Единственная роза.

Морозное утро оставило затейливые вензеля на окнах, что выходили прямо во двор дворца. Керолайн все еще находилась в кровати, поскольку суетливая служанка запретила ей выходить, опасаясь за ее здоровье. Женщина остановила юную королеву, учтиво проговорив: — Ваша милость, позвольте сначала затопить камин. Бесс принесет грелку, чтобы Вы были в тепле. В Вашем положение ни в коем случае нельзя болеть. Слова женщины не столько утомили, сколько расстроили девушку. Понимающе кивнув, она подхватив тяжелые покрывала и вовсе отвернулась. Сегодня должен был быть особенный день. Канун Рождества всегда приносил ей одно удовольствие. Первым, что она делала, просыпаясь в Мидэлхемме, бежала к витражам окон, рассматривая витиеватые узоры, образовавшиеся за ночь. С раннего утра она, еще будучи лишь маркизой, старалась незаметно ускользнуть из покоев, чтобы достать давно сделанные ею подарки. Керолайн предусмотрительно убирала их от цепкого взгляда миледи-матери, строго, но справедливо заправляющей всем замком, в котором они по традиции отмечали великий праздник, ожидая приезда гостей. Отец не спешил прибыть ко двору к началу праздненств, предпочитая роскоши и шуму двора более строгий семейный прием в их фамильном замке, что доставляло знати значительные неудобства. Спеша почтить обоих братьев, Его Величество, короля и его великого брата, герцога Таупа, они буквально разрывались, не зная к кому спешить первее. Конечно, порой герцог, подшучивая, что сжалится над ними в этом году, брал Керолайн ко двору брата, отдавая на попечение кузена Эдуарда. В ее воспоминаниях дворец всегда кипел красками и жизнью, а сейчас, оглядывая свои покои безынтересным взглядом, она понимала, что не желает и вовсе покидать их, боясь встретиться с ним. Ей было невыносимо видеть его, слышать его чуть хриплый, такой знакомых голос. Праздненства должны были продолжаться до Богоявления, в течение двенадцати дней, в которые королевским указом было объявлено, что любой желающий получить помощь или же пищу к великому празднику, сможет являться ко дворцу, и его слова будут услышаны. Это была первая часть долгих рождественских праздненств, сопровождаемых турнирами и пирами, на которых вновь соберутся все ненавистные ей Дома. Королевскому двору предстояло праздновать куда больше, чем простому люду, целых сорок дней, что было большой досадой для Керолайн, которой непременно предстояло присутствовать на каждом вечере, составляя милорду-мужу компанию. Все гости должны были видеть, насколько крепок их союз. И на время забыть, что любовница короля, запершаяся в родильных покоях, вот-вот должна произвести на свет своего бастарда. Керлайн была обижена, оскорблена Никлаусом, но в единственный раз увидевшись с графиней Солсбери почему-то не могла злиться на нее. Да, она не любила ее, да, не могла понять, почему она так внезапно ворвалась в их жизнь, но не испытывала ненависти. Керолайн бы ожидала подобная участь, звание королевской подстилки, если бы Никлаус, не отпустив ее, не взял бы ее в жены. Вероятно, она сильно любила его, раз позволила чувствам завладеть разумом. Королева не навещала ее, да и как бы это выглядело?! Но слыша порой перешептывания о стонах и болях девушки, страшилась родов еще больше. Она непроизвольно испытывала жалость к Камилле. Чего нельзя было сказать о принцессе Болгарсклй, испытывающей к ней лишь презрение. Принцесса Елена, что вместе с послом, прибывшим пару недель назад, будет представлять на торжестве Болгарию так же необходимо будет присутствовать. И это хоть и немного, но успокаивало королеву. Ей так хотелось поговорить с ней в тишине и наедине без лишних глаз и усмешек. От принцессы давно не приходило писем, и порой казалось, что она будто и вовсе не здесь, в Англии, а где-то за морем, отчего послания идут столь долго. Вопрос, что Керолайн непременно хотела задать, крутился в ее голове уже пару недель. Королева коснулась руками аккуратного кругленького живота, нежно проведя пальцами по ткани ночной рубашки. Она бы очень хотела, чтобы дорогая кузина задержалась еще. Предстоящие роды пугали ее, и ей необходимо будет присутствие Елены. Еще одним огорчением являлось письмо, что наконец пришло из их земель. Миледи-мать поздравляла с Рождеством и, извиняясь за то, что не сможет присутствовать, ссылаясь на скверные дорогие и позднее приглашение, просила простить ее отсутствие. Будущему внуку была посвящена лишь одна строка, в которой говорилось о том, что бояться наступающих родов не следует. Ни слова о ее чувствах ко внуку. Не удивительно, Керолайн только сама недавно осознала, как она безумно нуждается в своем малыше. Ей становилось скверно от одной мысли о том, как первые дни она желала избавиться от него. И порой, засиживаясь вечерами за вышивкой, оставаясь наедине с собой без извечного щебетания фрейлин, она могла с уверенностью ответить себе: она бы не смогла убить его. Скрыться, покинуть страну в попытке избежать бесчестья, но не умертвить своего наследника, наследника ее славного Дома. Более того, как бы он ни разбил ее сердце, она любила его отца. Всем сердцем любила и страдала, не в силах ненавидеть настолько, чтобы забыть о нем. Таким образом, она смутно представляла себе сегодняшний вечер, надеясь лишь на появление Елены и те же отвратительные, по словам матери, дороги, что помешают некоторым придворным прибыть во время в ее дом. — Ваше платье скоро принесут, Ваше Величество, Вы будете великолепны! Кто бы мог усомниться в таких восторженных словах. Керолайн и впрямь была прекрасна, а беременность еще более красила ее, придавая бледному лицу румянец. Лицо едва заметно округлилось, чего нельзя было сказать о растущем животе, радующим почти все королевство. И хоть сейчас скрыть положение королевы было нелегко, да и не было такого придворного, что не знал бы об этом, королева все равно распорядилась скроить наряд так, чтобы жилетка из соболя была достаточно свободной и длинной, чтобы прикрывать ее живот. — Благодарю, — глухо ответила она, вновь устремив взгляд к окну. *** Елена не находила себе места, вышагивая из одного конца комнаты к другому. Она желала знать, был ли ее подарок доставлен, и уж куда более горела желанием услышать: придет ли он к ней? Но слуга все не приходил, словно вовсе не торопясь. Принцесса никогда не была глупа, а после стольких месяцев, проведенных в этой стране, от ее девичьей наивности не осталось ничего. Радость от того, что ее любимый муж был с ней, несмотря на редкие встречи, не могла приглушить вопросы, которыми она задавалась постоянно, оставаясь наедине в своих покоях. Елене не верила, что Никлаус не следил за этим дворцом, так учтиво переданным ей во временное пользование, не верила она, хоть и желала этого, что король не знает о том, что Эдуард жив. Ее милорд-муж пока только собирал силы, скрываясь в темных улицах Лондона, но слух о его волшебном возвращении не мог не распространиться. Спасение наследного принца Англии не было столь волшебным, пусть и казалось невероятным. В паре песен о том, как наследник народа вознесся на небеса, достойно пав в бою, и там, излечив свое тело от ран, продолжал благоденствовать, были абсурдны. Тело молодого короля не было найдено, но отнюдь не из-за этого. В один из их тихих вечеров, когда никто из слуг не смел их тревожить, Эдуард сам рассказал ей о сражении. Его прозвали бесчестным и коварным, а спланированное осуществление приписали Никлаусу. Король Ричард, не послушав брата, попался в ловушку вассала, что должен был быть предан ему. Изворотливый граф, живущий сейчас при дворе короля, заманил воинов на ту сторону реки, предложив им с небольшим войском плыть первыми, в то время как остальная армия под покровом ночи незаметно для врагов переправится позже. Но на той стороне их ждала засада. Узурпатор со своим войском напал на них, поведя основную его часть на герцога и кузена-принца, сам направившись к королю. Эдуард был сильно ранен в левое плечо, а выжил лишь благодаря дяде. Герцог Тауп, отдав приказ спасти принца, стал прямо перед ними, защищая племянника. Последним, что помнил Эдуард, было тело герцога, падающее на землю. Он умер в бою, практически сразу. И его убийцей был никто иной как граф Дорсет, верный пёс Никлауса. Какого Керолайн видеть его каждый день, зная, что он убил ее отца? Знает ли она вообще, кем окружена, оставшись одной в клетке? Больше, чем Никлауса, Эдуард ненавидел лишь Дамона. За все, что он причинил их семье. И за то, что посмел оказывать знаки внимания Елене, его миледи-жене. Как он смел подумать, что она взглянет на него? И кто бы ни говорил, как богат и властен сейчас молодой граф, для них он всегда будет выходцем из семьи, заслужившей титул деньгами, а не отвагой предков. Принцесса была поражена, узнав обо всем случившемся, за время ее заточения в Тауэре до нее не доходило и единого слуха, только то, что позволял узнать ей Дамон, охраняя ее в не такой уж неприступной крепости. Девушка, сжав четки, в попытке успокоиться, присела на пуф, стоящий около ее туалетного столика. Она не забыла, как позорно была вынуждена выжидать в крепости недели, прежде чем новый правитель, удостоверившись, что она не в положении, как наидобрейший хозяин, перевел ее сюда. Это было унизительно, недостойно монаршей особы. Однако сейчас она мечтала, чтобы тогдашние опасения лордов оказались правдивыми. Девушка окинула корсаж платья беглым взглядом, вновь переведя взгляд к резной столешнице. Они делили с Эдуардом ложе несколько раз, и принцесса надеялась, что понесет от него. Ей хотелось подарить супругу сына. Она мечтала об этом, каждую ночь молясь об этом перед распятием. Эдуард запретил когда-либо в будущем надевать ей власяницу, когда случайно увидел ее в одеждах жены. Он был возмущен и поражен. Елена ожидала служанку, но не могла больше оттягивать сборы. Если она желала успеть ко времени, ей пора было торопиться. *** Керолайн попросила принести ее украшения, но только несколько шкатулок были внесены в ее покои, она резким раздраженным тоном попросила всех покинуть ее комнаты. Ей хотелось остаться одной, а утомляющие сборы могли и подождать. Она раскрыла искусно выделанную шкатулку, что была подарена ей миледи-матерью в ее тринадцатые именины. Она была много больше той, что осталась в ее комнате в родном замке. В ней она хранила все драгоценности, что подарили ей родители и родственники, видевшие ее порой всего один раз. Ловко скользнув рукой под тяжелые перьевые подушки, Керолайн вытащила черный бархатный мешочек, положив его в шкатулку. Сегодня она непременно поздравит Елену, и пусть ее сестра в этот светлый праздник не печалится больше о своем подарке. Следующая шкатулка была заказана для нее мужем. Он приподнес в ней первый свой подарок, который она очень долгое время не отрывала. Шкатулка была отдекорирована причудливой эмалью: два великолепных куста розы постепенно приближались друг к другу, сплетая острые стебли воедино. Символы их Домов. А внутри лежал изумительной красоты комплект, что однако еще не был надет ею. Ювелиры постарались на славу, граня каждый камень будь то вечный бриллиант или же кроваво-красный рубин. Центральная часть каждой розы была выполнена из россыпи искрящихся бриллиантов, а обрамляли ее ряды алых рубинов, весело играющих на солнце. Белая роза была отныне под защитой или же в плену у алой. Ее муж искусно подобрал подарок. Смирение и покорность — вот под каким девизом она носила бы этот дар. Королева решила захлопнуть шкатулку, но взгляд зацепился за массивное платиновое кольцо, лежавшее в углу бархатного дна. Перстень с глубоким синим изумрудной огранки сапфиром, обрамленным дорожками прозрачных бриллиантов, понравился ей с первого взгляда. И пусть она не признавалась Никлаусу, это его кольцо было ее любимым. Она, помешкав, вытащила его из бархатной темницы, положив рядом с брошью. — Сара, прошу, зови миссис Торри, я переживаю, как бы ей не стало дурно от переживаний, — бодрым голосом проговорила она девушке, стоявшей за дверью.