Единственная роза.

Дамон, не задумываясь о том, что скажут наемники Никлауса, которых тот передал графу в подчинение для засады в Тауэре, несмотря на вес лат, присел еще ниже, чтобы поднять принцессу. Граф аккуратно подложил руки под раскрывшуюся накидку, скверно скрывающую фигуру девушки. Уверенно придерживая Елену за талию и ткань платья, чуть задравшуюся и открывающую тонкие лодыжки, Дамон плавно подхватил девушку, подняв ее. Серебряные в ночном свете кудри разметались по его доспехам, вырвавшись из заточения в виде ночного чепчика, потерянного в суматохе. Пытаясь причинить меньше боли, воин легонько устроил голову красавицы на плече, направившись в башню, чтобы найти лекаря. Дамон с легкостью нес Елену, удивляясь тому, что даже в теплых тяжелых одеждах, девушка весила самую малость. Граф, будучи воспитанным в лучших традициях добрых Домов Европы, имел определенные понятия о том, что такое честь, благородство. Граф Дорсет, тогда ещё лишь юный лорд Сальваторе, сын Джузеппе Сальваторе, приплыл в Англию после смерти жены Джузеппе, своей горячо матери; живший у друга отца, Майкла, он обучался военному искусству вместе с тремя его сыновьями. Прошло немало лет с тех пор, но Дамон, что большую часть юношества провел в семье Майколсон, считаясь одним из сыновей самого Майкла, остался верен им. Его не прельщали думы о троне, но, когда Никлаус обратился к нему за помощью после ужасной потери отца и старших братьев, Дамон не мог да и не хотел отказывать в восстановлении справедливости. Однако понятие справедливости у Никлауса и Дамона оказалось совершенно разным. Герцог считал, что стоит уничтожить всех, кто имеет какое-либо отношение к королю, забравшему власть не по праву, а Дамон не хотел кровопролития, пытался объяснить Никлаусу, что Маргарита Анжуйская, наемники которой были не управляемы, виновата не менее ничего не знавшего о наступлении Ричарда. Дамон восхищался военными умениями братьев Ричарда и Билла, всегда державшихся друг друга. Они были искусными воинами, слишком много ставившими на доблесть и честность в боях. Старая школа их предков повлияла на исход битвы, в которой беспринципный подход оказался определяющим. Дамон вздрогнул, оторвавшись от своих мыслей, когда едва слышимый голос произнес: — Эдуард… — Рука принцессы неуверенно приподнялась, касаясь лат, которыми была закрыта его грудь, со стороны сердца. — Эдуард, это ты? — не открывая глаз, звала девушка принца. Болгарская наследница и понятия не имела, что никогда не увидит его более. Ее сердце непременно будет разбито. Рука Елены опала, когда девушка вновь провалилась в забытие. Дамону хватило выдержки не произнести ни слова, пока он, убедившись, что ей будет оказан должный уход, не вышел из комнат лекаря. Недовольный сам не зная чем, он, осматривая территорию из крепости, вышел к балкону, вид из которого позволял узреть весь Лондон. Елена была истинной красавицей, о которой в пору слагать песни и баллады. Сколько он видел девушек, ни одна не затронула его так, как эта хрупкая принцесса. Он не знал ее, даже не обмолвился и словом, но отчего-то испытывал неподдельное недовольство при мысли, что она была обещана другому. Юная принцесса должна была стать женой Эдуарда, в которого похоже успела влюбиться. Тем хуже для нее… Дамон, словно вспомнив о существовании чего-то мешающего, дернув рукой, достал холодную поблескивающую в свете луны брошь. Ювелирная работа, что изготовил редкий мастер. Ее девушка хотела обратно! Глупый символ, оставшийся единственным напоминанием о ее знакомстве с Эдуардом. Дав волю эмоциям, Дамон, замахнувшись, выкинул досадливую брошь, даже не удосужившись посмотреть, куда она улетела. Раздосадованный граф круто развернулся, возвращаясь в стены крепости, чтобы отправить Никлаусу послание. *** Керолайн постепенно приходила в себя, сознание ее прояснялось. Девушка не открывала глаз, прислушиваясь к тихому шелесту, наполняющему комнату. — Твое дыхание перестало быть ровным несколько минут назад, Керолайн, — обратившись к ней так, будто они были славными знакомыми, наконец-то встретившимися после долгой разлуки, назвал он ее по имени. — Нет нужды делать вид, что ты спишь. Никлаус обернулся к ней, столкнувшись со взглядом ее голубых глаз. Глаз ее отца. Ничего не могло показать большего сходства между почившим герцогом и его единственной наследницей, чем этот пронзительный и ясный взгляд. Никлаус помнил эти глаза, смотревшие на него, когда решалась судьба его оставшейся семьи. Майколсон, стоящий около огромного окна в комнате герцогини, не шевельнулся, ответив таким же прямым взглядом. Керолайн понимала, что он мог узнать ее секрет. Однако не желала вымолвить и слова, не говоря уже о том, чтобы и вовсе начать речь. — Я, — замешкавшись, словно думая стоит ли говорить, начал Никлаус, — прошу простить меня за обиду, нанесенную Вам моими словами. — Неотрывно наблюдая за ее реакцией, продолжил он. — Вы моя будущая жена, мать моего наследника, — не прерывался он, даже заметив непроизвольно вздернувшиеся вверх брови на словах о замужестве. Последняя фраза отразилась неподдельным страхом и ужасом на ее лице, отчего Никлаус испугался, что девушка вновь лишится чувств. Вот какие эмоции он вызывал в ней. Страх, но не за свою жизнь, а за жизнь ребенка, о котором она и не собиралась говорить? Хотела ли она его убить? Желала ли его смерти так же сильно, как и смерти его отца? — Ответьте на один вопрос, — прервав повисшую тишину, проговорил Никлаус, — почему Вы ничего не сказали мне? — Повысив голос на последнем слове, не сдержался король. — Я имел право знать о ребенке. Неужели Вы хотели избавиться от него? Керолайн окинула его ледяным взглядом, вздернув подбородок вверх. — Возможно, теперь, когда мой доблестный король и его семья, — не успев унять дрожь в голосе проговорила Керолайн, — пали жертвами бесчестного поведения врагов, — намеренно используя столь дерзкие слова продолжала девушка, — Вы и имеете право на трон. Вы потомок красной розы, племянник нашего скончавшегося короля Генриха. Однако ни на что более Вы право не имеете. Я не вхожу в число военных трофеев, — припомнила она ему слова, сказанные им в первую, самую страшную ночь. — Мой ребенок — наследник моей ветви. Я не желаю, чтобы он знал своего бесчестного отца! Никлаус оторвавшись от подоконника, резко приблизился к кровати, однако на этот раз Керолайн не отпрянула в испуге, а смотрела на него с превосходством. — Как же ты заблуждаешься, — снова перейдя шаткие рамки учтивости, прошептал, склонившись над ее ухом король. — Этот ребенок принадлежит короне, ровно как и ты. — Я и есть корона, — словно не замечая, что он что-то говорил, перебила его она. Керолайн почувствовала, как он застыл около нее, все еще нависая над ней. Она не могла видеть его окаменевшего лица, на котором отразилась смесь ярости и твердой решимости, не предвещающей ничего хорошего. Рука Никулауса легла на тонкую шею герцогини, слегка поглаживая ее. Он наслаждался гладкостью кожи, запахом ее волос. А Керолайн из последних сил старалась унять дрожь, подавляя желание вырваться. Он не сломит ее лишь тем, что имеет большую силу, помогающую ему в боях. Побеждает тот, кто имеет большую власть, подкрепленную страхом и покорностью, а этого он от неё не дождётся. — В таком случае Вы понимаете, что Вам не суждено прожить жизнь иначе, — оставив фразу недосказанной, король отступил и отвернулся от нее, спеша покинуть комнату, когда она заговорила: — Как жаль, что мы встретились, — смотря на руки, — продолжала она, — я бы желала не знать Вас и никогда не видеть в той лавке, — замолчав, вперила взгляд в маленькое окошко девушка. В который раз она отказывалась смотреть на него, будто считая его недостойным взгляда ее светлых глаз. Он думал именно так. Ему было неприятно, хоть он и понимал, что заслужил подобное отношение. Никлаус застыл в проходе, ведущем из покоев девушки. Керолайн помнила его, но так ли ярко, как он? Ее смущенное личико, залившееся краской, преследовало его в походах, в мыслях, во снах… И теперь девушка жалела о встрече с той же силой, что он жалел о своем поступке, причинившем им обоим столько боли. Помедлив, король, ничего не сказав, вышел, оставив уставшую девушку одну. Как она могла смотреть на его лицо, мелькавшее в ее воздушных мыслях о свидании, когда он разрушил ее глупые раздумья? Боль и обида на себя и короля, о ненависти которого она и не подозревала, мечтая, что, возможно, он, обратив на нее внимание на балу в ее честь, пригласит ее в танец, обуревали Керолайн. Она видела его всего несколько раз, но эмоции, что она чувствовала, когда его голос касался ее слуха, всегда смущали ее. Злость на чувства и обида на то, что она посмела их испытывать. Принцесса раненого Дома не смеет позволять себе слабости. Никто и не подумает усомниться в ее ненависти к узурпатору. Вся ее семья пала жертвой его амбиций, но король и не подозревал, что и все королевство не принесет ему довольства и счастья, которых он лишился, потеряв Керолайн.