если нам нужно закупить кучу всяких штук, приземлиться там будет для нас идеальным вариантом. Говорят, дизельное топливо там дешевле воды. И он был абсолютно прав. Мэй вспомнила легенды о стране, которая видела смысл жизни в изобилии всех благ человечества. Культом Гильдии было золото. Давным-давно по стране, когда она ещё не была известна под нынешним именем, прокатилась эпидемия чумы. Всё, что могло делать её население и власти тогда – крепиться и ждать помощи извне. Чума кончилась, а уцелевшая часть страны поняла две вещи: во-первых, нужно быть полностью независимыми, отсюда и стремление к накоплению и богатству, а во-вторых, жизнь неприлично коротка, и даром её терять непростительно, отсюда – любовь к роскоши. Такой менталитет прочно засел в головах граждан. - Слухи ходят, типа нефть там сочится прямо из земли, когда ногой ступишь! – восхищался Ландеберт. - Только вот, сколько там пижонов, наверное, шляется, ух! – Тут он поморщился. И снова в точку. Известно, что граждане той страны были осторожны и подозрительны, разговаривали, тщательно подбирая слова. Словом, они скрытны и рассудительны, что могло настораживать. Национальная катастрофа оставила свой отпечаток на их поведении. - Не парься, - сказал Николас, аккуратно стравливая газ из баллона, чтобы корабль следовал над рекой, - всё равно там торговцев из других стран будет больше, чем местных. На что угодно могу спорить. Ландеберт огляделся вокруг. Корабль пересекал зелёные луга, на которых изредка встречались давно развалившиеся лачуги, заросшие мхом. На ярко-голубом небе, которое было трудно разглядеть из-под громадного баллона «голдфиша», Несмотря на гул движков, можно было услышать пение птиц и плеск воды, бьющейся о камни. Природы, подобной этой, Чехов не знал до сегодняшнего дня. Он сделал глубокий вдох. Горный воздух был свежим и бодрящим, но при этом не морозным. Сегодня Ландеберт впервые в жизни не видел перед глазами облачка пара, когда выдыхал, стоя на улице. Ветер ласково трепал его волосы. - Вы только оглянитесь вокруг! – Восторженно воскликнул Чехов. Мэй отложила карту, а Николас оторвался от помпы. Все трое наслаждались красотой окружающей их природы. Слова в тот момент были лишними. Вскоре корабль покинул земли Баронств и шёл уже над морем. Через пару часов нос «голдфиша» повернул на восток. - Назовите имя корабля! – раздался, словно где-то далеко, требовательный голос учётчика порта. Ландеберт стоял перед ним, полностью оцепенев, не в силах даже отвести взгляда от толстого журнала с пожелтевшими страницами и шёлковой закладкой. Какой же он был дурак! Всё это время Чехов наслаждался пилотированием «голдфиша» и привыкал к нему, но так и не придумал ему имя. Он знал множество красивых и гордых имён, которые бы обязательно подошли этому статному, грациозному, быстроходному и в то же время тяжеловооруженному кораблю. Но ни одно из этих имён не шло Ландеберта в голову, когда оно было так нужно для записи в журнал. Чехов судорожно перебирал все слова, которые крутились у него в голове, но ним одним из этих слов нельзя было назвать корабль. - Мсье, вы меня слышите?! – Свирепел учётчик. В планы Ландеберта не входило испытывать терпение чиновников Торговой Гильдии. Вряд ли из этого могло получиться что-то хорошее. Учётчик может подумать, что корабль угнан, и он был бы целиком и полностью прав, но попасть в розыск в третьей стране подряд Чехову не очень-то хотелось. Ситуацию спас Николас, который с пыхтением нёс из трюма мешок картофеля на продажу. - Ух-фух, – вздохнул Николас после того, как с грохотом поставил мешок на палубу, и вытер рукавом лоб. - «Русская Картошка»! – выпалил Ландеберт. Лицо учётчика вытянулось, но данные были им записаны, после чего Чехов поставил свою подпись в одной из колонок журнала. - Серьёзно? – Спросил Николас после того, как человек с журналом ушёл. - А почему бы и нет? – улыбнулся Ландеберт. – По-моему, отличное имя. - Как я понимаю, переубеждать тебя бесполезно, – сказала Мэй с верхней палубы, вальяжно облокотившись о штурвал, словно она была матёрым пилотом. Страх рулевого колеса у неё проходил, когда корабль не двигался. – Но будь добр, скажи хотя бы, что такое Русь? - А, это в память о том месте, где я родился, в самом сердце Республики, – ответил Ландеберт. - Лучше уж «Рыбой» назвал, ей богу, - шутливо проворчала Мэй. - Может, пойдём уже? – позвал её капитан. - Уже спускаюсь! Когда Ландеберт, Мэй и Николас разгружали трюм «голдфиша» перед побегом из тюрьмы, они не успели вынести из недр корабля прибывшую партию картофеля. А его там было чуть меньше трёх тонн. На подлёте к городу состоялся небольшой совет экипажа, на котором было принято решение распродать эти запасы, а вырученные деньги потратить на дозаправку «Картошки», мелкий ремонт, хозяйственные нужды и, конечно же, формирование неприкосновенного денежного запаса команды. Всё было распланировано серьёзней некуда. - Знаешь, а ты сейчас чем-то похожа на надзирателя, – сказал Ландеберт Мэй, шагая вниз по лестнице причальной мачты и щурясь на садящееся солнце. Мэй внимательно взглянула на него. Действительно, Чехов, одетый в грязную робу и несущий два мешка картошки был похож на её подчинённого, ведь она-то шла налегке. - Нам нужны новые шмотки, – констатировала Мэй. - Не беспокойся, дорогая, они будут у нас ещё до наступления темноты, - пообещал Ландеберт. Спустившись с мачты, они направились на местный рынок. Всю свою юность и университетские годы Ландеберт провёл в Городе-на-Неве, который также являлся значимым перекрёстком торговых путей, морским и воздушным портом страны. Возле верфей, мачт и доков вечно царила суета, что не протолкнуться, туда-сюда носились иностранцы. Шли торги. Заключались сделки. О чём-то заключались тайные договорённости в тихих местах. В воздухе витал запах рыбы, экзотической еды и специй. Рынок города, в котором остановилась «Картошка», мало чем отличался от портового района Города-на-Неве. Здесь так же бойко кричали торговцы и пестрили одеждами представители разных наций. Здесь можно было отыскать кого угодно. Будучи мальчишкой, Ландеберт много времени проводил, гуляя в портовой части столицы Англеанской Республики. Трудно было поверить, что сейчас рынок на другом конце света навевал ему тёплые воспоминания о детстве. Казалось, нужно было всего лишь закрыть глаза, чтобы вновь очутиться на улицах до боли знакомого города, с которым связаны все его воспоминания… Но вес мешков с картофелем вырывал Ландеберта из грёз. Груз всё сильнее и сильнее давил на кисти рук, грозя вот-вот вырваться из его хватки. А Мэй всё шла и шла впереди в поисках свободного прилавка с навесом, которые были установлены по всему рынку, чтобы торговцам не пришлось стоять по много часов под открытым небом и держать товар на полу. Стройный силуэт Мэй то и дело исчезал за мешками, ящиками, товарами и людьми, а потом вновь появлялся из-за них же. - Вот оно! – наконец-то воскликнула она. Ландеберт, выдохнув, чуть ли не уронил ящики на прилавок. - Ну, - сказал он, отдышавшись и слегка ударив ладонями по столешнице, - понеслось! И, действительно, понеслось. Спрос на картофель был настолько велик, что Николас с Ландебертом едва успевали таскать ящики, первый – из трюма на палубу, а второй – с палубы до прилавка. Кроме того, Чехову, помимо таскания ящиков, приходилось бегать по рынку в поисках предметов, необходимых для предприятия его экипажа. Первое время Мэй продавала картошку ящиками, поэтому она почти сразу же попросила Ландеберта найти хоть какие-то весы и несколько гирек. Затем ей потребовалось место, куда складывать деньги, потому что карманы уже были забиты монетами, а роба так и норовила соскользнуть вниз. В ответ на эту просьбу Чехов купил саквояж. С наступлением темноты поток покупателей немного снизился, но всё же люди приходили к их прилавку, чтобы купить картофеля. Порт никогда не спит. Покупатели были разные. Некоторые брали, не раздумывая ни минуты, а некоторые пытались торговаться. - Милая, скинь пиастр-другой! – горланили они. Но ответ Мэй не менялся. - Торга нет. Хочешь торговаться – иди в другое место. Некоторые из них разворачивались и уходили после таких слов. Но скинешь цену для одного, и придётся скидывать всем, а каждый заработанный грош был важен. По той же причине Мэй понемногу обвешивала покупателей, незаметно подкладывая лишнюю гирю на чашу весов, или же слегка надавливала на неё пальцем. Никто не поймал Мэй на этом. Хитрила она не так часто, как это делают громкоголосые бойкие торговки, рассредоточенные по всему рынку. В крайнем случае, Мэй могла убедить покупателя, что это не результат мошенничества, а усталость. Впрочем, она обвешивала только самых невнимательных и тех, кто ей не понравился с первого взгляда. Угрызения совести не трогали Мэй. Когда все мешки с картошкой были снесены к прилавку, Ландеберт выгреб из саквояжа монету-другую и ушёл за покупками для себя. Капитан купил себе новые штаны, пару крепких сапог, оранжевую рубашку, оранжевую жилетку и бурый цилиндр с продольными полосками кремового цвета. Головной убор был украшен какой-то подделкой под драгоценный камень, опять же, огненно-рыжего цвета. - Вам так идёт! – восхищался продавец. - Ага, - угрюмо согласился Ландеберт, вертясь перед зеркалом. Владелец лавки с одеждой сказал бы ему что угодно, лишь бы продать свой товар. Затем капитан прикупил три простеньких, но надёжных пистолета и колоду карт. Ландеберт раздал пистолеты команде, чтобы не беспокоиться за сохранность своего экипажа, а затем ушёл показывать зевакам, шатавшимся по порту, фокусы с картами в надежде заработать хоть пригоршню пиастров. Нагло стащить пару монет у невнимательных граждан тоже не помешало бы. Чехов был способен на это, ему повезло, что жизнь в столице научила его элементарному уличному мошенничеству, воровству и прочим трюкам. Сейчас это могло быть весьма полезным. Николас хотел купить мольберт, карандаши и несколько листов для рисования, но Ландеберт убедил его, что подрабатывать уличным художником по ночам – не лучшая идея. Капитан попросил Николаса следить за ремонтом и заправкой «Картошки». Как итог, весь день команда занималась тем, что боролась за каждую монету, заработанную честным трудом. Экипаж смог собраться в полном составе на корабле только поздней ночью. Вновь состоялся совет команды «Картошки». Николас сообщил, что ремонтники отказались чинить хвачху – самое мощное орудие на борту корабля. Починка хвачхи давалась только её изобретателям – инженерам Империи Йеша. Николас узнал, как попасть в ближайший имперский город. Решив отправляться туда утром, Ландеберт сходил в администрацию порта и взял задание на доставку посылки в тот самый город. Система почтового сообщения между портами всего мира была слишком запутанной, чтобы Чехов смог полностью её понять. Единственное, что он понял – ящики погрузят докеры, а деньги за доставку ему заплатят на месте. «Картошка», за исключением орудий, была полностью отремонтирована и заправлена, работа на завтра была найдена, всё необходимое куплено, а команда имела внушительный стартовый капитал для возможных странствований. Две боковые пушки, которые были гораздо меньше хвачхи и проще неё в устройстве, команда решила проверить и, в случае необходимости, перебрать своими силами. Но эта часть плана касалась уже следующего дня. Есть что отметить! Ландеберт ушёл в ближайший трактир за алкоголем. Неся две бутылки эля и две вина, он шёл через рынок обратно к причальной мачте, на которой покоилась «Картошка». - Бля-я-я-ядь! – вдруг гаркнул где-то неподалёку резкий нечеловеческий голос. Чехов остановился и усмехнулся. Он никогда не замечал за собой любопытства, но сейчас что-то настойчиво подбивало его найти источник этого звука. Впрочем, почему бы и нет? Если дела вдруг пойдут по самому худшему сценарию – у него за ремнём есть пистолет. «Любопытство погубило кошку, но, удовлетворив его, она воскресла», - гласила старая англеанская пословица, которой Ландеберт мог оправдаться. Чехов осторожно шёл вдоль прилавков и внимательно оглядывался в поисках того самого голоса, пока не услышал его вновь, на этот раз рядом с собой. - Сука! Ландеберт, хохотнув, увидел крупного, чуть менее полуметра, если не считать хвост, рыжего попугая. Птица материлась и бешено молотила крыльями в клетке, стоявшей на ящиках возле одного из прилавков. Продавцы куда-то собирались, упаковывая вещи. - Товарищи, почём птицу отдаёте? – спросил Чехов. - Забирай так, заебал он всех уже, – ответил сухим голосом человек в капитанской фуражке, не отвлекаясь от сбора товара. - Ну, пойдём, дорогой друг, – сказал Ландеберт, открыв дверцу на клетке и подставив руку попугаю, чтобы тот сел на неё. - Заебись! – ответила ему птица, вцепившись когтистыми лапами в предплечье. Попугай был рыжим, за исключением тёмных глаз, ярко-голубых крыльев, тёмно-бурого клюва и белой морды. - Как звать-то тебя? – спросил Ландеберт, задумчиво глядя на него. - Мичман Уинтерхолтер заступил на службу, якорь мне в глотку! – отрапортовала птица. - Ну, что сказать, честь имею, Мичман, – ответил капитан попугаю-матерщиннику. Ландеберт тряхнул предплечьем, звякнув бутылками. Уинтерхолтер понял этот жест и сел капитану на плечо. - Провались я на месте, если ты сейчас не улыбаешься, - сказал Чехов, глядя на слегка приоткрытый клюв попугая. - Жопа! – Кратко ответил Мичман. - Я смотрю, матросы славно потрудились над твоим лексиконом, - усмехнулся Ландеберт, - ладно, пойдём корабль смотреть. А ты анекдоты знаешь какие-нибудь?.. Поднявшись на причальную мачту, Ландеберт остановился на разгрузочной площадке и вновь с восхищением оглядел свой корабль. Всё сломанное было отремонтировано, а всё то, чего не доставало, было возвращено на своё место. Носовая фигура ангела победы и отремонтированные плавники-стабилизаторы с натянутой на их скелет парусиной приводили Чехова в ребячий восторг. «Картошка» виделась капитану живым механизмом, сбалансированным и уравновешенным. В линиях «голдфиша» не было ни одной лишней. Корабль выглядел готовым в любой момент сорваться с места и войти в бой, но пушки всё ещё не были отремонтированы, и этот факт черной кляксой ложился на белоснежный лист настроения Ландеберта. «Завтра корабль целиком и полностью должен быть исправен, без всяких оговорок», - твёрдо решил капитан, кивнув своим мыслям, и поднялся на борт. Посылка, которую нужно было доставить завтра днём в городок Империи, состояла из пяти ящиков разного размера. Их составили на главную палубу, точнее, её самый обширный участок – площадку на носу корабля, перед главным орудием. Ящик в центре был накрыт скатертью, и на нём стояли две вымытые жестяные кружки. На другом ящике сидела Мэй, попивая из такой же кружки дымящийся чай. Николас оккупировал сразу два ящика – на одном из них он сидел, а на другом, разложив монеты, считал дневную прибыль команды. Последний ящик ждал капитана. - Любо-дорого на вас посмотреть теперь! – крикнул Ландеберт, оглядев команду. И капитан не слукавил, сказав это. Николас приобрёл тельняшку, длинный плотный шарф и матросские ботинки. Теперь только задумчивые глаза и меланхоличный нрав отличали его от среднестатистического образа матроса воздушного флота. Мэй же красовалась в новом длинном пальто серого цвета и высоких сапогах. И то и другое было произведено в Гильдии, чья мода всегда стремилась совместить несовместимое – практичность и роскошь. Разумеется, эта тенденция порождала заоблачные цены, но Ландеберт не помнил ни одной молодой женщины, у которой не было уязвимости к дорогим и красивым вещам. Вдруг Мичман вспорхнул с плеча Чехова и приземлился на кучку монет, которые подсчитывал Николас. - Пиастры, пиастры, пиастры! – завопил Уинтерхолтер. Мэй от неожиданности едва не поперхнулась чаем. Вздрогнув, Николас медленно обернулся к Ландеберту. - Дружище, что это такое ты приволок? – спросил он. - Познакомьтесь с Мичманом Уинтерхолтером! – капитан довольно представил нового члена экипажа. - Не знаю, насколько ты сильно хотел стать пиратом в прошлом, - сказала Мэй, - но за последние два дня судьба одарила тебя набором начинающего капитана. Корабль, экипаж и матерящийся попугай. Просто отлично! Смотри, воспользуйся с умом. Николас согнал Мичмана с груды монет, и попугай отправился с хозяйским видом прогуливаться по палубе, выпятив грудь и широко раскинув крылья. Ландеберт разлил эль и вино по двум кружкам. - Может, выпьешь с нами? – предложил он Мэй. - Не-а, – ответила она, продолжив похлёбывать чай. - У меня непереносимость к алкоголю. Не смотри на меня так! В Империи много у кого такой синдром. Чёртово культурное наследие, корни которого никто не помнит… Ландеберт только пожал плечами, взгромоздился на ящик и одним глотком опустошил кружку эля наполовину. Николас пригубил вина и тщательно распробовал его вкус. По сравнению с англеанским, продукт виноградников Гильдии был даже не на одну, а на несколько голов выше! Стыдно пить такое из жестяной кружки. Николас взял бутылку и стал пить прямо из горла. Эль же был по вкусу просто как эль. Вдруг Ландеберт что-то вспомнил и его лицо вмиг посерьезнело. - Эй, народ, - привлёк он внимание экипажа. Мэй с Николасом удивлённо посмотрели на него. Даже Мичман вышел откуда-то, шкрябая когтями по чистой палубе. - Мэй, - начал он, кашлянув, - помнишь, я говорил тебе про смену паспорта, гражданства и всё такое? - Было дело, – кивнула она. - В общем, - ему было трудно подобрать слова, - тут такое дело… Планы изменились. Я немного подумал, и решил, что перспектива остаться на корабле мне улыбается больше всего. Стоя за штурвалом этого зверька, - капитан несильно топнул по палубе, - я впервые почувствовал себя на своём месте, в первый же день. Здесь, в небе, всё совсем по-другому. Здесь в воздухе витает какое-то единство, что ли… Можете говорить что угодно, но мы бы ни за что не выбрались из тюрьмы друг без друга, и вы это прекрасно понимаете! А там, на земле, я был практически никому не нужен… Не хочу возвращаться на землю. Я останусь на «Картошке». Мне не нужно гражданства ни одного государства, да, хрен с ними! – Ландеберт, поймавший вёрткую мысль за хвост, с ногами встал на ящик и повысил голос. - Корабль – вот отныне моё государство! Я буду платить налоги только себе самому, и буду зарабатывать любым способом, каким только пожелаю и в любом количестве! – обильно жестикулируя, он случайно выплеснул немного эля из кружки, впрочем, не заметив этого. – И, что самое главное, я буду жить здесь по своему закону - дурацкому, но справедливому! – Чехов широко улыбнулся, расставив руки и мечтательно взглянув куда-то в пустоту, но затем вдруг притих и сел обратно на ящик. – Я пойму, если вы, друзья мои, не разделите моего настроя, так давайте же договоримся с вами на берегу, так сказать. Завтра мы с вами доставим посылку, а дальше посмотрим… Я отвезу каждого из вас в любую страну по вашему выбору и отдам треть заработанных нами денег, если только вы захотите этого. Но, пожалуйста, только скажите об этом сейчас! – Ландеберт помрачнел и опустил взгляд. На палубе повисла тишина, заткнулся даже матерщинник Уинтерхолтер. Но никто не обронил и слова. - Что, серьёзно?! – не веря своим ушам, воскликнул Ландеберт, чувствуя при этом дрожь в коленях от волнения. - Какая разница, где жить? – буркнул Николас. – На «Картохе», так на «Картохе». Тоже мне, нашел, о чём спросить. Куда ты без меня, спустя столько-то лет? - Наверное, ты удивишься, услышав от меня такое, - добавила от себя Мэй, - но я целиком согласна с тобой. Я несколько раз совершала побег от своего прошлого, и хоть бы раз это помогло, – она хотела сердито топнуть для пущей убедительности, но, сидя на ящике, она не могла дотянуться ногой до палубы, и поэтому ударила сапогом ящик, на котором сидела. – Который раз у меня отняли всё! Даже страна, в которую я верила, отвернулась от меня. Не хочу ничьего гражданства. Я с вами, ребята. Даже если когда-нибудь я скажу, что пожалела об этом решении, заранее знайте, что это не так. - Йа-а-ар! – наконец-то подал голос Мичман. - Охренеть, - хихикнул Ландеберт, - обожаю вас, команда! У меня тост: за то, что мы есть друг у друга! Над палубой раздался звук стукнувшихся дешёвых жестяных кружек. На следующий день Мичман сидел на сломанной хвачхе и глядел вниз, считая шпалы бегущих внизу железнодорожных путей. В порту подсказали, что для того, чтобы попасть в нужный город, нужно было следовать проложенным через степь рельсам. «Картошка» шла прямо над ними, довольно низко, но не слишком, чтобы избежать летящих навстречу вихрей пыли с песком, поднимаемых с земли. Мимо проплывали степные пейзажи, иногда можно было увидеть деревушки и городки Гильдии. Некоторые из них имели весьма приличный вид, а некоторые лежали в руинах, медленно пожираемые временем, гнилью и ржавчиной. Последние являлись отголосками той самой эпидемии, задавшей вектор развития Торговой Гильдии как страны. С той вспышки прошло довольно много времени, но недостаточно, чтобы люди забыли. Затем нужно было преодолеть линию фронта, где объединённым войскам Баронств который год подряд никак не удавалось заставить имперских солдат бежать из своих траншей. Ситуацию не могли исправить ни тяжёлые танки, ни многотонные дирижабли, ни прочие инженерные ухищрения. Понять, что ты приблизился к позициям войск было нетрудно - уже за несколько десятков километров до линии фронта можно было наблюдать нестройные ряды памятников, обелисков и воткнутых в землю деревянных крестов. То было, пожалуй, самым большим кладбищем в мире. Год или два назад на западном фронте началась самая масштабная наступательная операция. Командование Фьордских Баронств придумало, как выкурить имперских солдат из траншей и положить конец позиционной войне. Предполагалось прорвать оборону на широком участке, при этом авангард баронских войск завязывал бой с первой имперской траншеей, вторая линия баронских солдат спрыгивала во второй окоп, и так далее. В теории, имперцы не смогли бы ничего сделать, но генералы Йеша вовремя осознали это и бросили на запад всё, что у них было. На третий день наступление захлебнулось: взбунтовавшиеся санитары и полевые медики обеих сторон каким-то чудом смогли заставить солдат и офицеров остановиться. От ударного кулака баронской армии не осталось практически ничего. Обороняющиеся тоже понесли тяжёлые потери. В тот день бойцы Империи и Баронств впервые не стреляли, едва завидев друг друга. Изначально предполагалось спасти тех, кого ещё можно было спасти. Но выживших почти не осталось. Солдаты хоронили своих товарищей, там же, где их и нашли. За те три дня союзные войска прорвались вперёд на сто пятьдесят километров. Но стоило ли оно того? Сколько лет прошло, но армия Фьордских Баронств до сих пор не может оправиться от чудовищных потерь за те дурные три дня. Кладбище растянулось на сотни квадратных километров. Некоторые из могил выглядели ухоженными: их разрешалось посещать раз в год, не опасаясь быть подстреленными шальной пулей с линии фронта - обе стороны прекращали огонь на несколько дней. Впрочем, многие родственники и друзья убитых возвращались домой ни с чем, так и не найдя, где покоятся те, по кому они скорбели. А там косились и рушились надгробия, могилы зарастали. Кладбище уже успело зарасти щуплыми деревцами, но их, как и высокие деревянные кресты, зачастую срубало пулемётным огнём с передовой, которая располагалась не так далеко. Сегодня место массового захоронения служило экипажам кораблей ориентиром, когда следует подняться выше облаков и ещё долго не высовываться вниз, чтобы без проблем преодолеть линию фронта. Команда «Картошки» так и поступила. Выйдя из облаков через пару десятков километров, они уже были в Империи. Вновь найдя железнодорожные пути, «голдфиш» продолжил двигаться к нужному городу. Ландеберт с довольной ухмылкой стоял за штурвалом, вкушая наслаждение от управления многотонным кораблём, который вместе с тем был легче воздуха. У Мэй дела шли не так гладко. Тихонько ругаясь, она перебирала пушку на правом борту. «Маленькая карронада» - так называли матросы это орудие, которое представляло собой гигантский пневматический дробовик огромной мощности. «Карронада» была неисправна – не хватало мощности для выстрела, потому что пневматическая система не могла набрать нужного давления. Мэй обнаружила, где нарушилась целостность системы по выходящим струйкам пара, но, разобрав пушку в полевых условиях и рассмотрев в подробностях её детали, девушка не могла понять, почему же всё-таки пар покидал камеру. Это и заставляло Мэй ругаться, словно бывалый матрос. Николас тем временем праздновал победу разума над техникой. Он чинил орудие левого борта – огнемёт, который почему-то не хотел поджигать выпускаемую под давлением струю горючего газа. Оказалось, засорились канальцы, по которым медленно подавался маленькими порциями газ. Перед боем стрелок должен был создать чем-нибудь искру, чтобы на конце канальца заплясал маленький огонёк, который, в свою очередь, будет поджигать основную порцию газа. Всего-то, нужно было прочистить эту трубку. В самом начале работы, когда Николас только пытался разобраться, в чём дело, Мэй, нахмурившись, наблюдала за ним. - Ты точно знаешь, что делаешь? – спросила она через несколько минут, следя за его потугами разобрать огнемёт. - Что уж, думаешь, я гайки не умею крутить? – вздохнул Николас. Мэй пожала плечами и ушла по своим делам. А Николас, хоть и умел крутить гайки, поначалу действительно не понимал, как можно починить эту штуковину. Однако потом он обнаружил, что устройство было довольно простым, когда разобрал его. Увлечённо занимаясь починкой огнемёта, Николас поймал себя на том, что это деятельность инженера достаточно интересна для него. То, как детали собирались в узлы, которые, в свою очередь, собирались в машину, было достойно восхищения. Поиск поломки в железном организме устройства был похож на увлекательную игру. Ремонт происходил от общего к частному, а рабочее состояние шло от частного к общему. В этом была какая-то неуловимая красота упорядоченности. Не такая, как в произведениях искусства, ставших достоянием человечества, несколько другая, но всё же была. Мэй тем временем нашла неисправность «карронады» и собирала орудие обратно, пыхтя, тихо ругаясь и извиваясь вокруг него в таких позах, которые не снились даже гимнастам. Закончив, она шумно вздохнула, с кряхтением потянулась и вытерла чумазой рукой выступивший на лбу пот. Здесь в степи, было довольно жарко. Мэй отложила инструмент, подошла к фальшборту и облокотилась на него. Она смотрела вперёд, и сухой утренний степной ветер обдувал ей лицо и трепал волосы. Но вдруг Мэй увидела что-то рядом с путями. Затем её лицо вытянулось не то в удивлении, не то в ужасе. - Ландеберт, стоп машина! – замахала она руками. – Человек за бортом! Человеком за бортом оказалась девушка, закопанная по шею в песок. Её кожа обгорела на солнце, а хвост длинных каштановых волос лежал на земле. Голова девушки была безжизненно наклонена набок, а глаза закрыты. «Картошка» моментально остановилась, а с палубы была скинута верёвочная лестница, по которой на песок тут же спустилась вся команда. Мэй подбежала к девушке, упала на колени прямо перед её лицом, подняв пыль, и, молясь всем богам, немного приподняла её голову, чтобы проверить пульс. Мэй отказывалась верить в чудеса, но только не в такие моменты. Секунда казалась вечностью. Кончики пальцев почувствовали слабое биение жизни в теле закопанной девушки. - Несите лопаты! – заорала Мэй. – И воды! Николас ринулся обратно на палубу за искомым. Вскоре вниз с корабля полетели две лопаты. Затем спустился и сам Николас, аккуратно неся культей ведро, в котором плескалась самая прохладная вода, которую он нашёл на борту. - Вылей ей на голову, - потребовала Мэй, которая уже вовсю работала лопатой вместе с Ландебертом. Николас выполнил просьбу. На первое время ведро воды должно было хоть как-то помочь девушке справиться с обезвоживанием. - Ну, теперь как дела, голова? – спросил капитан у закопанной девушки, взял лопату и начал энергично копать. Мэй вдруг передёрнуло, и неё начал дергаться глаз. - Ты можешь хотя бы на минуту оставить попытку шутить как столичный комик?! – взвизгнула она. Жизнерадостность Чехова была тем качеством, которого так недоставало Мэй, но иногда его юмор был просто невыносим своей неуместностью. - Что? – удивился Ландеберт, продолжая копать. – Видишь? Я копаю. Я хочу помочь ей так же, как и ты. Давай, греби больше, кидай дальше! У Мэй уже не осталось никаких слов, кроме нецензурных. - Блядь! – всплеснула она руками. - Заебал! Ландеберт в ответ только тихонько усмехнулся, а Мэй продолжила копать с выражением лица, выражающим предельное отвращение. Услышав, что внизу творится что-то интересное, на звуки перебранки прилетел Мичман и сел на голову закопанной девушки, туповато оглядываясь вокруг. Николас, смущённо топтавшийся рядом и ничем не способный помочь команде, согнал попугая, размахивая руками. Уинтерхолтер, ругнувшись, спорхнул на песок. - Имперский офицер, - в попытке перевести тему хмыкнул Николас, разглядывая знаки отличия на форме девушки, ранее скрытые песком. - Похоже на них, - согласилась Мэй, - типичный для имперцев способ наказания личного состава, а именно серьёзно провинившихся и дезертиров. Тебя, - она указала на Ландеберта, - в армии Йеша закопали бы точно так же. Но, судя по неизменившемуся выражению лица капитана, ему было всё равно. Вновь установилось молчание, нарушаемое только шуршанием песка, отбрасываемого в сторону. И по мере того, как разрасталась песочная воронка, центром которой была девушка без сознания, можно было увидеть всё больше и больше деталей экипировки бывшей воительницы Империи. - Кем же она была? – Выдохнул Николас, разглядывая блестящий, словно взятый с рыцарских доспехов, наплечник, портупею и рукоять двуручного клинка, лезвие которого было всё ещё под песком. Пыхтящие Мэй и Ландеберт не пожелали строить догадки на этот счёт, и продолжили махать лопатами. Ещё немного отброшенного песка, и девушка была откопана уже по пояс. - Можно попробовать вытянуть, - предложил капитан. Мэй с Николасом взяли девушку под руки, а Ландеберт – за шиворот, и все трое сделали внушительный рывок. Одно усилие, и бывший офицер армии Йеша была вызволена из песчаных оков степи. Вес безжизненного тела девушки целиком пришёлся на Чехова, и тот, ойкнув, от неожиданности упал пятой точкой на песок. Начал распространяться мерзкий запах человеческих отходов. Очевидно, что у девушки не было возможности выкопаться, чтобы справить нужду. Не раздумывая ни секунды, Ландеберт взял девушку на руки и быстрым шагом направился к лестнице на корабль. Чтобы втащить, возможно, военную преступницу вверх на борт, пришлось на скорую руку привязывать её верёвками к спине капитана, который хоть и отвык от тяжёлых физических нагрузок, но вверх, сопя и пыхтя, девушку всё же поднял. Мэй ногой распахнула дверь в тесный медицинский отсек и скинула на пол всё, что по каким-то причинам занимало поверхность кушетки, на которой должен был лежать пациент. За Мэй сюда вошёл Ландеберт с девушкой на руках, а за ним по пятам следовал любопытствующий Николас. Капитан аккуратно положил девушку на кушетку, и Мэй тут же выгнала мужчин из медицинского отсека. - Ну-ка, кыш, расходимся! – вытолкала она Ландеберта с Николасом за дверь и тут же захлопнула её. Удивлённые таким бесцеремонным поведением Мэй, друзья уже было направились на верхнюю палубу, но вдруг дверь снова распахнулась. - Николас, натаскай воды, будь добр, – попросила Мэй. – Поставь рядом с дверью. Спасибо заранее. И Николас, остановился и, не разворачиваясь, пошёл спиной к котельной за ведром. Дверь медицинского отсека вновь захлопнулась, и Мэй, задумавшись, прижалась к ней спиной. Нужно сбросить температуру тела девушки, раздеть её, хорошенько вымыть, сделать пару инъекций и постирать её вещи. А двигатели «Картошки», чихнув, словно спросонья, зарычали, а по корпусу вновь пошла привычная вибрация от их хода, и корабль продолжил путь, приняв на борт ещё одного человека. Несколько часов лёту в степи, и «Картошка» добралась до нужного города. Вновь уже ставшие привычными процедуры – причальная мачта, швартовка, лёгкий удар в бок и записи в книге порта. Самой первой, опередив даже капитана, с борта высунулась Мэй. - Принесите холодной воды, лучше со льдом, кто-нибудь! – требовательно завопила она на причальную мачту. Один из суровых докеров откликнулся на её просьбу и, быстро шагая, куда-то ушёл. Имперские женщины славились буйным нравом и многие знали, что с ними лучше не спорить. Мэй можно было принять за одну из них, даже при близком рассмотрении. - Всё будет в порядке? – спросил у неё Ландеберт, подразумевая состояние девушки, которую они вывезли из степи. - Случай не такой уж и тяжёлый. Тепловой удар. Она хорошо держится, уверена, поправится быстро. Делать-то с ней что теперь? - Уж точно не сдавать в местный госпиталь, - тихо ответил Ландеберт, - не думаю, что там с распростёртыми объятиями будут ждать, скажем, предателя родины, или типа того. - Да уж, - вздохнула она, - ну и дела… - Позаботься о ней, - капитан положил руку на плечо Мэй, - хоть ты и корчишь из себя бяку, но я вижу, что на самом деле ты очень ответственная барышня. Мы с вами, в конце концов, беглецы, и она, по-видимому, тоже. Дадим ей шанс. А то, что у нас на борту дезертир из имперской армии, пускай будет нашем маленьким секретом, - Ландеберт хитро подмигнул ей и направился на разгрузочную площадку, - ну, я побежал посылку сдавать! Мэй почему-то засмущалась со сказанного им, однако, пожалуй, капитан был прав. Мимо с мешочком монет в руке пробежал Николас. - Я за ремонтниками. Не скучай, - сказал он, проходя мимо неё. - Хуй, хуй, хуй! – выругался Мичман Уинтерхолтер, улетев куда-то по своим делам, возможно, как-то связанным с воровством провианта с портовых складов. Мэй осталась на борту наедине со своими мыслями и с незнакомкой, которая не приходила в сознание. Получив гонорар за доставку посылки из Гильдии, и тут же взяв задание на доставку следующей, Ландеберт шёл обратно на корабль, когда его желудок вдруг протяжно заурчал. Внезапно у Чехова возникло неотложное желание попробовать что-нибудь из местной кухни, о которой ходило множество разных слухов во всех странах мира. Капитан озорным взглядом оглянулся на ворота, ведущие в город, и решил, что команда его не потеряет, если он немного прогуляется. Рынок долго искать не пришлось – тот был прямо под боком у порта. Ландеберт шёл вдоль кирпичного забора и глазел по сторонам. Улицы города нельзя было назвать шикарными, но, по крайней мере, они были чистыми настолько, насколько это было возможным. Картину немного подпортила разве что груда строительного мусора и кирпичной крошки рядом со стройкой. Но разве это было чем-то плохим? Город развивался, и это было замечательно. В воздухе, можно сказать, витал имперский дух порядка, сплочённости, организованности и безоговорочного подчинения правилам, даже негласным. Ландеберт наткнулся на деревянную тележку с едой, за которой стоял толстопузый имперский продавец. Глаза капитана разбежались от разнообразия представленных угощений, и он понятия не имел, с чего же начать. Рядом с тележкой стоял ещё один гражданин Империи в чёрной армейской шинели, такой же чёрной фуражке и мутных круглых очках. Он завороженно любовался кораблями, то и дело снующими туда-сюда над портом. В одной руке, по-видимому, солдата, была маленькая фарфоровая чашечка, в которой что-то дымилось, а в другой – свёрток из тонкого теста с какой-то начинкой. Мужчина по очереди прикладывался то к тому, то к другому. Ландеберт не захотел разбираться в тонкостях имперской кухни и решил купить то же самое. - Не подскажете, из чего этого сделано? – обратился Чехов к продавцу на универсальном языке, ткнув пальцем в рулет, который он собирался приобрести. Но продавец явно не знал универсала, и начал тараторить на имперском, размахивая руками. - Ойябан! Ойябан! – это всё, что смог разобрать Ландеберт из его речи. - Чего?! – недоумевал Чехов, но продавец продолжал бомбардировать его иностранной речью. - И откуда вы только такие в Йеша берётесь? – внезапно сказал высоким зловещим голосом человек в шинели, прервав трапезу. Ландеберт ещё раз взглянул на него. Солдат был высоким и поджарым, а среди его тёмных волос было уже несколько седых. «Точно фронтовик», - подумал Чехов. - Языка даже не знаете, а суётесь! – продолжал ругаться солдат. – Ну что за люди! Продавец вдруг утих и смотрел, что ответит рыжий мужчина человеку в имперской униформе. - Да больно надо! – с презрением ответил ему Ландеберт. – Я с командой один хрен улетаю отсюда сегодня же. - Ого, у тебя что, корабль есть? – внезапно тон фронтовика сменился с враждебного на заинтересованный. – Ты не похож на капитана. А чем вы с командой занимаетесь? - Да так, - озадаченно ответил капитан, - мелкая работка там и тут. Грузы перевозим помаленьку. - Понятно. Звучит безобидно. Слушай, может, вам квалифицированный стрелок нужен? – солдат щёлкнул пальцами по ордену на отвороте шинели. – Путешествовать без достойного прикрытия – довольно опасное занятие. Стрелок на борту действительно бы не был лишним, потому что Ландеберт не представлял ни Мэй, ни Николаса на этой должности, но Чехов был несколько сбит с толку таким внезапным переходом к делу. - Э-э-э… - Да, я понимаю. Нужно время, чтобы подумать. Может, посмотрим твой корабль, а потом обсудим всё, так сказать, на берегу? - Ну, - помялся Ландеберт, - хорошо, давай. Стрелок одним махом осушил фарфоровую чашку, поставил её на телегу торговца и протянул капитану руку. - Джейкоб Браун. Можешь называть меня просто Джейк. Ландеберт ответил на рукопожатие. - Ландеберт Чехов ди Лакер-Сфорца. Вольфрамович, – представился он, - но можешь называть любой частью имени, которую запомнил, я не обижусь. Джейк что-то сказал торговцу едой на имперском, дал ему пару монет, взял с прилавка два рулета, которые приглядел Ландеберт, и протянул их ему. - За счёт заведения! – сказал Браун, вручая подарок. Мэй стояла на палубе и, с хозяйственным видом уткнув руки в боки, следила за погрузкой и разгрузкой ящиков докерами. Когда она увидела солдата Империи, ступившего на борт, её охватила паника. Мэй мгновенно перебрала тысячи вариантов, почему он мог прийти на «Картошку» и едва не бросилась бежать прочь, но тело её не слушалось. Всё, что могла делать Мэй – стоять как вкопанная, задержав дыхание и выпучив глаза, отчего, наверное, выглядела как последняя дура. Буря эмоций тут же стихла, когда Мэй увидела шедшего рядом с солдатом Ландеберта, который с довольным видом что-то жевал. Кажется, всё было в порядке. Она выдохнула. - Познакомься, - сказал ей капитан, - это Джейкоб Браун. Джейк, эту прелестнейшую барышню зовут Мэй Эттвуд. Хранительница очага, так сказать, на нашем корабле, хе-хе. Джейк приподнял фуражку в знак приветствия. - Чем обязаны вашему визиту на борт? – холодно спросила Мэй. Но не успел Браун открыть рта, как за него ответил Ландеберт. - Господин желает вступить в команду! – восторженно сказал капитан, подняв палец. Джейк тем временем увидел сломанную «хвачху» и медленно подошёл к ней, разочарованно качая головой. - Зачем ты привёл сюда этого подозрительного типа? – тихо прошипела сквозь зубы Мэй. - Я не приводил, - парировал Ландеберт, - он сам захотел наняться. Да и почему подозрительный? Ты только глянь, насколько он крут! Она не понимала, что конкретно Чехов имеет в виду. Скорее всего, капитан говорил о совокупности вида униформы Джейка, его ранней седины, армейской выправки и мутных очков, сквозь которые не было видно глаз. Всё это легко складывалось в образ лихого вояки, солдата, закалённого не в одном бою. Нехотя Мэй призналась себе, что Браун действительно производил впечатление, причём в каком-то роде устрашающее. Удивительно было, что Ландеберт словно отказывался замечать это, но Мэй знала Чехова уже достаточно, чтобы понять, что он действительно почему-то упускает из виду эту черту Джейка. Но ещё больше Мэй удивилась, когда услышала голос Брауна. Ей казалось, что Джейк должен был говорить грозным басом, но его голос был довольно высоким, впрочем, не до такой степени звонким, чтобы зваться мальчишечьим. - Вот что предлагаю, капитан, - сказал Браун, закончив с осмотром «хвачхи», - я знаю, как отремонтировать эту пушку и починю её взамен на то, чтобы не расставаться с ней как можно дольше. Иными словами, с тебя место на корабле, а с меня – полностью рабочий главный калибр. Все траты на материалы и инструмент беру на себя. В качестве бонуса – опытный артиллерист в экипаже. Идёт? – Джейк протянул руку. - Извини, - с улыбкой ответил Ландеберт, - рук жать пока не будем. Решение должна принять вся команда, а не только я. Так заведено у нас на борту. С недавних пор. - Хорошо, - понимающе кивнул Джейк, - советуйтесь. Я никуда не тороплюсь. - Тогда посидите пока здесь, а я по-быстрому сбегаю до ремонтной верфи и найду Николаса. Ландеберт ушёл с корабля, и в ожидании сбора всей команды Джейк уселся на фальшборт. Мэй хотела уйти в трюм, чтобы ещё раз умыть прохладной водой девушку, не приходящую в сознание, но идея оставить на палубе пока ещё постороннего человека одного ей не нравилась. Поэтому Мэй прислонилась к стене надстройки и скрестила руки на груди. - Что заставило тебя пуститься в дальние странствования, если не секрет? – спросила она у Джейка. - Никакого секрета здесь нет, - ответил он, ненадолго задумавшись, - причиной всему, как обычно явилась сраная война, - Браун спрыгнул с фальшборта и принялся расхаживать по палубе туда-сюда, не прерывая рассказа, - знаешь, ради чего я лез в самое пекло и смотрел в глаза смерти, когда она забирала моих фронтовых друзей? – Джейк перешёл на крик и начал махать руками. – Оказывается, я занимался этим за медальку и несколько говняных денежных бумажек! Империя решила, что этого мне будет достаточно, а я решил, что Империя идёт на хуй. Я уйду туда, где больше ценят то, чем я умею заниматься лучше всего. Вот и вся любовь. Браун сел обратно на фальшборт, а Мэй хмыкнула. Она никак не могла понять: чего ожидают от войны все те, кто так упорно рвётся на неё? Как бы то ни было, Мэй не имела права осуждать этих людей, ведь и она сама залезла в эту мясорубку. Впрочем, Мэй-то выбралась оттуда вполне себе живой. История Джейка несколько сгладила углы в восприятии его личности. Мэй покинула общество Брауна и спустилась с палубы в трюм, а затем свернула в медицинский отсек. Она сделала очередную инъекцию и собиралась умыть девушку, когда услышала гулкие шаги в главном коридоре трюма. Судя по всему, Джейку стало скучно сидеть на палубе одному, или же он хотел что-то спросить. Мэй только и успела, что накинуть простыню на тело девушки. Джейк показался в дверном проёме и хотел было что-то сказать, но его рот так и остался открытым, когда он увидел лицо девушки на кушетке. - Чтоб я помер! – воскликнул он и подошёл ближе. - Знаешь её? – спросила Мэй. - Знаю, – притих он, - Её зовут Грейс. В былые времена работали с ней вместе на одного человека. Что случилось? - Нашли её возле железнодорожных путей посреди степи, закопанной в песок по шею. Ничего страшного, надеюсь, должна выкарабкаться, как по мне. - Башку на отсечение могу дать, что поправится в мгновение ока, - кивнул он, - мать его, Грейс… Понимаешь, Мэй, если они действительно исключили её из рядов армии, то в таком случае Империя недостойна вообще ни одного солдата. - Да ну? - Она – самый стойкий и самый честолюбивый боец из всех, кого я видел в этой жизни, говорю тебе. А повидал я за свою грешную жизнь много всего. Мэй не нашлась, что ответить на это, так как совсем ничего не знала о Грейс, и просто промолчала. - А где все?! – раздался громкий голос капитана на палубе. Мэй с Джейком поднялись вверх. На палубе их ждал Николас, которого Ландеберт застал в самый разгар борьбы с имперским бюрократическим аппаратом в очереди на ремонт, собственно, сам капитан, а на его плече - довольный Мичман Уинтерхолтер, отъевшийся где-то до такой степени, что едва мог летать. Мэй подошла к ним, а Джейк отошёл немного в сторону от них, чтобы дать команде возможность посовещаться. - Ну, что думаете, ребята? – спросил Ландеберт. – Николасу я уже ситуацию описал, если что. Итак, кто за то, чтобы взять этого джентльмена в команду? Рука капитана энергично взметнулась вверх. Вслед за ним безразлично поднял руку Николас. Мэй неуверенно подняла свою. Мичман неразборчиво что-то каркнул, объявив совет команды оконченным. - Джейк! – окликнул его Чехов. – Думаю, мы договорились! - Отличное решение, капитан, - обрадовался Браун и пожал руку Ландеберту. Затем Джейк собирался пожать руку и Николасу, но осёкся, увидев культю. - Такие дела, - пожал плечами Николас. Ещё одна ночёвка в порту и утренний вылет. Всё это уже начало потихоньку становиться рутиной, правда, в тот день рутину всю ночь прерывал стук и скрежет металла и инструментов. Джейк работал до утра, не покладая рук, без сна. На следующий день «Картошка» была в полной боевой готовности во всех смыслах. Покинув порт, территорию Империи Йеша и вновь успешно перескочив линию фронта, «голдфиш» вернулся на территорию Торговой Гильдии. «Картошка» лениво рассекала утреннюю дымку тумана среди грозных скалистых гор. Торопиться было некуда – распороть брюхо корабля о внезапно вынырнувший из тумана утёс было делом едва ли одной секунды, а всё дно ущелья было щедро усыпано металлическими конструкциями. Именно поэтому команда спокойно наслаждалась отличным утром, потягивая носами свежий горный воздух. Пока что всё шло по плану, даже ремонт «хвачхи». Ночью Джейк изготовил довольно крупный запас боеприпасов для главного калибра, и это позволило ему провести испытания пушки в таком безлюдном месте, как это ущелье. Такого грохота Мэй, Ландеберт и Николас не слышали давно. - Вот это дурь! – восторгался Ландеберт, ковыряясь пальцем в заложенном после громкого залпа ухе. Иногда в «хвачхе» что-то заедало, и Джейку приходилось подбивать снизу вверх одну из львиных голов ломом, чтобы та задралась и выпустила заряженные ракеты. Ранее это волновало команду, так как они боялись, что снаряды могут разорваться прямо внутри пушки, но под надзором закалённого в боях артиллериста такого не происходило, и далее экипаж перестал обращать на это внимание. Успехи сегодняшнего дня и осознание того, что на корабле работает каждая существующая система, так и подмывали капитана скоротать дорогу за весёлой болтовнёй. - Народ! – привлёк внимание Ландеберт. – Нас на борту стало слишком много, поэтому предлагаю распределить должности. Николас, друг мой, официально назначаю тебя старшим помощником. Мэй, дорогая, ты будешь старшим навигатором. Джейк, ты отныне старший артиллерист. Браун, обернувшись в кресле стрелка «хвачхи», ответил капитану воинским приветствием. - Почему у всех приставка «старший»? – поинтересовалась Мэй. - Потому что нас достаточно, чтобы поделиться на специальности, но не достаточно для того, чтобы делиться ещё и внутри них, - объяснил капитан, - поэтому вы все будете «старшими», чтобы чувствовать всю важность своего положения, ведь вы у меня такие одни. - А кем будет Мичман? – спросил Николас. - Не знаю, - потёр лоб Ландеберт, - главным пожирателем семечек? - Нахуй! Нахуй пошёл! – ответил Уинтерхолтер, сидевший на машинном телеграфе. - Сам туда иди! – оскорбился капитан и рукой замахнулся на попугая. Мичман, словно предвидев такое развитие событий, спорхнул вниз, на главную палубу, громко заржав. Джейк также хохотнул над тем, куда послал капитана попугай, но в этот же миг раздался скрежет покорёженного металла, и что-то ударило снизу, отчего экипаж едва не потерял равновесие. На палубе резко повисла тишина, и вся команда, кроме стоявшего за штурвалом Ландеберта, подбежала к фальшборту и одновременно перегнулась через него, выглянув вниз. То, что они там увидели, им совсем не понравилось. Из тумана поднимался тяжеловооруженный «галеон» - очень крупный дирижабль, у которого на борту было четыре орудия главного калибра, против одного у «голдфиша». Самым неприятным было то, что «галеон» шёл без опознавательных знаков и сейчас поворачивался к ним бортом – местом, где располагались батареи его орудий. «Картошка» бросилась в слепую зону корабля-великана и нырнула в туман.