Единственная роза.

Прием проходил в меньшей, по сравнению с прошлой зале, но украшенной не менее величественно. По истечении двенадцати рождественских дней многие лорды и леди отправились в свои владения не в силах больше тянуть со своими обязанностями, в то время как другие — молодые маркизы и графы — решили как полагается растянуть праздненство до сорока дней. Тем лучше для него. Ему не хотелось видеть вообще ни одного лицо сегодня вечером. Не хотелось видеть и самого короля — его лучшего друга. Отказать ему значило оскорбить Ребекку, которая, как он думал, не обрадовалась услышанной новости. Она не была виновата ни в чем, но в чем же тогда провинился он? Дамон преданно и искренне был с Никлаусом, сражался с ним рука об руку, когда почти все отвернулись от него. И что он получил в замен? Прекрасную девушку, которую не желал, и связанные руки, будучи не в силах расторгнуть еще не заключенную помолвку. Графу хотелось удалиться в свои владения, выделенные ему на Юге страны, подальше отсюда. Он бы даже отправился во Флоренцию, если бы неприязнь к отцу не была столь сильна. Хоть в чем-то они были с Джузеппе взаимны. Вместо этого он, облаченный в неизменно темные одежды, с расшитым на них фамильным гербом, приятно, как в общем-то всегда, улыбался, входя этим вечером в залу. Массивные золотые печатки, полученные им от короля при назначении на службы, нельзя было скрыть даже заложив руки за спину. Все знали кто он. И для них сегодняшнее торжество станет новым сюрпризом и раздражением. Дамон прибыл вовремя, не смея заставлять ожидать себя, но королевской четы еще не было. Король и его королева не спустились, и оставалось только гадать, что так отвлекло их от открытия вечера. Порой, глядя в холодные пронзительные глаза королевы, Дамон задавался вопросом, знает ли она? Ее отношение к нему, ровно как и взгляд изменились, и если раньше он пытался защищать ее, и она была признательна, то сейчас защита требовалась ему. Она смотрела на него как на пустое место, которого уже нет. И смотря в ее глаза, когда он оказывался близко, свидетельствуя ей свое почтение, он видел в них свою смерть. Его накрывало странное ощущение спокойствия, он не боялся ее. Объяви она войну открыто, он бы посостязался с ней. Она в сердце Никлауса, но человеком, что с ним с самого детства, она не являлась. У нее просто не получится уничтожить его, как бы она ни ненавидела его. Слишком невыполнимая задача даже для королевы, наследницы убитого им герцога. Когда залу огласили объявление о прибытии короля и королевы, все подданные обернулись, смиренно склонив головы. Никлаус и Керолайн вошли первыми, согласно этикету, а за ними направлялась Ребекка как сестра монарха, и пока единственная в своем титуле, кто может идти сразу после них. Дальше следовала плеяда фрейлин, родственников и остальных, кому удостоилось завершить маленькую процессию. Никлаус взглядом выхватил фигуру друга, искренне улыбнувшись. Вечер начался. Королева, сидя рядом с Ребеккой, смотрела на юную девушку странным взглядом. Все ее черты говорили о том, что она расстроена, но порой во взгляде проскакивала стальная решимость, не вязавшаяся ни с чем. Принцесса не поднимала головы, старательно избегая взглядов придворных, и, чуть повернув голову в сторону королевы, кажется, внимательно слушала ее. — Благодарю вас за то, что посетили мой дом, — начал король, с ухмылкой на красивом лице. — Сегодня в нашей семье, — мельком взглянув на Керолайн и Ребекку, слушавших его, — есть повод для радости. Моя возлюбленная сестра, принцесса Ребекка, будет помолвлена с преданным вассалом и вашим славным лордом Дамоном Сальваторе, герцогом Кларенсом. Зал взорвался хлопками и одобрительными свистами. Конечно, кто бы посмел выразить свое недовольство здесь? В присутствии короля? Керолайн едва заметно поморщилась, услышав титул, которым иностранец, пусть и верный короне, обладать не мог. Этот титул и был короной, он давался наследникам ее Дома, он открывал возможность управлять огромными землями и иметь огромное влияние не только в Парламенте. И пусть граф еще формально не стал герцогом, дело оставалось за малым. Ребекка, как и Дамон, заставила себя улыбнуться, боясь столкнуться взглядом со Стефаном. Он говорил, что уедет после Рождества совсем не надолго, и она надеялась, что он уже не здесь. Что же касается остальных лордов, собравшихся в зале, то они суждения о радостности вести не разделяли, напротив придя в немой ужас. Этот иностранец занимал все большее влияние при дворе, и если с очередным титулом, пусть и стратегически важным, можно было смириться, то такого приближения к трону они не ожидали. Став милордом-мужем принцессы, Дамон войдет в королевскую семью и в ветвь престолонаследия. Кто знает, родит ли королева сына? Будут ли у них дети? При Коуле, находись он в в здравии, будут регенты, но так ли крепок этот маленький принц? Ребекка являлась своего рода ключом к трону, и ее муж станет при ней консортом, на деле забрав власть. Конечно, король Никлаус вряд ли задумывался об этом. Его твердая решимость и уверенность в собственной власти и силе ослепляла ему глаза. Будто он забывал, что его первенец еще в утробе, и за месяцы, что должны будут пройти, может измениться многое. Когда у них был король Ричард, все казалось более чем предопределено. И, пожалуй, это был единственный период, когда Парламент находился в содружестве с короной. *** Камилла раздумывала о том, как оказалась здесь, в родильных покоях, любезно выделенных ею человеком, которого она так долго желала увидеть все то время, что находилась вдали, человеком, который разбил ее сердце вдребезги. Она всегда любила его чуть больше, чем он ее. Она восхищалась им, но осознавала, что когда Никлаус станет королем ему придётся выбрать в жены не менее значимую фигуру на политической арене. Но Камилл и подумать не могла, что он по-настоящему полюбит свою избранницу. Девушку, что была провозглашена маркизой с тех самых пор, сколько Камилл себя помнила. Леди Тауп, столь же бледная, сколь и роза, украшавшая витражи ее окон. Была поздняя ночь, когда замок уже опустел и в тени коридоров можно было видеть лишь стражей, патрулирующих дворец. Родильные покои не охранялись так строго, как лестничные пролеты, входы и выходы, тем не менее коридор был по надзором. Камилла с трудом перевернулась на спину, проснувшись от очередного приступа духоты. Этим вопросом она задавалась с тех самых пор, как попала сюда, затворившись за забитыми, без проблеска света, окнами и сопутствующей вместе с тем духотой. Кто, ради всех Святых, решил, что женщина должна рожать так, находясь долгие недели без возможности покинуть эту страшную комнату. Камилла уверенно считала, что женщина, придумавшая этот ужас, рожала единожды, поскольку проведя здесь несколько раз, она просто на просто сошла бы с ума! Камилл испуганно дернулась и закричала, ощутив, как теплая жидкость коснулась ее ног. Воды начали отходить. Ночная Рубашка почти полностью промокла. Фрейлина, спавшая в глубине кресла, подскочила, с ужасом и удивлением глядя на нее. — Ваша Милость, сейчас я… Я позову повитух. Дрина, — вскрикнула девушка, зовя вторую. — Немедленно пошли за остальными. Началось, — выкрикнула сонная перепуганная девушка, застряв в проеме комнат, не желая оставлять графиню одну. — Господи, спаси моего малыша, — судорожно прошептала Камилл, целуя распятие, которое всегда лежало подле нее. *** Роды начались ровно в срок, однако тянулись несколько долгих часов. Графиня уже не кричала, а лишь тихо стонала, по-прежнему сжимая посиневшие от поступающих синяков руки дамы, помогавшей ей. Такова была женская участь. Рождение ребенка, первенца, всегда казалось ей некоей загадкой, чудом, за которое не жаль отдать и жизнь. Однако она надеялась, что ей не придется расставаться с малышом, так и не увидев его глаза и глаза его отца, ее возлюбленного. Тем не менее, чем дольше отсутствовали схватки, тем яснее она начинала осознавать, что ее мысли и желания не стоят ничего в сравнении с Его замыслами… — Он должен родиться, должен. — спутанные золотые локоны разметались по подушке, испарина на лбу девушки склеила их. — Прошу, позовите королеву, — повитухи застыли, удивленные ее приказом. — Прошу, приведите ее. *** Роды тянулись всю ночь, но к рассвету Ее Милость так и не разрешилась, отчего уставший и взволнованный король не мог найти себе места. Он будто и вовсе позабыл о Керолайн, которую оставил по среди ночи, разбуженный внезапным известием. Королева не успела проснуться, как он вскочил с кровати, выпроваживая напуганного не менее его самого пажа. Мужчина не мог войти в родильные покои, как не мог и присутствовать при родах. И Никлаусу оставалось лишь нервно ждать. Только к утру он удалился в свой кабинет, не в силах больше мучиться. Он любил Камилл, любил ее как лучшего друга и, когда-то, как женщину, но пусть все изменилось, он не бросит ее. Их ребенок, она сама — они не будут нуждаться ни в чем. Не только его чувства к ней заставили его встать по первому зову врачей, но и долг. Долг перед своим первенцем. И кем бы ни был ребенок, он безусловно, никогда не будет бастардом в его глазах. Он будет воспитан как королевский ребенок, и пусть кто-то посмеет хотя бы намекнуть, что малыш — бастард. Король перехватил монолитный камень камина, склонившись над зажженным огнем. Он нервничал в ожидании и страхе за Камиллу, боялся за их ребенка. Какому мужчине хотелось бы знать все тонкости женского мира? Никлаус и представить не мог, какого это оказаться с роженицей в одной комнате. *** Керолайн проснулась, непроизвольно коснувшись места, где лежал Никлаус. Оно было холодно и пусто. Но более всего Ее Величество удивил ранний стук в дверь. Столь наглому посыльному явно повезло, что она успела проснуться сама, а не была разбужена им. — Войдите, — отдала приказ королева, закутавшись в поданный ей халат. В дверь несмело вошла девушка, лицо которой королева никак не могла припомнить. Она не видела ее ранее. — Прошу прощение, Ваше Величество, но меня… Меня прислала ее милость, графиня Солсбери, — не поднимая головы, словно ожидая резкого окрика, стояла девушка. — Ваше Величество, Ее милость, миледи Камилла просит Вашего визита. Длительные роды измучили ее, и она...  Графиня надеется на Вашу милость, ей хотелось бы поговорить с Вами. Королева слушала внимательно, наблюдая за девушкой. Миловидное личико было перекошено тревогой, а усталые красные глаза блестели, в них еще была видна бессонная ночь. И если лицо уставшей фрейлины не выражало ничего, кроме испуга, то лицо королевы было бело и мрачно. Ей самой скоро предстояло удалиться в родильные покои, но она и представить не могла, что новость о женщине, о которой она хотела слышать меньше всего, так испугает и насторожит ее. Она могла с легкостью отказать в просьбе, могла и имела на то все причины, но что-то заставило ее согласиться. Возможно, она хотела посмотреть в глаза графини, наконец поняв, что Никлаус когда-то нашел в ней. Возможно… Она тоже боялась скорых родов, и ей было необходимо увидеть какого это, поговорить с ней. — Прикажите подать мой теплый халат. — Только и вымолвила она, сомневаясь в своих действиях. «И быстрее, иначе я могу передумать», — усмехаясь собственной трусости, проговорила она. *** Королева вошла в комнату без объявления, ведомая девушкой, что явилась к ней совсем недавно. Повитухи присели, выражая почтение, как и все остальные в комнате, но тут же отвернулись, вернувшись к женщине, лежавшей на огромной в белых простынях кровати. — Ваша милость, Ее Величество здесь, — начала девушка, пройдя в глубь комнаты. В помещении было темно и душно. Огромное количество свечей не давало нормального света, но просто съедало и без того небольшое количество кислорода. Керолайн, пересекая любой жест, отвлекший бы от роженицы, проследовала к той стороне кровати, где расположилась Камилл. Графиня казалась такой миниатюрной, а ее живот напротив был огромен. Золотые длинные волосы были спутаны от бессонной ночи, лоб покрывала испарина, заставляя пряди завиваться от влажности. Камилла выглядела смертельно уставшей. Под глазами залегли огромные круги, губы девушки были белы, они дрожали. А ярко-голубые глаза были красными от слез, под давление капилляры полопались, окрасив белки в кровавые узоры. Керолайн с ужасом смотрела на девушку, видя в ней себя. Ведь она тоже скоро подарит Никлаусу ребенка. Королева, переведя взгляд прикрытых глаз Камиллы на женщину, омывающую руки в воде, не могла вымолвить и слова. Женщина поймала ее взгляд. — Роды затянулись, Ваше Величество, — начала она. — Ее милость тужится, но недостаточно. Мы попробовали многое. Керолайн с ужасом смотрела на происходящее. Повитухи не отходили от Камилл, что почти не реагировала на них. Широко расставленные ноги девушки были испачканы в крови. Ее крови — Ваше Величество, — обратившись к королеве хриплым от криков голосом, протянула Камилл. — Вы здесь. Королева приблизилась к кровати, и наплевав на все условности, села у ее изголовья. Сейчас она видела перед собой не особу, посягнувшую одним своим существованием на ее семью, а измученную девушку, что боролась за свою жизнь, за жизнь своего ребенка. — Да, графиня, я пришла. — В миг растеряв уверенность, ответила королева. Шея Камилл была покрыта капельками пота, а ее ночная рубашка стала похожа на кровавую тряпку. — Зовите меня Камилла, — чуть повернув голову, проговорила она. — Жаль, что мы с Вами встретились, когда я в таком состоянии. Тонкие пальцы девушки поднялись, показывая всю комнату и ее в том числе. Керолайн напряженно наблюдала за Камиллой, не сводя с ее уставшего лица цепких глаз. — Я умираю, — дрогнувшим голосом проговорила она. По щекам полились тонкие дорожки слез, почти незаметные. Королева неожиданно для себя сжала ее руку. — Ваше Величество, — Камилл вскинула взгляд усталых глаз на Керолайн, безмолвно сидящую рядом. Ее живот заметно округлился, а приятных румянец на бледном от испуга и ужаса лице смотрелся едва ли несуразно. — Я знаю, Вы ненавидите меня. Вы можете быть обижены на него, — она запнулась, собираюсь с силами, — но он любит Вас. Только они знали, как ценны эти слова и как тяжело они дались ей, девушке, для которой он значил многое. — Ты не умрешь… Камилла. — Эта девушка любила ее мужа, возможно даже больше, чем королева могла себе представить. Графиня улыбнулась одними уголками губ, едва заметно сжав руку королевы в ответ. — Вы очень добры, но не Ваших силах гарантировать мне это, — Камилл с силой сжала руку Керолайн, закричав от подступающей схватки. Эта была первой за прошедшее время. Они становились все реже, и это пугало повитух.  — Тужьтесь, Ваша милость, ну же, давайте, — крики женщины оглушали остальных. — Я больше не могу, не могу, — отвечала она, чувствуя, как боль вновь пронзает все ее тело. — Камилла, — Керолайн позвала ее, начиная паниковать. Глаза метались от лица повитухи к графине, не зная, что делать. Отдать приказ или расплакаться от увиденного. — Ты должна сделать это. Ты обязана. Подумай о ребенке, — проговорила Керолайн замолчав. Какое отношение к ней имел этот ребенок, почему она вообще печется о нем? Ведь это… — Он нуждается в твоей помощи. Камилла взглянула на нее, невидящими от слез глазами. И тут схватка заставила ее изогнуться вновь. — Ваше Величество, прошу Вас, отойдите. Камилла закричала, сжав в руках белую ткань простыни. Вены на шее и руках девушки вздулись от давления и напряжения, что она испытывала. Она должна была постараться. Ее малыш — единственное, что у нее есть. — Так, Ваша Милость, продолжайте, тужьтесь, — одобрительный голос повитухи долетал до ушей королевы, но она почти не слышала его. Она, стараясь справиться с тошнотой от запаха трав, царившего в комнате, ведомая под руку служанкой, облокотилась на подоконник закрытого окна, в надежде перевести дыхание. Это было ужасно. Все в этой комнате было ужасно. — Еще немного, — долетало до нее. И она представляла на месте Камиллы себя, такую же несчастную, борющуюся за каждый вздох. — Вот он. В комнате повисло молчание, но Керолайн не могла заставить себя обернуться, голова ужасно кружилась, и стоило бы ей сделать хоть одно неверное движение, она упала бы в обморок. — Это девочка, миледи, чудная светловолосая девочка, — вскрикнула повитуха. А затем спустя мгновение, раздался громкий пронзительный крик ребенка. Такой живой и сильный; кроме него в комнате не слышно было и звука. Керолайн перехватив руками подоконник, начала медленно разворачиваться, держась за стоящую рядом девушку. Оперевшись о стенку, королева смотрела на то, как малышку пеленают под ее громкие крики. — Дайте мне ее, — совсем тихо проговорила Камилла, тело которой обмякло на кровати. Она могла расслабиться. Самое страшное было позади. Теперь позади. — Дай мне ее, — чуть громче повторила она, и когда Керолайн уже хотела сказать это за нее, женщина аккуратно положила младенца на грудь графини. Маленький сверток с ребенком был так туго завернут, что девочка почти не шевелилась. Керолайн наблюдала за Камиллой не в силах отвести взгляда. Она справилась. Тонкие трясущиеся пальцы коснулись свертка. Девушка коснулась мокрых прилипших к маленькой головке волос. Камилла не смотрела ни на кого, видя только ее. — Ты красавица, — глаза Камилл заблестели. — Моя маленькая красавица. Моя Эстер. Это имя тяжелым грузом повисло в комнате. Керолайн замерла, услышав его. Все знали, что так звали миледи-мать Его Величества, короля. И она назвала ребенка в ее честь. Но внезапно все пошло не так. Глаза Камиллы затуманились, а руки, придерживающие младенца, обмякли. Девушка закрыла голубые глаза, тяжело выдохнув. Но ее грудная клетка не поднялась вновь, наполнив легкие воздухом. — Ваша Милость, — крик, поднявшийся в комнате, не шел ни в какое сравнение с тем, что царил здесь ранее. Одна из повитух забрала ребенка, а другая кинулась к графине, крепко треся ее за плечи. Но она не приходила в себя. Она не просыпалась. — Немедленно позовите лекаря, чего вы стоите! Горячей воды и чистые тряпки! С губ Керолайн слетел судорожный всхлип. Она не верила этому. Не верила тому, что только что случилось на ее глазах. — Ваше Величество, прошу Вас, мы сопроводим Вас в Ваши покои, — по обе руки от нее возникли служанки, с силой вцепившись в неё. Но она этого не замечала. — Отведите Ее Величество в ее покои, живо, неужели не видите, ей плохо, — выкрикнула какая-то женщина. Но королева не замечала ничего. Перед ее глазами стояло покрытое испариной неподвижное лицо Камилл. Она умерла. Умерла затяжными родами, не успев даже рассмотреть младенца…