Единственная роза.

Теперь она жила не в Тауэре, коротая бессонные ночи беспокойным от кошмаров сном. Скромный, но поистине достойный королевской особы дворец в достаточной близи от резиденции короля с его новой королевой, которой была оказана великая честь и истинное уважение быть помазанной вместе с мужем. Тем самым Никлаус показывал, что признает права супруги на престол, не боясь слов об узурпации в свою сторону. Однако королева, сестра, что таковой и не стала, Маркиза Тауп, какой она знала ее еще с детских лет, проведенных в Бургундии, явно не была воодушевлена. Голубое с серебром нитей платье так и сливалось с болезненным лицом Керолайн в ту их встречу на балу, когда ее до глубины души оскорбил один из придворных узурпатора, назвав его любовницей. Ха, да она никогда в жизни не простит его за то, что он одним своим тщеславием разрушил ее жизнь, отняв у нее возлюбленного. Она, наследная принцесса Болгарии, Ее Высочество, принцесса Елена, уже который месяц оставалась здесь, якобы являясь приятной гостьей новой королевской четы. И пусть по началу она оставалась против воли, запертая в крепости, сейчас же она намеренно не торопилась отплыть в Болгарию, чтобы вернуться к миледи-матери и милорду-отцу. Она не могла уехать, зная, что Керолайн будет нуждаться в ней. Подданным, что верят во святость и благородство своих монархов, сказка о великой благосклонности и милости Короля Никлуса, вполне законного наследника престола, что пренебрег враждой и взял в жены дочь могущественного герцога королевской крови, Таупа, может показаться воистину чудесной, настолько она была неожиданна. Но Елена-то прекрасно понимала, чем вызвана столь поспешная свадьба, якобы от влюбленности короля и покорности маркизы, и не менее поспешное объявление о беременности Ее Величества. Ребенок, зачатый в медовый месяц, благословенен, но малыш Керолайн таковым не являлся. Принцесса боялась и подумать, что король сделал с ее названой сестрой, но прекрасно понимала, что сколько бы она не отгоняла от себя эти мысли, они не становились призрачнее. Вся Европа, признавшая право Никлауса, закрепленное женитьбой на маркизе, скрыто, сидя за великолепно убранными столами с досадой осуждала его. Тело особы королевской крови неприкосновенно, что отнюдь не помешало окрыленному победой варвару взять маркизу силой, отчего та понесла ребенка, бастарда в глазах тех, кто не верил их идиллии. Бастарда, из-за которого пришлось так поспешно играть свадьбу, чтобы скрыть позор. И пусть король готов уничтожить любого, кто посмеет оскорбить его королеву и ребенка в ее чреве, он сам знает, что совершил огромный грех, насильно связав Керолайн узами брака. От того принцесса Болгарии временила, все откладывая отъезд, ей хотелось быть рядом с подругой детства, когда той понадобится ее помощь. Фарфоровая кожа Елены тосковала по теплым лучам солнца, что грело ее даже зимой. Англия так и не стала для нее домом, а увиденные ею портреты семьи ее почившего жениха и вовсе довели ее как-то раз до слез. Скрытые за темной плотной тканью, они, словно мусор, лежали у отдаленных углах галереи, будто их снятие могло в миг вычеркнуть долгие годы их славного труда на благо страны. Какого сейчас Керолайн? Она не знала ответа на этот вопрос. Ей хотелось быть рядом с ней, но ограничения с нее сняты так и не были. И раз уж она оставалась здесь, являясь гостьей, то решила заправлять дворцом на свой собственных лад, как будто являясь его доброй хозяйкой. И что смущало принцессу больше всего, так это он, человек ставший ее тенью, ее тихим спутником. Он выражал ее волю королю, передавая ее слова от ее же лица, всегда осведомлялся о ее здравии, прежде чем идти к ней в приемную терпеливо дожидаясь позволения. И пусть служба его на посту советчика короля была сложна и объемна, он всегда находил время, чтобы заехать к ней, словно к любящей миледи-жене, ожидающей малыша. Дамон Сальваторе, граф Дорсет, так его звали везде, несмотря на то что титулы его возросли многократно за ту верность, что он проявил Его Величеству. Елена стояла перед огромным зеркалом, наблюдая как служанки, якобы услужливо выделенные ей королевой, поправляли ее одежды. Совсем юная девочка, Симона, дочь женщины, чье имя ей никак не удавалось выговорить в силу акцента, мягко и с удовольствием перебирала густые отливающие золотом пряди, собирая их в затейливую прическу, что после аккуратно укладывала в темную сетку с россыпью темных сапфиров. Открытое лицо принцессы выглядело усталым, темные круги, что пролегли под большими фиалковыми глазами делали ее вид болезненным. Елена носила исключительно темно-синий — цвет королевского траура. Она горевала по жениху, и в свой первый год траура не желала делать исключений. Пусть она и не стала его женой, она чтит его память. Плотно затянутый шелковыми лентами, бархатный корсаж был скрыт за не менее богатой накидкой, обитой соболиным мехом. Тепла камина не хватало, чтобы согреть ее, от того даже во дворце она вынуждена была носить теплые одежды. Девичья фигура Елены отливала иссиня-черным, до того темны были полы ее платья, длинные рукава которого, стоило ей опустить руки, касались мраморных плит пола. Квадратный вырез платья скрывался мехом, чтобы никто, кроме ее дам не узнал, что она по-прежнему носит власяницу, что не скрыл бы обычной пластрон. Ее кожа горит при каждом ее движении, однако она терпеливо выносит это. — Ваше Высочество, граф Дорсет ожидает Вас внизу, мне велеть ему уйти? — Робко спросила одна из фрейлин. Елена не переносила его вида, а он, словно издеваясь, был рядом всегда. Одно его красивое лицо с мелькающей на нем усмешкой вызывало в ней одновременно неприязнь и раздражение. Ведь ухмыляясь, он напоминал ей Эдуарда. Он всем своим видом напоминал ей его, поскольку он и рассказал ей о его кончине. — Вы готовы, Ваше Высочество, — присели служанки, ожидая последующих распоряжений, а фрейлина застыла у двери, не зная, что ей следует сделать. — Благодарю, — кивнула Елена, не смотря на женщин. — Симона, пойдем со мной, а ты Лорен оставь графа мне, я спущусь к нему. Будет неловко, если Его Светлось решит, что я пренебрегаю его обществом, — вызвав улыбку фрейлины ответила Елена. Все ее дамы знали, какогó ее отношение к юноше. Но еще более очевидным, к досаде остальных, было его отношение. *** Легкую поступь девичьих ног принцессы он услышал, как только ее туфельки коснулись каменных ступень. Она спускалась в сопровождении раскрасневшейся фрейлины, что зарделась, словив его взгляд. Юная служанка шла позади, наблюдая за шлейфом принцессы. Елена, девушка, что украла его сердце, вовсе не обращала на него внимания, будто не замечая. Когда они говорили, она порой отвечала невпопад, не смотря на него, лишь на короткие мгновения, когда он позволял себе звать ее по имени. Безусловно, она была принцессой, однако он, английский граф, имеющий огромные земли в завоеванном севере, флорентийский богатый сеньор, чей Дом, в стране, где короля нет, являлся первым по своему могуществу. Он старший сын, первый наследник. Если бы она хотя бы взглянула на него, он бы с легкостью положил к ее ногами все свои богатства, отдав все, что она пожелает. Но она желала лишь одного. И он не мог ей этого дать. Он не умел возвращать к жизни людей… Массивные золотистые пряди, плотно сплетенные, были убраны в мерцающую сетку. Даже в таком унылом цвете, Елена Болгарская выглядела великолепно. Дамон подошел к краю лестницы, учтиво протягивая руку, чтобы помочь ей спуститься. — Ваша Милость, — обратился он. — Рад видеть Вас в добром здравии. Елена лишь холодно улыбнулась, но руку все же протянула. В его длинных бледных руках ей стало неуютно и даже горячо. — Граф, что вновь привело Вас в мою скромную обитель, — обведя глазами просторный холл, спросила она. Она потешалась над ним, мягко и спокойно, но он был слишком умен, чтобы не понять этого. Его лицо в миг стало серьезным: губы сжались в плотную линию. — Я не отниму много времени, у меня есть некоторые новости для Вас, думаю, они будут Вам интересны. — Прошу, — она жестом указала в сторону зала, в котором как правило обедала, уныло вглядываясь в плотный слой застывшего снега, расчистить который удавалось с большим трудом. Они добрались довольно быстро, оставив созерцание картин. Комната была наполнена теплом огромного камина, а стол сервирован на двоих. Разогретый эль, разлитый в серебряные кубки, и засахаренные фрукты в украшенных золотым оттиском чашах. — Я пришел, чтобы уведомить Вас, что как только Вы пожелаете уехать, корабль в полной готовности отвезет Вас. Он экипирован всем необходимым, я лично занимался подготовкой, — глядя ей в глаза начинает он. — Так же, — его руки скользнули под дублет, вынимая письма, — королева шлет Вам свой привет и наилучшие пожелания. — Неужто Вы видели дорогую маркизу? — Ее голос звучал уверенно и спокойно, когда она намеренно изменила титул подруги, не считаясь с тем, каким образом был приобретён ее новый. Бедная Керолайн, ставшая заложницей в своём собственном доме. — Ее Величество редко покидает свои покои, — уклончиво проговорил он, — тем не менее ее слугам ничего не мешает выполнять ее поручения. Елена застыла, но глаз не отвела. — Благодарю Вас за письма и благие вести, но я не намерена сейчас покидать Лондон. Любопытство в его глазах загорелось ярко, но тут же погасло, стоило ему взглянуть на нее вновь из-под опущенных густых ресниц. Как она прекрасна. Дамон непроизвольно подался вперед. — Могу ли сделать для Вас что-нибудь, миледи? — Вопрос был задан так пылко и искренне, что первые секунды ее фиалковые глаза лишь смотрели на него. Он был влюблен. Ей не сложно было увидеть это в его бледном красивом лице, в его долгом взгляде, которым он каждый раз провожал ее. И от такой его пылкости ей почему-то захотелось быть честной в ответ. — Ничего, милорд. Едва ли мне что-то здесь нужно, — закусив губу, прервалась она. Елена ощутила, как глаза начинает щипать при воспоминаниях. — Разве что… Помните, я спрашивала Вас о моем украшении. — Неловко начала она. — Мой обручальный подарок, бриллиантовая брошь… Я была бы очень признательна, если бы кто-нибудь нашел ее. Глаза Дамона посуровели, он наспех встал из-за стола, слегка склонившись. — Боюсь, Ваше Высочество, я не столь всесилен, как Вы полагаете, — отказываясь продолжать, выпалил он. — Советую Вам забыть о подобных вещах, пока Вы находитесь под защитой нашего короля. Принцесса, не изменившись в лице, наблюдала за тем, как он теряет самообладание. — Прошу меня простить. — Стук каблуков его сапог для верховой езды разносился по всему коридору, пока наконец не стих, оставив ее в тишине… Прерываемой тихими всхлипами. *** Вечер приближался все быстрее, пока темнота и вовсе не объяла все стены дворца. Покои принцессы было необходимо приготавливать заранее, и Елена привыкла, что всегда может остаться одна в своих комнатах, однако сегодня один не расторопный слуга забыл затопить камин. — Прошу прошения, миледи, — глаза принцессы округлились от подобного обращения, но она промолчала, не отрываясь от книги. Она не была готова ко сну, поэтому присутствие в ее комнате прислуги не так сильно смущало ее. Она только чуть приподняла глаза, на секунду задумавшись. — Не стоит, выполните свою работу завтра. — Но вы замерзнете, — продолжал он. Звук его шагов вывел ее окончательно: Елена, не глядя на него, резко встала из кресла и, нетерпеливо вздохнув, направилась к двери, чтобы попросить прислугу вывести его. Она не желала смотреть на него. Ее крик потонул в его ладони, когда он резко схватил ее, повернув к себе спиной. Она спиной ощущала жар его груди. Незнакомец отнес ее к кровати. Он не отпустил Елену даже когда в своем огромном плаще, удерживая ее запястья, навис над нею. От испуга она закрыла глаза. Какой смысл кричать? Она и подумать не могла, что в ее резиденции на нее нападут. И кто? Никто из неоткуда? К ее злости из глаз уже сочились слезы. — Елена, прошу тебя, взгляни на меня, — такой мягкий и одновременно хриплый голос. Девушка резко распахнула мокрые глаза, застыв. Ее сердце пропустило не один удар. Она знала это точно. — Прошу, прости меня, я не мог допустить, чтобы ты закричала. — Резко опустив испуганную принцессу, начал он. Юноша опустился на колено, взяв ее руку в свою в попытке согреть поцелуем. Елена не могла вымолвить и слова. Она смотрела на этого юношу, такого неловкого в своих извинениях, и не могла поверить, что это не сон. Перед ней был он. Ее Эдуард. — Эдуард? Это и в правду ты? Или же Господь сжалился надо мной, забрав мою душу? — Это я, любовь моя. Я здесь, рядом с тобой.